7. Из дневника княжны Ольги: Кузина Элла (1/2)

?…Когда в первый раз в своей жизни я столкнулась со смертью? Когда поняла, что это такое? Когда задумалась о том, что и я когда-нибудь умру? И, может быть, даже очень скоро? Я совсем маленькой уже знала, что люди умирают, умерла же наша прабабушка, королева Виктория, и мама тогда очень плакала. Но мы-то прабабушку никогда не видели и скорбеть по ней от всего сердца не могли. Умирали только очень старые люди, и всегда где-то далеко от нас.Впервые совсем близко смерть человека, причем человека, которого я хорошо знала, я пережила, когда мне только-только исполнилась восемь лет. В тот год сразу после торжеств по поводу моего дня рожденья мы выехали в наши охотничьи угодья в Польшу, в Скерневице.

Туда на ежегодный осенний отдых всегда прибывали многие родственники и друзья семьи. Первое время в их числе посещали польскую охотничью усадьбу великий герцог Гессенский Эрнст Людвиг и его супруга, английская принцесса Виктория Мелита, или для нас попросту - дядя Эрни и тетя Даки. Эрнст Людвиг был старшим братом нашей дорогой мама, а Виктория Мелита была их кузиной через общую бабушку, королеву Викторию, и также кузиной папа через их дедушку, императора Александра II.

Поженились они по личному настоянию королевы Виктории, и поговаривали, что этот брак не был счастливым. Викторию Мелиту выдали замуж совсем юной, как только ей исполнилось семнадцать. Она была увлечена нашим дядей, папиным двоюродным братом, Кириллом Владимировичем, но на ту полудетскую влюбленность мало кто обратил внимание. Впрочем, первые несколько лет семейной жизни прошли спокойно: молодые герцог и герцогиня Гессенские славились своим гостеприимством и простым обхождением, а также салоном, где собирались приятные молодые люди, художники и артисты.

Их высочества, в особенности герцогиня, не особо жаловали официальные приемы и мероприятия, предпочитали проводить время в обществе близких друзей и избранных родственников, к которым принадлежали и наши родители. Навещали они нас не однажды, и всегда с ними приезжала их дочь, рожденная в первый год брака, их единственный ребенок – принцесса Елизавета Мария Алиса Виктория Гессен-Дармштадтская и Перинейская, которую у нас в семье называли просто ?кузина Элла?…***

?Наши первые встречи с Эллой запомнились мне смутно, хотя она была одной из немногих детей, с которыми нам разрешалось регулярно встречаться и играть. Элла приходилась нам кузиной сразу с двух сторон, а нашей мама она была родной племянницей. Свое звучное пышное имя юная принцесса получила в честь многочисленных родственниц: бабушки Виктории, любимой сестры матери Марии и сестер отца Елизаветы и Алисы. Алиса – так звали мама до принятия православия. А ее старшую сестру, красавицу Елизавету, супругу папиного брата Сергея Александровича, у нас в семье тоже называли Эллой…Элла-младшая была, тем не менее, старше меня почти на год, и я несколько робела перед ней. Даже будучи совсем крошкой, она в полной мере осознавала свое величие и значимость и умела дать почувствовать их окружающим. Я никогда не знала ребенка, который имел бы столько же влияния на взрослых, как крошечная принцесса. Меня, воспитанную в строгости, это поражало. Еще мать девочки пыталась быть с ней взыскательной, наверно, поэтому Елизавета не очень ее любила. А что до отца, то он боготворил малышку и беспрекословно выполнял любые ее желания.Хотя кое в чем и герцог Гессенский был не властен. Например, родители никак не могли подарить Елизавете сестренку, о которой она так мечтала, глядя на нас с Татьяной и Марией. Это был первый визит семьи Эллы к нам, который я помню достаточно отчетливо. Анастасия тогда еще не родилась, Мария была совсем еще несмышленой крохой, но мы с Татьяной проводили с кузиной почти все время. Но нас было двое, даже трое – а она одна! Скорее всего, Элла нам завидовала, и, похоже, это был первый раз в жизни, когда ей не удалось получить желаемого. Впрочем, развитая не по годам четырехлетняя принцесса нашла свой выход из положения. Если уж не удавалось немедленно обзавестись собственной новой сестренкой, она решила, что может претендовать на одну из моих.

