Жизнь седьмая. Детство (1/1)

This is as good as it getsAnd you know thatI don't care about anyoneYou know that i'm better off, better offI don't care about anyoneYou know that I'm better off

Better off by Theory of a Deadman

Сефирот был необычным ребенком. Об этом говорили все. Одни – с ненавистью, другие – с восхищением, а родители – с неизменными гордостью и любовью. Мальчик предпочитал слушать тех, кто его хвалил, к тому же, он и так знал, что отличается. В свои девять лет Сефирот был сильнее и умнее многих детей и даже некоторых взрослых. Из драк и споров он практически всегда выходил победителем. Разве могло быть иначе? Ведь он был лучшим.Каждый день мальчику улыбалось солнце, неважно, было небо чистым или затянутым мутной серой пеленой. Просто он знал, что даже дождь не помешает ему сиять. Как только Сефирот выходил на улицу, его окружала толпа обожателей, готовых выполнить любое его требование. Даже голышом пробраться в церковь. Было так смешно смотреть, как хиплые и щуплые недоумки прикрывают ладошками свои мизерные причиндалы и, на каждом шагу вздрагивая и оглядываясь, крадутся в глупое и бесполезное здание. Если бы Сефирот потребовал, то они провели бы там всю ночь. Но куда интереснее было засылать придурков на кладбище и пугать их до усрачки. Мальчик покатывался неделю, вспоминая, как обделался один из его новоиспеченных фанатов. Мало того, что в штаны наложил, так еще и разревелся, как девчонка. А ему всего лишь показали завывающее привидение. Засранец долго обижался, но в итоге стал очень изощрен в подобных розыгрышах.Единственное, что Сефироту не нравилось в собственной жизни, — в банде обожателей не было девчонок. Ему не нужно было их ежеминутное присутствие, разодетые дуры только мешали бы. Но глупых записочек и застенчивой симпатии было мало. Девчонки могли бы кружить возле калитки, восторженно верещать, а когда Сефироту было не до них, растворяться и не мозолить глаза.Увы, мечты пока что так и оставались мечтами. Впрочем, Сефирот не особо переживал. Надо всего лишь подождать пару лет, немного позврослеть, дать дурам время стать еще дурнее, а потом воспользоваться всеми преимуществами силы и красоты, данных ему природой. До тех пор можно спокойно верховодить мальчишками.Главной задачей ближайших дней было посвящение новенького. В деревню переехала очередная семья неудачников, не вынесших тягот городской жизни. Они заняли дом на окраине, лишив местных детей и подростков одного из излюбленных мест игр. Сефирот настолько привык считать эту развалюху своей собственностью, что первые два дня кипел от бешенства. Мать носилась вокруг, пытаясь утихомирить сына, и этим злила еще больше. Не желая и дальше терпеть ее жужжание, мальчишка собрался и убежал на улицу. На этот раз – с черного хода, чтобы толпа идиотов не последовала за ним и не мешала наблюдать.Лица захватчиков были уставшими и серыми. Но пришлые улыбались, стоило им только посмотреть друг на друга. И с этими проклятыми улыбками выбрасывали сокровища Сефирота, которые он копил долгие дни и месяцы. Мальчик до боли сжал кулаки, чтобы не сорваться и не наброситься на неудачников. Надо выждать, когда городской задохлик останется без родителей, и объяснить ему, кто здесь главный. Так, чтобы он наверняка понял. А уж потом новенький все возместит. До дохлой крысы.Сефирот улыбнулся. Ему хватит терпения, раз в конце ждет такой подарок.До самого вечера мальчик наблюдал за захватчиками. Лишь когда начало темнеть, Сефирот поднялся и отправился домой, продумывая план действий. Новенького надо было проучить, когда он будет без досадной помехи в лице родителей.