ЧАСТЬ II. Время разочарований. 2/1 Ночной гость (1/2)

Лето во всем Атламонде выдалось на редкость жарким и засушливым, море Маои не приносило свежих бризов и с гор не веяли привычные ветра. Вся страна застыла в зное на несколько месяцев, на жгучем солнце выгорали посевы, грозя неизбежной голодной зимой. Об этом с тревогой переговаривались крестьяне, пилигримы разносили дурные вести, о них же писали и в газетах, что за бесценок продавались на улицах Синальда. Народу следовало подготовиться к тому, что конец нынешнего года и начало следующего будут непростыми.Вслед за летом пришла непривычно теплая осень, в сентябре по ночам все еще бывало душно. Осень принесла с собой новые беды: на границе с Парфой обострилась ситуация, поговаривали о мелких стычках, которые в любой момент могли обернуться серьезным конфликтом, но новость эта была до того дикой, что передавали ее только шепотом и с оглядкой. Несколько сотен лет Атламонд не участвовал ни в единой войне, армия давно была распущена за ненадобностью, на нее просто не хотели тратить средства из казны, и что будет, если теперь такой могущественный сосед, как Парфа, выступит в открытом столкновении, было страшно представить. Храм молчал и не давал простому люду ответа на неозвученный вопрос, насколько серьезна угроза, и оттого всеобщее беспокойство только росло.За последнее время хороших новостей как будто не стало вовсе, а попытки взбодрить народ известиями о новых открытиях в машиностроении или медицине становились безнадежно тщетными, радость от подобных событий была до того незначительной, что забывалась уже на следующий день.В круговороте страхов и мучительного ожидания дня завтрашнего, что переполняли всех без исключения жителей Атламонда, Леда чувствовал себя бесплотной тенью, призраком, сквозь которого любые известия, недобрые и хорошие, проходят, не задев чувств, едва ли коснувшись и ни на миг не задержавшись. Порой Леде казалось, что и его самого уже давно нет.Теперь он жил на окраине рабочего района – достаточно далеко от трущоб, ближе к части города с домами побогаче – однако все равно небезопасного, здесь с легкостью можно было повстречать вооруженного грабителя или поддатых, воинственно настроенных завсегдатаев кабаков, которых вокруг было великое множество, тогда как стража сюда практически не заглядывала. Но Леда не боялся – теперь его вообще сложно было напугать, да и взять у него, по сути, тоже было нечего.Шаги эхом отдавались в пустых переулках, пока он шел домой не быстро и не медленно. Впрочем, назвать домом место, где он теперь обитал, было сложно. Леда снял комнатушку на втором этаже маленького доходного дома у тощей сварливой старухи, которая долго подозрительно рассматривала его, явно сомневаясь в благонадежности нового постояльца. Было это еще в начале весны, и тогда Леда едва ли верил, что проживет здесь больше полугода – в тот момент он вообще не был уверен в том, сколько ему оставалось жить.Доходный дом был древним, облупленным, ни о каком электричестве здесь даже не слышали, отхожее место во дворе, окна в некоторых комнатах разбиты и заткнуты тряпками. Леде повезло, если слово "везение" было в принципе уместно в его ситуации: доставшаяся ему комната была, пожалуй, самой лучшей, а в обстановке, помимо грубо сколоченной кровати и древнего шкафа, имелись еще стол со стулом. Вначале Леда не обратил на них особого внимания и лишь позже понял, как те ему еще пригодятся.На первом этаже жил бородатый старик, пропитый пьянчуга с басовитым голосом и извечно красными, как у домашнего кролика, глазами, однако все еще рослый и могучий телосложением. Он часто просил Леду одолжить крону-другую на дешевую наливку или разбавленное пиво, и Леда всегда соглашался, хотя сам постоянно испытывал недостаток в деньгах. Старик, правда, неизменно через несколько дней возвращал долг, чтобы вскоре попросить вновь.Грязная темная лестница вела на второй этаж, где одну комнату занимал Леда, а напротив жила женщина, продававшая себя на улицах Синальда. Она выглядела неважно, Леда дал бы ей лет сорок или сорок пять, но понимал при этом, что девушки подобной профессии рано утрачивают свежесть и красоту молодости, потому вполне могло оказаться, что соседке не было и тридцати. Вместе с ней жило трое детей, старшему на вид не больше лет семи. Они часто по ночам будили Леду плачем, мать орала на них, и скандалы за стеной порой не прекращались часами. Леда никогда не жаловался: он сам был не лучшим соседом, да и вряд ли выяснение отношений могло что-то исправить – окружавшим его людям было плохо так же, как и ему, и с этим приходилось мириться.В тот вечер, приближавшийся к ночи, Леда шел со службы, где уже традиционно задержался, и подсчитывал в уме, сколько дней ему осталось до нового приступа и сколько у него в запасе средств, чтобы купить болеутоляющие капли. Если еще весной боль была почти непрерывной, иногда не отпускала сутками, то летом начали появляться спокойные дни, а к осени перерывы между болезненными приливами увеличились до четырех-пяти суток. До следующего приступа оставалось около двух, при хорошем раскладе трех дней, а вот капель, как и денег, не осталось вовсе.Единственное доступное ему лекарство Леда покупал в аптечной лавке возле архива, куда ходил на службу, и пожилой доктор, продававший их, неодобрительно качал головой.– Вы знаете, что к ним можно привыкнуть? – спросил он Леду, когда тот пришел во второй раз за месяц. – Вы не сможете без них обходиться.– Я и так уже не могу, – пробормотал тогда Леда.

