"Горячая" встреча (1/1)
Ноябрь 21, 1940 год. Аквитания. Город Лимож, юго-запад Франции
Золотые улицы Лиможа, ранее олицетворяющие спокойствие и холодную красотуреки Вьенны, сейчас было трудно узнать. Обшарпанные стены, измазанные гарью многочисленных пожаров, словно небрежно нанесённые мазки художника-любителя, серели на глазах. Усеянные пробоинами от шальных пуль, они больше походили на стенной музей сумасшедшего коллекционера, собирающего слепки с искорёженных туловищ мёртвых жуков. Мрачность окружающей картины дополняли некогда чистые воды притока Луары, которые ныне впитали в себя запах гноя и крови сотни тысяч убиенных. Казалось, то тут, то там раздавались раскаты грома. Выстрелы, вскрики… И детский плач. Монотонно-писклявый, не изменяющийся. Исхудавшие дети, оставшиеся без своих родителей, метались по разграбленным и разгромленным улицам города. В своих бессмысленных поисках, ещё по наивности веря в чудо, они всё же нуждались в твёрдой руке помощи.Флаги Великого Третьего Рейха были развешаны с почётом на оставшихся целыми достопримечательностях города. Оккупированные земли бывшей франкской империи прогибались под ногами арийцев. Сломленные души французов, словно пепел, покоились в сжатых ладонях тех, кто ввёл политику новой власти. Она единственная осмелилась взять вверх над Европой, наступая своей легендарной силой, открыто заявляя о чистоте крови и нации.Равнодушный взгляд ониксовых глаз был устремлен в окно автомобиля, за которым уличные пейзажи медленной струей перетекали друг в друга, смешивались в единый серый поток. Кое-где опадали листья. Тёмно-зеленого, грязно-коричневого цвета, будто куски вырезанной человеческой кожи, обжаренной на углях.Машина дребезжала мотором, словно урчащий от голода зверь, и медленно ползла по неровной дороге, иногда попадая колёсами в ямы, и почти со скрежетом гневно рычала на переломанный гравий. Камни летели из-под шин осколками вперемешку с присыпанными пылью ржавыми гильзами. Horch-901 проявлял воистину ангельский характер в руках опытного водителя. Он двигался к цели, неторопливо пробираясь через неприятную местность и впитывая в своё железо кишащую в воздухе безысходность и тоску.
Ладонь в чёрной кожаной перчатке скользнула по стеклу, на мгновение слилась с дребезжащим ритмом железного коня и так же быстро исчезла. В переулке промелькнула фигура девочки лет семи в оборванном пальто, с босыми ногами, содранными до крови. Внимательные, цепкие глаза цвета растопленного чёрного оникса вспыхнули холодным интересом. Несуразная, явно больная и замёрзшая девчонка ненужной нации. Породистое лицо арийца жесткой лепки не выражало ничего. Ни тени сомнений, ни тени сочувствия. Лотар Зауер, посланный в очаг Сопротивления, был настроен решительно: сжечь крыс Франции, как ранее поступал уже с норвежцами. Скандинавский народ не впечатлил своей силой и пал, не оправдав величие и неприступность своих предков-викингов. Что говорить о лягушатниках. Оберштурмбаннфюрер, избранный руководством Вермахта для особой миссии, отвернулся.
Машину снова тряхнуло, отчего немец недовольно сжал губы. Пробивающаяся щетина на лице, словно высеченном из гранита, чёткий абрис губ, не знающих слов пощады, и зверино-жёсткая улыбка придавали тридцатидвухлетнему немцу суровую хищность, так идеально подходящую под определение «фашист». Как люди любили кричать это слово, умирая в его руках. Верный до мозга костей идеям Гитлера, истинный ариец с прекрасными генами, выпускник заведения, известного под названием «Напола», сдержанно хмыкнул. Присланный поймать и обезвредить размножающихся как крысы партизан на юго-западе Франции, он уже ознакомился с предположительными силами противника. О его приезде знали лишь гауляйтер и его заместители. Штаб-квартира в Лиможе была неприступной, однако, нельзя было сказать с полной уверенностью, что в ней не завелась та же тварь с красными глазами, острыми коготками и лысым хвостом, любящая канализационные стоки.
