Глава 9. Коронация (1/1)

Люк уже потерялся в однообразии планет, городов, военных полигонов?— раньше он, пребывая на планету, кратко знакомился с ее историей и культурой, как великий адмирал Траун. Раньше он беседовал с жителями: с одним политиком, одним воином, одной женщиной, чтобы составить мнение о народе, разрешить загадку, разгадать движущую силу?— покорить, не покоряя. Взять само сердце, саму душу, присвоить, подвести к нерушимой присяге?— заставить клясться самым ценным.Но чем больше расширялась Империя?— тем уже становилось в ней самому Люку, как будто все линии сходились в одну точку в его груди.Он, послушный велениям своего Императора, подхватываемый отцовской волей, как ураганом, переносился из одного места галактики в другое: карал, воевал, подавлял, устрашал.Руки у него были все в мозолях, и разум тоже в мозолях. Душа же его спала, свернувшись калачом, крохотная, беззащитная, далеко от него самого?— у сестры за пазухой.В одной из бесконечных, одинаковых пустынных планет, в одном из тихих, грязных городов, в одной из подворотен, куда он зашел, преследуя раненного повстанца, он увидел картину, которая почему-то царапнула его глаза.Невыносимо молодой повстанец, почти мальчик, лежал на спине, запрокинув голову, уже скорее мертвый, чем живой?— в пропыленной, заляпанной кровью одежде. Над ним склонилась маленькая девушка с темными косами, дрожащими руками пыталась остановить кровь, но тряпки пропитывались и тяжелели мгновенно.Люк резко ударил мечом по стене, привлекая ее внимание?— врага нельзя убивать со спины, даже самого слабого, даже самого жалкого.Девушка резко повернулась к нему?— на ней была гражданская одежда, ни жилета, ни опознавательных знаков Восстания, простое серое платье. Она, завидев его, потянулась к бластеру?— отчаянно, но неловко, как будто в первый раз.Люк ударил волной Силы, выбил оружие из ее рук.—?Кто он тебе? —?резко спросил Люк,?— Возлюбленный?—?Мой брат,?— прохрипела она,?— Вы его не убьете, я вам не дам.—?Тихо, глупая девица,?— но она все дергалась, пыталась на него насесть?— с голыми руками, и Люк отшвырнул Силой ее о стену?— больно, но не смертельно.Он подошёл к лежащему повстанцу: глаза у подростка были мутные, но он неожиданно четко, хоть и тихо сказал:—?Алайна… Не троньте ее, она ни в чем не виновата, она не участвовала в восстании… она здесь из-за меня…Люк сел рядом с ним, отодвинул жилет, разорвал рубашку, обнаружил разрывную смертельную рану. Люк опустил туда пальцы, коснулся кровавых краев, нежной, трепещущей, живой плоти, и повстанец захрипел от невыносимой муки.Люк сказал грубо:—?Терпи.Сила потекла через его пальцы, прямо по крови, толчками, непривычная, чужеродная, исцеляющая. На мгновение принцу стало жалко своих усилий, но потом он подумал, что любое дело нужно довести до абсолюта, до логического конца, и ткань под его рукой начала срастаться, зарастать уродливым и грубым шрамом.Девушка подошла к нему и замерла, всхлипывая, но не нападая.Повстанец открыл бесцветные глаза, недоуменно глядя на Люка. Огромный шрам на его животе сходился, как солнце, к пупку, но он был жив, он был цел. Люк окровавленной ладонью коснулся его лба и одним извивистым движением нарисовал на нем знак огня. Другой рукой он зачерпнул пригоршню пыли и посыпал ей лоб юноши. Знак посерел, почти почернел, как татуировка или тавро.Люк сказал:—?Идите, вас теперь не тронут. Идите домой и не воюйте больше. И да… Смотри лучше за своей сестрой.Он прикрыл глаза, не боясь удара со спины, чувствуя кожей, как они уходят, как брат тяжело опирается на хрупкое плечо сестры, как скрипит пыль под их ногами?— и пожалел, что Леи нет сейчас с ним.