2. Всему виной мандарины (1/1)

С юга страны в её центральную часть, к столице поближе, Чингиз передвигался в предновогодние дни на фуре с мандаринами. Лишь после долгих уговоров Георгий согласился взять с собой парня. Поставил условие: слушаться беспрекословно. Тот, на свою голову, согласился. Ну, и в итоге влетел по-крупному.Честно говоря, других вариантов и не было.Свой маленький городок у подножия больших гор Чингиз Абайтов очень любил. Настолько сильно, что написал об этом прочувствованные стихи, которые даже напечатали в местной газете. Он не хотел никуда уезжать – ну, разве в Москву, чтобы поступить в знаменитый Литературный институт, единственный в России и, кажется во всём мире, где можно выучиться на поэта. Правда, когда узнал, что в дипломе всё равно будет значиться не ?поэт?, а ?литературный работник?, – передумал. То есть это он так всем вокруг объяснял: передумал, мол. Послал почтой стихи, получил приглашение на вступительные испытания… и вот – расхотелось. Ага, как же! На самом деле отец строго сказал, что это всё дурь, и не дал денег на билет до Москвы. И Чингиз со своими ста баллами за ЕГЭ по литературе поступил в педвуз столицы республиканского масштаба.В принципе, и это было неплохо. Он внимательно слушал лекции и аккуратно заносил конспекты в школьные тетради; готовил компьютерные презентации для семинаров. Однажды однокурсницы (в вузе учились большей частью девушки) привели его в юношескую библиотеку, где заседало литературное объединение, и это окончательно примирило его с вынужденным отказом от поездки в Москву. Правда, не все (ох, не все!) свои работы Чингиз решался показывать руководителю – суровому мужчине с чёрной бородой и длинным списком лауреатства в республиканских, всероссийских и международных литературных конкурсах. А вот Манана и Таня (те самые девочки, благодаря которым он и попал в ЛИТО) читали всё, что рождало его воспалённое воображение, и самые смелые фантазии встречали таким восторженным писком, что Чингиз смущался и краснел, как солнце на закате.Между прочим, именно с этим зловредным качеством своего организма парень пытался бороться давно и безуспешно. Ни обливание холодной водой, ни йоговские практики не помогали. Он совершенно перестал болеть и гордо ходил на лекции, в то время как добрая половина курса ввалялась с температурой и размазывала сопли; мог свернуться в спираль или сложиться подобно карманному ножу, скрестив ноги где-то в области затылка, однако его щёки продолжали делаться пунцовыми по малейшему поводу. Девочки, правда, уверяли, что на его золотисто-смуглой коже румянец выглядит эффектнои соблазнительно. Когда они так в очередной раз говорили, Чингиз картинно прикрывал узкой ладонью свои раскосые глаза и… смущался ещё больше. Как у них язык поворачивается произносить такие слова?! Впрочем, с алыми щеками ещё можно было смириться. Но уши! Большие и оттопыренные, они и без того смотрелись комично, а когда на стыдливого парня накатывала очередная жаркая волна, делались похожими на два ломтика помидора. Выход был найден: Чингиз перестал ходить к парикмахеру, и волосы легли вокруг головы густой курчавой шапкой, скрыв злополучные уши. Вид сделался не менее забавным, но… пусть хотя бы так.