Доктор в ответ поджал губы и с тех пор делал так каждый раз, когда уже знакомый покупатель появлялся на пороге его лавки. Но капли продавал, и Леда точно знал, что в долг он их не даст, ведь аптекарю он был заметно несимпатичен.Без обезболивающих капель приступ превращался в кошмар наяву: суставы и мышцы сводило, кожа горела, и это длилось часами. В такие дни Леда не мог сдержать громких стонов, корчась на своей узкой койке. С каплями происходило примерно то же самое, но совсем немного, совсем чуть-чуть все же становилось легче. Даже за такое незначительное послабление Леда был готов отдать последние деньги и не думал о том, что привыкает к лекарству.У Леды было немало причин беспокоиться, однако сейчас он был слишком уставшим, чтобы даже связно думать о проблемах. Он уже просрочил оплату за жилье, у него почти не осталось еды, а ближайшая получка предстояла только на следующей неделе. К тому же днем ранее он получил выволочку от старшего чиновника – и заслуженно: из-за приступов Леда слишком часто пропускал работу, а еще не успевал заканчивать вовремя выданные ему задания. В основном Леде приходилось переписывать старые рукописи, однако его некогда идеальный почерк со временем портился – Леда заметил, что все чаще стал появляться тремор, пальцы дрожали, и строчки из-под его пера выходили не такие ровные, какими были поначалу, когда он устраивался на эту работу. Если ситуация не изменится, он мог лишиться должности, пусть мелкой и незначительной, но все же приносивший ему небольшой стабильный доход. И что делать тогда, Леда слабо представлял. Выходить мести улицы? Пожалуй, такая работа еще была ему доступна, вот только надолго ли хватит здоровья на нее, Леда не решался загадывать.Скорей всего, виной этой беды были все те же приступы острой, невыносимой боли, они подтачивали здоровье Леды, и, хотя становились более редкими, силы тоже постепенно иссякали. Некогда здоровый и сильный, теперь он чувствовал себя дряхлым стариком, который доживает пусть и не последние дни, но последние годы точно.Дом вынырнул из-за поворота неожиданно – Леда задумался и не следил за дорогой. Единственный двухэтажный на этой улице, он возвышался над остальными постройками пониже, и, если бы строения можно было сравнить с людьми, этот дом выглядел бы как горбатый старец, убогий и жалкий даже на фоне других неказистых бедняцких построек.Свет горел лишь на первом этаже – сосед-пропойца или не спал, или опять уснул со свечой. Леда однажды слышал, как живущая напротив проститутка визгливо ругалась с ним, говорила, что рано или поздно тот сожжет к демонам весь их трухлявый дом. Пьянчуга был тогда с похмелья и орал в ответ еще яростнее и громче.Деревянные дряхлые ступени, которые последний раз подметали в прошлом столетии, привычно поскрипывали под ногами, пока Леда поднимался наверх. Ключ щелкнул в скважине, и стоило ему переступить порог, как Леда вдруг почувствовал: он здесь не один, его ждут.Именно ощутил это на подсознательном уровне, уловил каким-то неведомым ему способом, а вовсе не понял умом, хотя и успел отметить, что окно, которое совершенно точно он закрыл перед уходом, теперь было распахнуто настежь. Он не испытал страха – возможно, потому что жизнь свою теперь невысоко ценил, чувство беспокойства за нее уже порядком подзабылось – но почувствовал удивление: какому пустоголовому вору могло прийти на ум забраться сюда?А в следующий миг раздалось тихое шипение, и масляная лампа загорелась, освещая комнату и профиль человека, сидевшего прямо на столе, закинув ногу на ногу. От света, пусть и неяркого, Леда часто заморгал и не сразу поверил в то, что видит – не иначе галлюцинация, пускай прежде ему никогда ничего не мерещилось.– Привет, Леда, – голос был чужим, неузнаваемым, за время их недолгого знакомства этот человек говорил вовсе не так, как теперь – спокойно, властно, и даже сам тембр его голоса будто стал ниже.