- Я думаю, это можно будет устроить, - заявила она не терпящим возражений тоном. - Я попрошу папочку, чтобы они с мамой удочерили Татьяну или Марию. Папа мне ни в чем не отказывает, а я так редко его о чем-то прошу… Он непременно согласится! – и, видимо, посчитав вопрос решенным, принцесса добавила. - Я даже не знаю, кого бы мне больше хотелось взять. С Татьяной можно уже играть... Но Мария такая хорошенькая!Я все это время молчала, просто раздавленная ужасной перспективой лишиться одной из сестер. Элла, превратно истолковав мое молчание, мило улыбнулась мне.- Не расстраивайся! Я не выбираю тебя не потому, что ты мне не нравишься! Но ты уже слишком большая, а я хочу маленькую сестренку. И, думаю, все-таки выберу Татьяну. Она ведь и похожа на меня, гораздо больше, чем на тебя. Ты хочешь поехать ко мне жить? – спросила она Татьяну.- Нет, - ответила Татьяна лаконично, и взгляд ее, обращенный на кузину, отнюдь не излучал дружелюбия.- Ну и пожалуйста, - надулась Элла. - Все-таки, если я так решу, тебе придется. Но я, пожалуй, сама больше хочу Марию – она такая душка! И не спорит. Она будет думать, что я ее родная сестренка и полюбит меня больше всех.Я беспомощно взглянула на Татьяну, и в этот момент меня пронзила мысль, что она, возможно, совсем не была бы против такого устройства. Правда, сейчас она смотрела на Эллу неприветливо и хмурилась.

- Должен быть, наверняка должен быть такой закон, по которому так нужно делать! – продолжала рассуждать наша кузина. - Потому что несправедливо, что в одной семье много детей, а в другой мало! Нужно, чтобы поровну… Но даже если такого закона нет, - сообщила она, - я поговорю об этом с бабушкой, и она его примет. Она может приказать кому угодно. Мои мама и папа хотели развестись, а она им запретила – она все может!Это меня, признаться, не на шутку встревожило. Что такое ?развестись? я тогда еще не знала, но звучало достаточно внушительно, да и монолог принцессы сам по себе был вполне убедительным.

- Но ведь твоя бабушка королева Англии, – ухватилась я за последнюю соломинку. - А мы живем в России.Элла надменно вздернула подбородок.- Но ведь Англия главнее России! Спроси, кого хочешь - Англия гораздо главнее России. Англия - самая главная страна на всем свете! И моя бабушка может приказать твоему папе.Она подошла к малютке Мари и положила свою руку на ее маленькую ладошку, будто уже предъявляя на нее свои права. Я чуть не плакала. Я, конечно, пыталась себя убедить, что родители никогда не согласятся... Но если правда, что Англия главнее России, а королева Виктория главнее моего папа, вдруг ему придется послушаться – что тогда… Но нет, нет, мы не отдадим нашу дорогую Мари! Мы ее спрячем!Татьяна вдруг решительно подошла к Элле и молча сбросила ее руку с руки Марии. И оттолкнула принцессу в сторону. Личико Эллы вспыхнула гневом, она собиралась было уже что-то сказать или крикнуть, но взглянув в лицо Татьяне, попятилась. Не знаю уж, была ли Англия главнее России, но в тот момент Англии пришлось отступить…?

***

?…После смерти королевы Виктории судьба юной принцессы Эллы складывалась весьма драматично. Ее родители почти сразу же развелись, и Виктория Мелита сошлась с нашим дядей Кириллом Владимировичем. Как оказалось, ее девичья влюбленность после замужества никуда не исчезла, но, напротив, переросла в более глубокое и сильное чувство. Однако, несмотря на то, что в новом, двадцатом, веке нравы были гораздо свободнее, чем в предыдущем, подобный поступок вызвал резкое осуждение. Когда особа королевской крови пренебрегает чувством долга по отношению к своей стране и престижем семьи, когда по собственной инициативе затевает такое неприличное дело как развод,вряд ли она может рассчитывать на понимание и сочувствие окружающих. Принцесса оказалась персоной нон-грата при обоих дворах, и даже имя ее не произносилось в нашем окружении.

