Первый шаг к ненависти (1/1)
Первый взрыв, окативший машину, железными объятиями смял автомобиль и подбросил его вверх. Подполковник выругался. Слишком рано… Слишком рано началось. Они не проехали и полпути. Резкий окрик Карлу, чтобы остановил машину, но, как оказалось, слишком поздно. Перевёрнутый автомобиль, чувство удара ирезкая темнота вместе с неожиданной болью. Под частые выстрелы автоматов, похожий на резкий лай умирающих псов с затиханием и хриплый надрывный голос, кричащий:— Feuer! Wo ist Obersturmbannfьhrer? Auswurf!— Тот, который с четырьмя звездами! Быстрее! Слишком мало времени! — раздался голос комманданта под частые выстрелы винтовок — как французских снайперов, прицельно снимающих быстро приходивших в себя фашистов, так и французских, немецких солдат.Тьма тёплой волной накатывала на глаза, застилая окружающий мир чёрной пеленой, словно вылившийся из полопавшихся пузырей дёготь. Лотар из последних сил цеплялся за реальность, бесновался, отчаянно сопротивлялся. Рука, сжавшаяся в кулак, пробила боковое стекло машины. Он выполз из неё, собираясь подняться и присоединиться к своим людям. Слизывая с разбитой губы кровь, немец под очередной попыткой встать не заметил взлетевшего над его головой приклада. Секунды затянулись в вечность холодного мрака.
Густые облака дыма надёжно скрывали тени дерзких, отчаянных партизан, которые двигались слаженно, в унисон, по уже отработанной схеме. В организации «внезапностей» для врагов чувствовалось умение их руководителя, его ответственность и незаурядный ум.Дым, теперь смешанный с пряным запахом крови и короткими отчаянными криками боли, столь привычными для военных мест, окутывал с ног до головы. А та неумолимая безысходность изнеможённой женщины, которая пустыми глазницами наблюдала за всем, за каждым, кто лишал эту землю жизни, остро ощущалась в каждом глотке воздуха.
Время остановилось.
Остановилось для Рейнманда Фабре — двадцатисемилетнего мужчины, удостоенного звания комманданта и ныне по собственной инициативе возглавившего партизанский отряд. И он был ведом личными причинами, но никогда между тем не ставил их выше общих целей — избавиться от врагов. Но сейчас, когда под шум частых выстрелов он буквально рухнул на колени, словно бы сражённый случайной пулей, а все его личные мотивации сейчас мертвым грузом лежали на его руках... он понял, что потерпел первое поражение.Его ребенок, его девочка, была убита только что немцем выстрелом в грудь. Всего каких-то несколько минут, и они могли бы спасти ее, но нет, нет. Тяжёлое давящее осознание собственного бессилия ложилось на плечи француза, заставляя сжимать зубы, удерживая звериную боль в самой глубине, которая безвозвратно туманила разум.
Как он скажет об этом Джулии? Что не сумел, не уберег их единственного ребенка. Месть. До последнего своего вздоха он не успокоится, пока сполна не отплатит немецким выродкам за всё.
— Коммандант, время. Нам нужно отступать, иначе вся операция будет провалена, — на плечо опустилась тяжёлая рука его верного друга Фабьена, отрезвляющая и возвращающая реальности. Ведь он не имел права на слабость сейчас.
— Уходим, — сухой отрывистый тон; бережно подхватил тело своей дочери и завернул за переулок, уверенно направляясь к назначенному ранее месту встречи их отряда. А позади них раздавались куда более мощные взрывы, отвлекая внимание немцев на спасение собственных шкур от огня.
Полчаса, прошедшие с оскаленными звериными лицами жестоких мучений — и на несколько лет постаревший мужчина с серо-бурыми от пыли и крови волосами устремил холодную опустошённую сталь своего взгляда на небольшую, но глубокую реку. Там стояли его люди, с презрением поглядывающие на связанного немца. Оберштурмбаннфюрера.Сознание вернулось слишком поздно. Связанные верёвкой сзади руки плохо слушались. Она натирала кожу при каждой попытке ослабить узел и жалила огнем. Голова болела, но ясность разума подполковника вернулась быстро. Прищурив первые секунды глаза, он отплёвывал кровь изо рта. Разбитые губы, помятые рёбра… И порванный мундир. Ворот с разорванной материей, сверкающие четыре звезды. Перчатки сняли, а кольцо почему-то оставили…Стоя на коленях, в грязи, подполковник высокомерно поднял голову и встретился с серыми глазами, столь яркими, что… Неприятный оскал лёг на губы Лотара, змеей взметнулся правый уголок губ. Чёрный оникс пробивал серость стали. Пальцы сжались сильнее, до побелевших костяшек. По одному взгляду он понял, чьи миленькие босые ножки уже не будут бегать по земле. Тёплая усмешка, пропитанная ядом. Зауер сплюнул кровь под ноги, тряхнув головой, стараясь скинуть налипшие ко лбу пряди, лезущие в глаза. Шум реки неожиданно проходился по нервам. Французская шваль стояла и молчала, а плечи немца напряглись, тело налилось пружинистой гибкостью, и…— Твоя дочурка, французская блядь? — под собственный смех подполковник СС встретил рывок главаря лиможских крыс.Бережно положив дочь на обесцвеченную жестокой осенью траву, стремительным рваным шагом подойти к тому, кто единым выстрелом лишил его смысла жизни.
