Глава 15. Рождение и смерть (1/1)

Мир переставал существовать, когда она выгибалась в нечеловеческом припадке боли: нечего не слышала, ничего не видела, саму себя забывала. Не оставалось ничего, кроме невыносимого света где-то в области лба: как будто новорожденная звезда загорелась на нем, и пылала, сжигала все вокруг.Мир переставал существовать, можно было только дышать, выплевывать это дыхание, как выплевывать воду из легких, пытаться и не иметь возможности отдышаться.Она взмывала в самую надмирную высь, в невыносимый, непознаваемый космос, в пустоту, в которой не было жизни, кроме ее самой, а она уже не знала?— кто она, что она, сколько ее.Но судорога схватки проходила, и Лея возвращалась обратно?— к своему телу, к своему разуму, к своему ребенку, которого она сейчас рожала. Какие страшные промежутки бытия и небытия?— страшнее любой боли! До следующей схватки она была человек, и ей дана была речь. Женщины были вокруг нее, но даже матери не могли разделить с ней все, что она сейчас переживала: милосердное забвение находило на них, как только брали они на руки своих окровавленных детей.Но Лея, рожающая сына, знала?— когда была человеком и чувствовала?— когда человеком не была?— что она одна стоит на границе жизни и смерти, открывает собой, своим телом врата и в ад, и в рай одновременно.Туда, где невозможно существовать. В то место, место которому?— нигде. В то время, которого нет. Там, где слабый и изменчивый человеческий разум не способен даже плакать в бессильных попытках осознать.Она одна стояла на этой границе.Она?— и ее ребенок.Женщина утирали пот с ее лба, замеряли что-то, смотрели куда-то, переговаривались между собой.Лея слабо спросила:—?Какой там день?Ей хотелось знать, каким будет день, когда ее ребенок увидит свет.Широкие, в пол, окна приносили много света, но с кровати Леи было на видно, что там. И часы были тоже не видны, она качалась, как маятник, как оборотень, между своими двумя фазами, и забывала про все остальное.Медицинский дроид пропищал:—?Температура воздуха составляет…—?Молчи,?— резко оборвала его Лея, взмыла в темноту, тишину и боль, а когда вернулась, сказала:—?Пусть… Пусть человек. Какой… Какой там день?—?Холодный, Ваше Высочество. Холодный и ясный.—?Что произошло? За день? Что-то же успело произойти?—?Межпланетный чемпионат по квантовой стрельбе завершился.—?Хорошо,?— выплюнула Лея, чувствуя, как боль снова тянет ее наверх, вырывает из тела. Холодный день. Чемпионат. Ах да, и сын. Ее сын родится.Тишина стояла в комнате, прерываемая только хриплым дыхнием Леи, остальные забывали дышать. Она закрыла глаза на мгновение, и увидела, как где-то над ней взмывает красный ребенок, крепко поддерживаемый умелыми руками дроида.Раздался возмущенный крик, и заклятие молчания спало: врачи, дроиды зашевелились, заговорили, засвистели аппараты, засверкала хирургическая сталь.Дроид показал ребенка ей, не давая на слабые пока руки, и Лея вдруг изумилась тому, какой же он был страшный. Его ловко обмыли, пока она продолжала взмывать в высь через ровные, все увеличивающиеся промежутки, но это был уже обман, не страшная пустота, а какая-то иллюзия боли.Ее вытерли, омыли, вкололи что-то?— все проделывалось, ловко, умело, привычно, безо всякой оглядки на ее душу, безо всякого взгляда в глаза, как будто она уже была мертва. Лея откинулась на родильное кресло, все приглядываясь к ребенку, который был ни на кого не похож, который был очень странен, больше похож на красного крохотного старика, чем на младенца, и она сказала:—?Он… здоров?Медицинский дроид примерно пискнул и выдал:—?Все системы организма функционируют как надо и все органы находятся в пределах нормы.Лея облегченно выдохнула, подумала, что внешность не так важна для мужчины, потом вспомнила, что ей говорили, что маленькие дети быстро меняются…Ей дали его в руки, она подхватила старательно, но неловко, вцепилась крепко: мальчик уснул, а она хотела, чтобы он открыл глаза, хотела понять?— чей он, в кого он, полно?— ее ли? Она даже легонько ущипнула его через шелковую ткань, но он все продолжал спать.Внезапно дверь распахнулась, и в родильную палату вошли несколько человек в черной форме. Выступивший вперед офицер был от природы смугл?— Лея знала его когда-то, но теперь забыла его имя?— но сейчас бледное лицо у него было под стать форме, совсем черное, как будто опаленное довлеющей над ним страшной задачей.