Глава 13. Преисподняя (1/1)

Лея проснулась среди ночи, томимая неясным чувством предстоящей утраты, быстротечности счастья?— ей снился кошмар, где она постепенно теряла того, кого любила, а потом начала терять части своего тела?— сначала ноги, потом руки, потом язык и глаза, но все еще оставалась жива…Лея очнулась в испарине?— сон показался ее пророческим, ведь она тоже была наделена даром, как ее отец и брат.Она прильнула к мужчине, лежавшему рядом, как маленькие дети затихают, услышав мерное материнское дыхание, почуяв тепло большого материнского тела.Мужчина обнял ее во сне, окружил собой, словно пытался закрыть своей спиной от всех бед и жестокостей мира.Лея нащупала его лицо, коснулась губами закрытых, чуть дрогнувших глаз, и только потом вспомнила, что не знает его.Он дышал спокойно и ровно, как спят младенцы или верные псы. Лея выскользнула из его рук, откинула одеяло, прошлась снова пальцами по его телу, по его лицу, пытаясь угадать?— она знала запах, знала эти руки, даже шрамы на теле показались ей знакомыми.Она помедлила?— вдруг окажется, что это человек, которого она презирает или ненавидит?— но он был так нежен с ней ночью, так любящ, как никто и никогда не был. Она соскользнула с кровати, на ощупь, тихо открыла ящик комода, достала огниво и свечу?— она любила живой огонь, по всюду в ее покоях были свечи… Свечи стояли в прихожей, свечи мерцали в ванной, свечами она украшала спальню?— у Леи была даже специальная горничная, следившая за ними…Огонь зажегся с легким шипением, свеча занялась, дрогнула и затанцевала. Лея выпустила из рук огниво, прикрыла свечу от дуновений воздуха, вглядываясь в теплый, живой свет. Помедлила немного, но потом обернулась, осторожно и тихо влезла на кровать.Она склонилась над ним, приблизила свечу к его лицу.Огонь высветил золотые волосы, аккуратный нос и спокойное лицо…Лицо ее брата.Лея долго смотрела на него, смаргивая слезы?— они все текли и текли по щекам, падали на шею, касались груди, которую несколько часов назад бережно ласкали пальцы ее брата-близнеца.Она не знала сама, о чем плачет, ее душило и рвало невыносимыми ужасом и любовью, в легких словно сцепился клубок скорпионов.Она все смотрела и смотрела на него, как дрожит тень от его ресниц в неверном отблеске свечи, как его грудь поднимается и опадает согласно его дыханию, как его золотые волосы свиваются в бесконечный лабиринт из расплавленного металла.Капля воска сорвалась со свечи и упала на его щеку, оставила длинный белый ожог, стекла вниз, как слеза.Люк открыл глаза.Они замерли, глядя друг на друга?— так, как замерли в первый раз, вскоре после ужасов рождения, в одной на двоих колыбели.Лея сделала легкое движение ему навстречу, и Люку показалось, что ее губы чуть дрогнули, как будто она хотела что-то сказать.И Люк распахнул дверцу тьмы?— ворвался ураганом, вихрем в ее разум, проломил неумелые, но мощные стены ее сопротивления, нырнул сквозь тьму ее сознания и увидел себя самого со стороны: спящего, спокойного, обнаженного. Усталого и счастливого. И он схватил это видение?— которое грело тоской несбыточного счастья, которое манило и утешало?— и вырвал из ее разума. Она застонала и повалилась вперед, потеряв сознание. Люк подхватил ее, обнял, прижал к себе в ужасе?— снова нырнул в хаос ее разума, спутанное, дикое сознание, уже не управляемое разумом, чтобы понять?— не навредил ли он ей.Все было цело, только память о сегодняшней ночи сияла рваными краями. Люк закрасил то, что осталось, черной краской, стыдливо и испуганно, не решившись что-то еще убирать, желая оставить ей хотя бы возможность вспомнить все, желая оставить ей это ощущение любви и трепета.Он уложил ее на кровать, укрыл одеялом, поцеловал в лоб.Потом вышел из комнаты?— примерно так, как осужденный на смерть всходит на эшафот.Он шел по коридору к своим покоям, чувствуя, как сзади нарастает неясный многоголосый гул, вкрадчивый, как молитвы, сосредоточенный и азартный, как погоня.Люк вошел в свои комнаты, прошел и сел на свою кровать, не раздеваясь, не снимая сапог.Он ждал, когда волна цунами догонит его и проглотит?— сам, своими руками, он погасил единственный свет, который мог разорвать темноту, сам он отвратил от себя единственного человека, в присутствии которого призраки отступали, и неоткуда ему теперь было ждать спасения.