Что Леи никогда нет с ним, когда она нужна ему, как воздух.Император умер в канун Праздника Мая.Сановники и офицеры стояли вокруг постели умирающего, чтобы должным образом засвидетельствовать его смерть. Те, что были ближе к Императору, хранили почтительное молчание, но те, которые стояли дальше?— негромко переговаривались.И все?— безмерно скучали.Император был уже почти безумен, ходили слухи о том, что счет его жизни миновал уже не одну сотню лет. Но даже бессмертным приходит пора умирать. Дыхание его становилось все реже и реже, промежуток между вдохами все удлинялся, и люди, жадные до зрелищ, жаждущие новостей?— с превеликим любопытством смотрели на него, делали ставки?— который вдох будет последний. Те, что поскромнее?— про себя, те, что поциничней?— вслух.Лицо лорда Вейдера было безмятежным, и самые умные присматривались к лицу Наследника, а не лицу Императора: тот был уже прошлым, а этот вступал в сверкающее черной кожей настоящее.Наконец, лорд Вейдер опустил глаза, как будто посмотрел украдкой на часы, повернулся, подошел к ложу, бестрепетно встретил мутно-золотой взгляд умирающего.Император разомкнул сухие губы, и прохрипел. Никто не понял его слов, кроме Наследника.?Энакин, помоги мне. Влей в меня Силу… Я встану, завтра, только влей в меня Силу…?Но лорд Вейдер стоял и смотрел, лишь немного удивившись тому, как поглупеть от страха мог прежде хитрый старик: если бы он был в рассудке, то никогда не попросил бы своего преемника продлить свои дни.Старик зашелся лаем, выгнулся и широко распахнул уже незрячие глаза.Император умер, да здравствует Император.Прежде, чем противники лорда Вейдера решились бы предпринять незапланированную, поспешную попытку захвата власти или хотя бы спора за трон, произошло несколько вещей. Лорд Скайуокер оказался хитрее?— он действовал сразу во всех направлениях. Как только три независимых врача подтвердили смерть Императора, как только Великий Ключник Императорского Дворца, Оуэн Ларс, воззвал:—?Восстань, государь!Двенадцать мгновений прождал он, но никто ему не ответил.И тогда он сказал:—?Император мертв.И главнокомандующий флотами, синекожий адмирал Траун, ответил эхом:—?Да здравствует Император.Прежде, чем кто-либо успел покинуть помещение, двери с грохотом закрылись, и лорд Вейдер сказал, внимательно рыская взглядом по посеревшим лицам, выискивая предателей и недовольных:—?Офицеры, сановники, господа! Вы знаете меня как Наследника. Так присягните мне прямо здесь, господа, у тела моего предшественника и названного отца. Выполните его посмертную волю.И гранд-адмирал Траун, давний друг лорда Вейдера, его соратник, первым встал перед ним на колено, обнажил голову, отстегнул именной бластер от пояса?— отбросил в сторону. Предстал безоружным и произнес вассальную клятву:—?Я клянусь в моей верности преданным быть Энакину Скайуокеру, первому лорду Вейдеру, наследнику, названному сыну и продолжателю дела Императора Шива Палпатина. Я клянусь содействовать ему в его помыслах, быть правой его рукой, не разглашать его тайн, не умышлять зла против него и его вассалов. И пусть великая Тьма будет свидетелем моих слов.И Энакин протянул руки, и поднял гранд-адмирала с колен, и поцеловал его в губы, скрепляя клятву, принимая служение, обещая?— свою милость, свое покровительство, свою дружбу.И, подчиненные воле двух сильных мужчин, остальные присягнули Наследнику у еще теплого тела покойного Императора.Люк спал, и пока его тело?— утомленное, привычное к нагрузкам, напряженное даже в покое?— отдыхало, в голове крутились образы и мысли, которые он не мог отпустить.Период междувластия?