Глава 10. Право сильного (1/1)

Отец вызвал ее к себе, и Лея пришла. Она еще носила траур по Ксизору, но уже не черный, а просто темный?— коричневый, фиолетовый, темно-красный. После его смерти она десять месяцев прожила на Фоллине?— таков был обычай, все молодые вдовы жили в семье мужа?— для того, чтобы произвести на свет посмертного ребенка или для того, чтобы убедиться, что этого ребенка они не носят.Девери относились к ней неизменным уважением, и, несмотря на страшные слухи, пошедшие после загадочной смерти Ксизора, и слуги, и народ, и принцы?— все относились к ней бережно и почтительно. Лея жила, как будто забытая всеми, удивительно счастливо и вольно. Она посещала приюты для сирот, долго играла с детьми, словно примеряясь, жертвовала деньги, вникала в любые, даже мелкие проблемы ее небольшого двора.Еще к ней приходили женщины, которые бежали от своих мужей, но не могли получить развода: Лея селила их в своих покоях, давала работу, брала за руки, хмурилась, слушала истории, которые каждый раз разрывали ей сердце. Не выдавала мужьям, ссылаясь на придуманные ею самой правила, а если кто и думал перечить, то его жалобы разбивались о твердое желание принца Болзара услужить ?любезной сестрице?. Лея часто думала о том, что ей повезло иметь влиятельного отца, который смог вывести ее из-под удара, пусть даже руководствовался при этом не ее жалобами, а соображениями политики.Вспоминала Таркина, его сухие и цепкие пальцы, вздрагивала ночами, находила рядом с собой только утешительную пустоту. Ворожила?— неловко, но умело, не на него?— на близких ему. Радовалась, как ребенок, когда оказывалось, что порча доходила, но это случалось редко, обычно бесплодная попытка лишь темнотой ложилась к ней под ноги, и тень ее становилась чуть гуще, не став пока по-настоящему темной.Дважды ее навещал отец, просто сидел и пил вино, почти ничего не говоря, Лея гадала?— зачем он приходил. Трижды на орбиту Фоллина прилетал Люк, но она всякий раз отказывалась его видеть, и он послушно улетал, так и не ступив на планету.Видеть его она не хотела?— мысль о Люке отдавала горьким, тяжелым стыдом и жгущей, невыносимой на вкус виной, этим было проникнуто все, просто все: и воспоминание о его таких властных до жестокости ладонях, и воспоминание о столкновении двух красных мечей, безмолвный, страшный, яростный бой?— кровь брата, кровь мужа?— перемешавшаяся на полу.Но ужасней всего была она сама?— она, чуть не введшая своего собственного брата в страшный, не прощаемый грех. Тогда ей казалось, что он только поцелует ее, обнимет чуть крепче, чем обычно, возьмет на руки, не больше (потому что больше?— страшно, неприятно и бывает больно), но сейчас она корила за то, что была непроходимо глупа, как юная девица, начитавшаяся романов. Она стояла перед ним?— он видел все, все?— и думала, что он только поцелует ее.Ее брат.Лея готова было смеяться над собой.Люк не сдавался, но, кажется, понял ее чувства и страхи?— он посылал ей книги про Силу, редкие и священные тексты, которые она не могла отвергнуть, потом стал посылать к ней женщин, которым нужна была помощь и укрытие, зная, что Лея не откажет им. Они все, как одна, шептали ей на ухо: ?Ваш брат, миледи, такой хороший человек, он так нам помог, он так добр!?. Лея шикала на них, раздраженно чувствуя в Силе, что они действительно так думали. У одной она выхватила воспоминание, как Люк, склонив голову, говорит:—?Не благодарите меня… А впрочем, если хотите, то замолвите перед сестрой за меня словечко. Я обидел ее, и я жажду ее прощения.Лея терялась, не зная, насколько это искренне с его стороны, насколько?— игра.Однажды, через достаточно долгое время, он снова возник на орбите, и так сказал ей:—?Я привез тебе кое-кого. Пожалуйста, встреться со мной.