Они стояли вокруг него плотно толпой?— и шумели, говорили, нескончаемым потом, как будто каждый хотел докричаться именно до него.Они не сводили с него глаз. Люк зажмурился, потом резко раскрыл глаза, пытаясь прогнать их так, как прогоняют сон: но они остались. Он встал?— они не мешали ему, не задерживали, не мешали идти,?— но никуда не девались.Люк подумал, что, то облако темноты, которое он прежде видел у отца и у Императора?— это и есть такие же неупокоенные души, терзающие призраки. Но у отца почему-то есть способность их не слушать.Или он живет?— так?Как велика цена за власть. Как страшна цена за силу. Почему об этом никто не говорит?— в тот день, когда ты в первый раз отнимаешь чью-то жизнь? Почему никто не берет клятвы на крови?Почему так буднично и так просто совершается падение в бездну из которой нет возврата?Он посмотрел на пол и потрясенно выдохнул: ему казалось, что по полу ползают жирные розовые черви, но потом он пригляделся и понял, что это пальцы, мизинцы с левых рук: младенческие, мужские, стариковские?— отсеченные пальцы мужчин Набу…Он хотел бежать, но они заполнили собой весь пол?— и он не мог заставить себя ступить в эту копошащуюся массу.Он поднял глаза, чтобы не видеть, но вдруг увидел высокого мертвого мужчину?— глаза у него закатились, а язык вывалился и почернел. Он стоял, выгнувшись, как в припадке, на кончиках сведенных пальцев, в левой руке держал бокал с вином кроваво-красного цвета. Это был Хан, и он сказал, запихнув себе черный язык обратно в рот:—?Я пью во славу наших дев! Что же ты не хочешь выпить вместе со мной, друг мой, брат моей супруги? Ах да, не брат?— любовник! Ах да, не друг?— убийца! Не бойся: в посмертии нет различий, все станем кормом для червей: отведай же из моего кубка того сладкого и ядовитого вина, что поднес мне во славу своей сестры!Люк отвернулся и бросился прочь от него, не выбирая дороги.Он уже не понимал, где он находится, что реально, а что нет: призраки ходили вокруг него, все ближе и ближе, молили, сулили, проклинали, сжимали кольцо.Люк увидел вдруг призрака, отличного от других: маленькая женщина в белом стояла к нему спиной и глядела в окно.Он сделал к ней несколько шагов, томимый любовью и тягой к свету, и остальные призраки чуть затихли и отстали. Люк прошептал:—?Лея… Милая сестра, это ты?Она обернулась к нему. У нее было лицо, больше похожее на белую маску, на которой чернели провалы глаз. Губы ее были белы, как две половинки месяца, а темные косы обрамляли лицо, как портрет мертвеца?— траурный оклад. Она сказала ему нежно:—?Брат мой, любимый брат мой, что ты сделал со мной?И Люк вдруг понял, что обманулся, поверив на мгновение в то, что она облегчит его муки. Он понял, что именно она?— главное его прегрешение.—?Как тать, надев чужую личину, ты прокрался к ложу, которое греет другой. Я девушкой была, а ты лишил меня невинности. Насильно, без моего согласия, ты взял меня, ты заставил разделить этот грех с тобой, потому что знал, что я всюду последую за тобой, потому что я не смогу отказать тебе.Губы ее шевелились медленно, как у больного человека, но голос звучал горько и твердо.—?Исправь же, брат мой, что ты сделал. Смотри, я не дышу. Поцелуй меня?— дай мне свое дыхание.И она откинула капюшон своего белоснежного платья, обнажая волосы и лицо.—?Смотри, сердце мое не бьется. Так вырежи из груди своей живое сердце, располовинь его и вложи кровоточущую половину в мою грудь?— разделим же одно сердце на двоих, как делили Силу отца и утробу матери.Она потянула за веревочку на платье, и верхняя волна ткани пала к ее ногам?— она осталась обнаженной по пояс. Ее тело было прекрасным, белым, как мрамор, но черный безобразный шрам уродовал ее грудь.—?Смотри, кровь моя не бежит по жилам. Займись любовью со мной. Зачни мне дитя во чреве, и тогда его сердце будет гнать по жилам и мою кровь тоже.И она одним движением расстегнула пуговицы по бокам юбки, и, как пенная волна, белая ткань пала к ее ногам.Призрак Силы, видение стояло перед ним в всей полноте своей красоты, слепило и горело, манило светом, так похожим на настоящий свет Леи, но не грело и мрак вокруг него становился все темнее и темнее.Боль раздирала его, глодала, сердце и разум, жадно, как бешеный пес, рвала куски его истерзанной души.И он бежал, не разбирая дороги, прочь.