Братство волка (1/1)

#2 Неловкость Книги сочиняют про героев, а не про тех, кто о них пишет. Месье Фронзак ? герой. Он, может, еще не знает об этом, но он ? королевский рыцарь, а это уже задел на какую-нибудь эпическую историю со сложными рифмами и, если выйдет сносно, гекзаметром, Тома достаточно читал Вергилия и Феокрита, чтобы попытать удачу. Месье Мани ? тоже герой. О таких здесь, в Европе, не говорят красиво и поэтично, таких здесь презирают. В Тома этого еще нет, Тома ? сплошь романтические фантазии и неуемная жажда пережить нечто невероятное. Месье Фронзак и месье Мани ? невероятны достаточно, чтобы он начал забывать слова. Про таких, как Тома, говорят ? у него голова в облаках. Он пишет легкомысленные нелепицы, чтобы повеселить застолье, пока в округе кто-то сеет смерть, а месье Фронзак бесстрашно препарирует крестьянские тела. Следовать за ним ? честь, Тома силен желудком, чтобы не вздрагивать, заглядывая ему через плечо, но это место, за плечом, уже занято, и потому он всё чаще остается в поместье, подпирает колонны, мнет листы, задумчиво отдрейфовывает в затуманенный, как и его взгляд, горизонт. У каждого героя должен быть бард. Он ставит кляксу в конце длинной строфы, когда спины касается ладонь, скользит, медленно и ласково, меж лопаток, вкруг шеи и застывает, небрежно свесившись. ? Что вы делаете? ? Пишу стихи. О вас. #3 Охотник После битвы под Труа-Ривьер ему оставалось только сдаться или бежать, как бежали американцы. Пленных брали немного, чтобы не тратить ресурсы, и были к ним милостивы, но он не мыслил себя в плену, связанным, даже если и не буквально, по рукам и ногам, и, пока британцы шумно продвигались к Монреалю, он вместе с неожиданным провожатым тихо, как умел, пробирался лесами атикамеков, прочь от берегов Святого Лоуренса ? Каниатарованенне, называл ее индеец Мани, певуче, как начало молитвы на незнакомом языке. Грегуар знал могавский, но Мани, естественно, знал его лучше, хотя и не ставил это ему в укор, не старался выказать свое безусловное превосходство.