Когда прибыл на планету, они встретились в зале для приемов, в присутствии пяти ее фрейлин. Люк вошел, чеканя шаг, как на параде, на его руку был намотан поводок, на котором он вел подросшего снежного барса.Люк подошел к ней, поглядел ей в глаза, присел, отстегнул ошейник, потом отошел на приличное расстояние, наблюдая за тем, как она подходит к барсу, как гладит его по лоснящейся шерсти, как зверь ложится перед ней на спину, обнажает беззащитное нутро?— узнав, доверившись и подчинившись.Люк смотрел на них, и чувствовал родство с барсом?— даром, что глубокие царапины зудели. Хотел быть на месте зверя.Лея оставила барса, подошла к брату. Он опустил глаза и спросил несмело:—?Друзья?—?Друзья,?— сказала она твердо,?— Но с условием. Не упоминать.—?Что угодно,?— сказал Люк, и ему показалось, что мрак вокруг него немного рассеялся.Любая жизнь когда-нибудь заканчивается, закончился и этот период. Лея вернулась на Коруксант. Она взяла некоторых женщин с собой, с Девичью Башню. Стоило ей только заново распаковать платья, занять свои прежние покои?— даже там она чувствовала себя зыбко, в опасности?— отец послал за ней и сказал:—?Некоторое время поживешь так, выждем приличный траур, и потом я найду тебе нового мужа.—?Отец…. —?потрясенно сказала Лея, а он, казалось, разозлился:—?Если бы у тебя был сын, я мог бы оставить тебя при дворе, в отчем доме. Но у тебя нет ребенка. Я не вечен, дочь. Однажды я умру, как все люди. Что будет с тобой? Незамужние, бездетные женщины не могут сами распоряжаться своим имуществом. Сильный, мудрый муж сможет позаботиться о тебе. Я буду выбирать его очень тщательно.—?Отец…—?Есть еще Люк. Он по закону и праву может стать твоим опекуном, когда меня не станет,?— задумчиво сказал отец,?— Но мне ли не знать, как легко могут разойтись люди? Как просто брат поднимает меч на брата? Я страшусь отдавать тебя в его волю. Он хладнокровен и умен, он умеет ждать и терпеть, но все это превращается в огонь и пыль, когда дело касается тебя. Он становится словно одержимым, и мне кажется, что при его опеке тебе будет хуже. Впрочем, я могу оставить так, если ты скажешь.—?Нет,?— закрыла глаза Лея,?— Не надо Люка. Лучше замуж.—?Я так и думал,?— медленно сказал Император,?— Кстати, что они не поделили с Ксизором? Почему начали драться? Почему дело дошло до убийства? Ты ведь была там, ты должна знать.Взглянул на нее пристально, но Лея спросила:—?Люк ничего тебе не сказал?—?Он промолчал.—?Тогда и мне не следует об этом говорить,?— тихо, но твердо, сказала Лея, опустив глаза.Лея ранним утром пришла в Храм Великой Силы. Встала перед алтарем огненного пламени, попыталась отпустить свой разум, нырнуть к черным глубинам своей души, сделать выбор?— не разумом, не сердцем, но инстинктом, который развит у любого ситха. Храм был пуст?— обряды проводились по вечерам, после заката, оргии?— по пятничным дням. Лея была одна в массивном, темном храме, опутанным красными нитями и лентами?— она была словно бабочка в черно-красной паутине. Мысли ее бродили по лабиринту, ибо выбрать она не могла.В ее расшитой бисером сумочке лежали десять портретов женихов, которых, руководствуясь уже не принципами блага Империи, но ее, Леи, мелким личным благом, выбрал для нее отец. Он выбирал не самых богатых и не знатных, надеясь привлечь их на службу в Империю, оставить дочь на Коруксанте, взять зятя-примака.Лея растерянно посмотрела на фотографии, взяла одну, опустила, потом схватилась за вторую, сказала жалобно:—?Но я же совсем не знаю их… Как я могу выбрать?.Отец постучал пальцем по корпусу своего датапада и сказал кратко:—?