1/4 Возвращение в Синальд (1/1)

Толпа ликовала, и от ее неприкрытой, какой-то звериной радости Леде становилось дурно. Люди, сотни людей вокруг, все они собрались на центральной площади Синальда. И если не присматриваться к ним, то, казалось, все как обычно, однако Леда хоть и не хотел, но все равно видел, до чего безобразны были окружавшие его горожане. Одни безглазые, другие безрукие, кто-то горбат, у кого-то провалился нос и струпья на коже – обезображенные старостью калеки и уроды. Они хохотали, запрокидывая головы, разевая свои рты так, что были видны пеньки обломанных гнилых зубов. Они были в экстазе, они предвкушали – казнь всегда праздник.Леда хотел уйти, убежать отсюда со всех ног и не мог, стоял, словно приклеенный к месту. Он видел всех и каждого, слышал смрадные запахи и взрывы нездорового хохота.– Ведут, ведут! – вдруг пронеслось по площади, и Леда повернул голову туда, куда смотрели все остальные собравшиеся здесь.От примыкавшей улицы, между рядами расступившихся зрителей стражники вели пленника. Леда знал, что видит Джури, но узнать его не мог. Лицо превратилось в кровавое месиво, глаз у него больше не было, и Леда вдруг подумал, что так и не узнал, какого цвета у Джури были глаза – прежде их скрывала сероватая пелена от магического артефакта, а теперь их не стало вовсе. Джури еле переставлял ноги, и с тошнотворным ужасом Леда увидел, что рук у него почти не осталось, лишь какие-то обугленные обрубки.Публика зашлась в новом припадке издевательского ликования, и Леда понял, что теперь в центре их внимания появился палач. Здоровенный детина, головы на две выше Леды, в колпаке, скрывавшем его лицо – такие не использовали уже пару сотен лет. В его руках был топор, и откуда-то Леда знал, что лезвие его совершенно тупое, с первого раза совершить казнь не удастся.– Стойте! – заорал не своим голосом Леда. – Так нельзя! Нельзя!Он повторял это снова и снова, но чем громче кричал, тем безнадежнее его голос тонул в шуме толпы. Люди вокруг него тоже орали, им было весело.Обезглавливание уже давно запретили в Атламонде, еще во времена правления магов, как и любые виды расчленения преступников – подобные методы посчитали варварскими в незапамятные времена. Джури должны были повесить, но не убивать вот так. И Леда надрывал глотку, крича об этом, но никто даже не смотрел на него.– Господин…Толпа становилась плотнее, Леда видел, что его обступили люди, ощущал их зловонное дыхание, чувствовал прикосновения их грязных склизких тел к своему.– Господин храмовник…Толпа подхватила его и понесла огромной волной к самому помосту. Ноги Леды едва касались земли.– Господин храмовник! Проснитесь!Распахнув глаза, Леда несколько секунд смотрел в светлеющее небо над головой, не понимая, что долго и протяжно стонет: крик из сна преобразовался в какой-то жалкий сдавленный звук. Леда почему-то вдруг подумал, что так, должно быть, верещат свиньи, когда их режут.Резко сев, он почувствовал сильное головокружение и чуть не рухнул было обратно на спину, но чья-то крепкая рука удержала его за плечо.– Вы кричали во сне, а я никак не мог вас разбудить, – сообщил один из стражников, часовой, который сейчас сторожил сон маленького, сократившегося на двух человек отряда, а заодно должен был поднять тревогу в случае повторного нападения.– Спасибо, – пробормотал Леда, и прозвучало это неуместно, однако стражник просто кивнул и отошел обратно к костру, который горел всю ночь напролет.Они остановились на ночевку там же, где на них напали – продолжать путешествие просто не хватило сил. Своих похоронили рядом, у дороги, тела нападавших оборванцев бросили в канаву. Привал организовали тут же, распределили, в каком порядке выжившие стражники будут нести ночной караул, и улеглись спать.