are you insane like me? (1/1)

На улице было пустынно. Луны фонарей разрезали темноту, желтый свет отражался на лакированном дереве приборной панели, красил тенью лица Хэнка и Коннора, наблюдающих за входом в галерею из припаркованного неподалеку ?Форда?.—?Думаешь, Манфред связан с ?Иерихоном?? —?мрачно спросил Андерсон.—?Вы так решили из-за ?Свободы? и синей краски? —?уточнил Коннор.—?Я никак не решил,?— сквозь зубы прорычал лейтенант. —?Я спросил тебя.Стычка с Элайджей не могла не оставить след на настроении Хэнка. Коннор не мог винить напарника, хотя ему и не нравилось, что накипевшую злобу приходилось чувствовать на собственной шкуре.—?В бардачке?— бутылка виски,?— прошептал Хэнк, закрывая лицо руками.—?Вам не стоит сейчас пить,?— возразил Коннор, склонившись к напарнику и проведя пальцами вдоль его руки: от плеча к кисти.—?Давай я сам буду решать? —?резко отчеканил мужчина, встретившись взглядом с карими глазами Коннора.

Тот факт, что он был приемным сыном чертового Элайджи, вдруг сковал бурлящей злобой легкие. Как много черт владельца ?Камски Индастрис? отразилось в Конноре? Его изящный вкус в одежде, умение разбираться в алкоголе, острый проницательный ум. Интересно, это Элайджа научил его играть на пианино?Заметив затравленный озлобленный взгляд, Коннор нахмурился и отвернулся, но к бардачку не притронулся, не желая потакать спонтанным желаниям Хэнка. Тогда Андерсон сделал это сам?— потянулся за бутылкой.—?Хэнк, предупреждаю, если вы сделаете хоть один глоток…—?То что? —?оскалился мужчина с вызовом.—?Я выйду из машины.Лейтенанта это заявление не испугало. Заученным движением откупорив бутылку, он сделал три щедрых глотка под рассерженный взгляд Коннора.Офицер своё слово сдержал: аккуратно открыл дверцу, вышел из машины и мягко закрыл её за собой. В его движениях не наблюдалось ни резкости, ни злобы. Но его холодная сдержанность выводила из себя куда больше.Коннор прошёл вдоль безлюдной улицы, привлекая внимание фонарей, которые тут же оттеняли его силуэт на асфальт, заливали серый пиджак тусклой желтизной и оставляли золотые блики на тёмных волосах.Последние гости и сам художник покинули выставку уже давно, сейчас даже скудный свет не освещал просторное помещение галереи.