Он сказал:—?Мы пришли по приказу милорда Вейдера за ребенком.Лея не чувствовала пока всепоглощающей, ошеломляющей материнской любви, еще не поняла, что это ее дитя, еще не поверила в это, но знала нутром?— нужно защищать. Ценой всего. Ценнее всего. Нужно защитить. Она вцепилась в пеленки сведенными пальцами.—?Это прямой и безотлагательный приказ милорда. Я вынужден просить вас отдать нам ребенка прямо сейчас, принцесса.Лея только беспомощно, страшно, беззвучно качала головой, когда они подошли ближе, когда они вытащили из ее слабых пальцев того, кто жил под ее сердцем долгие месяцы, того, кого она знала, звала и ждала, кому придумала самое прекрасное, самое нежное имя на свете.Она чувствовала, что они сильнее, но когда она поднялась, чтобы идти, ползти, бежать за ними следом, с силой оттолкнувшись от кровавого ложа, до дрожи в руках вцепившись в подлокотники, она почувствовала, как содрогается, и потеряла сознание раньше, чем почувствовала падение.Она очнулась на белой кушетке, в чистой сорочке, и в первый момент не поняла, в чем дело, разглядывая заинтересованно катетеры, провода, свой опавший живот?— ей показалось, что там еще есть кто-то, кто-то маленький, кому еще зреть и зреть.Поморщилась от ноющей, непроходящей, остаточной боли.Потом вспомнила.Сжала зубы, одним яростным движением выдернула датчики, провода, катетер?— мельком взглянула на закровивший локоть, но бросила, как недостойный внимания.Ничто не имело значения.Кроме него.Лея встала, как восстают из гроба?— неверяще, отчаянно и с неизменной надеждой на чудо. Она сделала шаг, держась за стену. Потом другой. Потом еще один?— а дальше стена кончилась, пришлось оторваться, шагнуть в белую пустоту. Ей не было страшно.Она даже ничего не сказала ему. Он не слышал ее родного голоса.Все чувства умерли, остались только несколько простых мыслей. Вернуть ребенка. Убить отца. Все просто.Он не посмотрел на нее открытыми глазами?— он не видел ее.Все, что составляло прежние радости или печали?— забылось, рассеялось утренним туманом. Она едва помнила свое имя.И его?— она даже не дала ему имени. Не склонилась, не прошептала, не позвала?— он даже не знает, как его зовут.Она миновала поднос и любовно разложенными, сверкающими хирургичскими инструментами, взяла двумя пальцами лазерный скальпель?— для самых тонких, точных, острых надрезов. Кожа у отца человеческая, мягкая, розовая, а хоть бы и сталь. Этого хватит.Сыну… Сколько она была без сознания? Во сколько он родился? Сколько ему сейчас? Час? Два? День? Он прожил целые сутки?— без своей матери?Или… не прожил?Если… Если… Если… Нет, в это нельзя верить. Об этом нельзя думать. Она не будет думать об этом?— и это не сбудется. Никогда.Но если окажется…Убить отца.Лея шла, держась за стенку, по коридору. Зрение ее туманилось, как если бы в глазах стояли слезы, но это был только морок разума: глаза были сухи, как всегда бывает при невыносимом горе, запредельном ужасе.Лея застыла на несколько мнгновений, почувствовав, как по ногам побежала горячая влага?— кровь, это была кровь. Она опустила взгляд вниз, увидела, как сорочка ниже талии пропитывается красным, тряхнула головой, и пошла дальше, оставляя за собой кровавый след.Тело ломило, словно ее провернули через мельничные жернова, вздернули на дыбе, но Лея шла вперед, даже когда дрожащие стены начали плясать перед ней, двоится и растворяться в невесть откуда взявшемся тумане.Лея шла вперед?— туда, где чернел и алел огонь души ее отца, ее заклятого врага, лорда Ситхов, Императора галактики.Она шла, ничего не видя перед собой, на запах, на надежду, как зверь, а кровь все текла и текла, все не хотела останавливаться, и Лея мимолетно удивилась, откуда в ней столько крови.Она выронила скальпель, и обнаружила это у поворота коридора, слепо оглянулась, сначала не увидела, потом нашарила глазами?— он был далеко, слишком далеко.Она пошла вперед.Если пальцы слабы, то они подведут.Но дух силен, и он не дрогнет.Она распахнула завесу, скрывающую Силу, на полную мощность. Лея знала, что от этого можно умереть, но не боялась: боялась только не убить отца. Клубящаяся тьма обвила ее, прильнула к истерзанному, окровавленному лону, жадно лакала ее кровь, пока не поняла, что к чему, и метнулась к сердцу, к черному огню несокрушимой материнской ярости.