Наверное, Леда должен был разозлиться, даже прийти в ярость. Броситься с кулаками на ночного гостя, придушить его на месте, схватиться за нож, в конце концов. Или же протереть глаза и удостовериться, что ему не привиделось.Вот только в первый момент Леда не сделал ничего из этого, потому что испытал одно лишь безграничное изумление. Как Джури – тот самый Джури, сломавший всю его правильную устоявшуюся жизнь, – мог оказаться здесь?За месяцы, последовавшие после задания, которое он так эффектно провалил, Леда вспоминал о Джури часто, а в какой-то момент понял, что думает о нем каждый день. Из-за всех событий, что произошли с ним после того, когда он добровольно сдался в руки своим же братьям храмовникам, Леде порой казалось, что миновало несколько лет со злополучной экспедиции в Ярну. Образ Джури стирался из памяти, а то, что еще оставалось, разделилось надвое: Джури – несчастный оклеветанный парень из села и Джури – маг, некромант или какой-то другой, теперь уже не столь важно. В воображении Леды это были два разных человека, совершенно непохожие, как черное и белое. Джури, которого Леда опекал и оберегал от своих же спутников-стражников, был простым и чистым, абсолютно понятным, а страшное существо, в которое он превратился, которое было настолько могущественно, что могло исчезнуть, переместиться куда-то по щелчку пальцев, с глазами как две ледышки, вселяло оторопь даже в виде воспоминания.Постепенно эмоции Леды успокоились, в конце концов он смог принять, что Джури – или как там его звали на самом деле – был одним человеком с отличными актерскими талантами. В столичном театре он имел бы успех. Или же не так хорош он был в лицедействе, как глуп был Леда, за что и получил горькое лекарство от наивности. Казуки ведь не купился на уловки их пленника и даже предупреждал Леду, чтобы тот был осторожен.Иногда Леда думал о нем, о Казуки. Что с ним стало? Из-за Леды стража также не выполнила задание, она не доставила некроманта в Храм, как того требовал указ, и, стало быть, с них тоже спросили. И Соно – где теперь он? Ведь именно старший храмовник снарядил своего подчиненного в ответственный поход, и быть такого не могло, что к нему не возникло вопросов, когда дело дошло до дознавателей.Леда безнадежно подвел всех, кто верил в него и ему. И старшего товарища, и веселого симпатичного стражника, и свою семью, и невесту – все они теперь были покрыты его позором, или, что того хуже, подозревались в содействии государственной измене. Что стало с ними всеми после его проступка, Леда не знал и не пытался узнать, не до того ему было – единственное, что волновало его, это как свести концы с концами и не сойти с ума от физической боли. Терзания совести, хоть и присутствовали, в этот период времени мало волновали Леду.Теперь, спустя полгода, он весьма смутно помнил, что делал после того, как Джури испарился в воздухе, оставив его лежать полуоглушенным на земле с бесполезным антимагическим ошейником в руках. Точно Леда мог сказать одно: даже мысли бежать у него не возникло. Он знал, как работает система, его обязательно нашли бы, и тогда стало бы только хуже.Сперва его допрашивали в Храме. Он просил позвать Соно – без особой надежды Леда все же уповал на то, что ему удастся убедить знакомого и близкого человека в отсутствии злого умысла. Леда был безусловно виновен, но корень его вины был в глупости, а не в предательстве. Однако, как назло, именно в этот день Соно отправился с какой-то важной миссией в соседний город.Его спрашивали, как случилось, что он вернулся один, без пленника, и Леда рассказывал раз за разом, все более высокостоящим храмовникам, объяснял в подробностях, как так вышло, что он провез мага в столицу, помог ему пересечь антимагический барьер, а когда тот оказался под защитным куполом, собственноручно его отпустил.

