5. Сумерки (1/2)
Ольга все же вернулась в тот вечер, хотя и утверждала, что пока в доме у Татьяны ?гостит? Скролан, она там постарается не появляться. Вместе с ней пришел и Игнасио. Возможно, в его обществе Ольга чувствовала себя уверенней и спокойней. Вопрос, как сам Игнасио ощущает себя в столь тесной близости к демону остался пока невыясненным.Впрочем, от непосредственного общества Скролана обитатели дома были пока избавлены – Маттиас после допроса погрузил его в своего рода анабиоз. Они с Татьяной вернулись к остальным довольно поздно, и ни о чем не рассказывали. Да никто ни о чем и не спрашивал. После всех тревог и событий минувшего дня все члены семьи были солидарны в желании его остаток провести спокойно.
Вечером по русскому обычаю ?сумерничали?, то есть не зажигали свет до полной темноты. Впрочем, это было и не нужно – вечер стоял словно июньский, совершенно светлый и прозрачный.Николс пытался обучить Даниэля приемам европейского (вернее, английского) чаепития.- Сахар, непременно кусковый, берут щипцами, но не кладут сразу в чашку...- разъяснял он. - Из сахарницы сахар должен быть помещен в блюдце, из блюдца - в чайную ложечку и уже этой ложечкой должен быть помещен в чашку. Ложку, размешав сахар, следует вынуть из чашки и положить на блюдце. Перед тем как начать пить, чашку снова поворачивают - так, чтобы ручка оказалась справа…Даниэль тяжело вздохнул.- Так же чай остынет, - взмолился он. – Пока туда-сюда вертеть.- Это совсем несложно. И можно научиться делать это быстро. Вот так.Даниэль внимательно наблюдал за его движениями.- Можно еще раз? Помедленнее? Хотя я, скорее всего, привыкнупить чай без сахара, чем такие сложности.- Никаких сложностей, - говорил Николс терпеливо. - Чашка на блюдце должна быть поставлена таким образом, чтобы ручка чашки смотрела на четыре часа, на четыре часа должна указывать и помещенная в чашку чайная ложечка. Перед тем как класть сахар, чашку следует повернуть на сто восемьдесят градусов - так, чтобы ручка оказалась слева. Ах да, поднимая чашку с блюдца, нужно следить, чтобы расстояние между двумя составляющими чайной пары не превышало тридцать сантиметров.
- Спасибо, что напомнили, - снова вздохнул Даниэль. - Только вот ни линейки, ни транспортира я с собой не захватил.- И еще, - добавил Николс, бросив выразительный взгляд на Анастасию, - к чаю подают что-нибудь легкое... Сэндвичи с огурцом, например.- Вот поэтому я и пью сок, а не чай, - шепотом сообщила Даниэлю Лесли.- А я чай пью по-русски, - вредным голосом добавила Анастасия. – С блюдечка, с лимоном, с халвой и с баранками.
- Это не по-русски, а по-купечески уже, - покачала головой Мария. – Нет, я уже привыкла по-английски – с молоком.- Это же, по-моему, страшная гадость, - скривился Даниэль.- Но все же лучше, чем с лимоном, - возразил Николс. - Вот это уж действительно выше моего понимания. - Только русские могли до такого додуматься.- Ну, и кто после этого шовинист, - проворчал Даниэль.- А я слышала, - заметила Анастасия. - Что вашей королеве тоже однажды пришлось пить чай с лимоном.- Да, я тоже про это слышала! – поддержала Лесли. – Или читала. Когда она принимала у себя Гагарина. Ой, ей, кажется, даже пришлось съесть этот лимон, потому что он свой съел.- Вот это я понимаю, ?вежливость королей?! – воскликнул Даниэль. – А вам слабо, капитан?- Так, хватит, - решительно пресекла зарождающийся опыт Мария. – Даниэль, пей свой чай, как хочешь, - Джеймс, я тебе запрещаю на это отвечать... - она встала и отобрала у него чашку. – И дай я тебе налью другой чай, этот, во-первых, действительно, остыл, а во-вторых, ты в него столько сахару положил, пока демонстрировал, что тебе плохо станет.- Но вообще это, конечно, очень познавательно, - быстро добавил Даниэль, видя, как несколько омрачилось лицо Николса. – Я бы с радостью еще чему-нибудь научился. Чего раньше не умел.- Если хочешь, завтра могу поучить тебя ездить верхом, - предложил Николс.- Ой... я как-то... даже не знаю.- Ты не любишь лошадей? - изумилась Лесли – А говорил, что любишь животных.- Люблю... но не таких... крупногабаритных. У нас была собака... У дедушки кот. И папа часто приносил из ветлечебницы разных... кроликов и черепашек. Кстати, у нас в классе была лошадь. То есть не в классе, а собственность класса. Но я как-то с ней не особо общался. А уж ездить на них – бррр!- Боишься? – в упор спросил Николс.- Боюсь, - согласился Даниэль. – Это же жутко, когда под тобой огромный зверь, который прыгает под твоей задницей... Нет уж, я лучше летать поучусь. Тоже извращение, но все ж не такое.- Темный ты человек, - отмахнулся Николс. – И упрямый.- А тебя-то самого на слабо не возьмешь, – заметила Лесли Даниэлю.- Нет, я же не такой ду... хм. То есть излишнее честолюбие мне чуждо.