— после смерти одного Императора и перед восшествием на трон другого?— всегда таит в себе опасность, всегда оставляет черные дыры, лазейки в истории. Священное право еще не осеняет своими крылами ничью венценосную голову, и безглавицей стоит махина, имя которой?— Империя.Отец и Люк спали по очереди в эти дни: бдили, блюли, смятенные предчувствием беды?— по многу раз проверяли караулы, читали сводки и донесения, пронзали Силой всю Империю, отыскивая зерна недовольства, искры мятежа и неповиновения.Сейчас Люку снился сон, который манил его невиданным, несбыточным, невозможным.Ему снился светлый и просторный дом?— с большими окнами, в которых виднелся океан, и белые барашки пены поднимались и опадали. Ветер заносил соленый воздух внутрь, пах странствиями, бесконечным изменением и покоем: в отличие от земли, на лице моря никогда не оставалось шрамов, чтобы ни делали с ним люди.Люк сидел в кресле, откинувшись, прикрыв слабые земные глаза, видел очами Силы, как пульсируют две невыносимо светлые точки, приближающиеся к его дому?— одна чуть темнее, но вторая, более юная,?— светла несокрушимо. Он сказал:—?Они уже близко.Женщина подошла к нему, села на широкий подлокотник кресла, подала ему руку. Она сжал ее худые пальцы своей живой рукой?— он не любил прикасаться к ней протезом. Приблизил к сухим губам ее ладонь, поцеловал выступающие голубые вены. Оцарапал немного бородой, когда касался.Он не видел ее лица, он страшился поднять на жену взгляд: только и видел, что темно-серебряные косы, узкое бедро, укрытое слоями мягкой белой ткани.Она молчала, а он чувствовал, как в груди зреет что-то теплое, что всегда разрасталось в нем при ее прикосновениях.Дверь распахнулась, и их сын вошел в дом. Он был таким высоким?— выше Люка, выше своей матери?— что ему пришлось пригнуться, чтобы войти в дверь. Следовавшая за ним девушка была маленькой и строгой, нежное лицо скрывало в себе недюжинную волю, ее синее платье напоминало по цвету океан во время грозы.Юноша откашлялся и сказал твердо, обращаясь сразу к ним обоим:—?Отец. Мать. Я выбрал себе жену. Вам?— послушную дочь… Благословите нас.Юбки девушки колыхались, как и белое платье жены?— заполняли собой пол, заливали водой, поднимались выше. Но это не было страшным наводнением или буйством стихии, скорее напоминало погружение в теплую парную воду, в летнюю купель. Люк почувствовал, как эти воды?— больше белые, но и синие тоже?— ласкают его тело?— как пальцы его жены нежно обвиваются вокруг его шеи, как она соскальзывает ему на руки, садится на его колени, вжимает свое лицо в его плечо. Она такая маленькая, что помещается почти вся, и он касается рукой ее притянутых к нему обнаженных белых ступней…Люк открыл глаза.В горле пересохло, он судорожно пытался сглотнуть. Повернулся, посмотрел на неоновые в ночной тишине часы?— они показывали три часа утра. Самое страшное время. Час быка. Час смятение духа и игр разума. Ему оставалось спать еще минут сорок, а потом сменить отца?— и он малодушно пожалел об этих сорока минутах, во время которых он мог держать на руках любимую женщину, или быть поглощенным теплой водой?— пусть даже во сне.Люк потер глаза?— как прежде воды океана, сейчас его затапливала тоска о несбыточном. О невозможном. Он проклял этот сон, и эту печаль, и это томление?— попробовал снова уснуть, но не мог.Он подумал, что это все так не похоже на все видения счастья, которые были у него прежде: прежде все самое сладостные мечты представали перед ним лесным пожаром, карнавалом, огнем похоти, оргиастическим самозабвением, хмелем и чужой кровью.Люк подумал, что так, наверно, манит Светлая Сторона?— подумал и испугался.