Я провел две ночи в наркотических туманах видений, и велел собрать всю информацию об этих людях, выбрать из них достойных. Я обещал дать тебе право выбора: и я его даю. Но и отвечать за последствия поступка придется только тебе. Я уже пожалел о своем решении, потому что нам был бы выгоден союз с Хейпским Консорциумом… Но их устроит Рио, вторая твоя кузина, я об этом позабочусь… В конце концов, племянница Императора, пусть и по линии его покойной жены…В Девичьей башне Лея разложила портреты перед собой, долго и вдумчиво разглядывала, раскладывала, как гадальные карты, долго думала и еще дольше?— ворожила. Никого так и не смогла выбрать.Пришла, чтобы выбрать?— в Храм. Она злилась на себя?— ей дали решать свою судьбу, а она вверила ее в руки милостивой Силы. Потом понимала, что выбор ее не будет осознанным и свободным, и что лучше отдаться на волю Силы, раз она так благоволит к ее семейству…Лея стояла на коленях, раз за разом ныряя в темные бездны своей души: в тяжелые объятия брата, в мечтания о том, как она будет медленно и долго пытать Уилхаффа Таркина…Она долго стояла на коленях, а когда встала, распаленная злобой, усталая, голодная, не получившая никакого знака, отряхнула коленки, сумочка выскользнула из ее рук, и портреты мужчин разлетелись по храму.Один из них оказался слишком близко к свечам, и обуглился по краю. Лея осторожно взяла его и услышала мелодичный смех, разбившийся в воздухе. Она огляделась, но была в Храме по-прежнему одна.Лицо на портрете было красивым, насмешливым, веселым, но глаза были добрые. Лея видела его не в первый раз, но внезапно ей показалось, что она хорошо знает его.—?Так вот ты какой… —?Лея перевернула портрет прочитала по слогам,?— Хан. Хан Соло.Обороной Форли руководила леди Катарина, единственная наследница древнего, но угасающего рода. У них не было планетарной защиты, флот состоял из малого количества кораблей и почти ничего?— из противовоздушной обороны, но планета сопротивлялась отчаянно, на целых пять дней дольше, чем планировал Люк.Это спутало все его планы: его эскадра не успевала соединиться с флотом Трауна у входа на дугу Кесселя, что оставляло брешь в обороне, давая возможность Альянсу Независимых Систем шанс уйти в контрнаступление.Люк, Траун и Император по секретному каналу голосвязи обговорили возможные варианты развития событий, но все остались недовольны: Траун?— неизящностью обороны, Император?— промедлением, Люк?— маленькой, но крепкой планетой Форли.Когда, наконец, по всем частотам пошло сообщение Белого Флага: символ безоговорочной капитуляции планеты, второй лорд Вейдер выдохнул не с облегчением, но со злостью.Времени было мало, но некоторые корабли, потрепанные в бою, требовали хотя бы минимального срочного ремонта.Эскадра заняла дворец, члены форлинской знати?— шесть старцев и сама леди Катарина?— подписали условия мира и размеры контрибуций.Люк велел отвести старцев в тюрьму, но содержать бережно и приставить к ним врача. После минутного раздумья, леди Катарину он определил в гостевые покои: в герцогских покоях не решился оставить, зная, что там часто бывают секретные ходы и припрятанное оружие.Он наскоро произвел смотр войск, перекусил на бегу, потом застыл, выбирая?— спать или?Чеканя шаг, под покровом теплой форлинской ночи, отомкнул дверь ключом, велев охране не вмешиваться, чтобы не происходило, вошел в гостевые покои.Леди Катарина встретила его отточенной, ядовитой фразой.—?Не успела сказать днем… Так удивительно. Я гадала, кто это с нами сражается. Оказывается?— маленький мальчик, принц в раззолоченном камзоле… Про тебя говорят?— пес, но, по-моему, ты как-то не тянешь… —?говорила она, но с каждым словом все медленнее, как будто желание уязвить счастливого противника сменилось вдруг острым, потным страхом.Люк поглядел на нее?