***Сумерки, наконец, сгустились окончательно и на террасу внесли лампу.Татьяна, подойдя к пианино, опустила пальцы на клавиши и начала наигрывать что-то негромкое и задумчивое. Хотя пианино этот предмет можно было назвать весьма условно. По желанию играющего он мог преобразовываться в маленький орган или кабинетный рояль, или клавесин, или челесту, или странный старинный музыкальный инструмент с нежным звуком, называемый клавикорды – что-то вроде арфы, но в форме пианино и с клавишами. Просто пианино было самым компактным и удачно вписывалось в интерьер террасы: высокое, старинное, зеркально-черное, с подсвечниками, вделанными по обе стороны пюпитра.
Лесли подумала, что уже сто лет не видела Татьяну за инструментом. Раньше она играла почти каждый вечер. Кроме тех вечеров, когда Генри задерживался допоздна по делам службы. Тогда Татьяна не играла и не пела, только слушала, как играют и поют другие. В такие вечера, когда все уходили в дом, Татьяна оставалась сидеть у перил крыльца – ждала Генри.
Лесли с удовольствием сидела бы вместе ней, но ее прогоняли спать. Она уходила и знала, что Гарри, когда вернется, все равно непременно подойдет к ее комнате и приоткроет дверь. Он никогда не входил, просто смотрел, как она спит. Луч света, падающий из-за приоткрытой двери на ее лицо, иногда будил ее, иногда она просто чувствовала его сквозь сон, иногда она вовсе не спала, но все равно не открывала глаз... И все-таки каждый раз она словно видела его, как он на нее смотрит. Что могло случиться с ней здесь, в самом заповедном уголке Зарассветья, в доме, хранимом Татьяной? И все равно, он каждый раз, возвращаясь среди ночи, проверял, как она спит....Татьяна закончила бесцельно перебирать клавиши и заиграла ровную, строгую мелодию, при звуках которой Ольга поднялась с места. Именно она обычно исполняла этот великолепный гимн ?О, приди, приди, Иммануил!? под аккомпанемент Татьяны. Из всех сестер у Ольги был самый красивый голос, звучный, словно исполненный света. Простая, но величественная мелодия гимна лилась с удивительной силой и торжественностью. Остальные подпевали вполголоса. Кроме Маттиаса – он был здесь впервые и, наверно, чувствовал себя не достаточно уверенно. И Лесли, которая вообще стеснялась петь. Вслух.
Этой песней еще раз утверждалось то, что они не переставали доказывать каждый день. Не себе – но тем, кто смел сомневаться. Самая чистая и высокая молитва, исходящая из самых глубин души:
От сатанинских козней нас избавь,Спаси от бездны, что разверзнул Ад.
Сквозь смертный мрак гнетущих ночных туч
Сверкнет пусть, прогоняя тени, светлый луч.