— Merde! Bétail! Créature! Fils de garce! — едва сдерживаемые волны ярости, до боли сжатые кулаки, которые тут же впечатались в грудь, лицо немца. Именно сейчас внешне всегда сдержанный коммандант походил на берсерка, и его люди в немом оцепенении наблюдали за этой сценой, очнувшись лишь тогда, когда разъярённый француз столкнул фашиста в ледяную реку, намереваясь попросту утопить, яро раз за разом погружая его в воду, продолжая вместе с тем нещадно избивать.
И боль в теле от ударов, замерший в тишине, слушая дыхание партизана и собственное. Эсесовец дернулся в сторону, рыча как зверь в своих путах. Осыпая его проклятиями на немецком, смеясь и гортанно на родной речи говоря, каков тот слабый отец. Не ощущая рук, лишь лавируя, когда получалось, корпусом под чужими тяжёлыми кулаками, Зауер дышал хрипло, но успел пнуть тварь в колено. Заставляя упасть вместе с ним на жёлто-бурую траву. Перекатившись на живот, пытаясь встать, отплёвывая красной слюной на листья, немец хотел перегрызть горло этой собаке. Уже брошенный в ледяную воду, задыхаясь и захлебываясь, вырываясь в поистине безумной схватке, подполковник неслышал слов… Только шум воды в ушах и барабаны. В голове всё гудело. Нехватка воздуха в лёгких и жадный глоток этого бесценного комка для жизни ртом, носом, снова падая в пучину холода. Лотар замёрз, наглотался воды.— Реинманд! Он нужен штабу живым, Реинманд! — обеспокоенный голос Фабьена, который уж было собрался кинуться следом в реку, но коммандант уже сумел взять себя в руки и последний раз, врезав кулаком в челюсть немца, с трудом, пошатываясь, выбрался из воды.Неожиданно также выкинутый на землю, не видя ничего перед собой, только дыша тяжело, как рыба на берегу, он приходил в полное сознание с омерзительной скоростью для самого себя, принимаяи ощущая боль в своём теле.
— Ein blцder Kerl, — впервые подвел голос, хриплый и сорванный. Ручейкиалых змей продолжили стекать с губ, а лёгкие жгло. Оберштурмбаннфюрер сузил глаза, бледный и избитый, в грязи и мокрой одежде, запоминал француза, посмевшего его чуть не убить. Его, арийца!— Эту мразь в наше временное укрытие. Ночь переждем, а завтра двинемся в штаб. Джулии ни слова о… — на мгновение он запнулся, вновь склоняясь над своей дочерью. — Я вернусь позже; передайте, что прикрывал тылы.
Вздёрнутый на ноги таким же резким рывком, Зауер, шатаясь, под пинки и жёсткие удары в спину, медленно пошел вслед сероглазому ублюдку, откашливаясь и лихорадочно запоминая, сколько в отряде крыс голов. Глаза опытно скользили по оружию, по его количеству. По обмундированию и разговору. Знающий французский, но разговаривающий с немецким рычащим акцентом, Лотар запоминал всё. Слова, смех, рассказы. И особенно проклятия в свой адрес из-за убитой девчонки. Губы, кровоточащие и болевшие, снова улыбнулись. Дерзкой поволокой смотрели чёрные глаза, почти одного цвета со зрачком, он предвидел этот акт. Все проходило по спланированному сценарию.Сапоги, набравшиеся воды, неприятно хлюпали и холодили ноги, с одеждыстекала вода, оседая горными хрусталиками на измождённой пеплом и огнём земле.
Спустя время, как только группа партизан дошла до кромки леса, изрядно тыча и подпихивая немца рукоятками ружей, Реинманд Фабре отделился от остальных, унося свою дочь в другое место, дабы предать её земле. Его плоть и кровь, его смеющееся некогда счастье, которое потухло с приходом войны, с приходом на их земли фашистов.Похоронив дочь, маленькую Люсьен, коммандант уже без тени эмоций на своем лице толкнул деревянную дверку замаскированного домика в самой глубине леса, откуда доносились полупьяные выкрики и заливистый смех, вкупе с чьими-то недовольными голосами. Что ж… само зрелище, которое предстало его взору, лишь вызвало здоровое отвращение и затаённую внутреннюю горечь.Он устал.
Лишившись важного кусочка смысла своего существования… Он чувствовал, как у него опускались руки, и вместе с тем он не мог предать свою Родину и свою любимую жену Джулию Фабре.