После произошедшего Джури погрузился в какой-то странный транс, он даже не поел ничего, и Леда думал, что тот и не уснет этой ночью. Но теперь, поглядев на Джури, которого, связанного, уложили между двумя стражниками, увидел, что тот все же спал, вздрагивая всем телом, как бывает у маленьких детей после долгого плача. Утро уже почти наступило, и в сероватом свете, что медленно разливался вокруг, не сдерживаемый кронами лесных деревьев, которые все еще стояли голые, Леда видел, как тревожно подрагивают веки Джури. Словно во сне он что-то быстро читал и глаза его бегали по строчкам невидимой книги.Понимая, что больше не уснет, Леда поднялся и подошел к костру, в который как раз подкидывал дрова дежурный.– Можешь лечь поспать, – предложил ему Леда. – А я покараулю. Думаю, час-полтора времени у тебя есть.Благодарный стражник поспешил завернуться в дорожный плед, придвинувшись поближе к костру, а Леда, зябко поежившись, уставился в огонь. Вряд ли кто-то еще нападет на них сегодня – он был практически уверен в этом, а значит, и сторожить особо не имело смысла.Удивительно, впервые за долгое время, проснувшись, Леда помнил свой кошмар. И теперь думал о том, что неведение все же было приятнее. Такого гадкого сновидения бодрствующий Леда в жизни бы не нафантазировал.Невольно он снова поглядел в сторону Джури, отметив, что во сне тот скинул с себя одеяло и теперь наверняка совсем замерз, но все равно не проснулся. Леда чуть было не поднялся, чтобы подойти и поправить одеяло, но вовремя одернул себя и отвернулся. На душе было гадко, и Леда не знал, от чего в большей мере: из-за послевкусия кошмарного сна или из-за предстоявшего ему дня – важного, судьбоносного, который только-только вступал в свои права.В противоположность погоде – солнечной и теплой – весь отряд проснулся в угнетенном настроении. Стражники переговаривались полушепотом, Казуки был мрачнее тучи, а Джури и вовсе сидел, повесив голову.– Ты сделал все, что мог, – посчитал нужным сказать Казуки Леда, когда тот с угрюмым выражением лица смотрел в костер, даже не притронувшись к завтраку, который приготовил один из его подчиненных.– Так и напишу в докладе, – огрызнулся Казуки. Меж бровей у него залегла глубокая морщина, выдававшая и без того заметное напряжение. – Уже вижу, в каких позах меня поимеют за каждого убитого.На этих словах он бросил короткий взгляд в сторону – туда, где накануне они похоронили погибших товарищей. Леда ни на миг не поверил, что его спутника гложет мысль о предстоящих многочисленных отчетах, которые ему придется дать, отвечая за убитых подопечных: даже несмотря на свою увлеченность и преданность установленным законам и делу, Казуки в первую очередь был порядочным, слишком хорошим человеком, чтобы ставить свои проблемы выше жизней людей.Джури на Леду и вовсе почти не реагировал. Когда тот сунул ему походную кружку с отваром, отказался даже от нее, без слов покачав головой.– Лучше бы ты все же поел, – заметил на это Леда. – До Синальда мы уже не будем делать остановок.И когда Джури доведется поесть снова, было большим вопросом. Возможно, даже не сегодня и не завтра, как понимал Леда.– Может, смерть от голода будет не худшим концом, – Джури даже не усмехнулся, и Леда болезненно поморщился, сам того не заметив.– Что за настроения, – вопреки собственным мыслям одернул он Джури. – Если ты ни в чем не виновен, это вскоре выяснится и тебя отпустят.– О подземельях Храма другое рассказывают, – возразил Джури и негромко уточнил: – Люди рассказывают. Вроде бы оттуда есть только две дороги – на плаху и на погост.– Можно подумать, бывали там эти твои люди, – возмутился Леда, присаживаясь рядом на холодную после ночи землю. – Я верю, что ты не волшебник и что тебя оклеветали. Мои собратья не дураки, они тоже разберутся.– Вы правда в это верите? В смысле, верите, что разберутся? – Джури вскинул голову и уставился прямо в лицо Леды слепыми глазами, которые теперь уже не казались такими жуткими, как прежде, и Леда успел к ним привыкнуть.