Леда сразу решил, что не станет врать, лучше сказать как есть, пусть в свете реальных событий он и выглядел полным идиотом. Даже о том, что Казуки делал ему замечания, Леда посчитал нужным сообщить, чтобы по возможности обезопасить того от последствий своего промаха, но вряд ли существенно помог ему.А потом за Ледой пришли дознаватели.В подземельях Храма он не бывал никогда, эта территория была закрыта даже для своих, а дознавателей знали в лицо только старшие храмовники, да и то далеко не все. Судя по тому, как долго его вели по темным холодным коридорам, Леда предположил, что казематы Храма находились не под самим замком, а где-то в стороне, и попасть туда можно было по подземным переходам.У него отобрали форму храмовника, однако взамен никакой одежды не дали, и в крохотной темной камере, где едва ли можно было вытянуться на полу в полный рост, где не было окон, в кромешной тьме Леда оказался практически в одном белье.Там было так холодно, что даже после Леда нередко просыпался от кошмаров, в которых он лежал на сырой земле, не в силах пошевелиться, а его медленно покрывала ледяная корка. Возможно, если бы его оставили там на пару дней, Леда умер бы от переохлаждения. Однако пришли за ним очень скоро.Коридоры казематов напоминали лабиринт – даже если бы заключенному вдруг удалось каким-то образом покинуть свою камеру, выход он не нашел бы никогда. Кроме того, чуть ли не на каждом углу стояла стража, а от света масляных фонарей по стенам плясали жутковатые тени.В комнате, где в итоге оказался Леда, неожиданно под потолком на шнуре болталась электрическая лампочка. Свет был неверным и часто мигал, но подобное случалось и в городе, на поверхности – электричество хоть и было самым лучшим способом освещать дома, но все еще не являлось самым надежным.– Встал. Руки вперед.Голос произнес слова властно и громко. От неожиданности Леда вздрогнул. Еще вчера, если бы кто-то посмел заговорить с ним так, Леда бы только вскинул голову и поставил наглеца на место. Но предварительные допросы, а также несколько часов, проведенных на полу в камере, больше напоминавшей гроб, сбили с него весь гонор.Встав под лампой, Леда вытянул руки вперед, не вполне понимая, зачем это нужно. Из-за яркого света он не видел людей в комнате, даже не смог бы сказать, сколько их здесь. Силуэты их были неразличимы, Леда улавливал лишь перемещение теней.На несколько мучительно долгих минут в комнате воцарилась тишина, от которой звенело в ушах. Леда терял остатки самообладания, держать руки вытянутыми было тяжело, он почувствовал, что те начали подрагивать.– Как давно ты работаешь на Магическое Противостояние? – наконец спросили его. Голос был уже другим, тихим и спокойным, даже бархатистым, но от этой наигранной ласковости Леде сделалось окончательно не по себе.– Я не работаю с Магическим Противостоянием, – сглотнув, твердо ответил он и в следующий миг даже не понял, что произошло.Пальцы пронзило острой болью, как будто их кончики окунули в кипящее масло. Вскрикнув больше от неожиданности, Леда инстинктивно прижал ладони к груди.– Руки вперед! – гаркнули из темноты.Ужас ситуации был в том, что Леда не понимал, как это вышло. К нему никто не приближался, его никто не касался, однако боль была реальна, она пульсировала в руках и распространялась по всему телу.Повинуясь приказу, Леда снова вытянул вперед руки, которые теперь дрожали заметно.– Повторяю вопрос. Как давно ты сотрудничаешь с Магическим Противостоянием?– Я не… – договорить Леда не успел, когда последовал новый удар теперь по тыльным сторонам ладоней, но в этот раз сдержал крик, готовый к новому невидимому наказанию.Пока он тяжело дышал, стоя на подгибающихся ногах, дрожа всем телом, голос из темноты вкрадчиво произнес:– Думаю, надо прояснить ситуацию, бывший младший храмовник Леда. У нас говорят абсолютно все, заговоришь и ты. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше для тебя. Согласись, болтаться на виселице приятнее, чем сдохнуть здесь, корчась в луже собственной мочи и блевотины.Невидимый глазу дознаватель говорил с придыханием, будто уговаривал любимую женщину или ребенка. Леде смутно казалось, что он слышал этот голос когда-то раньше, при других обстоятельствах, но вспомнить точно не мог – от страха мысли путались.