Манана и Таня считали, что он милый. Даже так: ми-и-илый! Чингиз рассматривал в зеркале раскосые свои глаза и какой-то невнятный нос; оттягивал пухлые губы, чтобы разглядеть неровный ряд широких верхних зубов; поворачивал по-всякому тонкокостные руки с узкими ладонями; расстегнув рубашку и задрав майку, хмуро пялился на безволосую грудь и впалый смуглый живот… А то, что ниже живота, – вообще за гранью всякой критики, считал он. Всё больше убеждался, что девчонки ничего не понимают в мужской красоте. Если уж он сам ничего хорошего в зеркале не видит, что уж говорить об остальных. О руководителе литературного объединения, например, который, хоть и проводил парнишку пару раз до общаги, разговаривая с ним о тенденциях в современной поэзии, смотрел при этом не на Чингиза, а куда-то в сторону – на алеющий над крышами закат. После таких прогулок юноша видел сумасшедшие сны, которые записывал в различных вариациях в стихах и прозе, показывал подругам и под вымышленным именем – ником – выкладывал на сайт, адрес которого они же и подсказали. Получал лайки и благоприятные отзывы, но это вовсе не означало для него читательского признания, а лишь подтверждало версию, что глупых девчонок в стране и мире гораздо больше, чем две.После третьего курса, приехав домой на летние каникулы, Чингиз узнал, что судьба учить детей в школе ему не грозит – отец приготовил для него должность в своей фирме; Абайтов-младший получит диплом, и как раз к тому моменту один из менеджеров уйдёт на пенсию, такое прекрасное совпадение. Также отец пообещал сыну подарить трёхкомнатную квартиру на свадьбу. Услышав такие новости, Чингиз слегка ошалел. Какая свадьба? Оказалось, есть договорённость, и есть девушка скромная и симпатичная, из хорошей семьи. Правда, она его восьмиюродная сестра, но родство такое дальнее, что можно не обращать внимания.– Ведь ты же не завёл девушку в университете, сынок? – ласково уточнила мать, которой восьмиюродная невестка очень уж нравилась.Чингиз по обыкновению густо покраснел и соврал, что у него есть избранница, показав родителям библиотечное фото с хохочущими Мананой и Таней.– И которая же из них? – грозно спросил отец.Чингиз растерянно ткнул пальцем наугад и попал в белобрысую Танюху. Запоздало подумал: возможно, Манана, несмотря на пирсинг в левой брови и джинсы с дырками на коленках, вызвала бы меньший негатив, чем ?эта ужасная русская?. А что в ней ужасного? Тощая до костлявости, с маленькой грудью, почти незаметной под широкой кофтой, коротко стриженая, похожая на взъерошенного воробья. Добрая и талантливая, но этого на фото ведь не разглядеть.Пожалуй, он и самому себе за два дня жарких споров с родителями сумел внушить, что влюблён в Таню. Даже написал два стихотворения, посвящённых ясноокой и белокожей нежной красавице. Но на третий день местное телевидение транслировало интервью с лауреатом всероссийских-международных, и Чингиз как шёл мимо, так и сел на пол и с ошалелым взором залип на экран. На это вот своё невозможное счастье, на глаза его жгучие под косматыми бровями и губы алые над чёрной бородой. И отец, видя такую реакцию своего отпрыска на известного литератора, догадался, что интерес к судьбе национальной поэзии тут не на первом месте. Сомневался поначалу, не хотел верить в такое, но когда после пары наводящих вопросов сын с такой лёгкостью раскололся, Абайтов-старший не мог сотворить лучшего, чем жестоко избить парня, остричь под машинку, запереть в комнате и самолично забрать документы сына из университета.Чингиз кричал, плакал, сбил до крови костяшки пальцев, колотя в дверь своей темницы. А потом перестал. Не успокоился, не смирился – нет. Словно отключилось в нём что-то. Стало всё равно. Стало неинтересно жить. Он ходил на работу (отец пристроил его на фирму секретарём); нехотя жевал то, что предлагалось на обед и ужин; отвык от интернета, по телевизору смотрел лишь программы, рекомендованные отцом, и почти не читал книг, только перелистывал адаптированное для подростков издание Корана, которое принесла в его комнату мать. Парень без эмоций отнёсся и к купленному для него диплому финансовой академии, означавшему начало его подъёма по карьерной лестнице, и к вновь начавшимся разговорам о женитьбе. Восьмиюродная к тому времени уже упорхнула за кого-то замуж, но отец разыскал другую девицу и каждый вечер нудно расписывал сыну её достоинства, главным из которых была молчаливость. И не собирался Чингиз ни о чём с ней разговаривать – больно надо!