В вопросе не было ни сарказма, ни иронии, хотя Леда и задумался на пару секунд, пытаясь разгадать, что скрывалось в интонациях голоса Джури. Парень перед ним – Леда все называл его мысленно "мальчиком", постоянно забывая, что тот был не младше него – действительно хотел знать, думает ли Леда взаправду то, о чем говорит. Он все же еще надеялся, и Леде было почти физически больно от дилеммы не рушить эту надежду, но и не подпитывать ее ложью.– Я верю в здравый смысл, – помедлив, произнес он. На этом следовало замолчать, но Леда не сдержался и добавил: – Хочешь совет?Расправив плечи, Джури подался чуть ближе, весь его вид выражал напряженное внимание. Легкий весенний порыв ветра взлохматил его волосы, которые отросли длиннее положенного у крестьян, но если баню организовать Леда смог, то ножниц, которыми столичные мастера подрезают волосы, с собой у него не было. С трудом удержавшись, чтобы не откинуть со лба Джури упавшую на глаза челку, Леда вздохнул и воровато огляделся по сторонам.– Не рассказывай все то, о чем рассказывал мне, – тихо, чтобы не услышал никто посторонний, произнес Леда. – Не говори о семье некромантов, не признавайся в том, что они тебе нравились.– Но если меня спросят… – начал было удивленно Джури, и Леда, снова украдкой оглянувшись на Казуки, уже совсем шепотом перебил его:– Не ври. Ни в чем не ври, они это моментально раскусят. Но и не говори всего, что знаешь. Если тебя спросят, рассказывай как есть. Что первые восемь лет жизни провел в доме магов. Но говори, что мало что помнишь. Ты был просто слугой, даже сыном слуги, ребенком. Некроманты в твою сторону и не смотрели, ты даже не помнишь, чтобы вообще разговаривал с ними. Скажи, что самое яркое воспоминание твоего детства – это как их казнили, как горел дом. Скажи, что точно видел, как расстреляли всех троих сыновей господ. Но ни слова – слышишь меня? – ни слова о твоей дружбе с тем мальчиком. Даже имя его забудь.С приоткрытым ртом Джури слушал, а Леда, заметив, что Казуки направляется в их сторону, отстранился.– Будь осторожен, – зачем-то добавил он, будто от осторожности Джури и правда что-то зависело, и тот сглотнул и снова опустил голову, когда Казуки подошел к ним вплотную.– Собираемся? – полувопросительно посмотрел он на Леду и, когда тот кивнул, добавил: – Думаю, к полудню будем в Синальде.Казуки не ошибся – уже к обеду они поднялись на невысокий холм, по которому петляла ведущая к столице дорога, и как только достигли его вершины, Леда, с утра снедаемый невеселыми мыслями, на минуту и думать забыл обо всем, что терзало его не первый день. Картина, открывшаяся им, была абсолютно прекрасной.Синальд раскинулся в низине, недалеко от берега моря, гладь которого, играя солнечными бликами, простиралась до самого горизонта. Формально порт находился не в самом городе, от Синальда до него было около двадцати верст, а еще отделяло то самое антимагическое незримое поле, возведенное после революции. Однако отсюда, с высоты, казалось, что город уютно устроился у самой кромки синих вод моря Маои.Крепкой крепостной стены, защищавшей город от врагов, вокруг Синальда не было. Точнее, осталась ее древняя часть, которую сохранили больше как исторический памятник, а не практический оборонный объект. Стена окружала старый центр города, тогда как за последние столетия Синальд сильно разросся, присоединяя к себе одну за другой окружавшие его деревеньки. Даже подъемный мост уже давно не использовался, а защитный ров более сотни лет назад засыпали землей.Красные и оранжевые черепичные крыши казались яркими и совсем новыми в лучах яркого солнца. Синальд был действительно огромен, в особенности по сравнению с убогими деревушками, которые Леда и его спутники были вынуждены наблюдать в последние недели. Второй по величине город Атламонда – Крамонт – был в десять раз меньше столицы. В центре над всеми домами, большинство из которых было не выше двух этажей, стоял величественный белоснежный замок, красивый, праздничный даже в пасмурную погоду, а на солнце так и вовсе сияющий, словно жемчужина.

