Глава 4. Милости и малости (1/1)

День Провозглашения?— главный государственный праздник Империи.Все офицеры и сановники, и знатные дамы, и богатые господа?— все собрались в пиршественном зале, чтобы приветствовать Императора, чтобы отпраздновать далекий день, когда под гром аплодисментов умерла свобода, и забыты были клятвы, и попрана честь свободных людей.Вышел Император, одетый в красный плащ, как в освежеванную кожу своих врагов. Трое учеников стояли за его спиной?— Дарт Мол, Дарт Вейдер и Дарт Старкиллер. Далеко они держались друг от друга, потому что ненавидели и боялись один другого?— знали, что рано или поздно двое умрут от руки третьего, потому что лишь один Император будет править после Палпатина.За ними следовала алая гвардия?— личная охрана Императора. Они были когда-то людьми, но в Бастионах Боли их лишали памяти об этом. У них были когда-то лица, но лица им срезали, вживляя железные маски?— и плоть нарастала так, что нельзя было больше снять маску. У них были когда-то чувства и привязанности?— но могучая Сила Императора вынула из их душ все, кроме желания служить.Вышел Император?— к толпе своих офицеров и придворных. Разные были наряды, и разные лица?— букетом срезанных цветов, лугом весенним простирались они, молясь лишь о том, чтобы их не смяла и не раздавила железная пята Императора.—?Сегодня знаменательный день, сограждане мои! Сегодня день, когда я обрел полностью всю мою Силу и взял Власть. Сегодня радостный день, и я буду расточать милости свои и малости свои.Люк и Лея стояли поодаль от черного трона, рука об руку друг с другом: у нее волосы были темные, а одежды светлые, у него волосы светлые, а одежды темные, и все же, так схожи они были, что никто не обманулся бы: брат и сестра, близнецы.—?Идемте же, потешим себя зрелищем: семерых лучших пилотов велел собрать я со всей галактики, чтобы лучшему из всех, первому из всех расточать милости свои и малости свои.И все последовали на балкон, вслед за Императором.Блистали острые бока стальных спидеров, хищным огнем горели в мерном солнечном свете. Император кивнул Лее, та вышагнула вперед и подняла белую руку вверх, плотно зажимая в пальцах черный шелковый платок.Все семь гонщиков смотрели на нее, не отрываясь, а один глядел особенно пристально.Но когда упала ее рука, взвился и опал черный шелк, все семеро сорвались с места?— громко и надсадно взревели моторы?— и семь серебряных стрел рванулись в полет, пронзая пространство, оставляя за собой лишь пыль и тягучий воздух.Три круга пролетели они?— метеорами над сухой летней землей, взрезая воздух так, как раскаленный нож режет податливое масло. Один вырвался вперед, на круг обойдя соперников, что пытались, но не могли с ним соперничать.Он остановился напротив балкона, сдернул перчатки?— они обуглились и оплыли?— нелегко подчиняется человеку стихия. Гонщик, прибывший первым, повернулся и смотрел туда, где был Император и весь его двор, не глядя на тех, кого он обогнал?— а зря. Прибывших после него отводили в сторону, прятали от чужих глаз, и ни один из тех, что пришел не первым не дожил до заката.Сошел со спидера гонщик?— высокий и стройный, как молодой тополь. Он сделал несколько шагов по направлению к балкону, пошатываясь, словно отвыкнув от твердой земли. Снял шлем?— рассыпались каштановые волосы, явили миру нахальные, но добрые глаза и насмешливую, гордую улыбку. Подбрасывая шлем, он поднялся по ступеням, поигрывая шлемом?— Лея встречала его на вершине, надела на голову венок из белых набуанских орхидей.На всех смотрел юноша, на Императора?— прежде всего, а тут замешкался, загляделся, как в омут, в печальные и темные глаза принцессы. Поймал ее белую руку, склонился низко?— ни перед кем гордой головы не гнул, прямым ходил?