1/2 Сомнения и воспоминания (1/2)

Леда резко дернул на себя поводья, отчего его конь недовольно заржал, но покорно остановился прямо перед огромной лужей. Создатель и тот не ведал, в каком состоянии дороги в этой местности, а учитывая льющий с обеда не по-весеннему холодный ливень, Леда не рискнул бы идти прямо по луже, больше напоминавшей маленькое болото.Еще утром он радовался яркому и заметно припекавшему солнцу, почти уверившись, что планам поскорее прибыть в Cинальд суждено сбыться, но стоило отъехать на несколько верст от постоялого двора, где они провели ночь, как зарядил дождь, и теперь они тащились в два раза медленнее, чем Леде хотелось бы. Поскрипывающая банка плелась сзади, кренясь из стороны в сторону, наезжая на кочки и ямы, и Леда мысленно посочувствовал Джури, которого хорошо если не укачало внутри."Ему и в целом не позавидуешь", – поучительно заметил внутренний голос, и Леда мысленно с ним согласился: участь мага была очевидно невесела.

Утром, как и планировал, Леда строго выговорил конвой за то, что вечером не выполнили его поручений и оставили некроманта голодным на холоде мартовской ночи.– Да уж, чать, не замерзнет, – хмыкнул неестественно бодрый Казуки: будто бы не он накануне пил до поздней ночи, успев обыграть в карты всех своих стражников. – Вообще-то мы и не обязаны за ним ухаживать. Корми его еще...– Вообще-то я обязан доставить его живым в столицу, – недовольно возразил Леда, отмечая про себя, что ему не нравится, как Казуки обесценивает его указы. Леда понимал, что стражники в первую очередь повинуются Казуки, но закон обязывал их подчиняться и храмовнику. Особенно на важном задании, будь оно неладно.– "Живым" – может быть, а про "сытым" речи не было, – веселился Казуки, но, решив, видимо, не испытывать терпение Леды, все же отдал конвою приказ.

Теперь же Казуки ехал впереди всего их небольшого отряда, периодически оборачиваясь к Леде и что-то говоря. Даже заливавший за ворот дорожного плаща дождь не мешал ему без умолку болтать: эта черта напарника в поездке уже откровенно раздражала Леду, заставив пожалеть, что технический прогресс, о котором с запалом уже второй час рассказывал Казуки, не изобрел какое-нибудь переносное устройство, чтобы слушать хотя бы лекции по теории волшбы, которую Леда терпеть не мог. Теперь же скучные занятия в семинарии казались ему куда более терпимыми, чем громкий голос Казуки.

Не слушая, о чем говорит едущий впереди попутчик, Леда уныло смотрел вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-то за пеленой дождя, а про себя думал о том, что Казуки, несмотря на его надоедливость, был все же отличным стражем. Он искренне верил во все, о чем говорил: в его рассказах о достижениях прогресса, о планировании бюджета их огромного процветающего государства Леда слышал начитанность и угадывал любознательность, но гораздо больше ему откликалась идейность Казуки. Не было ни капли сомнения в том, что тот несет службу не из нужды, а по велению души, считает любую свою миссию важной, а приказ руководства – правильным, и впереди его ждет успешная карьера: среди стражей, как и среди храмовников, ценились идейные люди, обладавшие тем набором качеств, что были присущи Казуки. И Леда чувствовал некий укол совести, когда в очередной раз закатывал глаза, стоило Казуки заговорить о чем-то новом, но не менее не интересном для Леды: он всегда был одним из лучших послушников в семинарии, большой гордостью и надеждой семьи, талантливым протеже старшего храмовника, но уступал Казуки в своей приверженности службе. В стране, которая ударными темпами идет вперед, развиваясь и становясь лучше, в первую очередь ценились не любители старинных книг или культурных мероприятий, каким себя считал Леда.

– Гляди, там огни домов, – Казуки снова остановился, подождав, пока Леда поравняется с ним, и указал куда-то вперед. Размытые огоньки в стороне от дороги свидетельствовали о том, что они подъезжали к какой-то деревушке, и Леда нахмурился.– Я уверен, что до следующей развилки нам было ехать около двадцати верст, – поделился он с Казуки, припоминая карту, которую изучал с утра. Было бы неплохо с ней свериться, да только расстилать ее было негде.