К дяде Эрни, напротив, все относились с большим участием и радушно приглашали с визитом ко двору любого из правящих домов. Разумеется, в обществе дочери! Принцесса Элла теперь была вынуждена жить по полгода у каждого из родителей, но от разлуки с отцом она неимоверно страдала. Поэтому в положенные им полгода они не расставались ни на день. Той осенью 1905-го они посетили, наконец, и нас…?***?…Снова встретиться со своей царственной кузиной-ровесницей мне было невероятно интересно, но и немного боязно. И хотя я уже прекрасно понимала, что никто ничего не смеет приказывать моему папа и, тем более, претендовать на одну из моих сестер, все же юная Элла вызывала во мне безотчетную робость.

Сейчас она еще сильнее, чем раньше напомнила сказочную принцессу. Ее платье хоть и было сшито как обычный матросский костюм, но покрой был необыкновенно элегантным, а ткань, пожалуй, дороже, чем на наших выходных платьицах. На ногах были настоящие шелковые чулки и голубые атласные туфли на каблуках, с бантами. Мы такие и по праздникам не носили. Темные вьющиеся волосы были завиты и взбиты пушистым облаком. От нее пахло дорогими духами, на шее висел тяжелый золотой медальон на золотой цепочке, на груди красовалась гранатовая брошка, а на пальце сверкало кольцо с крупным рубином.

- Похожа на мать, - ворковала наша гувернантка мисс Игер, беседуя с няней принцессы. – Просто ее копия в детстве, вот я так ее и вижу. И внешность, и манеры, повадка… Жаль только, – добавила она. – что раз так, красавицей ей не быть… И мать не красавица. Но сейчас она прелестна, такое умное, живое лицо, такие пышные волосы, а какие глаза у этого ребенка! Самые печальные глаза, которые я когда-либо видела. Глядя на нее, гадаешь, что же эти широкие серо-голубые глаза видели, что принесло такую печаль на детское лицо...Принцесса действительно была очень милой и красивой девочкой с большими серо-голубыми глазами, в которых я не замечала никакой особой печали. Она казалась вполне счастливым резвым ребенком, который любит веселиться и играть. Элла свободно говорила по-французски, и это меня несколько уязвило. Я-то на этом языке изъяснялась пока с трудом, а Татьяна и вовсе могла связать лишь простейшие фразы. Я решила, что нужно поскорее выучиться. К тому же я совсем не знала немецкого, который был для Эллы родным языком. Однако я уступала кузине не во всем, английские книжки я читала не менее бегло, чем она, а уж русские просто глотала, тогда как Элле этот язык был недоступен.

Татьяна столь выдающимися успехами в науках похвастать не могла, но она поразила Эллу в другом, когда стала показывать ей ?модные платья?, которые самостоятельно шила для кукол. Голубые, сиреневые, розовые кусочки бархата, ситца и сатина превращались при помощи ее умелых ручек в настоящие шедевры, отделанные пуговицами, бусинами, кусочками кружева, меха, разноцветной тесьмой. Татьяна еще не умела кроить и понятия не имела о таких вещах как фасон или мерки, но она могла довольно точно скопировать любое виденное ею платье в кукольных размерах. Элла, рассмотрев гардероб наших кукол, совершенно серьезно заявила, что заказала бы такой портнихе несколько вещей для своих собственных.

Среди наших игрушек ее внимание привлекли также маленькие резные пяльцы и катушки разноцветных шелковых ниток для вышивания. Подарены они были мне, но пользовалась ими гораздо чаще Татьяна. Мы по очереди вышивали букетики цветов, ягод и прочие немудрящие рисунки. Работу Татьяны можно было с легкостью отличить от моей: у нее даже в том возрасте получалось гораздо искуснее. Начатая вышивка на пяльцах изображала горящую свечу в обрамлении еловых и остролистовых веток и красных цветов.