Четыре звезды и одна полоска на вороте его одежды, золотисто-жёлтая выпушка на фуражке и чёрных погонах служили нескрываемым доказательство его звания. Серебряная «мёртвая голова» на безымянном пальце левой руки особенно бросалась в глаза, и Лотар даже не думал это прятать: по его подсчётам, партизаны обязаны уже прознать о приезде очередного цепного пса ваффен-СС. Начищенные сапоги, плащ вместе с шевроном на руке и неизменные бесчеловечные глаза заледеневшего мрака. Чёрный взгляд Лотара был крайне опасен: густой, как дёготь, и вязкий, словно нефть, способный погубить любого.
«Deutschland, Deutschland über alles…»¹ В голове играл прохладный голос, хриплый тембр с грассирующими нотками. Лотар улыбался, бездумно смотря в окно. Серые полосы на белом. Мелькающие дома в городе-призраке, заполненном до краёв мусором, ненужным Вермахту. С каждой минутой в нём зарождался священный гнев, подкреплённый строками из гимна. Вычистить, сжечь, сожрать противящихся Рейху!«Über alles in der Welt…»²Мягкий шёпот над ухом перебил мгновенную ярость, успокоил, вызывая лёгкую улыбку, которую Зауер обнажал крайне редко. Орёл на верхней части рукава раскрыл свои крылья, будто готовясь взлететь вверх. Оберштурмбаннфюрер сощурился; пальцы, затянутые в кожу перчатки, скользнули с колена выше.
«Die Fahne hoch! Die Reihen fest geschlossen…»³ Машина тронулась дальше и, проехав около двух десятков метров, замерла на перекрестке. Рука расслабилась. Прикрыв глаза, Зауер продолжил мысленно напевать гимн, чуть шевеля губами. Но руки так и хотели ощутить под собой клавиши фортепиано, мазнуть по ним, зацепить пальцами и… гладить, рождая сотни звуков, вытягивая непроизнесённые слова в густой, пропитанный потом и кровью воздух.«SA marschiert mit ruhig festem Schritt. Kam’raden, die Rotfront und Reaktion erschossen, marschier’n im Geist in unser’n Reihen mit»⁴.Резко открыв глаза, Лотар прислушался к гудению мотора. Оглянулся, выискивая непонятно откуда взявшуюся тревогу, змеёй свернувшуюся внутри, ядом поливающую нутро. Горько-кислым, словно прогнившее человеческое мясо. Чутьё, не раз спасавшее подполковника СС, подняло свою омерзительную морду, приветствуя Лотара знакомой улыбкой изголодавшейся твари.— Останови машину! — раздался хлёсткий приказ, не терпящий возражений.Железо затихло, замирая сердцем мотора, подобно псу послушно ожидая команды хозяина. Немец вышел наружу и размеренным шагом направился вперед. Под его плащом скрывалась ременная пряжка с выгравированной на ней фразой, которая так грела душу эсэсовца. Великие слова великого Фюрера звучали в голове воспитанника «Наполы», прошедшего Абвер и уже несколько лет служащего в бранденбургской дивизии.— Гер Лотар... — подполковник оборвал взмахом руки вопрошающее обращение Карла Зофмана и присел на корточки. Он стянул перчатку на правой руке и подцепил комья продрогшей от первых заморозков земли. Лотар смял её в ладони и, всматриваясь вдаль, чутко улавливая звуки мёртвого снаружи города, погрузился в раздумья. Он чуял и втягивал ноздрями, как истинный адский пёс, воздух. Гарь, смрад и кровь… Земля пахла прогнившей смородиной, пеплом и остатками бурых кусочков листвы. И босые ножки быстро застучали по ней, выбивая ритм страха и нетерпения. Эсесовец прикрыл глаза и, не двигаясь, слушал приближение нелепой брошенной жизни. Ступни оставляли кровавые капельки, исчезающие в чавкающей голодной шкуре дороги.
