Боги Египта (1/2)
1. Доля//Medicine!AU// – Я верну себе свой глаз.
Бек едва слышно вздыхает и провозит тряпкой по полу. Глаз вряд ли будет на месте – его теперь разве что на протез менять, пластиковый: что-то дороже он потянет с трудом. С мозгами все еще сложнее – он называет себя богом, Гором. А глаза его лишил вероломный Сет, предавший всю их семью, убивший отца. Глаз у него и правда отобрал дядя – выбил в пьяной драке, за пару месяцев до, а отец и мать лет двадцать назад утонули в шторм. У него никого нет, он слаб и безумен – с редкими, чересчур короткими прояснениями, которые Беку даются тяжелее всего: тогда ему приходится заново рассказывать, кто он такой, а не заученно продолжать навязанную ложь.
Бек работает здесь уборщиком не так давно, всего полгода – учеба учебой, но жить на что-то надо. Ночные смены у него тоже выпадают. В одну из таких и привезли его, бога этого с именем, как у каждого второго – Ник. И начал он с того, что обвинил Бека в краже – амулета какого-то, вроде, не припомнить уже точно. Он не кидался и не кричал, потому и не попал к буйным, он был, напротив, гордо-немногословным, будто хранящим остатки какой-то величественности. Бек поначалу боялся его и бредней этих – а на второй неделе, снова в ночь, придвинул стул ближе и начал слушать, и плевать, что утром на учебе будет клевать носом.
Да, я вор, да, я проник сюда хитростью, да, я здесь ради тебя и помощи тебе, великий Гор – с такой лжи его согласие пошло. Бек лжет легко, не ожидая похвалы или какой-то награды. Они разговаривают ни о чем, казалось бы, но Бек слушает с удовольствием, забывается под тягучим, неспешным голосом с нотками величия и горечи, с уколами ревности все более ощутимыми слышит о Хатхор – Эли, камбоджийке по соседству, разведенной и с двумя детьми, иногда забредающей в гости к дядюшке на часок-другой. Бек специально узнавал – сам как безумный, отчаявшийся, опьяненный знакомством фальшивым, но самым настоящим в его жизни.
– Ты теперь вынужден присматривать за мной, смертный… Бек, – тут же глухо исправляется Ник в этот вечер. Гор – не Ник, исправляется Бек тоже и, сев на табурет, ставит швабру перед собой, опираясь на нее.
– Ты, кажется, говоришь так, будто мне это не по нраву, о, великий? – Я жалок, – следует в ответ. – Низвергнут. Сломлен. Ничтожен.
Бек улыбается и подает вишневый сок, вот уже несколько недель успешно выдаваемый за вино. – Я себе другой доли не желаю. И улыбка становится шире, когда губы самозванного бога трогает ответная.2. Потребность – Бек, ты будешь богом невозможного, я почти договорился! – пьяно обещает Гор и роняет полупустой кубок. Вино расплескивается по полу толчками, в стороны от подпрыгивающей посудины. Бек едва успевает отскочить в сторону, пока не залило полы одежды, хотя отскакивать в общем-то некуда – по зале будто сфинкс пронесся. Гору даже немного стыдно, наверное, но он упорно таращит не желающие раскрываться глаза и снова тянет руку к лицу – пустую, без бокала. Бек коротко прыскает со смеху, и это немного, будто по привычке больше, задевает.
– Что здесь было? – тянет советник, оглядываясь, и переступает по полу широкими шагами ближе к богу, приподняв сумку обеими руками – наверняка в ней снова какая-то интересная находка. – Нет, не отвечай! Ты спаивал Ра, чтобы его уговорить! Гор, честно признаться, не помнит – помнит только, что от тоски начал напиваться в одиночестве, и стражники клянутся, что одиночество нарушено не было. Гор им верит – ему они солгать не посмеют, ведь во всем Египте нет никого могущественнее и влиятельнее, чем он. Но Ра-то не в Египте.
– А ты не слишком запропал в своих прогулках по пустыне? – Гор шагает к нему прямо по сколам, битым плашкам и немыслимо выгнутой посуде, упрямо твердя себе, что даже он в одиночку подобного сотворить не мог. – У тебя все-таки должность… – Да ладно, – фыркает Бек и разводит руками. – Уж два дня Египет без меня как-нибудь протянет. Наверное… – с деланым сомнением добавляет он, оглядевшись еще раз.
– А я? Гор опускается на колени и, ухватившись за бедра, с усмешкой заглядывает в лицо.
– А ты… – тянет Бек и дерзко улыбается, обхватив голову бога руками. – Ты настоящая беда. – Я скучал, – бубнит Гор, изогнувшись, вжавшись лицом в чужие ребра, и крепко держит, когда Бек начинает вырываться и валится на пол, хохоча от щекотки.3. Ослепленный//AU, наверное, потому что допущения// – Держись в моей тени, – предупреждает его Гор, чуть обернувшись, и Беку чудится… беспокойство? Возможно, не будь он так зол и напуган, не будь так ослеплен сияющей, горячей жаждой возвращения любимой, он мог бы присмотреться и разобрать, что увидел, или по крайней мере попытаться. Но он взбудоражен, дрожит под градом обуревающих его чувств, и дальше своей души понять не в состоянии – куда уж ему до чужой. Он оставляет это на потом, а потом не вспоминает.
Когда он возвращается из загробного царства, злой, обессиленный, то спрашивает только, как можно остановить Сета и вернуть порядок. Теперь он знает, что его Зана уже никогда не вернется, и его трясет уже больше не от страха, а от прилива горечи и ярости.