За два с половиной года он не написал ни строчки. А потом снова – как пробило. С чего вдруг? Может быть, слова, мысли и эмоции копились внутри него, а когда их стало очень много, понеслись со всей дурной силой. Так от одного чиха срывается в горах снежная лавина.Чингиз смотрел из окна офиса на стаю голубей и на пожилую женщину в платке, бросавшую им куски хлеба. Пернатые живым ковром стелились у её ног. Охранник прогнал и старушку, и птиц. В голове Чингиза (или не в самой голове, а где-то вокруг, рядом, в душе, в сердце) зашевелились строчки, они не давали сосредоточиться на работе. В обеденный перерыв он пошёл в супермаркет за йогуртом, купил заодно школьную тетрадь и шариковую ручку и записал беспокоившее его стихотворение о женщине, птицах и охраннике. И выдохнул облегчённо. Так же накрывало его потом ещё не раз. Старался в офисе на творчество не отвлекаться (хотя иногда это было непросто), а дома тайком от родителей строчил на листках в клетку обо всём, что его волновало. Да-да, волновать стало многое. Прошла апатия. Сменилась тоской, печалью, отчаянием. Болью. Сложно стало скрывать эмоции под маской безразличия. Он старался. Вёл себя, как прежде. Но, видимо, что-то выдало его – в жестах, в разговоре, во взгляде. Что-то стало не так, и отец, пристально присматривавшийся к поведению сына, это заметил. Как-то поздним вечером, почти ночью, когда Чингиз увлечённо царапал на бумаге продолжение поэмы, бормоча себе под нос рифмы, он ворвался в его комнату, выхватил из рук тетрадь, разорвал её в клочья и унёс в гостиную, чтобы бросить в камин. Та же участь постигла другие тетради и блокноты, разъярённый родитель устроил в комнате сына настоящий обыск.Чингиз молчал. Не истерил. Щёки горели, но сам при этом с внешним спокойствием и даже мрачноватой ухмылкой смотрел на происходящее. Внутри него был бурлящий котёл эмоций, но ни словом, ни движением, ни мимикой он себя не выдал. А наутро побросал в рюкзак необходимый в дороге минимум вещей, оставил дома сотовый телефон и кредитку, сунул в карман наличные, сколько удалось накопить, и отправился умолять дальнобойщика Георгия взять его с собой в рейс.Он не думал, что придётся… В общем, Георгий сначала пробубнил, что даром катать мальчишку не намерен и за деньги тоже.– Не рейсовый автобус у меня, убери свои копейки, – заявил водитель. Потом, ещё немного повозмущавшись, сказал, что захватит его с собой, только едет он не в Москву, а в Славск, до столицы пусть парень сам добирается, как хочет. Если захочет. Чингиз обрадовался и быстро вскарабкался с сумкой в обнимку в кабину. Славск так Славск, какая разница.– Будешь делать, что скажу, – добавил Георгий. Юноша быстро закивал, соглашаясь. Предположил, что шофёр попросит его помочь с погрузкой-выгрузкой ящиков с фруктами или сгонять за пирожками и кофе в придорожное кафе. Наивный! То есть, и это тоже ему приходилось делать. Ладно. Не внапряг. Но… когда, отъехав от города на достаточно большое расстояние и свернув с основной трассы на просёлочную дорогу, Георгий остановил машину и потребовал ему отсосать, Чингиз был, мягко говоря, в шоке.– Вы… всерьёз считаете, что я способен это сделать? – растерянно пробормотал юноша. Он всё ещё надеялся, что это шутка. Нелепая, неумная, несмешная…– А чё не так? – по-хамски ухмыльнулся Георгий. –Ты же пидор. Тебе должно быть это… однохуйственно.– Но я не…– Что – не? – угрожающе придвинулся к нему шоферюга.– Не могу я так, – с трудом выговорил Чингиз. – Вы мне не нравитесь– Ничего, – заржал мужик. – Ты тоже, знаешь ли, не в моём вкусе. Я так-то по девочкам. Просто… раз уж случай выдался, почему бы и не попробовать? Говорят, вы лучше баб сосёте.