Картину эффектно дополнял огромный пузатый дирижабль, который как раз заходил на посадку на северных окраинах Синальда – именно там всего несколькими годами ранее построили для этих целей специальную площадку.В противоположной стороне, в южной части города, в небо чадили многочисленные трубы рабочего квартала. Дым, не уносимый ветром, ровно поднимался в голубое небо, и эта картина немного портила в целом почти безупречный пейзаж, однако, как исправить ситуацию, правительство пока не представляло.

Промышленность стремительно развивалась, фабрик и заводов с каждым годом строилось все больше. Часть товаров, что производили в Синальде, тут же отправляли в порт на продажу в соседние державы. Иногда по утрам в безветренные дни на город опускалась удушливая пелена смога, и с каждым годом такое случалось все чаще. Поговаривали о том, чтобы перенести предприятия за черту города, но дальше дискуссий дело не шло – как переместить целые фабрики, мало кто представлял, да и как потом добираться туда работникам – преимущественно беднякам, жившим в том же рабочем квартале, – тоже никто не знал.– Ну наконец-то, – Казуки рядом выдохнул с болезненным облегчением, и Леда, до того завороженный открывшейся картиной, рассеянно повернул голову в его сторону.Щуря глаза от слепящего солнца, Казуки все равно не отворачивался, а разглядывал город перед ними, изголодавшись по родным видам за время отлучки. Ветер трепал его длинные, темно-медового оттенка волосы, в ослепительном свете солнца казавшиеся еще более красивыми, чем они были.– Даже не думал, что можно так соскучиться до дому, – поделился с Ледой он. – Если б кто-то сказал мне, что буду так радоваться старичку Синальду, не поверил бы.Ответ ему не требовался: пришпорив лошадь, он двинулся вниз по дороге уже куда быстрее, чем они ехали до этого, и отряду ничего не оставалось, как поспешить за ним. Леда заметил, что Джури, ссутулившийся и поникший в своем седле, стал казаться еще меньше, чем был. Он не видел ошеломительную красоту перед собой, да и, казалось, вообще не замечал происходящего вокруг, пока его лошадь покорно переставляла ноги по ставшей заметно более ровной дороге.Ближе к городу на тракте появились другие путники, пешие и конные, телеги, запряженные лошадьми, а несколько раз мимо проносились автомобили. В летнее время они поднимали пыль столбом, вызывая недовольные окрики и ругань прохожих, но пока дорога оставалась все еще влажной и оттого не пылила.Сперва появились мелкие неказистые домишки окраин, которые постепенно сменили дома получше. Дорога, по которой они ехали сейчас, не была центральным трактом, по которому прибывали иностранные делегации и который выводил прямиком к замку, носившему теперь название Храма. Однако ни одна из дорог, что вела в Синальд, не проходила через трущобные и нищие районы – Леда не знал наверняка, но подозревал, что так было сделано специально: чтобы гости города, откуда бы они ни прибыли, не увидели некрасивую изнанку города.Улицы, по которым они ехали, оглушали шумом обычного погожего дня, сбивали с толку запахами и красками. Мимо проносились автомобили, чуть ли не из-под колес которых разбегались чумазые ребятишки, неуклюже громыхали телеги, стучали металлическими подковами по брусчатке лошади. Из одной лавки вкусно пахло выпечкой, запах которой перебивал густой аромат жареного мяса из трактира напротив. При этом к приятным запахам примешивалась вонь из придорожных канав – много лет Храм боролся с этим непорядком, но пока особо не преуспел – простолюдины по-прежнему нередко выплескивали помои за порог дома прямо на землю.– Купите газету! Купите, господин! Всего три галера! – мальчишка лет десяти, не боясь попасть под копыта, сунул Леде криво отпечатанный листок, но тот лишь отмахнулся.Пока он отвлекся, его лошадь чуть не налетела на дородную женщину в платке с полным ведром в руках. Неловко отскочив в сторону, та вскинула руку, чтобы погрозить Леде кулаком, но увидев бордовый мундир с золотым тиснением – неизменный и всеми узнаваемый атрибут наряда храмовника – переменилась в лице и поспешила прочь, испуганно бормоча что-то под нос.Не сразу, но с запозданием Леда все же почувствовал радость от возвращения домой, хотя еще утром его мысли были противоречивы и беспокойство затмевало все остальное. Они миновали магический барьер – город разрастался скорее, чем антимагическую защиту успевали перемещать, и им пришлось проехать пару кварталов, прежде чем отряд добрался до заставы, где скучали без дела стражники.