Он сел на кровати, огляделся и ему показалось, что на одеяле лежит что-то продолговатое и розовое. Люк пригляделся внимательнее, и, в дрожи ужаса почувствовал, как узнает.Это был палец, маленький, детский палец с перламутровым крохотным ноготком.Люк сглотнул, закрыл на мгновение глаза, а когда открыл их?— ничего больше на постели не было.На коронацию отца собрался весь высший свет Империи.Она праздновалась через месяц после смерти Императора, и несмотря на такой короткий срок, слуги и распорядители все успели подготовить на должном уровне, хотя Оуэн Ларс, сводный брат нового Императора, похудел на десяток килограмм и поседел от переживаний.Золотое колесо?— символ Империи?— было вышито на черных штандартах Энакина, и реяло теперь над башнями Императорского замка. Серебряное колесо на голубом фоне?— знак Наследника?— трепетало под отцовскими штандартами.Энакин Скайуокер, первый лорд Вейдер, простоявший всю ночь на молитвенном бдении в Храме Тьмы, бледный, но с пылающим алым взором, надел черную корону на свое чело?— и человеком быть перестал, став Императором.Как упавшее знамя, сын его подхватил титул?— Люк Скайоукер, второй лорд Вейдер.Он стоял одесную отца, и голову его венчала белоснежная корона, сотканная из зимней метели.Плащи их?— черный и синий?— нежными руками расшила Лея, верная дочь и преданная сестра.В первый день Энакин венчался на царствие, обручался с Империей, как с женой. Обещал направлять и нежить, быть с ней грозным и справедливым. Опоясывался мечом, пил черное вино из фарфорового кубка?— как выпил бы одну каплю крови невесты на свадьбе.Маршем по древнему городу шли полки, как бесконечная могучая река?— все проходили по площади, давили брусчатку тяжелыми сапогами, шлемы и погоны блестели на солнце. Они шли и не кончались, и принимал парад гранд-адмирал Траун, и алые глаза его горели, как недремлющие очи сказочного чудовища.Вечером был бал, которых не бывало в Империи двадцать лет: с тех пор, как прежний Император взошел на трон. Вино лилось, как дождевая вода, и от блеска самоцветов слезились людские глаза. Огненные цветы парили в воздухе, освещая собой тронную залу, танцевальные холлы и парк. Пары танцоров сходились и расходились, как приливы и отливы, набегали волной и проходили. Ни на одно мгновение не прекращалась музыка, музыканты сменяли друг друга каждые два часа, а тех, кто изранил руки до крови от ударов о струны?— уводили, но на их место вставали другие. Наследник кружился в третьем танце с леди Лилией Кренник, и знал почти наверняка, что ночевать сегодня будет у нее. Леди Вейдер стояла подле своего супруга, принца Ксизора, одетая в белое и голубое. Принц не танцевал, и его супруга, прекрасная Лея, стояла, тоже не танцуя?— чтобы не оскорбить мужа. Брат принес ей золотую грушу с прозрачными боками, вложил в тонкие пальцы, задержал на мгновение дольше, чем требовалось.Когда их руки соприкоснулись, дрожь пробежала по обоим, столь слабая и незаметная, что никто ее не увидел. Только принц Ксизор повел грубыми ноздрями?— у него, как у зверя, было умение различать на запах страх, гнев и те феромоны, что выделяли люди при вожделении.Ночью?— ибо день был радостен сверх всякой меры?— на каждой планете Империи?— богатой или бедной, большой или малой?— взмыли в небеса тысячи ракет, знаменуя собой начало новой эры, восхождение новой черной звезды, восшествие на престол нового Императора.На самой высокой башне императорского дворца, в полном, страшном одиночестве, стоял лорд Вейдер. Под ним бездна, море людское, над ним была бездна, звездное море.Он был один, каким бывает человек только в час своей смерти.