Юноша попытался отказаться, но Георгий применил железный аргумент:– А будешь брыкаться – придушу и в тихом месте прикопаю. Понял?Он понял. Спорить не стал. В первый раз его чуть не стошнило. Потом привык. Человек склонен ко всему привыкать. К хорошему – легче. К остальному – ну, просто деваться некуда, вот и…Георгий не верил, что до него у Чингиза ничего ни с кем не было.– Чё целочку из себя строишь? – иронически хмыкал он. – Цену набиваешь?Ехали долго. Чингиз ничуть не раскаивался, что ушёл из дома. Слишком явственно стояли перед глазами чёрные крючащиеся в камине и рассыпающиеся пеплом тетрадные листки с его стихами. После этого отец стал для него чужим. Мать было жалко, скучал по ней. Но он понимал, что вернуться не сможет никогда. Старался забыть всё, что когда-то было дорого. Не думать. Не помнить.На одной из автозаправок его побили девушки. Крупные, ярко накрашенные, в коротких юбках и блестящих топах под распахнутыми куртками. Набросились, когда он пошёл в буфет за кофе и пирожками для Георгия. Отметелили изрядно. Правда, как-то по девчачьи: исцарапали физиономию, порвали одежду, натолкали сухих колючек репейника в отросшие после стрижки волосы. Почувствовали в нём конкурента, что ли? Георгий не вступился: издали наблюдал за разборками и похохатывал.Ещё одной неожиданностью стала зима, которая наступила резко и сразу. Словно фура пересекла какую-то волшебную границу, а там – сверкающий лёд, пушистый иней на деревьях, бескрайние снегом покрытые равнины… И собачий холод! Несмотря на йоговскую закалку, Чингиз осип и начал хлюпать носом – его лёгкая куртейка на рыжем искусственном меху, по какому-то недоразумению считавшаяся зимней, и ботиночки на скользкой тонкой подошве совершенно не подходили для экстремального выживания в условиях русских морозов. Пришлось покупать толстую куртку с капюшоном и тёплую обувь, на это ушли все его сбережения. Он понял, что на билет в Москву (где, как он надеялся, его примут в середине учебного года в Литинститут и устроят в общагу) денег не хватит.– Чё делать будешь? – спросил Георгий, когда они развезли по торговым точкам ящики с оранжевыми фруктами.– Работу искать, – неуверенно проговорил Чингиз.– Да кому ты нужен тут?И в самом деле – кому? Филолог-недоучка. Секретарь с недоопытом работы в папином офисе. Ни диплома, ни трудовой книжки, ничего. Паспорт, правда, российский. Парень в полицейской форме, остановив его на улице, прочитал по слогам написанное в документе и не поверил, что республика, на территории которой он родился и вырос, входит в состав Российской Федерации. Географию в школе плохо учил, наверное. На слабую троечку. Да, гражданство российское, но прописка всё равно не местная. В дворники возьмут – и то хорошо. Разгребать снег. Грязно-белый, холодный, отлетающий от лопаты и больно царапающий лицо.– Попробую пристроить тебя, – пообещал Георгий. – Поговорю тут с человечком одним.Они переночевали в хостеле, в комнате с шестью кроватями в два этажа. Чингиз лежал на нижней койке и думал, что Георгий может залезть к нему в постель и сделать с ним всё, что ему захочется. Было страшно и сладко воображать это. Ничего такого не произошло, конечно. Люди кругом, да и Георгию этого не надо.На другой день мужчина привёл своего молодого спутника в кафе, где к ним за столик подсел толстый усатый господинчик. Георгий называл господинчика Артуром, без отчества, и Чингизу показалось, что они давние знакомые. Юноша поначалу не прислушивался к их разговору, но вскоре понял, что речь идёт о нём, потому что толстяк поглядывал на него, словно оценивая.