Они двигались по землям, разорванным озерами, в то время как страну разрывало и захлестывало близившейся войной за нечто большее, чем просто притязания на территории. Толстые лососи и форель, переливающаяся золотом и перламутром под стеклом стоячих вод, ? недостатка в пище у них не было, а когда пресное мясо набивало оскомину, Мани отправлялся на охоту. Она походила в его исполнении на диалог, глубокий и вдумчивый, на духовный обмен, вид экзотического искусства. Мани никогда не убивал больше, чем они могли съесть, учил, как правильно накладывать стрелу и как вернее целиться в юркого лемминга, как, забирая плоть, указывать душе путь дальше, чтобы она могла со временем вернуться в мир живых. Что-то Грегуар умел сам: строить запруды, в которых наутро беспокойно скользили чешуйчатые тела, взрезая спинами поверхность; он рисовал их ? сточенным карандашом на последних страницах дневника, а затем выпускал, оставляя нескольких в пищу. ?Они благодарны тебе?, ? негромко говорил Мани, словно в действительности передавая слова безмолвных губастых ртов. Грегуар никогда не смеялся над его верой, в ней смысла было больше, чем в чаянии людей услышать ответ, почему господь ниспосылает на них чуму, голод или сердечные метания, которых бог не слышал. Но Мани по ту сторону костра ? слышал, как охотник слышит зверя, ступающего по хвое. #5 Тоска AU, в которой нет Зверя, а Франсуа лишился руки на войне Спокойная жизнь в достатке и удовольствии угнетает его. Он томится душой и телом по тем дням, когда мог лишиться обоих в единую секунду, пасть среди прочих, смешаться с береговым илом, с натекшей кровью. Он носит кровавый рубин в изящном перстне и тщательно счищает грязь с подошв, вернувшись после охоты, и сердце его еще колотится в такт лошадиному, в ритм галопа, а на щеке еще горит, затухая, касание стегнувшей в погоне ветки. Охота ? односторонняя забава, напоминает занятие любовью с самим собой. Животные ? не люди, но волки плодятся бессчетно, заполоняя страну, как британская зараза, и азарт преследования, пусть короткого, редко длиннее получаса, будит в нем того человека, которым он был когда-то и не стал в конце концов. Как всплеск от брошенного в пруд камня. Он научился стрелять с левой руки, но плоские голыши всё еще тонут, едва коснувшись воды. Сестра добра к нему, ? он огрызается, ему не нужна замаскированная жалость. В неприятии и отвращении есть искренность, и он упивается ими. Молча смотрит на обвисший рукав и набрасывает на плечи яркие камзолы, ? его вкус называют эксцентричным и вызывающим; он колко режет в ответ остроумными репликами, и его называют заносчивым выскочкой. Не уродом. Не калекой. Мать тянет сухую ладонь к его щеке, но он отшатывается. Материнская любовь балует, делает слабым; он не слаб, он независим, не от них уж точно. Он справится и один. Быть одиночкой не зазорно, не постыдно. Иногда он берет пару борзых и выезжает в лес сам. ? Могу я составить вам компанию? Он пожимает плечом, бесцветно глядя на шевалье. ? Я вас просил о ней? Конь пританцовывает, чувствуя его нетерпение, и трогается с места тот час же, как пятки сапог поддают его по бокам. ? Нет, но я хотел увидеть, как вы стреляете. Шевалье щурится, прикрыв лицо от встающего солнца, когда оборачивается из седла, на мгновение захлестнутый тем, как легко вдруг нарушается равновесие его обкорнанного тела. ? В вас? #7 Безделье (Police!AU) Участок, стабильно, как скромная рабочая лошадка, тянувший старые висяки к, предположительно, их не скорому, но логическому завершению, враз обратился разворошенным осиным гнездом. Очень злым. И очень осиным. В Венсенском лесу кто-то начал вырезать утренних бегунов. ? Странно, что вы еще не закрылись от безделья. Три трупа, ? вы их коллекционировать собирались? ?Ждали, когда они сами придут??, ?белки скорее опросят потенциальных свидетелей, чем вы соберетесь на место? и ?да у Жеводанского графства было больше шансов поймать кого-то, чем у вас?, ? де Моранжья, владелец парковой земли, на которого, едва незадачливый велосипедист сообщил о находке, и повесили первые обвинения, чтобы было с чего начать, рвал и метал который день подряд. Начальник не горел происходящим так, как горел Моранжья ? и, собственно, их жопы, потому что дело уже пошло наверх. Перерывы на ланч и обед стали перерывом на подышать, домой все возвращались к полуночи и уже не спали, а просто ждали утра. Четвертый труп с аналогичными ножевыми всплыл в озере у буддистского центра; с буддистами отправили беседовать Мани, ? пятьдесят процентов кофеина и пятьдесят процентов стресса, которыми стал Фронзак, на диалог не настраивали, он и так пытался отвадить шибко настойчивых журналистов. ? А вы не думали, что Моранжья так бесится, потому что он и есть убийца? ? Тома и половина редакции L’Opinion в участке прописались еще на заре веков, все смирились. ? Говорят, он убил свою сестру. Глянув на дверь, Фронзак быстро выловил из ящика холодный сэндвич с ветчиной и принялся напряженно жевать. ? Сестру? Я с ней лично вчера беседовал. На предмет, так сказать. Глаза у Тома сделались огромные и дурные, Фронзак отпил жидковатого кофе. ? Другую сестру. Пятое тело они нашли, прочесывая лес с собаками. Парк официально закрыли, но в него все равно лезли, как ненормальные, парочки, и приверженцы здорового образа жизни, и даже старушки с мастиффами по кличке Круассан, ? Фронзак лично вывел под руки такую мадам. Разослали патрули. Инфракрасных камер не хватало, но их развесили по дюжине удаленных тропинок. Мани предложил взять лошадей и отправиться в ночь; телефон на беззвучном захлебывался смсками от Тома. Часов в шесть утра, после полуторасуточного дежурства они услышали выстрел на востоке. Де Моранжья в нелепом костюме для, очевидно, пробежек, сидел, привалившись к стволу, с окровавленным рукавом, бледный, как простыня. Револьвер ? из старинных, такие по наследству передаются или сразу в музеи, ? если и лить пули, то только на заказ у мастеров, ? валялся тут же, чуть поодаль ? нож, еще дальше ? румынистого вида парень с очень чисто поставленной дыркой во лбу. Отпечатки на трупах совпали.