— но девушке прекрасной поклониться не зазорно. Почувствовал слабый запах белых цветов, дрожь ее руки и усмехнулся незаметно, выпустил руку. Лея отошла, смешалась с толпой женщин, он проводил ее взглядом, и повернулся к Императору, который добродушно спросил:—?Как звать тебя, юноша?—?Хан,?— гордо ответил ясноглазый гонщик,?— Хан Соло. Свободный человек, гражданин Союза Вольных Планет, член Федерации Торговцев.—?Поднеси вина нашему свободолюбивому гостю, Лея. Прими же кубок из рук прекрасной принцессы, Хан Соло с Вольных Планет.Лея подошла к нему, протянула белый кубок, полный черного вина. Ладони их соприкоснулись, и он вздрогнул, и с искренним поклоном принял чашу из ее ладоней. Поднес к губам, и услышал, как девушка тихо сказала ему:—?Будь осторожней, на Императоре алый плащ, не гневи его, будь осторожен…Он закашлялся, потому что вино?— неожиданно крепкое и горькое?— обожгло его губы и гортань. Хан взглянул на Лею, на ее скорбные глаза, на плотно сомкнутые губы, и решил?— ему примерещились ее слова.Хан чувствовал себя радостным, потому что был признан первым среди равных, потому что принцесса поднесла ему драгоценный кубок, и то был момент его славы?— а он падок был на славу.Процессия вошла внутрь?— и Император, шаркая, как самый обычный старик, поднялся по ступеням и сел, опустился тяжело на свой черный трон. Сказал:—?Сядь к моим ногам, славный гонщик, самый быстрый и умелый гонщик галактики! Смотри, как чудесные женщины будут танцевать в твою честь!Император хлопнул в ладони?— и заиграла музыка.В середину зала вдруг выбежали девушки, одетые в легкие белые платья, и начали двигаться под музыку. Не было между ними гармонии?— каждая танцевала так, будто была одна, каждая танцевала так, как умела?— и все они были искусны. Ни одни глаза, кроме колдовских глаз Императора, не могли бы уследить за всеми, и каждый глядел лишь на ту, что танцевала лучше всех. Но большинство людей глядели на синекожую танцовщицу, гибкую, как молодая лоза, изменчивую, как морская вода.Лишь трое ситхов не смотрели за девушками, а следили друг за другом. Трое ситхов?— и гранд-адмирал, который смотрел на Императора, и гадал?— что же сделает дальше жестокий, безумный и страшный старик?Музыка смолкла, девушки застыли в разнообразных позах. Медленно спросил Император у Хана:—?Которая нравится тебе, о первый пилот галактики? Которая танцевала лучше всех? Которой мне милости и малости расточать?—?Твилечка! —?вырвалось у Хана прежде, чем он успел подумал.—?Верно,?— промурлыкал Император,?— Айла и впрямь чудесно танцевала. Она?— жемчужина моего гарема. Сто женщин в моем гареме?— и каждая красива своей красотой, и каждая умела в любовных искусствах?— об этом знают все. Но еще в моем гареме живут сто девиц?— и каждая чиста, и каждая невинна. Я иногда, в дни скуки и печали, выбираю девицу и делаю ее женщиной?— или велю кому-то из моих приближённых. Но тогда на ее место находят новую, ибо я люблю точный счет?— сто женщин и сто девушек?— красиво и стройно, не больше и не меньше. Подведи же Айлу к моему трону, первый гонщик.Хан встал, спустился к женщинам, протянул руку к девушке?— та почему-то дрожала. Он взял ее за ладонь, улыбнулся ей ободряюще, чувствуя родство с ней?— они оба были первыми.Легко объяснил себе ее дрожь?— и впрямь, не каждый день признают самой прекрасной, гибкой и умелой из всех танцовщиц.Он не заметил, как за спиной у Императора переглянулись Дарт Мол и Дарт Старкиллер?— и забрак предвкушающе ухмыльнулся.—?Дарт Вейдер… При тебе ли твой меч?—?Мой меч всегда при мне, мой Император,?— с заминкой ответил лорд Вейдер, все не сводя глаз с алого, движущегося плаща Императора.Но Люк, подстегнутый неожиданной волной смертельной опасности, которая, как ему казалось, угрожала его отцу, выступил вперед, прямо под тень черного трона, и сказал хрипло:—?Не вели казнить, Император.—?Что ты хочешь, мальчик мой?