3-й отрывок. (1/1)

3-й отрывок. Солнце забиралось через приоткрытые шторы в комнату. Лучи мягко скользили по мебели, аккуратно выхватывая её очертания. Тепло, казалось, уже пропитывающее все предметы, скользило по стенам. В полосах света выделялись белые пылинки, бездумно парящие в воздухе. За окном тихо шумели деревья на лёгком ветру. Щебетали птицы, перекликаясь друг с другом. Лениво ползли одинокие облака по небу, которое было глубокого синего цвета, такого же, как и разбросанная по полу одежда вперемешку с темно-зеленой.Вдруг луч гиперактивным солнечным зайчиков прокрался сквозь стекло, улизнув от зеркала, стоящего в углу, плеснул жизнерадостным утренним светом в лицо Германии. Людвиг открыл глаза. Сдул с покрытого лёгкой испариной лба слегка влажную чёлку. Некоторое время он лежал, просто глядя вверх, размышляя о том, что пора бы уже заняться ремонтом, а то покрытый мелкими трещинами потолок грозил когда-нибудь обвалиться кому-нибудь на голову и совсем ему не нравился. Да ещё пора бы и обои сменить: эти дурацкие розовые, на выцветших желтых стебельках, цветы изрядно раздражали. О чём только думал Австрия, когда выбирал их? Они ну никак не способствовали сладкому засыпанию, а тем более проведению бурной ночи с кем-нибудь... Будь воля Германии, он бы заклеил стены обоями, цвета камуфляжа.От этих незамысловатых мыслей его отвлёкло произнесённое во сне бубнение:-Отвянь, Венгрия! Я не буду сниматься в гомосятине. Иди к очкарику приставай, — после которого последовал глубокий вздох, и всё вновь затихло. На груди у Германии, тихо посапывая, спал Пруссия, глубоко дыша носом (была у него такая особенность: когда все люди, бодрствуя, дышат через нос, а ночью открывают рот, пуская слюни на подушку, Гилберт, наоборот, почти всегда дышал ртом, а когда спал — исключительно носом), из-за чего от него доносилось уютное сипение, которое приятно согревало душу, получше домашнего камина, и вселяло уверенность в безопасности и спокойствии. "Такой тихий и мирный, когда спит: не орёт, не дерётся. Вот бы всегда спал", — улыбнулся про себя Людвиг. Но вот настырный солнечный свет добрался до "восточных рубежей Германского государства". Ладонь, лежащая рядом с головой на груди Людвига, вяло дёрнулась, пытаясь отмахнуться от палящих прямо в глаза лучей; лицо сморщилось; веки плотней зажмурились и приподнялись, обнажая сонные, вялые зрачки и поутру бледно-алые радужки.Гилберт томно потянулся, коготками слегка царапнув Германию по рёбрам и проведя ладонью по его груди. Только после этого он поднял глаза и, взглянув на брата, улыбнулся.-Доброе утро, — произнёс Людвиг, улыбнувшись в ответ, и, ласково положив ладонь Пруссии на голову, провёл по волосам.-Доброе, — мурлыкнул Гилберт и ещё раз потянулся, прижавшись в Германии еще сильнее. У Гилберта было замечательное умиротворённое настроение, когда никуда идти не хотелось, а хотелось просто поваляться в кровати, прижав кого-нибудь к себе, или прижавшись к кому-то. Давно ему не было так хорошо и приятно. Нужно сейчас ловить момент, когда Гилберт такой спокойный и тёплый, чтобы искренне обнять и мягко поцеловать, не подвергнувшись колким насмешкам.-Какое великолепное солнце светит нам в окно, — прошептал Германия, поцеловав брата в макушку, когда тот перестал смотреть на него и начал водить пальцем по его груди, приятно лаская кожу, и тут же покраснел. Он произнёс это просто так, потому что сейчас требовалось что-то сказать, дабы поддержать уютную обстановку.-Ненавижу солнце, — отозвался Гилберт, — оно гадкое, горячее и спать мешает. Людвиг добродушно ухмыльнулся. Брат был доволен и блаженен, как сытый кот, нализавшийся валерьянки. И, казалось, ничто не способно разрушить установившейся гармонии. Но не тут-то было. Вдруг внизу с грохотом хлопнула входная дверь, и раздался хорошо знакомый всем обитателям дома клич: "ПАСТА!!!".