— она была старше его, но все еще хороша: рыжие кудри вились упрямо, в очертании рта было что-то похотливое, подвижное, самое, что ни на есть, плотское. Платье ее?— расшитое каменьями?— вставало вокруг нее колоколом, делало ее больше, как будто куропатка нахохлилась, или кошка вздыбила шерсть. Леди Катарина была на палец выше него. У нее было двое сыновей-подростков и без числа любовников.Люка не разозлила ее брань: в застенках пыточных камер он слышал про себя и худшее. Но сам вид ее?— такой ленивый и томный, даже через усталость и страх?— будил в нем то темное, непроглядное, свирепое, что часто накатывало на него после боя.Он знал, что так будет. Он поэтому пришел к ней без охраны, поэтому он встретился в ней в покоях, а не тронном зале.Он поставил стул в центре комнаты, сел напротив, закинул ногу на ногу, внимательно изучая черты ее лица, изгибы ее полного тела. Она почему-то встала, как будто маятник весов качнулся в его сторону. Леди Катарина спала с лица, вдруг все поняв, но потом решительно сжала губы, готовая пережить все, выжить и отомстить.Люк подумал о том, что его офицеры, зная, куда он и зачем он пошел?— это было обычным делом среди многих имперских полководцев, если осадой руководила женщина (кроме Трауна, он своих недавних соперниц соблазнял, и Люк всегда завидовал этому удивительному умению морочить голову)?— его офицеры наверняка сейчас насмехаются над пленниками, офицерами, служившими леди Катарине, рассказывают в красках, насколько полна и безоговорочна будет победа второго лорда Вейдера.Потом он подумал о том, что выгнет ее дугой, пропашет до красноты белое тело, как будут плясать серьги в такт ее движению и плачу. О том, как после она будет стараться прикрыться, и одновременно?— сорвать с себя оскверненную одежду?— свидетельницу ужаса и позора.Люк встал, сделал шаг к ней навстречу, просто и страшно поднял руки, схватил ее плотно, крепко?— она зашипела, как пума, забилась в его руках?— пытаясь выцарапать глаза, пытаясь ударить коленкой в пах.У нее был дух воительницы, но не было тренировки и силы.На мгновение чаши весов застыли, потом Люк?— и власть, и беспощадное право сильного были на его стороне?— рванул на ней платье. Весело заскакали по мраморному полу холодные золотые бусины, и леди Катарина взревела с яростью отчаяния.Люк снова обхватил ее руками, поняв, что остальное?— только вопрос умения.Он обхватил ее и вдруг отшвырнул ее от себя с силой?— она отлетела в сторону, неловко упала на пол, но тотчас вскочила, как дикая кошка, снова подняла руки.Люк одернул камзол, отряхнул руки и сказал ей спокойно:—?Да, если бы вы так защищали планету также, как свою честь, то я бы никогда ее не взял. Ступайте, гордая женщина.Он развернулся, напряженный, готовый отразить удар?— но его не последовало. Он вышел, подкинул ключ на ладони. Велел обращаться с ней уважительно, а после судить?— и судить честно.Он долго и устало шел по дворцу по направлению к звездному разрушителю. Второй лорд Вейдер никогда не спал на покоренных планетах, если приходилось?— погружался в медитацию или обходился стимуляторами.Он шел, чувствуя себя одновременно грязнее и чище, чем в те разы, когда он не отпускал женщин из покоренных планет и городов. Горячка боя требовала выхода, но ощущение того, что он поступил… правильно? ласкало что-то в его груди, как песня над колыбелью, как материнское прикосновение.Он шел, и не заметил, как что-то едва ощутимо кольнуло его в сердце.Когда он вошел в свою каюту, поглядел на себя в зеркало: ему показалось, что одна половина его лица намного темнее другой, как будто покрыта плотным слоем черного дёгтя. Он попытался соскрести эту темную массу, но на ощупь щека была обычной: мягкой, теплой, щетинистой.