На второй день, ранним утром, незамеченным, Люк пришел к покоям сестры.Он шел, думая о том, что сегодня она сама позвала его в Силе, дотянулась, коснулась, погладила, как пальцем по щеке, пригласила, велела идти так, чтобы никого не встретить, а встреченным?— отводить глаза.О многом успел подумать Люк, пока шел к гостиным покоям?— Лея прибыла с супругом и должна была ночевать с ним, а не в Девичьей башне. О многом успел подумать принц, и невеселые мысли глодали его разум и сердце.Лея открыла ему сразу, не успел он постучать, как будто стояла у двери и ждала его. Он вошел, оглядел помещение по невытравливаемой военной привычке, подмечая слабые и сильные места для боя и обороны?— но людей здесь не было. Он плотно затворил дверь, оглядываясь: он бывал в женских будуарах и раньше, но у Леи было как-то особенно светло, и слишком мало вещей для одной из самых богатых женщин Империи.Он обнял сестру, бережно приподнял, покружил?— как всегда, с самого детства?— очень осторожно, вспоминая, как она отшатнулась от боли в прошлый раз. Но сейчас Лея только благостно улыбалась.—?Я так рада видеть тебя!—?И я рад, ангел мой. Что твой муж? На самом деле. Не те тщательно подобранные слова, что ты шлешь через голонет. Говори свободно, не бойся, здесь нет никаких лишних людей или доносительских приборов.Лея отошла от него, села за туалетный столик, задумчиво посмотрела в зеркало, взяла какую-то баночку, открутила, зачерпнула красную краску и замерла. Сказала растерянно:—?Он не жесток. Что ещё я могу требовать от мужа?Люк сжал кулаки и шагнул к ней ближе.—?Не жесток…—?Нет. Это может быть не больно, оказывается,?— все также рассеянно сказала она, повертела в руках кисточку, опустила ее на краешек стола.Люк шагнул ближе, позвал хрипло:—?Лея…Она встала из-за столика, как будто решилась на что-то: глаза у неё полыхнули адским пламенем, каким почти всегда горели у отца.Она вдруг потянула тонкие веревочки на плечах, которых держалось ее домашнее платье. Шуршащая ткань соскользнула с плечей, легла волной ей под ноги. Лея вышагнула из платья, изящно переступив невыносимо белыми ногами.Люк быстро отвернулся, но увидел: белые узорчатые чулки, холодную, как доспехи, гладь корсета, скорее обнажавшего грудь, чем скрывавшего ее, очень короткую нижнюю рубашку.—?Там, в шкафу, платье. Подай его мне.Он стоял, замерев, почти не дыша. Потом подошёл к резному шкафу, распахнул створки, достал серебряное платье, повесил на руку, аккуратно закрыл створки. Повернулся к ней, глядел пристально, не отводя глаз, как будто решившись на что-то. Сделал несколько шагов по направлению к ней, остановился, не торопясь подавать платье.—?Ты зря это делаешь, сестра,?— хрипло сказал он,?— Я не мальчик, играть со мной и играть?— мною… Мне не хватит малого, сестра, и я могу быть очень злым.Он вдруг взглянул на ее лицо, и увидел, как дрожит ее нижняя губа. Она притянула к себе платье, прикрылась им и сказала тихо:—?Ты говорил, что это бывает нежно, когда по любви. Я немногого прошу?— просто побудь со мной, просто будь нежен со мной. Ты говорил, что ты любишь меня. Я не могу и не хочу прожить всю жизнь, не зная, как это бывает, когда по любви.Он с силой потянул на себя платье, почти вырвал из ее рук, скомкал и отбросил в сторону. Шагнул к ней вплотную, взял за плечи, сказал с усмешкой:—?Хочешь нежно? Постараюсь понежнее.Люк как будто не осознавал, что перед ним его сестра, Лея?— ему было проще сказать себе, что это какая-то другая женщина, чужая жена, высокопоставленная шлюха, коих он немало повидал на своем веку. Которые всегда глядели на него завлекающе сквозь мантилью, сквозь густоту ресниц, и Люку показалось, что она, разом сбросившая домашнее платье, действует и мыслит также, как они. Что ей также все равно, что она также?