Невольно напрягшись, Леда смотрел на Джури, когда тот пересек невидимую грань – точнее, то место, где по представлениям Леды она должна была находиться, однако ничего не произошло, Джури даже в лице не изменился. Леда знал, что лишенный дара маг никак не реагирует на охранные артефакты, защищавшие столицу, и, если бы Джури даже был волшебником, сейчас, в ошейнике, он не заметил бы ничего. Однако Леда все равно нелогично утвердился в своем мнении, что Джури – обыкновенный деревенский парень, о магии едва ли что-то слышавший.Некстати ему подумалось, что было бы любопытно однажды увидеть, как пересекает эту страшную грань волшебник, дар которого не задушен артефактом, но сразу одернул себя – Леда слышал, что это жуткое зрелище и что маг, совершивший такую ошибку, испытывает нечеловеческие страдания. В чем именно они заключаются, Леда не знал, но следом решил, что видеть ничего такого он не хочет.

Когда мимо, рыча и выплевывая дым, пронесся какой-то явно неисправный автомобиль, Джури заметно вздрогнул, и Леда, повернувшись к нему, ободряюще и громко, чтобы перекричать уличный гомон, произнес:– Это автомобили. Ужасно шумный транспорт, но все равно самый удобный и быстрый. Не обращай внимания.Джури уже не казался таким подавленным, каким оставался последние несколько часов. Удивление, любопытство вытеснили страх перед будущим – он крутил по сторонам головой, поворачиваясь на каждый оклик газетчиков и зазывал в кабаках, на скрип старых повозок и рев моторов. Тусклые глаза ничего не видели, но Джури впитывал каждый звук – теперь он казался скорее возбужденным, чем испуганным или печальным.– Никогда не видел мобилей, – с нескрываемым восхищением прошептал Джури, что Леда скорее по губам прочитал, чем услышал, и невольно улыбнулся: примерно так дети говорят о том, что никогда не видели фей или гномов.– Еще увидишь, – оптимистично заявил он, правда, теперь уже не улыбнулся, сам слыша фальшь в своих словах, но Джури ее не заметил, отвлеченный громким улюлюканьем: толпа подростков-оборванцев дразнила проходивших мимо юных девушек в красивых кружевных платьях, а те, краснея, стучали каблуками по мостовой, ускоряя шаг.Храм, он же бывший замок Конклава, вынырнул из-за поворота неожиданно для Леды – тот так увлекся разглядыванием Джури, его реакциями на каждую ерунду, происходящую вокруг, что и не заметил, как улицы стали знакомыми, а Храм неумолимо приблизился.Он всегда восхищал Леду, с самого детства. Внушал трепет, казался вожделенным и недосягаемым. Всю свою жизнь Леда слышал от отца, что, став взрослым, окончив семинарию, он будет работать здесь, посвятит Храму всю свою жизнь, и всегда боялся: вдруг он не оправдает ожиданий отца, вдруг у него не получится? Храм был для лучших из лучших, для самых умных и сильных, для преданных – особенных людей. Служить государству – почетно, и не каждому выпадет такая честь.