Он еще раз взглянул на себя в зеркало, и увидел, что его пальцы скребут обычную кожу, бледную от недостатка солнца и сна. Люк покачал головой, и со вздохом пошел спать.Зазеркальный Люк немного помедлил?— полусветлый, полутемный?— усмехнулся, и последовал за настоящим Люком.Зеркало опустело.С Ханом Соло с самого начала все пошло кувырком: он был грубоват, слегка невежественен для ее утонченного вкуса, но от него исходило желание жизни во всех ее проявлениях. Они часто виделись почти наедине?— леди Сола только неодобрительно качала головой и высоким голосом цокала.Лея почти всегда молчала, ожидая, что он скажет, и Хан говорил?— плел какие-то небылицы, про дугу Кесселя за двенадцать парсеков, про восстание роботов, про его знакомых?— бандитов, пропойц и контрабандистов. Все они в его рассказах уступали ему самому, но выходили все равно обаятельными и чуточку смешными. Лея смотрела из-под пушистых ресниц, мало говорила, но его это не смущало. Он продолжал рассказывать, рассказывал про женщин, которые водили космические корабли, были механиками и торговцами?— и Лея завидовала этим женщинам. Он рассказывал про дивные планеты и народы?— не так, как это делал Люк?— не на надрыве, не так, словно предоставлял сводку военных действий.Однажды он стал изображать из себя вождя вуки?— ходил надутым, пошатывался и чванился?— Лее сначала было неловко?— вдруг кто увидит, позор же! А потом она рассмеялась.Хан сделал страшное. Хан?— не муж, не муж, еще не муж! —?еще не господин, еще не имеющий этого права?— шагнул к ней и обнял за плечи. Она дернулась, смех замерз, упал, разбился об пол.Хан отступил и сказал с легкой обидой:—?Принцесса, брак по расчету необязательно так страшен. Посмотрите на меня ласковее, ну! Разве я не хорош собой?.. —?Он пригласил ее посмеяться вместе с ним, но она не улыбалась, и Хан тоже посерьезнел,?— В качестве свадебного подарка и жеста моей доброй воли?— скажите, чего вы хотели бы от меня?—?Вы сделаете все, что я попрошу?—?Разумные вещи, дорогая. Но я обещаю выслушать вас и обдумать все.—?Есть одна вещь, которую я хотела бы от вас,?— тихо сказала она,?— Но вы не согласитесь.—?Почему вы решили за меня? Говорите же.—?Мне нужен,?— Тут ее лицо покраснело и голос дрогнул,?— Год целомудрия в браке.Хан изумленно замолчал.—?Объяснитесь, прошу вас.—?Это простая просьба.—?Если мы уже с вами ввязываемся в это?— в брак, я имею ввиду?— то лучше, чтобы мы в него ввязывались с открытыми глазами, без каких-то серьезных недомолвок. Если вы хотите, чтобы я вас поддержал, вы разговариваете со мной. Вы объясняете мне, и мы ищем взаимовыгодную точку. Зачем вам это?—?Мой первый муж,?— тихо сказала она,?— Оставил мне тяжелые воспоминания о супружеской жизни. Второй мой муж не был жесток, но был равнодушен ко мне. Я вас не знаю. Дайте мне время привыкнуть к вам. Может быть, я даже вас полюблю.Хан качнул головой и сказал:—?Только и всего?—?Да.Он пожал плечами, а потом перешёл на ?ты?, словно скрепляя договор:—?Хорошо. Я уважаю твоё желание, и дам тебе год целомудрия в браке.Лея подняла на него глаза, он увидел все ее лицо?— тонкий профиль, точеные, как у породистой кобылки, ноздри, огромные печальные глаза, и Хан вдруг подумал, что зря согласился?— под платьем она должна была быть не хуже. Но потом посмотрел внимательнее, увидел радость, удивление, благодарность?— подумал, что год?— срок небольшой. А пока?— есть и другие девицы. И всегда будут. Одна только мысль встревожила его:—?Ты же знаешь, что брак считается заключённым не до конца, если не завершён по праву плоти. Это не обман, чтобы с легкостью его потом расторгнуть?—?Нет, клянусь,?— твёрдо сказала она и Хан подумал, что она не лжёт.—?Вот и славно, Ваше преосвященство,?— сказал он с легкой, едва уловимой издёвкой?— не над ней, скорее над самим собой,?— Вот и славно.