-Бл*-а-а-ать, — крайне разочаровано и раздосадовано протянул Гилберт. — Твой тупой пастаед вернулся. Он вскочил с постели, быстренько собрал свою разбросанную одежду и ринулся из комнаты по направлению к душу. Людвиг недовольно-обречённо вздохнул. Ну надо же было испортить такой момент! Не успел Пруссия запереть щеколду в ванной, как Италия ворвался в комнату, из которой тот выбежал, и с криком: "Германия! Я вернулся!" бросился Людвигу на шею. Запрыгнув в постель и усевшись ему на колени, принялся его обнимать и вопить, что очень скучал.-Италия, успокойся! Я тоже по тебе скучал, — попытался остановить неугомонного итальянца Германия, хватая того руки и удерживая от себя на безопасном расстоянии.-Правда? — по лицу Венециано было видно, что он сейчас расплачется.-Правда, — обречённо выдохнул Людвиг, прикрыв глаза. Вдруг Италия резко подался вперёд, чмокнул Германию в губы и быстро отстранился. Немец сначала побледнел, потом покраснел, да так, что мог бы поспорить в зрелости с помидорами, столь любимыми Испанией и Италиями. Он хотел что-то сказать, но закрыл рот, Венециано, освободившийся во время замешательства друга, обнял Германию за рёбра и прижался к его груди, где совсем недавно покоилась голова прусса. Людвигу ничего не оставалось делать, как обнять его в ответ, оставаясь такого же помидористого окраса. Лицо выглядывающего из-за косяка Пруссии, вышедшего из душа, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Запада, помрачнело. Брови нахмурились, губы сжались в тонкую полоску, нос чуть сморщился. А глаза даже слегка защипало. А что больше всего раздражало Гилберта, так это то, что Германия не возмутился, не проучил наглеца. Пруссак тихо прошипел что-то и скрылся в ванной. Италия отстранился от Людвига.-Германия, — как обычно растягивая последний слог его имени, произнёс он. — А чей это тапок? — спросил он, указывая пальцем куда-то на пол, на котором валялся желтый пушистый тапочек с чем-то напоминающим цыплёнка.-Э... Пруссия швырнул, — замялся Людвиг.-А... А зачем?-Ругался, — последовал в миг пришедший в голову ответ.-А почему? — продолжил расспросы Италия.-Кто знает, — многозначительно сказал Германия. — Он всегда ругается. Если я буду слушать, все,о чём он ругается, у меня голова разбухнет.-А, тогда не слушай, — Венециано крепко обнял немца за шею. — Я не хочу, чтобы у Германии разбухла голова. Людвиг возвёл глаза к небу и попросил у него побольше терпения и мужества, чтобы выдержать всё это.-Германия?-Чего? — измученно спросил он.-А почему твоя одежда по всей комнате разбросана?-Э...-И почему у тебя губы искусанные и постель грязная?-Ну...Это...*** Прошло уже несколько дней после происшествия с птичкой, как Италия, нарушая всё установившееся спокойствие, вернулся от Испании и Романо. Он уже конкретно успел достать Элизабет, что та уже начала думать о том, чтобы в качестве мести устроить Венециано фотосет в женских платьишках и другом женском шмотье. Гилберта всё так же рвало по утрам, и Венгрия таки заставила его пойти сдать анализы. Днём Пруссия, находясь в ужасном настроении, ушёл спиваться в компании "плохого трио". Элизабет крикнула ему вслед, чтобы он забрал результаты анализов; получив в ответ хмурое "ладно" и яростный хлопок входной дверью, она самодовольно улыбнулась. Страдающий от Италии Германия, уже совсем не знал, как отвязаться от надоедливого друга, потому "спрятался" в ванной и не выходил уже более 2-х часов.Австрия меланхолично наигрывал на рояле Шопена, надеясь, что заглянет виновник шума и суеты и восхитится его исполнительским талантом. Но тот был слишком занят поимкой Германии, который совсем не хотел покидать убежища, ссылаясь на то, что моется. А на самом же деле, усевшись на край ванны, черпал знания и опыт из 158 тома, 43 главы, 472 страницы "Дневника Великого Меня" Пруссии, в спешке захваченного по дороге к укрытию. Венгрия благоговейно читала книжку "1000 способов убиения подручными средствами. Пособие для домохозяек", мирно устроившись на диване. Вполне тихая, спокойная семейная обстановка. Заурядный вечер немецкой семьи. Но чего-то не хватает. А, ну да, воплей и возмущений главного нарушителя спокойствия, которому уступает даже Италия — Пруссии. К часам к 11 вечера принесли Гилберта. Принесли его собутыльники Франция и Испания, которые тоже были пьяны в зюзю, но, видимо, они пропусти на одну