- Это что-то рождественское, - заметила Элла, удивленно сдвинув брови.- Да, мы решили, что вышьем на Рождество в подарок салфетки всем нашим родственникам, - пояснила Татьяна.- Но ведь до Рождества еще уйма времени! Мне кажется, я не доживу!- Да, но ведь и родственников у нас очень много, - возразила Татьяна. – А вышиваем мы пока медленно, хоть и по очереди.Обозрев наше имущество, Элла принялась рассказывать о своем доме в Дармштадте.- У меня есть собственный маленький домик и сад. Папочка распорядился его построить рядом со своим охотничьим замком. Там есть настоящая кухня и салон, а на фасаде мой вензель. В этот сад и домик запрещено входить взрослым, и вообще хоть кому-то, кого я туда сама не приглашу. Я обычно позволяю это только папочке, и мы все время там сидим… Я там часто прячусь от воспитателей к их великому огорчению и от медсестры, когда нужно принимать лекарство. Так смешно смотреть в оконце, как они нетерпеливо расхаживают взад и вперед у домика в ожидании, пока мы окончим свои игры и выйдем…

Заметив, что я не свожу восхищенного взгляда с ее рубинового кольца, Элла спросила:- Хочешь примерить?

И сняв рубин с пальца, она протянула его мне. По правде говоря, мне было даже страшно касаться такого великолепия. Рубин был темно-красный, как капелька крови, и загадочно блестел, обрамленный крошечными брильянтиками. К сожалению, у меня оказались на редкость худые пальцы, и с безымянного кольцо скатывалось. Я надела его на средний. Элла посмотрела и разочарованно вздохнула:- Нет, так оно совсем не играет!- Можно мне? - попросила и Татьяна.На ее еще по-детски пухлом безымянном пальце кольцо внезапно заиграло по-настоящему. Оно казалось даже прекраснее, чем на руке самой Эллы. Татьяна легко поводила рукой в воздухе, ловя солнечные искры. Кузина с нескрываемым восхищением наблюдала за ней.- Можешь взять поносить на весь день. А хочешь – насовсем возьми, - предложила вдруг Элла в порыве неслыханной щедрости.

Но Татьяна сняла кольцо и покачала головой.- Мы не можем принимать таких дорогих подарков.

У нас тогда вовсе не было никаких золотых вещей. Мама считала признаком дурного вкуса позволять маленьким девочкам носить дорогие украшения. Впрочем, на десятилетие мне был обещан золотой браслет, но до этого дня еще оставалось целых два года! Пока же на каждый день рождения, начиная с самого первого, нам дарили по одной крупной жемчужине и по одному бриллианту. Видели мы их только в день торжества, в красивых коробочках. Изредка мама давала нам ими полюбоваться, но хранила у себя. Говорила, что к шестнадцати годам у каждой из нас будет настоящее царское ожерелье.

Однако Элла настаивала на том, чтобы мы приняли от нее что-нибудь на память.

- Если не кольцо, тогда возьмите брошку, - уговаривала она. – Брошка тоже очень красивая, но совсем не дорогая, если вас это смущает. К тому же дома у меня есть почти такая же, подарок от мамы.Мы спросили у нашей мама, можно ли нам принять внезапный подарок кузины. Мама сначала нахмурилась, но потом все-таки позволила. Однако велела и нам подарить что-нибудь взамен из наших украшений. Ведь, хотя драгоценностей у нас не водилось, кое-какие безделушки все-таки имелись.

Бабушка, например, недавно подарила нам всем разноцветные ниточки сердоликовых бус: мне белые, Татьяне - зеленые, Мари – розовые, и Анастасии - желтые. Эти бусики были приложением к традиционным русским костюмам, в которых мы однажды фотографировались, и после нам разрешили их оставить. Правда, поделили мы их по-своему, мне достались розовые, а Татьяне белые. Но это были все же больше игрушки, нежели настоящие украшения.

Элле они, тем не менее, пришлись по вкусу. Она долго перебирала и примеряла их, и, наконец, остановила свой выбор на белых бусах Татьяны. Они, кажется, действительно ей понравились, во всяком случае, кузина носила их все те дни, почти не снимая…?