Спустя несколько лет после окончания учебы, когда изо дня в день Леда приходил сюда, чтобы нести службу, величие Храма в его глазах несколько померкло: не потому, что он стал относиться к своему долгу проще, а оттого, что привык. Замок, шедевр зодчества архитекторов старины, был прекрасен сам по себе: с белоснежными стенами, высокими башнями, тяжелыми резными дверями и уютным, вовсе не роскошным, как должно быть, садом, разбитым вокруг. Однако сейчас, остановившись у центрального въезда, Леда, задрав голову, смотрел на замок и не чувствовал ничего, кроме тяжести на душе. Едва ли не впервые он вдруг понял, какую жуть вселяло это место во многих жителей Синальда. О Храме и его подземельях ведь и правда разное рассказывали – разное, но редко хорошее.– Ну что, пора прощаться, – Казуки первым спрыгнул с лошади, и Леда последовал его примеру, чтобы пожать напоследок руку.– Я был рад разделить этот путь с тобой, – дежурная фраза, одна из вежливых формулировок, которым благородных учат еще с детства, но, когда Леда произносил ее, он вдруг понял, что и правда рад. Несмотря на ряд раздражающих качеств, Казуки ему скорее нравился, чем нет. – Надеюсь, еще встретимся на службе, – добавил он теперь уже совершенно искренне.– И не только на службе, – Синальд вернул Казуки силы и оптимизм, он от души улыбнулся и крепко сжал ладонь Леды в почти медвежьем захвате. Кивнув на прощание, Казуки вновь залез в седло и сделал своим оставшимся подчиненным жест рукой.Проводив взглядом уезжающих стражников, Леда медленно повернулся к Джури, который теперь сидел на своей лошади притихший и почти неподвижный.– Слезай, – устало попросил его Леда, подхватывая поводья старой лошади. – Мы приехали.Ничего не ответив, Джури неуклюже съехал с седла и приземлился на ноги, заметно покачнувшись, – Леде на секунду показалось, что тот сейчас шлепнется на землю пятой точкой. Только тут Леда вдруг сообразил, что сегодня утром он напрочь позабыл связать руки Джури, а что самое удивительное, не вспомнил об этом и Казуки. Впрочем, чего еще было ожидать после нападения накануне, да с учетом того, что связывали Джури больше для успокоения совести, чем по необходимости.– Прости, но мне придется связать тебе руки, – сказал Леда и сам себе удивился: он что, просил у Джури за это прощения? – Боюсь, мне и так голову оторвут за то, что ты не в карете и с неисправным артефактом на шее.Джури ничего не ответил, слабо кивнув, и, помедлив, поднял голову:– Здесь столько запахов… – тихо и менее восторженно, но все же с любопытством произнес он, и Леда невольно принюхался.

Город пах для него совершенно привычно, но для Джури, который дальше окрестных деревень нигде не бывал, смешение запахов еды, сточных канав и цветущих вишневых деревьев, высаженных вдоль дороги, ведущей к Храму, этот запах должен быть новым.

– Пахнет весной и мокрой землей, – добавил Джури неуверенно.– Ты очень корректно описал, – улыбнулся одними губами Леда, не подумав, что Джури может не понять незнакомое слово, но тот, казалось, не обратил на это внимания.– Какая погода сегодня? – спросил он, задрав голову к ясному синему небу, но Леда знал, что тот видит лишь мрачную черноту магии ошейника, лишившего его зрения.– Сегодня солнечно. Через пару недель зацветут розы – в саду в Храме их высаживают каждый год, и любой служащий может гулять и любоваться ими.