кружку меньше бормочущего что-то невнятное Пруссии. Германия, для такого случая даже вышедший из ванной на свой страх и риск, молча принял из рук пьяниц брата. Венгрия нехорошо погрозила сковородной весело что-то вопящей паре, которая в обнимку сначала шмякнулась на влажный после дождя асфальт, потом, врезавшись в столб, скрылась за поворотом. Людвиг унёс полубессознательного Гилберта в комнату укладывать спать. Венгрия велела принести его одежду, дабы постирать. Италия как шакал бежал за Германией, прицеливаясь под каким углом обнять его со спины, чтобы нечаянно не получить локтем от пойманного врасплох немца в челюсть. Австрия лишь снял очки, потёр переносицу и, неодобрительно пробубнив что-то про пьянь, обитающую в доме, скрылся в комнате с роялем.***-Чёрт! Моя голова-а-а! — ныл Гилберт, утыкаясь лицом в подушку. — Чтоб я ещё раз хоть каплю в рот взял!-Ты так каждый раз говоришь на следующее утро после пьянки, — терпеливо сказал Людвиг, сидя в кресле и еще раз перечитывая записку, накарябанную кривым почерком. Он был безумно рад, так как Венециано сообщал, что вернётся не раньше двух часов по полудню, потому как пошел выбирать ингредиенты для пасты, которой очень хотел порадовать домочадцев. Италия обычно никогда не вставал раньше двенадцати, любя поваляться в постели, но сегодня он встал так рано (и так тихо!), когда Людвиг ещё спал. Видимо, он задумал приготовить что-то мега шедевральное.На часах было уже 13:30, но Германия был всё равно очень доволен, ведь он несколько часов посидел спокойно, почитал книжку, покараулил Гилберта.-Ты что тут делаешь? — пробубнил Пруссия, поднимая голову и щурясь на брата.-Тебя сторожу, — весело ответил Германия.

-Зачем? — тупо спросил прусс.-Чтобы ты вдруг не буянил. От тебя вчера так несло перегаром, что неудивительно было бы, если запаса алкоголя в крови хватило бы и на сегодня, — с серьёзным лицом сказал Людвиг.-А. — Гилберт опять упал на подушку. Сил спорить не было. Легче было просто согласиться и не задавать больше вопросов.-А вообще давай вставай, — Германия убрал бумажку в карман и поднялся. — Твоя одежда в стирке, так что тебе придётся надеть что-нибудь другое. Я знаю, что у тебя в шкафу моль повесилась, так что вот тебе моя рубашка и брюки.-Наверняка, твою рубашку уже Италия задрочил, — тускло и раздраженно пробубнил Пруссия в подушку.-Эта новая. Я её один раз надевал, — Германия покраснел.-Он задрочил всё, что есть у тебя в шкафу. И новую, и старую. И даже ту, которую ты перестал носить в 16 лет, потому что она жала тебе в плечах. А, между прочим, она на мне и сейчас бы свободно сидела, — задрал вверх палец Гилберт.-Давай заткнись уже и вставай, — хорошее настроение Людвига было поколеблено. Вот что такое: то один, то другой! И кто сказал, что многожёнство это здорово? Тьфу ты, какой бред в голову лезет. — Ну не хочешь — голый иди. Германия повернулся и собирался выйти из комнаты, как Пруссия проворчал:-Ладно-ладно. Давай сюда свою задроченную одежду. Людвиг бросил вещи на кровать.-Кончай уже. И я уверен, Италия не делает того, на что ты так яро намекаешь, — Германия закрыл глаза и потёр переносицу.-Ну конечно! Не дрочил, как же! Да ты хоть видел, как он на тебя смотрит! Так обычно смотрят на кобелей сучки во время течки, — гадливо и злобно прошипел Гилберт.-Заткнись, — угрожающе, но тихо произнёс Германия. Прусс пропустил угрозу мимо ушей.-Ты этого даже не замечаешь! Он ходит и чуть ли не виляет задницей перед тобой. Скоро он вообще будет раздетым по дому бегать и просить тебя трахнуть его! И...