– До темноты не успеем, господин младший храмовник, – подал голос один из стражников, и Леда сжал губы. Он всегда так делал, когда был напряжен или недоволен – детская привычка, оставшаяся с ним. – Лошади устали: банка совсем не едет по грязи.

– Не хотелось бы сходить с пути и задерживаться, – попытался слабо возразить Леда, понимая, что спорить не было смысла. Он тоже промок, замерз и устал – все-таки скверная погода делала поездку куда более утомительной даже для людей, что уж говорить о лошадях, которые тянули неповоротливую повозку с магом внутри. Отдых не помешал бы им всем, хотя и проехали они всего ничего.

– Я помню это селение – мы его видели по дороге в Ярну. Заночуем тут, наверняка у них есть постоялый двор.

Небольшой отряд двинулся по более узкой дороге, уводящей их в сторону от основного тракта, на который они ориентировались. И без того скверная погода портилась, от земли поднимался белесый туман не то от холода, не то от силы дождя.

"Лаа" – гласила вывеска при въезде в деревню, и, приблизившись еще немного, Леда насчитал от силы около двадцати домов, расположенных на небольшом удалении друг от друга. Деревни в этой местности были небольшими и бедными – все-таки храмовник из Ярны ничуть не преувеличивал, скромно ругая недостаток вложений со стороны казны. По всему Атламонду разбросаны были сотни таких селений, и Леда не сомневался, что многим из них еще только предстоит дождаться, когда взор правления обратится в их сторону. Деревенские жители все чаще перебирались в города, оставляя свои дома пустовать. Столица разрасталась, захватывая близлежащие поселения, вмещая в себя все большее количество людей.

– Один только Создатель знает, кто укрывается в пустых брошенных селениях да какие у них помыслы, – наставлял Соно юных храмовников, среди которых был и Леда. – Гнусные маги и предатели попрятались по подвалам и канализациям – там, где никто не будет искать. Но рука правосудия дотянется и до них – нашей империей невозможно управлять, не победив всех, кто отступил от закона.Рука правосудия, как ее окрестил наставник и как считали все, по мнению Леды, казалась не такой уж и верной: магия была объявлена вне закона лишь только по итогу революции, произошедшей, когда он был ребенком. Однако же среди магов были и те, кто, несомненно, был нужен новой империи и ее власти.

Так, например, Синальд защищали не только отряды стражников и храмовников, которые, как знал Леда, иногда скрывались под видом обычных жителей, наблюдая за порядком, – столица была также окружена и плотным магическим кольцом оберегов – или же попросту магических артефактов, доставшихся нынешним властям от прежних поколений. Магия, что была использована для защиты столицы, а особенно – главного дворца, раньше служившего обителью для магического Конклава, была нерушимой для всех магов, которые желали бы тайно или явно проникнуть в город. Леде еще не приходилось видеть, как действует антимагический барьер, но он слышал, что магов, попытавшихся его пересечь, тут же обездвиживало и лишало дара, а после с ним расправлялись дворцовые стражники и дознаватели.