Коннор остановился у крыльца небольшого магазина антиквариата, находящегося напротив галереи, и сел на массивные ступеньки, скрытые в тени?— фонари не доставали досюда.Сидя в машине, Хэнк видел лишь силуэт напарника. Коннор был рядом, в зоне видимости?— но его отсутствие здесь, на соседнем кресле, выводило из себя. Кровь кипела от осознания того, что виски вдруг показался паршивым, а все мысли были заняты Коннором, которого надо вернуть, усадить рядом и буркнуть, чёрт подери, некое подобие извинения.Взгляд карих глаз сразу бы смягчился, вновь стал бы живым, на губах расцвела бы улыбка, которая всё внутри переворачивает.Хэнку страшно. Страшно признаться самому себе в том, что теплая человеческая улыбка и живой взгляд его напарника ему куда важнее, чем их страстный секс, снимающие напряжение перекуры и разговоры о делах.Ведь это чувство, будь оно проклято, люди зовут любовью.Андерсон матерится, обхватывает руль до побеления пальцев и пытается прийти в себя с помощью серии глубоких вдохов. И понимает, что с некоторых пор его приводит в норму только мягкое касание пальцев Коннора. Коннора, который сам эти прикосновения не любит.Коннора, в котором противоречий больше, чем во всей истории Соединенных Штатов.Хэнк выходит из машины, закрывает дверь с громким хлопком и встает под фонарем, чтобы Коннор видел его, будто на сцене. Вытягивает в сторону руку, держащую открытую бутылку виски, и переворачивает её. С мелодичным бульканьем алкоголь покидает прозрачную бутылку, разбивается об асфальт и несколькими дорожками бежит к ржавой решетке водоотвода.Коннор встает и подходит ближе, Хэнк смотрит, как отражается в его темных глазах блик фонаря.Виски плещется на асфальт, во взгляде Андерсона плещется уверенность, в крови?— только три злосчастных глотка алкоголя.Стойкий запах спирта бьет в нос, но Хэнк уже привык к нему и не обращает внимания. Опустевшую бутылку он закидывает в мусорное ведро, все также не отрывая взгляда от Коннора для полноты эффекта.—?Доволен? —?усмехается Андерсон.—?Доволен,?— подтверждает Коннор с наслаждением.Голос его звучит так, что Хэнку хочется опустошить все имеющиеся в Детройте бутылки именно таким образом. И чтобы Коннор улыбнулся.—?Что ты, чёрт возьми, делаешь со мной,?— рычит Андерсон сквозь зубы.Коннор подходит ближе. И улыбается.Сердце Хэнка делает мёртвую петлю.—?Ничего, что может вам навредить, Хэнк,?— отвечает Коннор.Он встает почти вплотную, берет Андерсона за руку, переплетая пальцы, и Хэнк вздрагивает?— пальцы у Коннора холодные, и от этого его как будто бьёт разрядом тока, до костей пробирает этим ощущением. Хочется ещё этих чувств, до ужаса напоминающих зависимость, Хэнк сжимает чужую руку в своей, не то собираясь поделиться своим теплом, не то почувствовать жгучий холод, электрическими импульсами заползающий под кожу.Хэнк смотрит в глаза напротив?— вид у Коннора растерянный, брови в волнении сдвинуты к переносице и рот приоткрыт. Андерсон не знает, понятия не имеет, почему эти невинные прикосновения вызывают чувств и ощущений больше, чем все те жаркие ночи, когда сердцебиение отражается в висках, собственные стоны смешиваются с чужими, а скрип кровати слышен, кажется, на весь квартал.Хэнк, вопреки здравому смыслу, уверен?— если они продолжат так стоять и смотреть друг на друга, то всё в округе загорится к чёртовой матери. Воздух раскаленный, как пески Сахары?— невозможно сделать вдох. Только руки Коннора все такие же холодные, будто отказываются принимать чужое тепло.Оторваться невозможно.Юноша улыбается, и эта улыбка кажется Хэнку безумной, сумасшедшей, Коннор смотрит на него своими огромными тёмными глазами, заставляя смотреть только на него и думать только о нем, падать в эту мистическую темноту?— но, стоит признать, Коннор падает и сам, голубые глаза напротив не отпускают его, хотя он и пообещал себе когда-то, что не будет никому принадлежать и ни от кого зависеть.Они оба молчат, не озвучивают столь очевидную вещь?— они настолько глубоко друг в друге, смешались до потери самих себя, что теперь невозможно вернуться в исходное состояние, в пресловутое ?до?: два цвета палитры, образовавшие третий цвет; проникли друг в друга, как молоко, разбавившее крепкий кофе, как растворившийся в напитке сахар.Хэнку кажется, что его сердце работает, будто двигатель, и всё это время оно и не билось вовсе, но появление в его жизни Коннора будто бы завело ключом зажигания все механизмы.Андерсон отказывается верить, что они знакомы всего несколько недель, потому что жизнь без Коннора уже кажется невозможной и неправильной, тусклой, бесцветной и лишенной всякого смысла.—?Всё в порядке, Хэнк? —?тихо спрашивает молодой офицер. —?Вы смотрите так, словно…—?Словно что? —?нетерпеливо уточняет мужчина.—?Словно видите перед собой что-то очень важное. Нечто, что вам нравится.Андерсон усмехается, Коннор приподнимает уголки губ в улыбке, и лейтенант не выдерживает?— кладет руку ему на затылок, зарываясь пальцами в короткие волосы, и резко притягивает к себе, вовлекая в жадный поцелуй.В следующую минуту Коннор уже прижат к кирпичной стене переулка, скрытого от посторонних глаз, не освещенного ни единым фонарем. Лишь в паре окон горят тусклые лампы, скрытые занавесками. Хэнк держит напарника за лацканы пиджака, напористо, самозабвенно сминает его губы, затем переходит к шее, оставляет следы зубов на тонкой бледной коже, жадно вдыхает запах парфюма?— кедр и корица?— и снова возвращается к влажным от поцелуев губам. У Хэнка закрыты глаза?— происходящее кажется ему жарким сном, в котором можно, наплевав на последствия, пуститься во все тяжкие. Он боится открыть глаза и встретить растерянный взгляд Коннора, встретить холодную реальность, напоминающую о том, что они находятся посреди улицы, да еще и при исполнении. И раздражает, что Андерсон, умеющий сохранять хладнокровие и думать наперед, ощущает сейчас непреодолимое желание, словно подросток, который не в силах противостоять самому себе.На самом деле, это всё Коннор?— ему противостоять уж точно невозможно.Особенно когда он отвечает на поцелуй, особенно когда кладет холодную ладонь на затылок Хэнка, когда пальцами второй сжимает плечо. И, господи, если он сейчас назовёт его имя, то крышу снесет окончательно.—?Хэнк!.. —?сипло восклицает юноша. Коннор удивительно хорош в том, чтобы понимать Андерсона, чтобы сводить его с ума, воздействовать на нужные точки.Запах виски и сигарет уже не вытравить из рубашки Хэнка, и запах этот пьянит Коннора до дрожи в пальцах. Коннор не любит виски, и сигареты для него скорее необходимый атрибут, нежели источник удовольствия?— но когда он чувствует эти терпкие ноты, этот пряный, горький аромат от Андерсона, то сразу же забывает о том, что не жалует ни виски, ни табак. Его уже не хватает ни на одно ?не люблю?, потому что внутри раздувается, всё заполняя, огромное обжигающее ?обожаю?, которое он не произносит вслух, но которое отражается в его взгляде, улыбках, судорожно сжимающих чужие плечи пальцах, сбившемся дыхании и раскрасневшихся щеках.Когда Хэнк отстраняется, позволяя отдышаться им обоим, то непредусмотрительно смотрит на Коннора, и от зрелища кровь быстрее бежит по венам и, без сомнения, разогревается на несколько градусов: у юноши на лбу блестят капли пота, пара непослушных прядей липнет к коже, глаза светятся желанием, брови так знакомо тянутся к переносице в немой просьбе, а влажные полураскрытые губы становятся завершающим штрихом в картине ?я сведу тебя с ума и ты попросишь ещё?.Андерсон лишается возможности сделать вдох, застывает, очарованный моментом, очарованный Коннором, запахом корицы и кедра, ощущением легкого покалывания от шерстяного костюма на кончиках пальцев, всё еще вцепившихся в лацканы чужого пиджака; легким холодом ладони напарника на затылке.Чувств так много, и они такие яркие, что Андерсон теряется, будто ослепленный фарами автомобиля, несущегося по встречной полосе.Хэнку жарко и холодно, громко и тихо, ярко и темно. Он ненавидит эти контрасты, противоречия, беспомощную зависимость, он любит… Он любит.И, по вздрогнувшим плечам и удивленному взгляду Коннора понимает, что сказал это вслух.