? С румыном?? Вы точно проверили? ? Тома, казалось, был разочарован. ? Дважды. Даже выкопали ту первую бедолагу. Ох и присели нам на мозг ее родственнички, скажу я тебе...

Район возле Рекса ? не самый благополучный, особенно под вечер, и он, подумав, взял не такси, а собственную машину, чтобы затеряться. Дверь открыли не сразу. Моранжья смерил его критическим взглядом, ища, к чему прицепиться. Правая рука у него была туго замотана, и он дернул плечом, отводя ее за спину, когда понял, что его разглядывают. ? Чему обязан? ? Безделью, не иначе. Вас могли убить, а теперь у вас за спиной тяжбы по ношению оружия, превышению самообороны и препятствию полицейскому расследованию. ? И все выиграны, ? он фыркнул. ? Вы меня корить пришли? Не нуждаюсь.

? Я пришел вас проведать. Моранжья постучал пальцем по двери, не слишком любезно закатил глаза и отступил, наконец, в сторону.*Рекс (Grand Rex) ? огромный кинотеатр во втором округе Парижа, где, поговаривают, процветает всякая незаконная деятельность #9 Граница Тома д’Апше был полон энтузиазма с первой минуты ? секунды ? их знакомства. В каждом жесте его, слове, действии крылся неприкрытый ничем, чистейший восторг, и Фронзак вспоминал, как сам был когда-то таким же ? или кем-то очень похожим, молодым и пылким, еще не знающим, что ему уготовано место среди служителей самой короны. У Тома голос, которым только бы и делать, что лить сладкие речи в уши юных девиц да читать поэмы с балконов, но глаза у него разгораются по-настоящему не от парижских сплетен, а от риска, на какой осмелятся единицы, половина ? лишь по личному приказу Луи, не по собственному желанию. Он боится, но не выказывает страха, и храбро отшучивается, и не отворачивается от обезображенных тел, не пятится от громадных следов в снегу. Он принадлежит миру до сей поры спокойному, ему бы перебраться в старое тетушкино шато подальше отсюда и забыть об увиденном, переждать, но он остается, безудержно рвется на ту, темную, дождливую, запятнанную кровью сторону, с которой, может статься, ему не вернуться, и с каждым его шагом вперед вокруг становится чуть светлее. #10 Заплатка ? Зачем ты носишь его?

? Глупый вопрос. ? Это вредно для кровообращения, разве ты не знаешь? ? Люди больше сочувствуют руке потерянной, а не обезображенной. ? Так тебе нужно людское сочувствие? Вот уж не подумал бы. ? Мне не нужно сочувствие. Ни их, ни твое, ничье. ? Тогда почему ты не отнимешь ее насовсем? В Париже хватает хирургов. Даже я, скажем, мог бы... ? Ты мог бы замолчать и удалиться. Je vous remercie. Зажав один шнурок в зубах, другой ? в свободных пальцах, Жан-Франсуа ритмичными рывками затягивает корсет, будто штопая толстыми нитками огромную, в рост человека, сухую рану. На лице его ? скучающее выражение, но брови болезненно сведены, а губы ? в красных полосах от бечевки. ? ...ты мог бы носить перчатки, сшить одну длиннее другой, на заказ. ? Это издевка или тонкое столичное остроумие? Как бы это выглядело со стороны, мое счастливое обретение второй руки? ? А, так тебе всё же важно, как ты выглядишь со стороны? Мнение местных о тебе и так оставляет желать лучшего, пусть бы ты хоть три руки отрастил и зубы, как у Moschus moschiferus. ? Оставляет желать лучшего ваш посредственный юмор, шевалье. Он дергает последний раз и выпускает долгий раздосадованный выдох, когда на перекрестье, мешая затянуть узел, ложится ладонь. Шнурки скользят из рук, сквозь петли, обратно, распускаясь, разъединяя половинки уродливой оболочки. Пальцы гладят узловатые шрамы, и Жан-Франсуа, мучительно склонив голову, прослеживает каждое их движение, такое неправильное, такое щемяще-ненужно-нежное.*Je vous remercie ? (фр.) благодарю*Moschus moschiferus ? кабарга, ?саблезубый олень?