Глава 12. Чужая жена (1/1)

Люк перешагнул через окровавленную, обезглавленную тушу, погасил и пристегнул к поясу меч. Остановился возле фонтана, омыл правую руку в воде, посмотрел, как растекается кровь. Голова барса с закатившимися синими глазами лежала прямо перед ним: смотрела удивленно и с укором, словно никак не могла поверить, что отделена от тела.Люк вытащил ладонь, направил в нее исцеляющую Силу, только потом заметил свое отражение в воде: воспаленные глаза, заостренное лицо…Брат, чья неправильная любовь…Но если бы он был ее мужем…Он оглянулся на чернеющий силуэт Девичьей башни?— в ночной мгле она казалась согбенной старухой.Люк коснулся своего лица так, как будто в первый раз в жизни. Заставил Силу танцевать в крови, применил древнее заклятье, которое иногда применял, когда гулял по городам, не желая быть узнанным, не желая быть открытым?— разглядывая тайные, настоящие помыслы людей…Отражение его дрогнуло, расплылось, как тесто, как ткань, словно он был послушной глиной в руках творца.На этот раз у него ушло много времени и сил, и к концу ладони дрожали от напряжения, он устало сел на край фонтана?— взглянул на свои руки, непривычные, крупные?— на свои длинные худые ноги… Он стал выше ростом, и даже дышал теперь чужими, прокуренными, легкими.Из воды на него смотрело лицо Хана?— усталое, непривычно суровое, но это было лицо убитого им зятя… Люк закрыл глаза, выдохнул, и быстро?— словно боясь передумать?— подошёл к белым ступеням.Он замер, словно у него ещё был выбор, словно не он убил мужа сестры, словно не он нарушил ночной покой этого священного места.Люк поднялся быстро по белым ступеням, как владыка, как хозяин, как господин?— в самое сердце Девичьей Башни. Он шел, и слышал, как девицы и вдовы ворочались во сне, как скалились, видя тревожные сны, цепные псы.Он прошёл, не таясь, зная, что никто уже и ничто не сможет ему помешать, отворил незапертые кованые двери, что вели в ее покои, и замер, увидев.Лея сидела на постели, одетая лишь в ночную рубашку?— жемчужную, гладкую, скользящую, с тонкими бретелями на ошеломительно голых и белых плечах. Люк задохнулся, увидев ее расхлестанные по плечам косы, окутывающие ее, как мантия. Смотреть на неё было страшно, была прекраснее и живее, чем в его самых смелых мечтах, чем в самых чистых видениях, чем в самых запретных и страшных грезах. Она была беззащитнее, чем тогда, когда выходила замуж за чудовище, беззащитнее, чем тогда, когда отчаянно цеплялась за его руки и молила безмолвно?— защити меня, не отдавай меня ему снова, я не вернусь к нему живой.Она встала с кровати?— юбка колыхнулась вокруг ее ног, как живая вода. Ее голос был звонким, но мягким, и она сказала с легким укором:—?Что ты делаешь здесь? Я же тебе говорила, что мужчинам нельзя сюда ночью. Позвал бы, я вышла!Он сказал, задыхаясь:—?Лея… Я скучал.Она улыбнулась. Сказала медленно:—?Зачем ты пришел? Год еще не миновал. Он минует в следующий воскресный день.Он наклонил голову, не понимая, о чем она говорит, будучи не в состоянии понять, просто не в состоянии мыслить. Сказал глухо и болезненно:—?Я хотел увидеть тебя.Она наклонила голову к плечу и медленно сказала:—?Действительно… Так ли уж важно, когда именно минует год?И она сама шагнула к нему ближе.—?Закрой глаза,?— сказал он хрипло. Она смотрела на него, но потом послушалась и прикрыла большие, чуть влажные карие глаза, в которых, как в кривом зеркале, отражалось лицо Хана, которого он убил, личину которого он украл, украл, чтобы провести ночь с чужой женой.Со своей сестрой.