-Заткнись! — Германия весь красный стоял перед кроватью, не улавливая ноток боли в голосе Пруссии. На лбу пульсировали вены, он занёс раскрытую ладонь. Гилберт сжался в комок, закрыв глаза и приготовившись к удару. Но его не последовало. Людвиг опустил руку, он тяжело дышал и еще раз тихо произнёс:-Заткнись. Пруссия открыл глаза и, сразу же сообразив, что бить его сейчас не будут, так как кульминация ссоры ушла, проворчал:-Ладно-ладно. Молчу-молчу. Свали вообще отсюда, я оденусь в... в твою одежду, — он тактично промолчал о задроченности, о которой так активно упоминал недавно. Германия, всё еще красный и злой, вышел из комнаты, хлопнув дверью. Ему было стыдно за свою несдержанность. Ему было стыдно, что он чуть не ударил старшего... брата. Который так беззащитно зажмурил глаза, ожидая пощечины. Да, Гилберт всегда был остёр на язык и почти никогда не понимал, когда нужно остановиться. За что не раз получал: и в войнах, и в политике. Но получить по роже от младшего брата — это было бы ужасно. Но он опять нёс глупости по поводу Италии. Неужели, это старческое. Маразм? Нет, вряд ли. Он ещё не настолько стар. И что за странные интонации сквозили в его голосе, заставляя сердце нервно вздрагивать, как будто провинившееся? Мда. Хер разберёт этих леворуких альбиносов.***-А-а-а! Как же мне плохо! — Пруссия размашисто упал в кресло после очередного похода в туалет, где его вновь вырвало. — Чё-о-о-орт! Голова болит. Ещё и это! — он махнул рукой в сторону ванной. Он сидел в белой рубашке на, как минимум, пять размеров большей его собственного. Рукавабыли закатаны до локтей, а ворот всё норовил сползти и оголить плечо, за что его приходилось ежеминутно поправлять. С чёрными брюками было чуть легче: во-первых, Гилберт затянул их ремнём на поясе; во-вторых, шириной таза они с Германией особо не отличались. Напротив него сидел на диване Родерих, листающий какой-то журнальчик.

-Очкастая морда, пожелай мне доброго утра! — пристал Гилберт к австрийцу. Тот презрительно посмотрел на него.

-Между прочим, для большинства утро началось еще более четырёх часов назад. И то, что ты дрыхнешь до середины дня из-за своих гулянок, ещё не говорит о том, что остальные должны подстраиваться под твой безобразный режим, — высокомерно ответил Австрия. -Слушай ты! — Пруссия начинал заводиться, — Ты... Вдруг прусс почувствовал на себе взгляд, из-за которого у него по спине побежали мурашки. Появившаяся справа Венгрия сверлила его глазами. В руках у нее не было привычной сковороды, зато присутствовала какая-та бумажка. Гилберт стушевался и отстал от Родериха. На соседнее кресло сел Людвиг. Братья посмотрели друг на друга и отвернулись. Осадок "утреннего" разговора всё еще колыхался в сосудах, в данном случае в пивных кружках, души. Пруссия снял с головы свою птичку и слегка прижал к щеке.-Кёня, только ты меня понимаешь, — он подтянул ноги, сложив их на кресле. — Все остальные — придурки, им не понять всего того, что чувствую я. Все эгоисты. Им плевать на Великого Меня, — бубнил он, обращаясь к живому жёлтому комочку. Птичка что-то тихонечко прощебетала.-Да, ты прав. Я просто не буду думать об этом. Они просто не достойны. Когда-нибудь они заплатят, да. — Он легко коснулся губами клювика птицы. Птичка потерлась головкой о его щеку и что-то прощебетала.-Что, полетать? — тихо переспросил он. — Нет! Ну пожалуйста! Я не хочу, чтобы ты оставлял меня в такой момент! Мне так плохо, а ты хочешь оставить меня одного! — давил на жалость Гилберт. Птичка, обиженно нахохлившись и отстранившись от его щеки, коротко что-то свистнула.-Нет! Нет, я совершенно не хочу, чтобы тебе тоже было плохо, когда плохо мне. Но это само так получается. Ну пожа-а-а-алуйста! — птичка еще раз свистнула и клюнула хозяина в палец. — Ах да, я же тебя три дня не отпускал на улицу! Бли-и-ин! Ну ладно уж, лети, — вздохнул он и отпустил друга, — только возвращайся поскорей. Птичка взвилась с ладони в воздух и вылетела в открытую форточку.-Так о чём ты хотела поговорить? — вдруг произнёс Людвиг, косо взглянув на брата, казавшегося таким несчастным. Венгрия только сейчас выдохнула.-Вот каждый раз смотрю, и каждый раз умиляюсь. Не верится, что у такого как ты может быть такое!.. — произнесла она, восторженно провожая взглядом солнечную птичку. — Но дело не в том. Я собрала вас сегодня...-А-а-а! Как мне плохо! — заныл Гилберт. — Чёрт! Опять тошнит. Он убежал.Через несколько минут он вернулся и плюхнулся в кресло.-Да что же это такое! Да сколько можно?! — негодующе взвыл Пруссия. Венгрия положила ладонь на спинку кресла, на котором он сидел.-Дорогой мой, а скажи-ка мне, когда у тебя были последние месячные?24.01.11-4.02.11