***?…Рассматривая наши игрушки, Элла обнаружила маленькую плетеную корзиночку зеленого цвета, в которую мы летом собирали землянику.- Какая прелесть! – воскликнула она, помахивая легкой, почти невесомой корзиночкой.- Это для ягод, - пояснила Татьяна. – Летом их бывает так много, что можно набрать всю доверху и еще останется.- О, как чудесно! Давайте собирать! - тут же предложила Элла.Мы переглянулись.- Сейчас уже осень, ягод нет, - сказала я. – Разве что рябина какая-нибудь.Элла задумалась, но ненадолго.- Что ж, тогда давайте собирать грибы! Или орехи.Татьяна вздохнула. Никаких грибов, разумеется, к середине ноября в наших лесах тоже не водилось, кроме каких-нибудь засохших сморчков, да и орехи оставались только гнилые…Положение становилось почти безвыходным, и внезапно Татьяну осенило:- А давайте собирать шишки? Ими можно раздувать самовар!Элле было, похоже, все равно – шишки так шишки. Ей главное было шагать по лесу под руку с Татьяной, помахивая корзиночкой и болтать. Ее шикарные голубые туфли очень скоро покрылись пятнами жирной глины и налипшей сосновой хвоей, но ее это ничуть не обеспокоило.- Я уже исполняю обязанности при дворе, - говорила принцесса важно. - На самом деле. Папочка говорит, мама этого всегда терпеть не могла, а теперь она и вовсе живет не с нами, так что все это приходится делать мне, - она не по-детски вздохнула. – Как-то я даже открывала выставку художников Дармштадта. Разрезала ленточку.Татьяна слушала и вежливо кивала, иногда задавая вопросы. Я шла за ними, испытывая странное стеснение в груди. Это была моя привилегия – ходить под руку с Татьяной. Конечно, Элла была гостьей, и ей полагалось всяческое внимание. И все же мне было до странности грустно, я вдруг впервые ощутила себя ненужной и лишней, что-то похожее на ревность закипало во мне. Мне внезапно пришло в голову, что принцесса Элла была в прошлый раз права, и они с нашей Татьяной и в самом деле очень похожи. У Татьяны те же темные, вьющиеся облаком волосы, те же огромные и печальные серо-голубые глаза, то же серьезное, недетское выражение на лице. Вот только Элла совсем не такая хорошенькая, отметила я про себя. И еще понадеялась, что кузина с отцом задержатся у нас не очень надолго. Потому что мне невыносимо будет видеть, как она вот так прогуливается под ручку с Татьяной, будто родная сестра или лучшая подруга… Элла словно услышала мои мысли.

- А помнишь, - спросила она у Татьяны. - Как ты на меня тогда разозлилась? Даже ударила.- Нет, не помню, - сказала Татьяна. - Но раз ударила, то, наверно, за дело.- Когда я хотела забрать у вас Марию. Но на самом деле я всегда хотела тебя. Я ведь все же просила папочку, чтобы они с мамой тебя удочерили, - сообщила кузина Татьяне. – Но они сказали, что у меня скоро будет свой собственный братик или сестренка… Только ничего не вышло, - она вздохнула. - У меня с тех пор один раз был братик, но папочка говорит, он не захотел жить здесь, с нами, сразу ушел на небо. Вот глупый мальчишка – разве здесь плохо?Татьяна не нашлась, что ответить на этот вопрос и в замешательстве посмотрела на меня. Но я тоже не знала, что сказать. Да, нас учили, что Небеса прекрасное место, и все должны стремиться туда попасть… И все же мне трудно было представить, что где-то может быть лучше, чем здесь, на Земле: в Петергофе, Царском Селе, Ливадии, здесь, в Скерневице… Где бы то ни было, но с моими родными!

- Говорят, после смерти мы станем ангелами, - добавила Элла. – Но я не знаю, верить ли, ведь… Я видела бабушку, после того как она умерла… - личико Эллы омрачилось – И перед смертью тоже… А когда она лежала в гробике, то мне сказали, что теперь она пойдет на небо к ангелам… - Элла помолчала и закончила печально: - Я подошла совсем близко, и все равно, я не видела никаких крыльев… Совсем никаких. Как же тогда она полетела на небо?Татьяна снова вопросительно взглянула на меня, и я совсем растерялась. Здесь, очевидно, нужен был кто-то из более старших и мудрых, папа или священник, чтобы разобраться в этих сложностях. И в самом деле, как люди поднимаются на Небеса, если после смерти у них не отрастает крыльев?