Тьма наполняла собой все измерения и пространства?— Лея знала, что Вейдеру пришел конец, что настал его черед, Лея знала, что тьма, верно служившая ему, теперь послужит ей одной, предаст прежнего своего господина: предаст с радостью, охотно, насмешливо.Лея вырвет его сердце голыми руками. Она свернет ему шею?— и это будет для нее легче, чем острым ножом срезать голову белого тюльпана. Она вырвет его печень и сожрет?— теплую, пульсирующую?— прямо на его глазах.Кто-то подошел к ней с вопросом, пытался остановить?— она не глядя махнула рукой, выпустила тьму Силы, клубившуюся в ней?— человек отлетел, упал безжизненной куклой возле стены.Лея шла вперед. Она пошатывалась, едва теряла сознание?— тогда сползала по стенке, складывалась, схлопывалась, как черепаха, отдыхала, потом вставала снова.Чтобы остаться в сознании?— била кулаком по стене, кусала губы,?— но даже боль уже не оказывала пробуждающего эффекта.Но Лея знала, что дойдет: даже если умрет в пути.Она почувствовала, что за дверью ее отец?— и вдруг вся слабость пропала?— она встала ровно на обе ноги, туман перед глазами рассеялся, руки больше не дрожали. Даже платье, измазанное кровью, вдруг перестало быть символом страдания, а стало символом всепобеждающей, невыносимой мести.Темная Сила пела в ее пролитой крови, в боли, которую она перенесла, в радости, которую у нее отняли, в скорби по брату, ярости к отцу, желанием защитить, воплем о мести. Темная Сила гремела в ее ушах, рвалась наружу дыханием, искрами слетала с пальцев.Так, как отец ее учил.Он сам сотворил ее?— дважды, как человека, и как ситха.И теперь, как мать и как ситх, пришла она к нему?— чтобы убить.Лея протянула руку и распахнула дверь.Владыка Вейдер сидел в кресле, и на его руках лежал маленький белый сверток. Он привычно покачивал его и напевал тихим, хриплым голосом:—?Воды спят и спят пескиДа и ты, малыш, усни.Утром будет светлый день…Лея подумала мимоходом, что умрет прямо тут, на пороге, но потом сделала несколько подкашивающихся шагов, и опустилась на колени рядом с отцом, бессильно склонив свою голову на его колено. Он перехватил ребенка одной рукой и другую руку?— сухую и холодную?— опустил на ее лоб.Лея закрыла глаза, чувствуя, как нежная отцовская Сила проходит, исцеляя, по ее телу, как теплая вода, благоухающая розовым маслом. Она чувствовала, как затягиваются ее раны, как ей становится легче дышать, как сознание проясняется, как разглаживается даже гримаса скорби на ее усталом лице. А отец все продолжал напевать, баюкая новорожденного:—?Ветры веют, колыбель качают,С доброго слова рассказ начинают…И Лея отдалась этому чувству, ей казалось, что она вернулась в детство: она вспомнила, что когда-то давно отец тоже пел эту песню?— ей и Люку. Отец гладил ее по голове, но смотрел на младенца: тот лежал молча, открыв глаза.—?Я хотел посмотреть на него, прежде чем…Лея подняла руку, коснулась отцовского лица?— в первый раз за всю взрослую жизнь?— это был жест любви и почтения.—?Не оставляй меня. Нас.Он, словно не слыша ее мольбы, сказал, сказал:—?Я забыл все остальные строки… Так давно не было детей в этом доме… Что я все забыл. Видела бы меня моя мать!.. Тебе придётся трудно, дочь. Ты останешься одна. Не доверяй приближенным?— они обманут, стоит только показать свою слабость. Не теряй времени и не ослабляй контроля?— особенно теперь?— как бы тяжело тебе ни было… Они не осмелятся идти против тебя напрямую, потому что закон на твоей стороне, но попробуют перехватить власть.Лея тихо спросила:—?Отец? Неужели ничего нельзя сделать?—?Ничего. Выход только один.Он встал, приблизил ребенка к лицу, крепко поцеловал детский лоб сухими губами. Прижал к себе, постоял так некоторое время, закрыв глаза, потом со вздохом подал дитя ей.—?…спасибо, отец.Он постоял некоторое время, глядя на них, на то, как она неумело, но нежно прижимает к себе то, чему и цены нет. Потом подошёл к двери, остановился, оглянулся, и спросил:—?Как ты назовёшь его?Лея помедлила, поглядела в голубые младенческие глаза, расправила складку на пеленках. Сказала твёрдо:—?Энакин.Отец кивнул?— так, словно и не ждал ничего другого.Лорд Вейдер вышел в соседнюю комнату, плотно затворив за собой дверь.Лея прижала к себе младенца, поцеловала бескровными губами, прикрыла свои глаза, которые резали непрошенные слезы.Раздался выстрел.