– Я уже все объяснил, – его голос дрожал так же жалко, как и тело. – Мне нечего добавить. Я никогда не знал никого из Магического Противостояния. Я отпустил этого мальчика по глупости…Запнувшись на вдохе, Леда невольно зажмурился в ожидании нового удара, но его не последовало.– Ты хочешь сказать, что ты и правда не понял, что перед тобой маг? – задумчиво протянули из темноты. – Что ты не увидел ни единого признака некроманта?– Именно так, – сдавленно выдавил Леда. Теперь руки, которые он все так же держал перед собой, ныли от неменяющегося положения, но боль в пальцах затмевала неудобство.– Ты не заметил его манеры, осанку? – продолжал дознаватель. – Его речь, поведение. Он ведь благородный – благородного сложно перепутать с деревенщиной.– Нет. Он хорошо притворялся.– А другие признаки?– Нет. Я не видел ничего.– Например, животные-проводники. У некромантов нередко бывают проводники. За вами не увязалась какая-нибудь кошка из Ярны? Или, может, ты замечал по ночам сову? Проводники не покидают своего господина.И Леда уже открыл было рот, чтобы ответить в очередной раз отрицательно, когда так и замер на месте.Ворон. Конечно же, он видел ворона несколько раз. Только Леда никак не думал, что это одна и та же птица, он вообще едва ли внимание на нее обратил.– Ну? – нетерпеливо потребовал дознаватель, явно заметив перемену в выражении лица Леды.– Да, – шепотом произнес тот. – Было… животное. Ворон.– Ворон?– Да.– Ты видел ворона, который следовал за вами?– Д-да… Наверное, да. Если это была одна птица…– Ты постоянно видел ворона, но все равно не поверил, что с вами некромант?Теперь дознаватель спрашивал с откровенной насмешкой, и Леда понял, что ответа на этот вопрос от него не ждут.– Пожалуйста, не надо… – чуть слышно взмолился он, но удар уже последовал – на сей раз не по рукам, незримый раскаленный прут опустился на его плечи. А затем еще раз, и еще один, пока, не удержавшись, Леда рухнул на колени, до крови закусывая губу, чтобы не взвыть.– Встал. Руки вперед, – как через пелену донеслось до него.– Мы не закончили, – произнес уже знакомый голос, который сейчас звучал как будто устало. – Теперь мы хотим послушать о некроманте. Кто это был? Как его зовут?В тот момент Леда от души пожелал себе скорой смерти. Любая, даже самая мучительная, она была лучше того, что ему предстояло.Когда он снова оказался в камере, его колотило уже не от холода. Боль немного поутихла, но все равно оставалась слишком острой, чтобы он смог хотя бы расслабиться. Тогда же Леда, ощупывая свои раны – длинные тонкие полосы на теле, как будто в отдельных местах содрали кожу, но обнажившиеся мышцы не кровоточили, – понял, что именно с ним делали. Несколько ударов пришлось на плечи и спину: тонкая нательная рубашка – все, что осталось у Леды из одежды – была цела, тогда как кожа под ней лопнула.Плеть Ламали – вот как это называлось. Артефакторику Леда учил прилежно, это был важный предмет для семинаристов, ведь храмовники часто не брезговали использованием изобретений магов в своей работе. Официально последняя такая плеть была уничтожена еще в незапамятные времена, но теперь обнаружилась в подвалах Храма у главных борцов с магами и магией.Более трех сотен лет назад плеть изобрела одна колдунья-артефактолог по имени Ламаль. Она была сумасшедшей – единственное, что занимало ее в жизни, это создавать магические орудия пыток, а потом использовать их на несчастных – слугах, нищих, попрошайках, которым не повезло попасть в ее руки. Теперь Леда уже не помнил точно, но по разным оценкам от рук Ламали погибло более сотни мужчин, женщин и детей. В конце концов о том, что она творила за высокими стенами своей усадьбы, узнали власти: Ламаль казнили, а все ее изобретения, гениальные по сути своей, но слишком страшные, объявили запрещенными и уничтожили – по крайней мере, так гласила история. Колдунью повесили, однако родственники ее жертв и просто неравнодушные граждане требовали, чтобы перед смертью она испытала на себе действие всех своих артефактов. Конклав отклонил их требования – посчитали, что это будет чересчур жестоко по отношению к душевнобольной женщине. По всему теперь выходило, что порой маги были куда человечнее, чем ныне правящие храмовники, как с горечью констатировал Леда.