Голос дрогнул, и Леда тихо вздохнул: ведь Джури все равно не сможет увидеть диковинные цветы, завезенные из какой-то соседней страны – Леда даже не знал, из какой именно. Цветы эти считались очень дорогими и украшали сады самых благородных семей, но в главном саду их могли увидеть все желающие, вхожие на закрытую территорию.– Никогда не видел роз, – голос Джури сел, а сам он склонил голову, слепо глядя под ноги на ровные камни брусчатки. – Я никогда не видел весны в Синальде. Да и вообще Синальда не видел.– Еще увидишь, – приободрил его Леда, но Джури едва заметно качнул головой, не решившись озвучить свои мысли. То, что он понимает, что больше не увидит весны нигде, Леда прекрасно знал. – Помни, о чем я тебе сказал. Уверен, мои собратья тебя выслушают и пересмотрят дело. Уже к концу недели ты окажешься свободен, да еще и в Синальде – сможешь начать тут новую жизнь.Леда старался верить в свои слова и отмечал про себя, что у него это получается. Если бы только все было так, как он говорит, и Джури действительно мог выйти из стен белоснежного Храма целым и невредимым. Однако внутренний голос все же твердил Леде, что это лишь красивые слова, не более. Как бы ни хотелось верить в то, что правосудие не накажет невиновного, Леда сомневался, что Джури ожидает благополучный исход дела. И от этого на душе было горько.– Господин… – голос Джури, непривычно слабый и тонкий, отвлек Леду от тяжелых мыслей, и он перевел взгляд на парня, что теперь стоял будто бы на шаг ближе и смотрел на Леду с таким несчастным видом, словно казнить его было поручено самому младшему храмовнику. Невольно вспомнился жуткий ночной кошмар, и по спине пробежали мурашки, а теплый ветер, незримыми губами целующий чистый лоб Леды, показался ледяным. – Господин Леда, позвольте мне в последний раз посмотреть на мир?

Просьба словно прошибла Леду острой спицей, он дернулся и вытянулся всем телом в напряжении, глядя на Джури широко открытыми глазами.

– Вы ведь знаете лучше меня, что я не выйду из подземелий, – продолжил Джури и, облизав пересохшие губы, сбивчиво продолжил: – Мне не выйти отсюда живым, что бы я ни сказал. Позвольте хоть на мгновение увидеть столицу – тогда и умирать не так жалко будет. Всего на минутку… Потом вы снова наденете мне эту штуку да свяжете руки, прошу вас… Никто даже не узнает.Леда сглотнул, неотрывно глядя на морщинку на лбу Джури, а тот, не получив ответа да и наверняка понимая, что Леда ничего ему не скажет, поджал губы и шумно потянул носом воздух, который пах весной и свежестью.

– Ты зря боишься, увидишь еще весну в Синальде, – слабо возразил Леда, а Джури только опустил голову ниже, молча соглашаясь с отказом в его безумной просьбе.Если бы рядом с ними был Казуки, он бы покрутил у виска пальцем или рассмеялся от такого невероятного нахальства, но Казуки рядом не было, хоть Леда живо вспомнил его строгое лицо, когда они обсуждали их пленника.

"Ты не Казуки", – шепнул внутренний голос, и Леда сам не заметил, как рука нащупала небольшую связку ключей на поясе рядом с бесполезным револьвером, который после нападения Леда носил при себе. Металлический ключ от ошейника больше был похож на круглый кулон на цепочке, какие носят молодые девушки, и Леда, обхватив ключ двумя пальцами, медленно потянул вверх металлическую связку, отцепляя от золотого пояса форменного камзола.