Он задрожал: ему хотелось бежать из этих темных покоев, от беззащитной белизны ее тела, от туманного взгляда ее глаз, от ее любви и страсти, предназначенной другому. Ему хотелось бежать, но бежать было некуда: вокруг него роились призраки его деяний, видения его свершений, Напоминания о его грехе, и единственный свет, который мог их разогнать?— это тёплый, нежный свет Леи, в котором прощалось все.Он наклонился к ней и коснулся губами губ. Она ответила робко, холодно, колеблясь, и Люк понял, что Хан прежде не целовал ее: он подумал, что его затопит злой радостью, но отчего-то стало только горше.Он увидел, что она опять приоткрыла глаза, и взмолился:—?Пожалуйста, закрой глаза. Я не могу видеть твой взгляд.—?Хан…—?Тише, милая… Закрой глаза. Не зови меня по имени. Я очень прошу тебя.Она прикрыла глаза снова и сказала?— ясная в своей честности, всегда прямая Лея:—?Я не удержусь. Потуши свет.Люк оглянулся на выключатель, отошел и нажал. Сквозь окно бил беспощадный неоновый свет ближайшего города?— на неспокойном лице Леи лежали разноцветные тени. Люк подошел к окну и с силой захлопнул створки.Оглянулся на нее и спросил хрипло:—?Ты не против?—?Это твое право,?— помедлив, ответила она. В темноте он не мог разглядеть ее лица.Медленно, очень медленно он подошел к ней, протянул руки, привлек ее к себе, приник к ней вплотную, обнял, охватил руками, как деревце, словно пытаясь объять ее всю.Его прикосновения были долгими и холодными?— его рука медленно опускалась на ее плечо: сначала один палец, потом другой, потом вся ладонь. Но даже когда он касался ее полностью, он все равно не сжимал, не давил: казалось, был готов убрать руку, повинуясь одному только ее недовольному движению. Лея, сначала сжавшаяся, затихшая, присмиревшая, как в ожидании удара или боли, вдруг распрямилась, осмелела, сама протянула ладони к него голове, пробежала пальцами по мягким волосам.Он согнулся, как подстреленный, осторожно опустился перед ней на колени, положил ладони на ее бедра, спрятал лицо в складках ее шелковой рубашки. Лея погладила его по голове, неожиданно растерянная, непривычная к роли ведущей, а не ведомой.Она опустила свои ладони на его руки, как будто вложила в его пальцы вожжи, ожидая, что сейчас, прямо сейчас, все вернется к обычному: что он резко поднимется, быстро снимет с нее рубашку, уложит на кровать, нависнет над нею, торопливо развязывая пояс. Проведет рукой по ее голому телу, чтобы не зажималась, властно раздвинет ей ноги, аккуратно или больно?— прижмет к кровати, аккуратно или больно?— войдет, аккуратно или больно?— начнет двигаться. Содрогнется в последний раз, выскользнет, оставив ее?— распаленную, голодную, опустошенную?— на потеху прохладному ночному воздуху, отвернется и быстро заснет.Она ждала этого момента, а он все никак не наступал. Люк покрыл ее ладони поцелуями, ласкал и гладил?— так, как будто уже получил больше того, о чем осмеливался мечтать.Они очень долго стояли так.Потом Люк прижал одной рукой прижал ее ладонь к своему пылающему лицу, а другую опустил к ее ногам, коснулся маленьких ступней. Лея выдохнула.Он отнял было руку, неверно истолковав ее вздох, но она нетерпеливо подняла ногу и ткнулась ею в его ладонь. Он вернул руку, побежал холодным пальцами по ступне, поднялся выше, огладил белые колени, но она свела ноги и чуть шагнула назад. Люк отнял руки, встал, взял ее за руки и спросил тихо:—?Ты боишься?Люк видел, слишком многое видел в ее разуме, воспоминаниях и страхах, в тот день, когда консул Чандриллы не явился в Императорский дворец, чтобы доказать свое мужество.—?Нет,?— эхом сказала она,?— Нет, не боюсь.Он за руки медленно подвел ее к кровати, усадил, потом уложил ее на смятый, растревоженный шелк, на молочную белизну простыней.