А вот о чем вспомнить он так и не смог, так это о животных-проводниках, которые сопровождают некромантов. Быть может, в семинарии Леда пропустил какую-то лекцию, или же его память не удержала часть информации. Его любимый учитель-гувернер, который занимался с Ледой, когда тот был еще ребенком, нередко повторял, что ни один человек в мире не может знать всего. И даже то, о чем когда-то слышал, недолго забыть навсегда, потому что память избирательна. Впрочем, даже знай Леда о проводниках, совсем необязательно он связал бы появление птицы с магией – слишком уж хорошо притворялся Джури, слишком искренним казался, и Леда безоговорочно ему поверил.На допрос его водили еще дважды, и позже Леда с радостью забыл бы то, что происходило за кованой дверью казематов, но не смог – помнил все до последней мелочи. Та комната наверняка была очень просторной, потому что даже электрическая лампочка не разгоняла мрак по углам. Возможно, дознаватели предпочитали держаться подальше от допрашиваемых, чтобы те не забрызгали их кровью или рвотой, чтобы не бросились в темноту в наивной надежде быть убитыми в ходе самообороны.Леда не мог сказать, сколько ударов плетью получил в итоге, но их было намного больше, чем он мог выдержать. Он рассказал все, что знал, вспомнил даже то, о чем успел забыть. Слово в слово пересказал то, что поведал ему Джури, что происходило каждый день в течение их путешествия. Вот только пользы от его слов не было: только теперь Леда понял, что Джури, по сути, не рассказал ему ровным счетом ничего, он даже не называл имен, кроме имени младшего из некромантов, не упомянул, как звали его мать и где именно та работала после того, как усадьбу господ сожгли. Никаких названий, никакой конкретики.– Где он жил в последние годы? – спрашивал дознаватель, голос которого уже не звучал так слащаво – он явно начинал терять терпение, когда понимал, что у Леды просто нет информации, которую из него можно было бы выбить.– В Фетане.– Мы проверили. Этого человека там никто никогда не видел.– Так он мне сказал.– Он говорил о том, что путешествовал? Ездил куда-то в последнее время?– Нет, не говорил, – после каждого своего отрицательного ответа Леда закрывал глаза и замирал в ожидании нового удара.Он смутно помнил, как выглядела плеть Ламали на иллюстрациях в старых учебниках: одна деревянная рукоятка, сам хвост не был виден глазу – или не видели его обычные люди, а какие-нибудь ментальные маги, возможно, и могли рассмотреть что-то. Но, так или иначе, магов в казематах Храма быть не могло, а значит, его экзекутор сек наугад, смутно представляя, куда именно придется удар.Когда плеть прошлась по шее Леды, он с тошнотой представил, что в другой раз она может коснуться лица, и, если могущественный артефакт, упаси Создатель, заденет его глаза, он навсегда ослепнет, он ничего никогда больше не увидит. Почему-то в тот момент за свои глаза Леда опасался больше, чем за собственный член, хотя ряд болезненных ударов пришелся как раз на низ живота.Впрочем, ни глаза, ни член ему уже никогда в жизни не понадобятся – этим он себя тогда успокаивал, чувствуя, как подступает истерика. Хорош бы он был, если б расхохотался или разрыдался прямо перед дознавателями. С другой стороны, те точно и не такое видали на своей службе.Третий допрос и вовсе превратился в побоище, потому что сказать Леде больше было нечего, а на теле осталось слишком мало живого места, чтобы хватило сил хотя бы устоять на ногах.Однако одно имя Леда отчетливо запомнил – возможно, потому что у дознавателя даже тон изменился, когда он задавал свой вопрос.– А что ты можешь нам рассказать о Сойке? – спросил он, и последовавшая тишина была какой-то уж слишком осязаемой. Как будто невидимые слушатели, другие молчаливые дознаватели, которые наверняка присутствовали в комнате, разом затаили дыхание.