- На бабушкиных похоронах я сидела рядом со своим троюродным братом Дэвидом, английским принцем, - продолжала Элла, словно сразу позабыв о своем вопросе. - Милый маленький Дэвид вел себя так хорошо во время службы, а его тетя Мод поблагодарила меня потом за то, что я его поддерживала и взяла под свое покровительство… Хотя я ничего особого не делала, просто большую часть времени обнимала его за шею. Нам обоим было так жалко бабушку, хотя я была ее любимой правнучкой. Она меня звала своей драгоценностью, my precious. Когда у нее был юбилей – восемьдесят лет, она меня первую хотела видеть, чтобы я ее поздравила. Я кричала ей с балкона, когда онатолько подъезжала… И вручила ей букет цветов, которые сама собирала… Ты научишь меня вышивать? – внезапно спросила она у Татьяны. – Мне очень хотелось бы научиться. Это ведь не может быть скучнее, чем играть на фортепьяно.- Что ты, это гораздо интереснее, - уверила ее Татьяна.- Я решила, что тоже хочу вышить на Рождество подарок папочке, - пояснила принцесса. – Но только ему одному. Это, по-моему, будет гораздо лучше, чем просто рисунок или стихи наизусть…- А своей маме разве не хочешь? – необдуманно спросила я и тут же пожалела об этом вопросе.

Элла помрачнела, ее лицо словно бы померкло.- Маме я ничего не хочу вышивать! – сказала она резко. - Не люблю ее, не хочу опять к ней ехать. Не хочу жить снова полгода в этом противном Кобурге! Я даже не хотела с ней встречаться, когда она навещала меня у папы в Дармштадте, а когда нужно было к ней все же ехать, я спряталась под диван, и так плакала, так плакала! Я была в отчаянии, так надеялась, что папочка все-таки позволит мне остаться. Он еле уговорил меня поехать, он тоже плакал, и я согласилась только потому, что люблю его и не хочу, чтобы он огорчался, а не потому, что мне было не противно к ней ехать!Мы подавленно молчали. Ни я, ни Татьяна не представляли жизни без нашей дорогой мама. Как можно не любить мамочку, не хотеть жить с ней, это не укладывалось в наших головах.

- Да, потому что это все из-за нее! – добавила Элла со слезами в голосе. – Это из-за нее нам приходится жить отдельно, это она придумала развестись! Мама считает, что папа злой. Она рассказывает про него гадости. И она обманывает. Я сама слышала, как она говорила тете Марии, будто папа плохо обращается со слугами. ?Ни один слуга не в безопасности в его присутствии, будь то мальчик с конюшни, или мальчик с кухни? - вот ее собственные слова. Это такая ложь – папочка никогда не бил слуг, - добавила она с искренним негодованием. - Он всегда такой ласковый и приветливый, особенно с молодыми. И он все-все понимает! Папочка говорил, что меня он понимал еще до того, как я научилась говорить. Когда мне исполнилось шесть месяцев, и меня должны были переселить в новую комнату, папочка консультировался со мной по поводу цветовых предпочтений. Он утверждает, что я издавала такой особенный счастливый короткий визг, когда он показывал мне особый оттенок сиреневого материала, в каком он и декорировал мою комнату… Но ведь и в самом деле, этот цвет мой самый любимый!Вот как он меня понимает! Мама - это совсем не то. Она со мной совсем не играет, в то, во что мне хочется, только читает по-французски, или рисует, или играет на фортепьяно, или берет меня на прогулки верхом или на лодке, но это своем не то, чем мне хочется заниматься! Хоть она и подлизывается, когда меня навещает, и дарит подарки, но не нужны мне ее подарки! Папа мне купит все, что я ни попрошу, но лучше бы он мне вообще ничего никогда не дарил, лишь бы от него никогда не уезжать!Мы с Татьяной молча слушали все это, не представляя, что сказать. Развод для нас это было нечто невообразимое, словно не имеющее смысла. Представить, что родители могут перестать быть родителями, это не укладывалась в наших головах. Как несчастна должна была быть Элла! Я дала себе слово быть с ней помягче и не злиться, что она играет с Татьяной. Ведь, в самом деле, как же ей не быть одинокой: любимая бабушка умерла, собственных братьев и сестер нет, да еще и с родителями такое!- Я думаю, мама тебе все же любит, - произнесла я не совсем уверенно, понимая, что надо хоть что-то сказать.Но Элла покачала головой.