На верный путь, ведущий ввысь, наставь,А тропы скорби скрой от наших глаз...Ольга пела не в полную силу, так, чтобы ее пение звучало в лад с голосами остальных. Но в конце ее голос вырвался из общего хора и рванулся к самому небу, пронзая сумерки в финальном ?Возрадуйтесь!?, словно напоминая Лесли: нужно радоваться даже тогда, когда кажется – нечему. Тому, что ты есть. Тому, что ты можешь дарить радость другим, даже когда сам ее лишен. Она занималась этим всю жизнь... И на Земле, и на Небе. И не перестанет, что бы ни случилось...Когда этот гимн окончился, Татьяна заиграла следующий. Самый любимый гимн ее, и Лесли, и Гарри - ?Знамение Гавриила?. Не такой торжественный и великолепный, как предыдущий, но чарующе прекрасный и необыкновенно светлый. Каждый раз при его звуках у Лесли замирало сердце. Каждый раз, как впервые. ?Спустился ангел Гавриил с небес, в его глазах огонь, на крыльях снег...?, - тихо шептала Лесли про себя. Вслух петь она по-прежнему не решалась. Она уже и не думала, что когда-нибудь услышит его еще раз в исполнении Татьяны. Голос у той был не такой красивый и звучный, как у старшей сестры, но очень особенный, глубокий и нежный. Лесли не сводила с нее глаз, пока она пела, и продолжала повторять про себя слова гимна, от которого на душе становилось уютно и спокойно. В этот момент ей ничего не стоило представить себе, что Гарри сейчас здесь, стоит, как обычно, справа от нее и тоже смотрит на Татьяну. Стоит только чуть повернуть голову и можно будет его увидеть. Она понимала, что это всего лишь иллюзия, но ей стало так хорошо, и хотелось, чтобы музыка не кончалась никогда. Она так отчетливо помнила голос Гарри, такой, каким он пел вместе со всеми, что будто слышала его и сейчас. На секунду она встретилась глазами с Татьяной, и та улыбнулась ей взглядом…
***Даниэль в очередной раз засобирался ?домой?, а Мария в очередной раз настаивала, чтобы он остался ночевать у них. Лесли не настаивала – ей было неловко. Она только радовалась, что у Марии хватало на это такта. На самом деле причина вовсе не в том, убеждала она себя, что ей хочется, чтобы Даниэль остался. Просто... ей становилось неуютно при мысли о том, как он пойдет прочь в сумерках от их дома через поле один. Нельзя человеку быть одному.
За те несколько часов, которые Даниэль провел у них в гостях, он успел стать почти своим, как и Начо. Хотя Начо был женихом Ольги, а Даниэль был просто ее, Лесли, приятель. Однако даже Татьяна относилась к его присутствию в доме, как к чему-то само собой разумеющемуся, а значит, все было в порядке. Да и сам Даниэль вел себя с Татьяной совсем по-приятельски. Это несколько удивляло Лесли. Даже она сама в первые дни робела ее, а Даниэль держался, будто они сто лет знакомы! Вот и сейчас он подошел к пианино и нажал на несколько клавиш с краю клавиатуры.- Ты умеешь играть? – спросила Татьяна.- Не... На гитаре немного умею. А фортепьяно для меня слишком страшный зверь.- Все совсем не так страшно, как тебе кажется, - усмехнулась Татьяна. – Я могу позаниматься с тобой... как-нибудь после.- Лучше уж я с ним позанимаюсь, - сказала Мария немного ревниво. – Я, конечно, не такая в этом искусница, как вы с Ольгой... Но все же. Научу его основам, а ты позже усовершенствуешь.
- Ну, кое-что я все же могу, - сказал Даниэль и двумя пальцами наиграл мелодию из ?Кармен?.- ?Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор?...- Неплохо, - заметила Татьяна.- Или вот еще. ?У любви, как у пташки крылья?... Эту я могу наиграть полностью и целой рукой. Но та, первая, мне больше нравится. Или вот...Он начал неуверенно наигрывать, и Лесли моментально захотелось его убить, потому что хоть и с паузами, но это была совершенно узнаваемая ария ?...И сияли звезды?.- ?Мой час настал, и должен я погибнуть, хоть никогда?... – пропел Даниэль вполголоса, но заметив на себе выразительный взгляд Лесли, сбился и убрал пальцы с клавиш.