– Ты никогда не сдаешься, да? – полушепотом спрашивает Гор и улыбается.
Беку чудится гордость, и благодарность, и горячая, как обжигающие пески, надежда. Бек все еще не понимает, что он видит, и все так же не задается вопросом. А потом он кидается на Сета, швыряет прочь отнятый глаз и падает, скользя по гладкому боку обелиска, крича, чтобы Гор ловил сияющую ярким голубым светом сферу, пока та не ухнула вниз. Гор кидается за Беком – тот прижимается к богу, камнем несясь к земле, и в момент, когда могучие крылья распахиваются, обмирает от страха и восторга. И ему все становится ясно.
4. Трещина Гор просит у Ра только одного. Просит того, чего сам сделать не в силах. Ра понимает его сразу, смотрит скорбно, осуждающе, но кивает молча, с глубоким смирением. ?Ты пожалеешь об этом сотню тысяч раз?, – не произносит он. Гор сам читает это в лице обернувшегося на прощание деда.
Бек вскакивает почти сразу – Гор не успевает толком среагировать. Бек все верещит, ощупывает себя, взбудораженный, дышащий глубокими рывками, не верящий, что жуть его миновала, а потом оглядывается с надеждой и нарастающей улыбкой – но веки Заны сомкнуты, как и уста, а тело недвижимо. Гор лжет: ?Только одного из вас выпросил?. Бек молотит кулаками и орет, спрашивая, почему – почему он выбрал не ее. Гор не знает, как ему объяснить, не знает, как еще солгать, чтобы оправдать свою низость или донести ее причину. Должно быть, никак. Должно быть, всему нужно время.
Бек хватает его за грудки, трясет, не сдвигая с места ни на теб*, и, выбившись из сил, виснет, утыкается лбом в ребра и надсадно рыдает. Гор обнимает его неловко, бережно, желая забрать боль, которую причинил, и куда-нибудь спрятать свой позор и стыд.
Чужое счастье трескается и рассыпается песком в его руках. Гор лжет и терзается тем, что в этой лжи придется мучиться не только ему.
_______*теб – мера длины, примерно равная 2,18см.5. Тень У него на тыльной стороне ладони появляется едва заметное пятно. Небольшое, неровное и тусклое – Бек поначалу принимает его за тень чего-то совсем ух крошечного, но он оттягивает кожу, и пятно сдвигается вместе с ней. Пигментное. Бек сводит брови и натягивает на кисть рукав, сглатывает и осторожно выдыхает, обернувшись.
Гор красив. Красив не простой смертной красотой, но неповторимой, величественной, божественной. Беку уже достаточно лет, чтобы хотя бы самому себе суметь признаться в этом – без зависти, ревности и глупого норова, когда-то скрашивающего юность. Пятно будто жжет кожу, Бек другой рукой жмет на него через ткань и припечатывает про себя – не достаточно лет, а слишком много. Достаточно их лишь для того, чтобы его кожу начали закрашивать старческие отметины. Он, конечно, не старик еще, далеко нет – но стареет, скоро и неотвратимо, и видеть свидетельства этого страшно. А Гор смертен, да, но все же вечен в сравнении с ним и беззаботно, хоть и изредка, шутит о старых косточках, что нужно согреть, когда раскрывает объятия и тянет на ложе. Бек после ни за что не признается, как у него ломит спину, бедра и плечи.
Отсветы от очагов ровно пляшут по стенам. Бек смотрит на свою тень – вытянутую, длинную, но все же почти на треть меньше, чем тень подошедшего к нему Гора. Бог прикасается к нему, ведя пальцами от обнаженного плеча к локтю, тянет к себе, и на стене натурально рисуются две ступени – Бек отводит взгляд и безучастно смотрит себе под ноги.
Он может стоять рядом, прикасаясь плечом у всех на виду и обмирая от восторга пополам с дерзостью, всю свою жизнь – но не всю жизнь Гора. Его тень никогда не будет такой же большой.
6. Молоко Его зубы были белы, как молоко. Гор часами мог смотреть на его улыбку и был готов так же подолгу отпускать бесхитростные шутки, чтобы ее вызвать. Как молоко были камни, что он завел привычку перебирать в руках, когда тревожился или собирался с духом что-то сказать, – галька, гладко вылизанная Нилом, обманчиво спокойным и неизменно величественным. Как молоко были его мысли – чистые и нетронутые: намерения кражи в прошлом не в счет, ведь он никогда не ставил своей целью сделать бедного еще беднее или толкнуть на смерть от отчаяния из-за пропажи вещи, дорогой сердцу, а не кошельку. Гору всегда становилось смешно, что он, хлеща вино и находя Бека столь же опьяняющим наедине, ночами, пока никто не видит, равнял своего бывшего вора все же с молоком. Иногда с водой – очищающей, прохладной и легкой, как та, что омывала его сейчас, когда он полулежал в бассейне. – И снова! Всю ночь! Напролет! Влетевший Бек нервно улыбнулся, не размыкая губ, и обвел залу руками – мол, надо же, но чего еще от тебя ожидать? Гору было немного стыдно и немного больно – тягать плиты, чтобы впечатлить немногочисленных гостей, все же не стоило.
– И заметь, – пробурчал он себе под нос, – ни одной женщины. – А как насчет мужчин? Бек деловито завозился, отстегивая от пояса бурдюк, заозирался в поисках подходящей емкости и переступил на полу, тут же склонившись.