— порочна, также глупа, также падка на силу и власть.Падка на силу? Что же, этого у него было в избытке.Где нежный, чистый свет твой, сестра? Растратился по капле? Где любовь твоя, где сострадание?Люк сжал ее плечи, как сжимал плечи всех своих любовниц?— сильно, словно ставя тавро. Он знал, что от его прикосновения останутся синяки, он этого хотел?— всегда. Заботой женщины было скрыть их от мужа, от общества?— иногда, забавляясь, он высматривал в опере женщин с плотно надетыми шалями, в глухих платьях?— многие были его любовницами.Люк резко притянул ее к себе, одной рукой прижал, другой отклонил голову, нагнулся к белой шее, опустил в нее губы, как в воду, впился, как в белую грушу, удивился про себя?— отчего сок не брызнул.—?Ты говорил, что любишь меня! —?вдруг крикнула она и уперлась изо всей силы руками в его грудь, вырываясь из его объятий.Первым желанием его было стиснуть сильнее, чтобы замолчала, но потом он увидел пылающие гневом и ужасом глаза сестры.Он разжал руки, задохнулся, отступил на шаг, наклонил голову и вскинул руки, как будто ожидал, что она его ударит. Послышались торопливые шаги, она прошла мимо, наклонилась, взяла платье, встряхнула его, продела руки в рукава.—?Лея…Она судорожно пыталась зашнуровать корсет, руки ее бесполезно и бестолково метались по ткани, волосы у нее растрепались, и ему показалось, что она похожа на женщину, которая торопливо и бездумно пытается привести себя в порядок, после того, как над ней было совершено насилие.Такое он тоже видел прежде. Сейчас ужаснулся?— и поклялся себе, что больше никогда.—?Ты же знаешь, ты знаешь все про меня. Вы, женщины, всегда знаете. Зачем ты начала дразнить меня? Она всхлипнула, и сказала:—?Я не дразнила, Люк. Я не дразнила.Он шагнул к ней, нагнул голову, пытаясь разглядеть ее лицо. Сказал тихо:—?Но ведь я твой брат.Она прижала ладони к лицу, но он видел, как самые мочки ее ушей покраснели. Повторила беспомощно:—?Ты говорил, что любишь меня.—?Люблю,?— сказал он. Подошел к ней, очень осторожно и бережно коснулся плечей, чутко прислушиваясь к себе и к ней, готовый в любой момент убрать руки, но она не противилась,?— Позволь мне…Люк потянулся к ней?— неуверенно, нежно, страшась ее отказа, страшась ее согласия. Склонил голову к ней, вдохнул ее запах?— чистый, морозный, но не осмелился коснуться губами. Он почувствовал, что дрожит, как будто не она перед ним была?— полунагая, как будто он был перед нею?— беззащитен. Она вдруг подняла на него глаза, проницательные и зоркие:—?Когда по любви, это значит?— так?—?Не знаю,?— тихо сказал он,?— Я не знаю, как это. Никто не любил меня. Я никого не любил. Кроме… Моя любовь, она… Слишком страшная, сестра.Занятые друг другом, они не услышали, как открылась дверь, и могучая человекоподобная фигура заградила собой весь дверной проем.Люк медленно шел сквозь толпу: все расступались перед ним. Оркестр при его появлении заиграл туш ?Новой Надежды?, который являлся гимном Наследника. Его движения были плавными, исполненными достоинства, несмотря на его невысокий рост, создавалось впечатление, что он выше многих окружающих. Чужие взгляды добавляли ему веса, силы, власти, чужие мысли о нем закручивались в спираль вокруг него, образуя потоки Силы, которыми умеет управлять любой ситх или истинный правитель.Люк чуть улыбался, чувствуя, как постепенно пропитывается кровью повязка, которую наложила сестра на его раненый бок?