— Papa! Papa… Je veux contre un papa, un oncle. S'il vous plaît…⁵ — такие сочные, цвета спелого ореха глаза смотрели в потемневшие, холодные, лишённые сочувствия глаза подполковника. Детский взгляд таил в себе страх, мольбу и потаённую надежду. Но он вызывал в лишенном сострадания сердце эсесовца только желание сжать до хруста в пальцах тонкое горлышко. Обветренные губы, взявшиеся коркой, и тонкие ручки. Пальцы с содранной кожей впились в ворот Лотара. Пальцы исхудавшего, заморённого голодом ребенка.
— Chut… Brave, je détourne toi contre un papa…⁶ — урчащий французский баритон — такое немецкое грозное «р» и лживая мягкость в голосе. Комья земли оказались тотчас выброшенными, а пальцы поддели острый подбородок малышки, слегка его приподнимая. Лотар склонил голову набок и бесцветным взглядом рассматривал серую зверушку. Карл нетерпеливо стоял у машины. C неба, объятого пузатыми тучами, посыпались первые тяжёлые снежинки. Пухлые, пушистые, спешащие к продрогшим дорогам. В плащ, расстёгнутый ещё в машине, неспешно нырнула рука оберштурмбаннфюрера. Вальтер опасно сверкнул, выуженный из тени одежды. Щелчок предохранителя разрезал напряжённую тишину между двумя дыханиями. Жертва и охотник, соединённые в интимной пляске смерти. На доли секунд, чтобы прокатилась вся жизнь перед глазами. Лотар, улыбаясь, погладил пальцами в перчатке белесую щёку ребёнка. Приставленное к её груди дуло жадно выстрелило, пробивая грудную клетку. Малышка, приоткрыв свой ротик, удивлённо хлопнула глазами. На её сером порванном пальтишке красным цветком обозначилось место выстрела. Кровь пропитывала ткань одежды и постепенно темнела, напоминая раскрывавшую первые бутоны бордовую розу.
— Ш-ш-ш, я же сказал, что отведу тебя к папе, — прозвучал вкрадчивый спокойный голос немца, способный любого заставить поверить в истинность каждого сказанного им слова.
Хрупкое тело упало на землю, после чего Лотар выпрямился. Опрокинутая на грешную землю душа, раскрывшая свои руки-крылья. Глаза орехового цвета постепенно тускнели. Капля за каплей, как стекающее с пальцев разлитое вино. Испещрённая болезнью французская девочка превращалась в безымянное существо, забытое всеми. Рубиновые капли срикошетили на правую щеку эсесовца. Он с невозмутимостью бездушной твари поддел несколько из них и слизнул языком, пробуя на вкус. Лотар сощурился и, резко развернувшись к машине, гортанно отдал приказ ехать дальше. Карл, ретировавшийся в кабину автомобиля, неожиданно для себя потупил взгляд в пол.
Уже практически оказавшись внутри, Зауер снова почувствовал покалывание в затылке. Повернув голову назад, ариец уставился на полуразрушенные бомбардировкой дома, расположенные в метрах двухсот от них. Чёрные, непроглядные глаза сощурились, впитывая что-то, одному ему видное и известное. Левый уголок губы хищно дрогнул, словно проснувшийся змей, изгибаясь в сарказме. Ноздри жадно втянули в себя воздух, будто почуяли запах знакомой до боли опасности. Но неожиданно налетевший ветер, будто чья-то невидимая рука, растрепал его темные волосы, словно хвалил за интуицию и дарил колкое предвкушение. Замерший, с горделивой осанкой, подполковник смотрел в невидимое и чувствовал… Как приятная дрожь растекается по позвоночнику, как руки уже чуют добычу, желая смять её в тисках. Мгновение — и Horch двинулся дальше, погребая под колесами улицы Франции.
Ещё буквально несколько метров, на протяжении которых ещё чувствовался вкус победы над жалкими французами, опьянённость вседозволенностью и абсолютной властью, а после — оглушающий взрыв, который разом нарушил фашистскую идиллию, отбрасывая машину, везущую нацистскую дрянь в сторону, где их уже ждали…