—?Мой меч тоже при мне,?— сказал Люк, надеявшийся отвести грозу от отца, вызывая ее на себя.Лорд Вейдер выдохнул сердито и шумно?— растроганный и разгневанный?— он хотел шагнуть вперед, тоже встать под удар, но сильная синяя ладонь отчаянно вцепилась в его плечо, и адмирал Траун шепнул своему лучшему другу:—?Стой! Чтобы он ни уготовил?— стой! Себя погубишь, сына не спасешь, у тебя я и Лея, вам нельзя обоим погибать…И лорд Вейдер остановился, оглянулся беспомощно?— увидел беспощадные и скорбные алые глаза чисса. Рука Трауна разжалась, огладила бережно и нежно локоть Дарта Вейдера, и опустилась.Никто не заметил этого.—?И правда… —?задумчиво сказал Император, подперев щеку ладонью,?— Твой меч при тебе. Смотри, двое прекрасных людей стоят перед тобой. Первый гонщик?— отважный и веселый, легкий сердцем и верный тем людям, которых считает друзьями. И девушка?— нежная и любящая, танцевавшая так, что все забывали дышать при виде ее движений. Одному из них?— мои милости, другому?— малости мои. Награди одного, другого прогони взашей. Милости и малости, малости и милости, понимаешь, о чем говорю я, мальчик?—?Да, государь,?— сказал Люк, зачарованно глядящий в золотые глаза Императора,?— Милости и малости, как не понять?Он подошел к Хану и Айле?— мужчина улыбался, а девушка скорбно опустила взор.Люк заколебался, зрение его стало сужаться, как в момент боя или страха, и два лица поплыли перед его глазами. Два лица плыли, сходились и расходились, наползали на него, умоляли: не меня, только не меня.Он услышал вдруг?— не земным слухом, но Силой,?— как молится его сестра, как она шепчет про себя:—?Не гонщика, только не гонщика… Он прекрасен и смел, он не должен погибнуть!И Люк, послушный ее желанию, не умеющий сделать выбор сам, застывший, словно муха в янтаре, поднял свой меч.И отсек бледно-голубую голову девушки, которая танцевала лучше всех.Голова с опущенными глазами заскакала по полу, как мячик, опутанная лекку, как змеями, шумно обрушилось осиротелое тело. Дрогнула разномастная толпа офицеров и придворных?— удивленно, шумно, страшно и радостно. Каждый думал?— пронесло. Каждый думал?— не меня.—?Ты хорошо выбрал, мальчик. Смотрите: вот милость моя.Хан огляделся затравленно?— рука его скользнула к поясу, где всегда был верный бластер, но пальцы схватили пустоту. Он сделал несколько шагов назад и напрягся, желая бежать или драться.Император засмеялся и сказал:—?А ему?— золота отсыпьте по его собственному весу?— и гоните в шею, и не пускайте его больше в Империю: вот малость моя.Люк опустил и погасил меч, и шагнул прочь от тела и от Хана, желая скорее оказаться подальше от этого, желая смыть кровь?— и раньше убивал он врагов Императора?— везде и всюду: воинов вражеских сторон и приговоренных судом, но редко доводилось ему проливать кровь невиновных.И не было в этом радости для него.Император захлопал в ладоши, как ребенок, и сказал:—?А теперь?— пусть грянет бал! Я пойду прочь, а вы танцуйте, танцуйте и не бойтесь ничего, ибо я пресытился.И был бал, и пили на нем больше, чем плясали, и скалились чаще, чем улыбались.Люк всегда любил приходить к сестре: ее покои дышали нежностью и красотой, веяли домом и счастьем, в отличие от всех остальных холодных, черных, скупых помещений корусантского дворца.—?Сестренка!Лея, как молодая кошка, вылетела ему навстречу из-за расшитой золотыми журавлями ширмы, он поймал ее, подхватил с силой на руки, закружил легко, как ребенка.Сел в бархатное алое кресло, а она примостилась у него на коленях и начала рассказывать:—?Видел бы ты наряды, которые мне пошили в приданое, Люк! Нежные ткани… Три алых платья, семь черных?— в отцовский цвет, глухих, как военная форма, строгих. Три синих?— в цвет твоих глаз. Они вовсе даже не строги, а очень нежные, так и летят, вьются вокруг ног при ходьбе. Золотой тесьмой вышиты по груди и шее… Одно платье темно-серое, а вот здесь,?