"Что может случиться за минуту?" – снова подумал он и, осторожно развернув ссутулившегося Джури за плечо к себе лицом, приложил ключ к специальной скважине, после чего раздался тихий, едва слышимый треск, и грубый ошейник раскрылся.

Одним движением руки Леда стянул его с пленника, а Джури, испуганно дернувшись, открыл глаза и тут же заморгал от яркого солнечного света. Он несколько недель провел в полной темноте защитной магии, которая пусть и не сработала до конца, но все же лишила его зрения. Леда отступил на полшага, глядя на то, как Джури пытается привыкнуть к свету и растерянно щурится, все еще не видя ничего перед собой. Выглядел он забавно, но Леда не позволил себе улыбнуться, отчего-то чувствуя, что это будет неуместно.Джури понадобилась пара минут, чтобы прийти в себя и наконец поднять голову на Леду, впервые увидев его воочию. Его взгляд блуждал по лицу Леды, и тот даже почувствовал, как слегка краснеет от такого пристального внимания. У Джури были серые, почти с металлическим блеском глаза.

– Ну что такое? – смущенно пробормотал он, пока Джури внимательно разглядывал его, словно позабыв о том, что хотел увидеть мир вокруг, а не храмовника. Джури молча выпрямил спину, сразу став выше и отчего-то серьезнее.

Неприятное чувство, названия которому Леда пока не мог дать, пробежало по телу, и он стушевался.– А по голосу ты казался старше, – голос самого Джури зазвучал совершенно иначе: в нем больше не было страха или мольбы, кротости и смирения судьбе – теперь он стал тихим и ровным, припечатывал каждое слово. – Надо же, Храм посылает таких юных храмовников за страшными магами, за которыми охотится не один десяток лет.

Стальные глаза, в которых раньше плескался туман, теперь смотрели пронизывающе и видели насквозь, и Леда запоздало почувствовал неладное. Парень перед ним отличался от пленника, которого они везли столько дней: он выглядел уверенным, гораздо более взрослым и вместе с тем отчего-то пугающим. Додумать последнюю мысль Леда не успел – Джури изящно взмахнул рукой, и он не заметил, как его сбило с ног сильным порывом ветра, которого просто не могло быть в погожий весенний день.Лошади рядом с ними испуганно заржали, отшатнувшись, но Леда это скорее услышал, чем увидел: его приложило о брусчатку так сильно, что из глаз посыпались искры, а лопатки свело резкой болью. Дыхание сбилось, и Леда закашлялся. Сердце колотилось как бешеное, а в голове метались сотни мыслей, и самая громкая из них стучала по вискам словно молотом.Этого просто не может быть.Леда поднял голову, не найдя сил встать и чувствуя боль во всем теле от падения. Он во все глаза уставился на Джури, который стоял в нескольких метрах от него, но возвышался будто гора и свысока смотрел на Леду жутким ледяным взглядом.– Прости, Леда.

Голос донесся как будто издалека, и пока Леда в ужасе, не моргая, смотрел на Джури, почти не понимая смысл сказанных слов, тот сделал неопределенный пас руками – словно нарисовал что-то незримое в воздухе – и с хлопком растворился. Если бы Леда мог, он бы закричал, но голос пропал, а сердце вот-вот норовило выпрыгнуть из ноющей от боли грудной клетки.

Он полулежал на брусчатке, глядя на то место, где еще секунду назад стоял Джури, тот несчастный деревенский парень, который никак не мог быть магом, и теперь видел только пустоту. Перед мысленным взором пронеслась последняя неделя поездки, и Леда невидящими глазами в ужасе таращился перед собой, чувствуя, как медленно его накрывает пеленой ужаса, как сдавливает горло. Звуки шумного города померкли, и Леда слышал только свое сбитое дыхание и стук собственного сердца.

В чистом голубом небе, совсем невысоко над головой, с громким хриплым карканьем пролетел черный ворон, скрываясь за острыми крышами домов, окружавших площадь и Храм за спиной Леды.