— порезы от световых мечей всегда заживали болезненно и долго. Он порадовался тому, что широкий плащ и пышный камзол не дают тщательно разглядеть его фигуру и движения. Перед входом в Тронный зал, он, удостоверившись, что никто не смотрит на него, долго хлопал себя по лицу руками, чтобы оно не было слишком бледным.Люк прошел по ковру из карминового бархата, и офицеры его легиона следовали за ним?— по трое в ряд, чеканя шаг, высоко поднимая тяжелые подкованные сапоги.Люк взошел на возвышение, обернулся к людям, положил руку на рукоять меча и замер, как того требовал протокол. Люк глядел в море лиц так, как будто глядел лично на каждого, но ни одного человека он не мог различить в толпе?— все ему казалось, что перед ним одинаковые, жадные морды, так ищущие, кого бы сожрать. Настала тишина, люди повернулись лицом к выходу, немного пошумели, затихли.Люк, пользуясь тем, что не него никто не смотрел, закусил губу?— ему все казалось, что он слишком бледен, что он выдает себя.Заиграл имперский марш, двери распахнулись на всю ширину, и вошел?— Энакин Скайуокер, первый лорд Вейдер, Император Галактики, Ревнитель Порядка, Верховный Жрец Силы. Он медленно шел, закованный в черные блестящие доспехи, и его шлем с открытым забралом венчала золотая корона. Плащ его разлетался, как облако тьмы, но Люк, как и остальные Одаренные, видел, что настоящая Тьма окружает отца со всех сторон, шествует чуть впереди, как герольд, спешит за ним, как хвост, пронзает потолок и пол?— потому что земные стены не преграда для нее.Люк подумал, что никогда не видел такого облака вокруг себя, но потом ему показалось, что он давно смотрит на мир глазами Тьмы, и поэтому не ощущает ее присутствия.Отец взошел по ступеням, сел на Черный Трон. Сын и Наследник встал от него по правую руку, и они приготовились принимать присягу и дары от планет и народов Империи. ?Отец, ??— сказал Люк в Силе, старательно улыбаясь офицерам,?— ?Я только что убил принца Ксизора. Иначе он убил бы меня.?Император внимательно принял поклон и дары от мандалорцев, и только потом ответил: ?Понятно?.Люк продолжил: ?Я собрал пять капель его крови, чтобы его смерть была не напрасной. Он происходит из королевского рода Фоллина, и мы можем ночью провести ритуал и посвятить его смерть Тьме. Совершить жертвоприношение. Нужно только решить с людьми?.Император что-то сказал посланникам Коррелии, а Люку ответил мысленно ?У нас мало времени. Через час, на параде, он должен стоять по левую руку от меня, плечом к плечу с твоей сестрой. Я не могу отлучиться. Ты тоже. Есть ли у тебя человек, которому ты доверяешь??.?Найдется?.?Как ты убил его???Световым мечом. Владеющих им слишком мало… Рана насквозь, но узкая. Не знаю, что перекроет. Падение с высоты?? ?Дознаватели будут наши, но нужно сделать все возможное, чтобы скрыть способ убийства. Где принц Болзар, его наследник???Здесь оба наследника, старший и младший. Они не Одаренные. И не ладили с родным братом. Они только скажут нам спасибо.??Хорошо. Кто видел ваш поединок???Двое слуг… Я изменил им воспоминания. И Лея?.?Что вы не поделили???— тут только Люк почувствовал, как в ярости дрожит отец,?— ?Не отвечай. После, все после?.И они продолжили принимать дары и присяги.Через час, на параде, по левую руку от отца, встала принцесса Лея Скайуокер, леди Вейдер, и лицо ее плотно было скрыто за сложным королевским гримом.Еще через два часа было объявлено, что принц Ксизор, наследник Фоллина, упал на собственный нож и закололся, чему было три свидетеля.В знак скорби вдова сменила серебряное платье на черное, а Император повязал себе, наследнику и принцу Болзару по черному шелковому банту на запястье, разрешил братьям покойного и их потомкам торговать по всей Империи безданно, беспошлинно до конца всех веков.