Чингиз проглотил несладкий кофе, на ватных ногах пошагал в туалет; ему казалось, что он спинным мозгом чувствует пристальный взгляд Артура. Не удивился, когда тот догнал его и ввалился за ним в сортир. Честно говоря, был морально готов к тому, что его сейчас изнасилуют. Толстяк, однако, его просто-напросто ощупал везде и осмотрел, насколько это было возможно в тесной туалетной кабинке. Вернувшись за столик, он буркнул:– Беру.Отсчитал и протянул Георгию несколько крупных купюр.– Георгий, это… как так? – испуганно пробормотал Чингиз. У него пересохло в горле. Он схватился за кофейную чашку, но та была пуста. Действительно – как так? Его продали в рабство? В двадцать первом грёбаном веке?!– А ты чё хотел? – ухмыльнулся водитель. – Я тебя кормил всю дорогу. Даром, что ли? Да ты у меня одних мандаринов на три тыщи сожрал!– Спасибо, друг, – просипел Чингиз, попытавшись вложить как можно больше сарказма в эти слова, но получилось по-детски жалобно.– Паспорт давай, – протянул пухлую лапу Артур. Взял документ в коричневых корочках и спрятал во внутренний карман пиджака. – Пойдём.Всё сложилось не так ужасно, как он предполагал. Предновогодний Славск сиял огнями; в новой куртке было тепло, и лёгкий морозец только радовал; гей-клуб оказался вполне приличным заведением… ну, почти.Сначала на Чингиза как на новенького свалили массу грязной работы: он мыл посуду, возил мокрой шваброй по полу, драил туалеты. Ни с кем особо не общался, кроме одного из барменов. Худого высокого парня с длинными волосами и редкими веснушками на широких скулах звали Вик. С ним можно было поболтать о литературе. Правда, из русской классики он ничего не читал, даже школьная программа прошла мимо него, махнув на прощание пожелтевшей страничкой учебника. Исключение составлял лишь булгаковский ?Мастер?: о проделках развесёлой демонической шайки имени Воланда Вик мог разглагольствовать часами. Зато он насоветовал Чингизу немало любопытной переводной фантастики, которую тот принялся читать запоем с маленького экрана отданного ему во временное пользование тем же доброжелательным барменом старого планшета. В комнате, где, как в хостеле, стояли двухэтажные кровати, юноша зачастую оставался один. Вик и ещё несколько парней из обслуги тоже жили при клубе, но они работали в ночь, а отсыпаться приходили утром, когда Чингиз поднимался и, как сонная муха, выползал на уборку помещений.Вскоре, правда, стало не до чтения. И не до сна. Артур решил, что новичка пора выпускать к клиентам. От Чингиза требовалось подсаживаться к одиноким посетителям, заводить разговор и каким-то образом добиваться, чтобы они подольше не уходили, заказывали дорогие напитки – в общем, больше денег оставляли в клубе. Спать с ними было не обязательно. Однако за это платили, а парень хотел накопить денег и вернуть долг – то, что Артур отдал за него Георгию. Не получалось. Сумма странным образом не уменьшалась, а росла: плюсовались плата за проживание и завтраки-обеды, купленная для выходов в зал одежда, штрафы за опоздания и за плохо вычищенный толчок – основную его работу никто не отменял, приходилось после бессонных ночей браться за щётки и тряпки. В зеркало старался не смотреть: стекло отражало обморочную панду – бледное существо с тёмными пятнами вокруг глаз. Ни в студенчестве, ни в начале секретарской деятельности, когда с трудом вникал в работу с документами и задерживался в офисе до полуночи, у него таких мешков не было. Может быть, потому что тогда у него хоть сколько-то времени оставалось на сон и прогулки?Чингиз сидел на высоком табурете у барной стойки и ждал, когда Вик смешает ему минералку с вишнёвым соком. Боялся пить что-либо с градусами, потому что недавно заметил: алкоголь действует на него как снотворное. На самом деле на него действовало то, что он не мог добраться до постели третьи сутки. То есть и мог, и добирался, но не затем, чтобы спокойно посмотреть цветной многосерийный сон. Он щурился на мерцающие светильники и старался не зевать. Загадывал: вот бы клиентов сегодня было поменьше, чтобы на его долю никого не досталось.