Он лег рядом, выпустил ее ладонь, лежал молча, не касаясь, словно хотел и не мог защитить.Ее?— от всех невзгод и опасностей мира.Себя?— от того, что терзало его изнутри.Лея лежала молча, тихо дыша, и он почувствовал, как призраки убитых отступают, как темнота рассеивается вокруг него, как он вспоминает, кто он.Он потянулся к ней, привлек к себе, поцеловал в губы, теперь уже требовательно. Он словно поверил, наконец поверил сам в свою же ложь?— будто не к сестре он пришел, но к своей жене.Впечатал ее в кровать, навис над нею, сверкая в темноте полностью золотыми, как у самых страшных ситхов, глазами.Коснулся шеи, и его вдруг наполнило непреодолимое желание сжать руки, почувствовать биение крови, которому он преградил бы ток, а потом выпустить. И смотреть, бесконечно смотреть на то, как округляются в ужасе ее глаза, а потом их омывает волна облегчения.Он провел ладонью ниже, от греха, коснулся тонких, как птичьи кости, ключиц, провел по ним пальцем, а потом заглянул ей в глаза.Они были холодны и спокойны, как воды подо льдом.—?Ты?— не Хан,?— вдруг яростно прошептала она, впиваясь ногтями в его плечи.Он замер, все сильнее сжимая тонкие кости ее плечей, глядя на нее сверху вниз, и ему показалось, что он коршун, который держит в когтях белую голубку.Он сказал, пытаясь придать своему голосу насмешливость, свойственную покойному зятю:—?Кто же, по-твоему? Или у тебя много мужей?—?Я знаю Хана,?— сказала она, не делая попытки освободиться,?— У тебя его лицо. Но ты?— не он.Вместо ответа он склонился к ее губам, с которых сорвались страшные слова, коснулся их своими губами.Лея подалась ему навстречу, выгнулась, прильнула к нему также отчаянно, как и он?— к ней. Когда поцелуй прервался, Лея бешено спросила:—?Кто ты?Он выпустил ее, лег рядом, не касаясь. Она повернулась к нему, и они смотрели друг на друга, не мигая, словно две королевские кобры.—?Я люблю тебя,?— сказал, наконец, он,?— Больше всего на этом свете. Если хочешь, я умру за тебя. Но не спрашивай, кто я. Не ищи моего имени.Лея потянулась к нему, нашла в темноте его лицо, коснулась глаз. Он выдохнул, поднял руки, нежно коснулся ее ладоней.Ни один мужчина прежде не касался ее?— так.—?Да, ты любишь,?— сказала она задумчиво,?— Но люблю ли я тебя?—?Да.—?Ты веришь в это.—?Если нет, мне просто незачем жить.Она осторожно протянула руку, погладила его по голове, и чуть приоткрылась в Силе: так, как брат учил ее. Она нырнула в его сознание, там был хаос. Она не искала его лица или имени?— просто хотела узнать, что это за человек. Смел ли он, добр ли он. Но нашла себя: то, как она сидит, пожав одну ногу под себя, как она смотрит и улыбается ему… Она все смотрела на себя?— и никогда в жизни, ни в одном отражении она не видела в себе столько красоты, как в его глазах, глазах любви.И Лея коснулась его губами?— и тотчас отстранилась.Часы на башне пробили полночь.Рой диких пчел поднялся над Черным Садом, и плотоядные цветы поднял свои головы, источая пряный, дурманящий аромат, что поднимался высоко в небо, и долетал до комнаты, где на кровати греха лежали и смотрели друг на друга дети Владыки Вейдера, близнецы, брат и сестра, Люк и Лея.Он сказал ей:—?Твои глаза?— как черные дыры. В ночи они сияют мне, как Свет, днем они дурманят меня, как Тьма. Всюду, куда бы я ни шел, они наблюдают за мной и видят все?— мои падения и взлеты, мои грехи и подвиги. Денно и нощно судят меня, и никуда мне не деться от их беспощадного приговора. Позволь мне поцеловать твои глаза.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он коснулся губами ее глаз.—?Твои руки?— как две легкокрылые птицы. Твои ногти?