Однако Татьяна подхватила мелодию и закончила:- ?...хоть никогда я так не жаждал жизни?. Совсем неплохо, - улыбнулась она Даниэлю. – Слух у тебя есть.- У меня вот был друг, Мигель, - смущенно сказал Даниэль, словно пытаясь перевести разговор на другую тему. – Ему родители даже расщедрились на органолу, это такой маленький переносной синтезатор... И у него здорово получалось... И современное играть, и классику, хотя он никогда не учился особо. Наверно, талант. Но перед... Незадолго до... в общем, в последние недели того года он принял другое решение, стать не музыкантом, а священником. Но я так и не знаю, чем оно все кончилось.- А чем ты вообще занимался на Земле? – быстро спросила Лесли, стараясь поддержать разговор на нейтральную тему. - Я имею в виду, кроме школы, домашних дел, собаки, родственников... и двух девочек, про которых ты говорил? Какие у тебя были увлечения, желания?.. Какое-то, может, самое главное увлечение? Ты стремился кем-то стать?Даниэль довольно долго размышлял.- Да, пожалуй, нет, - сказал он, наконец. – У меня увлечений было много, но... Мой дед был живописцем, отец – ветеринаром. А я и живопись любил, и со зверюшками повозиться, с собаками особенно... Но серьезно влечения к этому не ощущал. Любимых предметов у меня в школе тоже не было... кроме физкультуры. В футбол я очень любил играть, и бегать, и сейчас люблю... Но стать профессиональным спортсменом я тоже не помышлял. Гм... Любил музыку, и даже думал, не научиться ли играть на гитаре. Мы с друзьями подумывали как-то собрать рок-группу, но так и не надумали. В школьном театре я играл с удовольствием, но легко бы и без этого обошелся... Не знаю! – Даниэль обреченно махнул рукой. – Видимо, я такой лоботряс, что не нашел для себя истинного призвания...- Да какие твои годы, - улыбнулась Мария. - Найдешь еще.- Самое время, - вздохнул Даниэль. – Вот Мигель, про которого я рассказывал… Так он все время чего-то хотел... причем очень сильно. Сначала занимался компьютерами. Даже с отцом из-за этого поругался, тот хотел, чтобы Мигель унаследовал семейный бизнес – швейную мастерскую. Потом он увлекся музыкой, так же сильно. Потом пытался уговорить родителей разрешить ему учиться в семинарии. Я это к чему рассказываю все? Ну да, он часто менял цель ?кем стать?. Но он очень глубоко вникал в это, с головой. Полностью отдавался. Искал себя, понимаете. А я так... баклуши бил. Это ты верно сказала, Лесли: школа, уборка, сестра, собака... ну, и две девочки.- И все? Совсем все?Даниэль надолго замолчал, яростно кусая губы.- Было одно, - сказал он, словно черезсилу, голос его внезапно стал хрипловатым. - Только я не знаю, как объяснить... Ты назовешь меня пафосным вруном, если я скажу...
- Не назову.- Это знаешь, было что-то вроде... Как тот перепончатокрылый сказал... Было бы где ?мечом помахать?... в переносном смысле. Но и в прямом иногда тоже. Нравилось мне разыгрывать из себя рыцаря, влезать во все... За всех заступаться. Вот этим я собственно и занимался. Почти все время. Вместо того, чтобы учиться, или искать свое место в жизни, или...- А по-моему, это тоже можно назвать ?найти себя? – помогать другим, - заметила Мария.- А по-моему, это называется постоянно влипать в неприятности, - вздохнул Даниэль.- Гм. Жизнью, надеюсь, рисковать не приходилось?- Как сказать... вроде нет, но из школы меня пару раз чуть не исключили, - кажется, он был уже не рад, что затронул эту тему. - А теперь, может быть, вы что-нибудь сыграете? - попросил он Марию, боком отодвигаясь от пианино.***Мария не была такой уж большой искусницей по части фортепьяно, но отнекиваться не стала, и они с Татьяной в четыре руки сыграли ?Жаворонка?, еще одну любимую их песню, от которой Лесли и раньше всегда хотелось плакать. Непонятно, почему, ведь там не говорилось ничего печального. Может просто потому, что в ней было столько света, и когда слушаешь такую музыку, кажется, что этот свет вечен, и ничего не проходит бесследно, ничего не бывает напрасно, ничего не исчезает… И веришь, что даже через много-много лет после твоего ухода кто-то на Земле о тебе вспомнит...