Обладатель волшебной искры мог попасть в Синальд извне только в антимагическом ошейнике, антимагической карете, либо же заранее лишенным дара.По сути над столицей Атламонда как будто возвели незримый купол, который не допускал проникновения в главный город людей, одаренных магическими умениями. Артефакты, создававшие невидимую глазу границу, в свое время изобрели сами маги для удержания в темнице волшебников-преступников, а также для защиты домов особенно мнительных членов Конклава от себе подобных. Теперь же предусмотрительное правительство храмовников таким способом оградило целый город от уже малочисленных, но по-прежнему опасных врагов империи – сверженных в ходе переворота магов. Проблема, правда, не была решена полностью: помимо магов-перебежчиков, принявших сторону победителя и теперь служивших Храму, в столице находились и маги-преступники, не опустившие руки и представлявшие прямую угрозу для власти. Иногда отдельных их представителей удавалось изловить на темных улицах Синальда, и тогда маги проявляли невероятную стойкость перед дознавателями – члены Магического Противостояния скорее перегрызли бы себе вены зубами, чем выдали под пытками своих собратьев.Как-то раз, недоумевая, как все эти годы магам удавалось прятаться в самом сердце столицы под носом у стражи и Храма, Леда задал вопрос Соно, а тот, ядовито усмехнувшись, ответил:– Не иначе, в канализации живут. Там и сгниют среди отбросов и крысиного помета. Достойный финал для потомков благородных семейств.Однако, вопреки мрачному пророчеству наставника Леды, гнить маги не спешили, и, хотя больших успехов не добивались, некоторые их опасные провокации и вооруженные нападения на высокопоставленных храмовников изрядно подтачивали авторитет власти и попортили немало крови правящей верхушке.Вся эта продуманная система с защитой Синальда с помощью артефактов старины казалась горькой насмешкой: магия теперь была направлена против самих магов, с которыми боролись уже не одно десятилетие. Леда слышал, как Казуки, представитель власти и силы, рассуждает, как логично звучат его мысли, и сам он думал так же. Вот только кроме этого ему казалось, что магия пусть и не была исключительно доброй, но как насчет той, что служила людям?Почему-то добрые заслуги волшбы никто теперь не брал в расчет, а ведь с уходом магов немало горестей настигло простой люд, в том числе живущий в таких вот небольших селениях, коим был и Лаа, в котором Леде и его отряду предстояло заночевать, а затем отправиться дальше, никогда больше сюда не вернувшись.

С незапамятных времен в деревнях проживали стихийные маги, которые не несли никакого зла ни жителям, ни правительству, напротив – благодаря их обрядам, да и просто одному их присутствию, поля долгие годы плодоносили, дожди не превращали низины в болота, а солнце не жгло посевы, на которые было брошено столько сил. Исторические хроники, которые изучались в семинарии, гласили, что в первые пару лет после свержения Конклава Атламонд столкнулся с невероятным противостоянием природы: даже старые шаманы да знахари были арестованы и вскоре казнены за их преступления против империи, и некому больше было защищать простых крестьян от непогоды и стихийных бедствий. Довольно быстро пришли и голод с севера из-за замерзших посевов пшеницы, и наводнение с юга – у самого моря простирались земли Демии, которые были затоплены разлившимися горными реками. Пришли и болезни: развитие медицины хоть и получило большой толчок, но все же было доступно лишь малой доле жителей. Остальные же, оставшись без помощи лекарей-магов, разносили болезни, о которых все уже было забыли.

Сложно сказать однозначно, как Леда относился к революции и всему, что за ней последовало, но ему повезло оказаться по правильную сторону, сторону выигравших от переворота. Его семья была благородной, рядом с ними маги никогда даже и не жили, и с детства Леда получил все самое лучшее: лучшее воспитание, образование, лечение и должность. А с годами и природа успокаивалась, технический прогресс шел вперед, прятавшиеся маги отлавливались и предавались честному и справедливому суду в Синальде. Но один Создатель ведал, сколько еще бунтовщиков скрывалось вдалеке от защищенной со всех сторон столицы, а значит, у Леды и других храмовников еще будет много дел."Хорошо бы не таких спорных", – думал про себя Леда, хмуро глядя на то, как его отряд с размахивающим руками Казуки во главе с трудом пытается завезти антимагическую карету, утопающую колесами в деревенской грязи, в хлев, который временно должен был послужить их отряду конюшней. Ночи все еще были холодными, и, даже несмотря на указ страже следить за некромантом, что-то подсказывало Леде, что забота о пленнике ляжет на его плечи. Выпускать его он, конечно, не собирался ни при каких обстоятельствах, а потому придется эту ночь Джури провести в компании лошадей – все теплее, чем на продуваемой всеми ветрами площадке перед покосившимся и ветшалым постоялым двором.