— как слезы горного хрусталя, что прозрачны в ночи, но мерцают при свете дня. Позволь мне коснуться твоих рук.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он взял ее ладони.—?Твои косы?— как черные змеи, что прячутся от полуденного зноя в темной пещере. Твои косы?— что молодые лианы, которые оплетают высокие деревья, вынося на самую вершину свои побеги, дурманящие запахом черных ядовитых цветов. Позволь мне коснуться твоих кос, позволь мне расплести их, позволь мне утонуть в них.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он взял ее за косы.—?Твои плечи?— как белые камни, которые долгие века ласкало море, чтобы придать им совершенную форму. Твои плечи белы, как лунный свет, что отражается в священном озере. Позволь мне обнять твои плечи.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он положил руки на ее плечи.—?Твои губы?— как кровь, запекшаяся по краям смертельной раны. Твои губы?— как золотое вино, что пахнет медом и молоком, и годами горит в гортани?— горит и не сгорает. Твои губы?— как плод с того древа, что низко склонившись к воде, стоит над горной рекой. Позволь мне поцеловать твои губы.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он целовал ее губы.—?Твои груди?— как ледяные вершины гор Хота, на которые не ступала и не ступит нога человека. Твои груди?— как жемчуга, достав которые со дна морского, пловец умирает. Кожа твоей груди?— словно тончайшая ткань, сотканная руками слепой кружевницы. Позволь мне коснуться твоей груди.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он ласкал ее грудь.—?Твои ноги белы, как белые колонны храма, когда их касается первый рассветный луч. Твои бедра круты, как рога королевских оленей, которых травят псами на Празднике Весны. Позволь мне коснуться твоих ног.—?Я позволяю тебе,?— сказала она.И он обнимал ее ноги.—?Твое тело?— светлый родник живой воды среди выжигающей пустыни. Твое тело?— как изогнутый лук, с которого слетела стрела. Твое тело?— белый храм, на алтаре которого горит негасимый огонь. Позволь мне коснуться твоего тела. Позволь мне возвести стены храма вокруг меня, позволь мне причаститься твоей водой, позволь мне стать единым с тобою.—?Этого я не позволю тебе,?— сказала она.И он не нарушил покров ее тела.—?Ты мне?— и сестра, и мать, и невеста, и жена. Ты мне?— и враг, и соперница, и судья. Ты мне?— святыня, и ты мне?— грех. Ты мне?— нечистые помыслы, ты мне?— единственный свет. Позволь мне отдернуть занавес, переплестись с тобой душой и телом.—?Этого я не позволю тебе,?— сказала она.И он не стал единым с нею.—?Ничего дать тебе не могу я, что было бы больше, чем я сам: а сам я мал, а сам я?— лишь человек. Спрошу тебя в последний раз?— и, если ты откажешь, не буду больше докучать тебе мольбами, не буду склонять тебя угрозами, не стану принуждать правом сильного. Спрошу тебя?— и если ты откажешь, то я уйду от тебя в темноту, и никогда больше не приду к тебе. Позволь мне, свет мой, боль моя, любовь моя, ужас мой. Позволь мне утолить мою непреходящую жажду.—?Этого я тебе не позволю,?— сказала она грозно,?— Потому что сама хочу отдать, потому что сама хочу взять, потому что мое право?— отдавать и дарить, и брать в ответ.И сама она отдала ему себя?— свое тело и свою душу.И она взяла его себе?— его душу и его тело.Он был с ней нежен, как ни один мужчина до этого не был нежен с ней.Переплелись волосы?— темные со светлыми.Перепутались цепочкой два нательных амулета.Когда, опустошенные, ошеломлённые, переполненные любовью и счастьем, они оторвались друг от друга, он обнял ее рукой?— бережно и нежно.И Лее нигде не спалось так спокойно и защищено, как в кольце его рук.