Глянув в зал, заметил за одним из столиков незнакомую ему персону. Поначалу показалось, что парень с забранными в высокий пучок волосами, – его ровесник и едва ли не коллега. Но – нет. Больно уж уверенно тот держался с Артуром, который сам, не надеясь на официантов, присеменил к нему и угодливо склонился, записывая в книжечку заказ.– Кто это? – шёпотом спросил Чингиз. Даже не у Вика, а так, в сторону.– Хозяин клуба, – коротко и так же тихо сказал бармен.– Я думал, Артур хозяин, – растерянно протянул Чингиз.– Формально – да, он владелец. А на самом деле всё равно этот Олег главный. Артура аж трясёт, когда он из Москвы приезжает. А ещё, – Вик перегнулся через барную стойку и прошипел приятелю прямо в ухо, – если кто-то из парней с ним уедет, в клуб не возвращается.– В смысле? – ошалел Чингиз.– Без всяких смыслов. Я тебя предупредил, – хмуро сказал Вик.Предупреждённый и ясно осознающий, что делает шаг в пропасть, Чингиз сполз с табурета и покорно подошёл к Олегу, когда тот поманил его. Сидел рядом с рыжим, полусонный, то и дело приникая ушастой головой к его плечу. А в машине (куда занырнул, также не сопротивляясь) и вовсе вырубился.Проснулся и поначалу подумал, что он дома… ну, у родителей. На мягкой широкой кровати со свежим постельным бельём, под лёгким, но тёплым одеялом, в своей домашней пижа… ой! С пижамой не угадал – под одеялом он был голый. Абсолютно. Вспомнил всё, что произошло. Дискомфорта в теле не ощущал, поэтому подумал: наверное, всё самое страшное ещё впереди.Олег стоял в дверях, ухмылялся и крутил в тонких пальцах моток тонкой верёвки.Чингиз зажмурился и откинул одеяло. Ни к чему время тянуть, пусть уж сразу…– Ты что? – удивлённо вымолвил рыжий. – Прикройся, солнце ясное. Не собираюсь я тебя трахать.– А… сразу убивать, да? – сиплым голосом спросил Чингиз.– Кто тебе сказал такую ху… дшим образом выдуманную глупость? – интеллигентно поинтересовался истинный владелец клуба.– Э… ходят разговоры, – бормотнул Чингиз, натягивая одеяло до подбородка и чувствуя, как жаром наливаются щёки и уши. Не станет он выдавать Вика, вот ещё!– Ноги этим разговорам оборвать, чтобы не ходили, – фыркнул Олег.– А зачем тогда… – Чингиз не отводил глаз от верёвки.– Сегодня никакого шибари, дружок. Связывать собираюсь не тебя, а книги. Хочу перевезти в Москву свою библиотеку. Поможешь?– Спра-ашиваешь! – радостно выдохнул Чингиз, неожиданно переходя на ?ты?. Впрочем, когда это он Олега на ?вы? называл?Пока упаковывали книги (тут от Чингиза было мало толку, он больше листал и рассматривал пухлые старинные тома), Олег поделился своими планами на ближайшее будущее парня. Оказалось, он наблюдает за Чингизом уже пару недель и всё продумал, предусмотрел. Его ждут билет на автобус в маленький городок Верхневолжск, работа в салоне сотовой связи и – ?совершенно настоящий, не переживай? – паспорт на имя Александра Муратова.– Почему ты мне помогаешь? – в упор спросил Чингиз. В душевную доброту рыжего он не поверил, больно уж хитрая у того была физиономия.– Так, по приколу, – Олег пожал плечами. – Артуру хочу подлянку устроить, пусть побесится, поелозит, как уж на сковородке.Чингиз представил себе голого потного Артура, извивающегося в кипящем масле на чугунной плоскости адской посудины. И несмело хихикнул.– Только придётся тебе от имени своего отвыкать, – предупредил Олег.– Да я и так уже… почти, – признался парень. В клубе все (даже Вик!) звали его обидной кличкой Чебурек, иногда сокращая до Чебы.– Так, а чего сидим? – заторопил вдруг рыжий. – Одевайся, я тебя до автовокзала подброшу… Саша.