От боли, тошноты и уже привычного животного ужаса у Леды в голове плескался кисель. Но даже в таком состоянии он мог с уверенностью сказать, что никогда не слышал этого имени.– Как он выглядит? – не отставал дознаватель. – Если ты работал с магами, ты же видел Сойка? Или, может, хотя бы слышал о нем?Чем закончился третий допрос, Леда не помнил – очевидно, он потерял сознание и очнулся уже в камере.Когда же за ним пришли в четвертый раз, Леда не сразу понял, что тихий, похожий на собачий скулеж звук издает он сам. Он был готов отдать что угодно, лишь бы прекратить пытку, лишь бы умереть прямо сейчас. Но у него уже ничего не осталось, чтобы заплатить за такую роскошь, как смерть.Не сразу Леда понял, что его ведут не в знакомую допросную: охранник впереди свернул в другую сторону, потом начал подниматься по лестнице – они шли куда-то наверх из подземелий, и Леда вдруг улыбнулся глупо и безнадежно: он от души обрадовался – что угодно было лучше комнаты с мигающей лампочкой. Даже виселица была лучше.Его привели в небольшую комнатку, похожую на обыкновенную канцелярию: полки с какими-то документами, несколько письменных столов, запах чернил, бумаги и пыли. И окно – здесь было окно, обыкновенное, застекленное, но не самое чистое, без штор. За окном Леда увидел розовеющее в закатных лучах небо и верхушки деревьев, голые ветви которых окутывала полупрозрачная зеленоватая дымка – только-только зарождавшаяся листва.Лишь за одним из столов сидел лысоватый человек в очках, который бросил на Леду ничего не выражавший взгляд.– Твои документы, – протянул он несколько листов бумаги, которые Леда, помедлив, все же взял дрожащей рукой. – Свободен."Как свободен?" – чуть было тупо не переспросил Леда. Он таращился на человека перед собой во все глаза, но тот уже не смотрел, опустив взгляд на бумаги, что лежали перед ним.– Пошел, – буркнул за спиной охранник и дернул Леду за плечо.Ошарашенному, ничего не понимавшему, ему сунули в руки какой-то тряпичный сверток, который позже на проверку оказался одеждой – не слишком чистой и с чужого плеча – и выставили за дверь.Только когда за спиной щелкнул замок, Леда огляделся, глубоко вдохнул весенний воздух и наконец осознал, что его действительно отпустили.Самое страшное осталось позади, как думал Леда тогда, даже не подозревая, сколько еще горестей ожидает его впереди.Теперь же тот, кого он считал невиновным деревенским парнем, маг, сидел как ни в чем не бывало на его столе и нахально смотрел прямо в глаза Леде, словно ожидая, будто тот заговорит первым. Но Леда только таращился на него, начиная медленно и неконтролируемо закипать изнутри. Он не мог назвать себя человеком вспыльчивым или злопамятным, вот только… Джури заслужил того, чтобы Леда прямо сейчас придушил его собственными руками за свою же глупость и доверчивость. Или сдал храмовникам – уж они-то найдут, как наказать некроманта.– Давно не виделись, – наконец прервал повисшую тишину Джури, видимо, устав ждать, пока Леда перестанет его разглядывать, замерев на пороге своего скромного жилища.

"Полгода", – тут же подсказал внутренний голос, и Леда сглотнул. Прошло уже полгода – такой долгий срок, в который он то и делал, что пытался свести концы с концами и не сойти с ума от боли, на которую был обречен благодаря нежданному гостю.

Джури успел измениться за то время, что они не виделись: и при неверном свете Леда заметил, что он действительно прямо, аристократично держит осанку, даже сидя на его обеденном столе – как и говорили дознаватели – и стал заметно упитаннее. Теперь он не казался измученным, забитым и запуганным деревенским жителем, а вполне оправдывал свое происхождение. На Джури был надет темного цвета камзол и дорожный плащ из синей ткани, заколотый брошью с большим темно-красным камнем. Волосы Джури, некогда растрепанные и торчавшие в разные стороны, теперь были аккуратно зачесаны – уж точнее аккуратнее, чем у Леды, который с утра не держал в руках гребня.