- Папочка тоже так сказал… Он заверял меня тогда, что мама любит меня так же, как он сам. Но, я думаю, что это неправда. Мама говорит, что любит меня, а он действительно любит меня. Вот правда! И он не нашелся, что мне на это ответить…?***

?…Мы спускались извилистой тропинкой по пологому склону, покрытому крупными валунами и поросшему соснами. Шишек здесь было сколько угодно, и корзиночка давно была наполнена. Наконец мы вышли на открытое место, на берег небольшого лесного озерка.Сосны росли здесь совсем редко. Берег в этом месте был обрывистым, но не высоким, прямо под ним тянулась узкая полоска песка, и плескалась тихая вода озера. Корни сосен, растущих на обрыве, свешивались к воде, похожие на извивающихся змей. Озеро в свете закатного солнца казалось необыкновенно прекрасным – золотисто-оранжевым и безупречно гладким. Само солнце сияло уже прямо над верхушками деревьев на противоположной стороне, почти касаясь их.

Элла подошла к самому краю утеса и, взявшись рукой за ствол ближайшей сосны, подалась вперед, нависая над водой, подставляя лицо мягкому свежему ветерку.- Как хорошо! – произнесла она, вдыхая полной грудью. – Нет, не верю, что на Небесах может быть лучше, чем здесь.И хотя я понимала, что грешно, неправильно так говорить, но возразить не могла. Мы, словно зачарованные, застыли на обрыве рядом с кузиной, любуясь заходящим солнцем, которое уже не слепило глаза, и можно было отчетливо наблюдать, как оно медленно опускается за горизонт, сначала краем чуть коснувшись деревьев, а потом скрываясь за ними все больше…- Я вижу, как движется солнце! – воскликнула Элла в неподдельном восторге.- На самом деле солнце не движется с места, это Земля летит вокруг него, - поучительно сказала я, не сумев удержаться, чтобы не блеснуть своими познаниями.Но Эллу это ничуть не смутило.- Значит, это Земля летит, - согласилась она. – И мы летим вместе с ней! Я просто чувствую, как я лечу!Татьяна, пристально смотревшая на солнце, вдруг тоже схватилась рукой за сосну.- У меня кружится голова, - пробормотала она.Да и я, признаться, наблюдая за солнечным диском, вдруг ощутила вполне явственно, что Земля вращается и почти уходит из-под ног.

Элла прерывисто вздохнула:- Ах, мне кажется, я уже никогда не увижу этого снова! – воскликнула она.- Почему? - удивилась Татьяна. – Ведь всегда будет другой закат.

- Да, но только я его уже не увижу, - ответила принцесса до странности спокойно и уверенно?.***?…Ближе к ночи мы с Татьяной укладывались спать в нашей комнатке вдвоем, и всю мою ревность как рукой сняло. Мы по-прежнему были вместе и могли болтать о вещах, доступных только нам двоим. В том числе говорили мы и об Элле.- Я знаю, на кого она похожа, - сказала Татьяна задумчиво. – Она – Сара Кру! Маленькая принцесса! Помнишь, ты мне читала?..…Я рано научилась читать, мне это оказалось совсем легко. Читала много и постоянно пересказывала прочитанное сестрам. Татьяна читала меньше и не так охотно, потому читать научилась гораздо позже меня,

- Да и зачем ей это нужно? – шутил, бывало, отец. - Ольга всегда прочтет ей!

На самом деле так оно и было. Мы так и устраивались всегда в паре – я с книжкой, Татьяна с шитьем, или вышивкой, или охапкой цветов, которую мы вместе собирали, а она весьма искусно составляла букеты. Мария и Анастасия тоже нередко пристраивались к нам послушать, но терпения у них хватало ненадолго – особенно у Анастасии, они убегали играть и бегать, и кататься на велосипедах, а мы продолжали сидеть вдвоем. Я и Татьяна. Я не всегда читала вслух, часто мы просто сидели молча рядом: я за книгой, она за рукоделием.- Тебе не скучно? – спрашивала я заботливо. -Нет.

Меня это всегда удивляло. Как можно сидеть так долго на одном месте и ковырять иголкой? И не играть, и не читать.