— она указала на пояс,?— роза из лунного серебра. А чулки, брат! Никогда не видела таких ажурных чулок. Они тоньше осенней паутинки…Взяла его ладонь и провела ей по своей ноге, прямо по белой мягкой ткани платья. Указала на щиколотку:—?Здесь?— белые жасмины вышиты.Положила его руку на коленку:—?Здесь?— листья плюща.Дрожа, передвинула его руку на свое бедро:—?А здесь, брат, здесь терн колючий вышит.Он погладил ее бедро, потом обнял, притянул к себе и сказал глухо:—?Милая моя, замужество не только наряды.Лея вдруг повернулась к нему, уткнулась лицом в его шею, спряталась от мира.—?Матери у тебя нет,?— сухими губами прошептал он,?— Матери нет, она объяснила бы…—?Да я знаю.—?Много ли ты знаешь? Это не только наряды, не только дом, полный слуг, где ты хозяйка, не только статус, не только власть. Не только ответственность или долг перед государством. Это еще и мужчина и женщина за закрытыми дверями, под покровом ночи.Он хотел посмотреть в ее глаза, но только нежно коснулся пальцами лица, чтобы развернуть к себе, как она покачала головой, и он ее оставил как есть. Сказал отчаянно:—?Послушай…—?Да?—?Может, у тебя кто на примете есть? Кто любит тебя?—?Есть. Ты.Люк опять глаза отвел.—?Кто другой. Может, кого ты на расстоянии держишь? Раз все равно замуж идти, может тебе его приблизить перед этим? Жених твой… —?он почувствовал, как она задрожала, обнял ее сильнее, и речь свою смягчил,?— Жених твой стар. Может, тебе кого-то молодого приблизить до этого? Ночью привести к себе, пусть будет нежным. Узнаешь, как это. Ведь многие вокруг тебя вьются. И не только потому, что ты дочь своего отца, а потому что это ты, моя Лея, красавица и умница. Неужели среди всех нет никого, кому бы ты могла довериться?—?Никого.Потом она вздохнула резко, и сказала на выдохе:—?Кроме тебя.Многотонная тишина вдруг пала между ними. Люк, как обжегшись, трясущиеся руки от нее отвел, но она только сильнее в его плечи вцепилась.Потом Лея сказала беспомощно:—?Но тебе нельзя женится на мне.Отвел глаза. Невыносимо. Беспредельно. Порочно.—?Нельзя.—?Ну так и говорить не о чем,?— как-то беспечно сказала она, вскочила, как птица вспорхнула, с его ног. Отвернулась и сказала твердо:—?Раз я так замуж иду, то я ему хорошей женой буду, брат, не беспокойся. Честной.—?Я об этом и не беспокоюсь,?— тихо сказал он и опустил пылающее лицо вниз, до боли вглядываясь в резной золото-красный паркет ее покоев.Таркин был намного старше неё, на руках и лице его цвели шрамы, полученные им еще в Войне Клонов, а она была тоненькая, хрупкая, нежная, в тонком белоснежном платье?— когда она двигалось, то шло волнами, как море перед грозой. Она походила на маленькую белую голубку среди чёрных ворон. Сложные косы украшали ее голову и шею, и лицо было скрыто за тонкой вуалью: но Люк, который знал его, как своё отражение, видел, что хоть ей и страшно уезжать из отчего дома, что ей больно расставаться с братом, но она, как и любая невеста, живет надеждой на счастье.Он подошёл к человеку, которого ненавидел, которого презирал из-за того, что величайшая в мире драгоценность по прихоти отца и по воле судьбы оказалась в этих неловких и равнодушных руках. К человеку, которого бы убил, если бы мог. И Люк сказал ему, не мигая глядя на человека, который годился ему в отцы:—?Будь к ней внимательным и бережным. Или тебе придётся отвечать передо мной. Ты не знаешь, какое сокровище тебе досталось.—?Зато ты знаешь слишком хорошо,?— не осмелился сказать в лицо, но прошептал ему вслед жених.Тяжелый взгляд принца преследовал его, и слова намертво опечатались в памяти. И в нем поселился страх перед братом жены, страх, который перерос в жгучую ненависть к Люку за его угрозы, и эта ненависть распространилась на молодую жену.