– Постарайтесь сегодня не играть в карты полночи, – посоветовал он Казуки, переступая порог дома и сразу же попадая в окружение запахов дров и свежей выпечки. – Я хочу выехать завтра с самого утра, чтобы не терять еще больше времени.– Как скажете, старший храмовник, – усмехнулся Казуки, изобразив некое подобие поклона. Он явно веселился, иронизируя над раздающим команды Ледой: формально они находились примерно на одной ступени в ранге должностей, а значит, и отдавать приказы Казуки Леда не мог. Несмотря на то, что отряд стражников был предоставлен ему в помощь, сами стражи подчинялись собственному трибуналу, либо же старшим по должности храмовникам, каким Леда пока что не являлся. – Ну, где хозяева, почему нас никто не встречает?– Да как же это не встречает, господин стражник…Леда вполуха слушал беседу Казуки с пожилым хозяином заведения. Он медленно мерил шагами комнату, служившую одновременно и обеденным залом с расставленными четырьмя столами, грубо выточенными из дерева, и гостевой комнатой хозяев – большая скамья, застеленная выцветшим от времени покрывалом, и камин прямо перед ней, в котором приветливо потрескивали дрова, даря комнате едва уловимый хвойный запах и тепло, создавали уют в простой бедной обстановке.

В родовом поместье Леды тоже была большая обеденная комната, где они собирались с родными: он, его престарелые родители и его невеста с семьей. В далеком детстве застолья сопровождались еще и звонким смехом сестер Леды, но те времена остались скорее легендой, чем воспоминанием – такой же далекой и сказочной, как сказания о давно ушедших временах да достижениях магов древности, создавших их империю и все, что принесло ей величие.Стряхнув с себя неуместные мысли, Леда послушно принял ключ от своей комнаты и, распорядившись подать ужин туда же, поспешил удалиться в растопленную баню.

Баня помогла расслабить напряженное от долгой езды в седле по не самым лучшим дорогам тело, и Леда почти задремал прямо там, вовремя заставив себя уйти. Казуки и стражники сегодня вроде бы не играли в карты, но напиваться дешевой горькой настойкой им это не помешало.

– ...А этот ремесленник, он мне и отвечает, представьте? – отрывки разговора разносились по всему дому, постояльцами которого были только отряд Казуки да еще несколько торговцев, державших путь из столицы на самый север Эйдалии.

Общий язык с ними Казуки нашел довольно быстро: Леда с усталой улыбкой покачал головой, поднимаясь по деревянным ступеням лестницы на второй этаж, надеясь, что громкий смех и разговоры не помешают ему заснуть. Он уже почти неделю скверно спал и не мог не отметить, что еще и это было причиной его желания поскорее приехать в столицу. Семейный лекарь наверняка сможет приготовить новый отвар из каких-то неведомых трав, который расслаблял и помогал провалиться в пустую черноту ночи.

Надежда заснуть оставила Леду быстрее, чем он сам предполагал. Его комната была самой дальней на этаже, и сюда почти не доносился шум из обеденной, где Казуки и его отряд все еще бодрствовали. Однако сон никак не шел, и Леда только смотрел в темный потолок, лежа на жестком матраце, и гадал, когда усталость наконец сморит его.

– Это не болезнь, – категорично заключил главный лекарь храмовников: мужчина в круглых очках с тонкой оправой и смешной бородкой, напоминавшей козлиную. Вроде бы он был не из Атламонда, а выписал его сюда сам кардинал, поставив во главе лазарета семинарии и Храма: его опыт и знания оказались полезны для развивающейся империи, которая ставила своей целью вовсе отказаться от пережитков прошлого, в частности, лекарей-магов. Да и состоящим на службе у империи храмовникам должно быть предоставлено лучшее лечение, ведь они были опорой и главной силой всего государства.– А вы уверены? – недоверчиво поинтересовался Леда, сидя на неудобной кушетке, ожидая заключения обследования. Перед далекой поездкой всем храмовникам надлежало получить разрешение от лекаря и его письменный донос о состоянии здоровья. Леду же не беспокоили никакие хвори, кроме скверного сна, который снова начал его мучить.– Совершенно точно, – лекарь обтер руки сомнительной чистоты салфеткой и, подтянув к себе листок пожелтевшей бумаги и чернила, начал выписывать необходимую форму доноса. – Я давно на службе вас наблюдаю, таким здоровьем мало кто может похвастать.– Было бы чем хвастать.