– Ну что, тебе язык отрезали?– Да как ты… – не глядя Леда закрыл за спиной дверь, чувствуя, как подрагивают от напряжения руки. Наглец еще смел издеваться. – Пошел прочь отсюда.Джури проигнорировал тихий угрожающий голос Леды и только уселся поудобнее, опираясь руками о столешницу.– Вижу, ты мне не рад.

Леда не смог ничего ответить – перед глазами быстрой каруселью пронеслись картинки его долгих пыток и мучений, от которых мгновенно стало тошно, а плечо прожгло фантомной болью. Приступ точно настигнет его скорее, чем он ожидал.– Уйди по-хорошему, Джури, – снова угрожающе повторил Леда и тут же, не сдержав горькой усмешки, добавил: – Или правильнее называть тебя Даэрон?– Друзья зовут меня просто Джури, – хмыкнув, тот невозмутимо пожал плечами.Леда переступил с ноги на ногу, но не решился пройти дальше в комнату. У него не было уверенности, что Джури безоружен: теперь он знал, что тот способен на разные магические фокусы, а потому не хотел рисковать. Как бы там ни было, Джури здесь быть не должно, и ничего хорошего ждать от него не следовало.– И да, я, конечно, уйду, это не то место, где я хотел бы задержаться, – мельком окинув взглядом скромное жилище Леды, Джури снова выпрямил спину и перестал нахально улыбаться, глядя холодными даже в свете лампы серыми глазами. – Но прежде ты меня выслушаешь.На миг Леде стало интересно, что такого произошло с Джури за последние полгода, что он успел так измениться. Либо он был слишком хорошим актером, либо Леда был слишком наивен, в чем он уже не раз убедился за время, проведенное на допросах.

– С чего вдруг я должен тебя слушать? – слова давались с трудом, и голос предательски сел, выдавая не злость и ненависть, которые Леда очень бы хотел испытывать в эту минуту, а искреннее удивление.– Ты выслушаешь, потому что у меня есть предложение. Очень и очень для тебя интересное.Джури щелкнул пальцами, и деревянный стул как по команде выехал из-за стола, а маг сделал приглашающий жест рукой, предлагая Леде присесть. Однако Леда не сделал ни шага вперед, настороженно стоя на пороге и лишь прислонившись ноющей спиной к деревянному косяку. Джури усмехнулся, но никак не прокомментировал его молчание, теперь глядя на Леду внимательным, даже неприятным колючим взглядом.– Ты уже сослужил мне немалую службу, сам того не подозревая, – поразительно, как Джури мог говорить настолько насмешливо, что Леде пришлось шумно тянуть носом воздух, лишь бы держать себя в руках. – Теперь нужно, чтобы ты помог мне еще раз. Мне и моим собратьям.Если бы Леда мог рассмеяться во весь голос, он бы так и сделал. Но мышцы лица словно онемели, и он смотрел на Джури, недоумевая, откуда в еще вчерашнем кротком слуге семьи некромантов берется столько наглости и самоуверенности. Горько было осознавать, что Леду не просто обвели вокруг пальца, воспользовавшись его лучшими чувствами и верой в людей, но и теперь смотрели свысока, явно насмехаясь и желая сделать его никчемную жизнь еще хуже. Другого он просто не ждал.

– Дело для тебя будет не очень сложное, и ты его непременно выполнишь.Самоуверенный голос Джури звучал хуже голосов дознавателей, Леда снова почувствовал себя загнанным в угол. Вот только он даже не представлял, зачем понадобился магам теперь, когда стал никем?– С какого хрена мне помогать тебе и другим маговским отродьям? – вопреки своим мыслям, Леда почти прошипел свой вопрос, но на Джури его выпад не произвел особого впечатления.– Ты этим отродьям обязан жизнью.– Что ты… – начал было Леда, инстинктивно дернувшись вперед, не в силах совладать с собой, но Джури поднял правую ладонь, заставляя Леду так же резко замереть.

Он не сомневался, что Джури не стоило особого труда обездвижить его или ранить, но тот не сделал больше ничего, лишь тем же изящным жестом опустил руку, снова опираясь ею о старое дерево стола.