Возле дома крутились обожатели. Сефирот собрал их и отвел на берег реки.— Эти уроды захватили наш штаб. Нам больше негде собираться. Пока что. Мы найдем новое место. Или вернем старое. Вы двое, — мальчик подозвал ребят, — сегодня ночью наложите кучи перед их дверью, а потом разобьете окна. Ясно? Только не попадитесь. Когда папаша выбежит на крыльцо, заманите его за собой. Неважно как, но уведите его из дома. Вы, — Сефирот указал на другую пару, — займетесь мамочкой. А ты, Засранец, скрутишь мальчишку и притащишь его сюда. В помощники можешь взять кого угодно.Мальчишки возбужденно принялись обсуждать предстоящую забаву. Сефирот продумывал наказание для новенького. Людишкам надо просто показать, кто сильнее, кто главный, кому надо с обожанием заглядывать в рот. С ними надо как с собаками. Лаской — только разбалуешь. Каждый должен знать хозяйскую руку. Поджимать хвост, заметив недовольный взгляд, и радостно бить им по полу, почуяв доброе прикосновение к глупому лбу.Сефирот решил ждать подручных на берегу. Ни к чему шляться за ними везде и контролировать. Начальники руководят, а не мараются. Хотя расправу над новеньким он собирался совершить своими собственными руками. Чтобы тот осознал, кто хозяин и Бог.Ночная тишина была слишком громкой, давящей, раздражающей. Недоумки уже должны были вернуться и притащить очкарика, но Сефирот все еще был в одиночестве. Сначала мальчик был раздражен. Потом почувствовал бешенство. Он мерил берег широкими шагами и сжимал кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Проходила минута за минутой, собирались в часы, но подосланные неудачники все не возвращались. Небо начало светлеть, и это стало последней каплей. Со злостью зашвырнув камень в холодную воду, Сефирот развернулся и пошел домой. Пообещав себе наказать каждого из недоумков.Несмотря на ранний час, в деревне не спали. Во многих окнах горел свет, но ярче всего было во дворе дома Сефирота. Слишком много взрослых слишком громко что-то обсуждали. У них все еще не было хозяйской руки, и они вели себя просто безобразно.«Ничего, вот повзрослею», — прищурился Сефирот, невозмутимо проходя через калитку и игнорируя собравшуюся толпу.— А вот и главный герой, — протянул кто-то мерзким голосом.Оборачиваться и высматривать посмевшего открыть рот было ниже достоинства мальчика. Недоумкам не мешало бы убраться со двора, но с этим пусть разбирается отец.— Вы посмотрите на него, делает вид, будто нас нет. Вы совсем разбаловали своего отпрыска, Доминго.Злость и раздражение в голосе были слишком очевидны. Мать и отец стояли на крыльце и ничего не говорили. Сефирот сжал руки в кулаки.— Что им надо, папа? — тихо спросил он, будто ища поддержки.— Твои друзья хулиганили в старом доме. В том, в котором вы раньше играли. В который переехали Гины.Произнесенная фамилия уколола. Сефирот не понимал, как такие бледные людишки могут носить подобное имя, которое подходило ему больше, чем кому бы то ни было.— При чем тут я?— Они говорят, что действовали по твоему приказу, — спокойно сказал отец.— Да? — с удивлением спросил Сефирот, размышляя, кто мог его предать.— Да.— И кто?

Мальчик развернулся, разглядывая присутствующих. Во дворе были только взрослые, ни одного его подручного. Ни одного предателя.— Это важно? — спросил _черноволосый_ Гин.— Хочу знать, кто обвиняет меня. Чтобы посмотреть ему в глаза, — сказал Сефирот.На щеках мальчика выступили пятна. Пусть, краснеют не только от стыда. Злость, раздражение, гнев, обида — все эти чувства вспыхивают на лице.— Доминго, это сделал твой сын. Ты сомневаешься?— Да, — спокойно ответил отец, глядя на отпрыска. — Сомневаюсь. Ты подговаривал своих друзей?— Да, — подбородок мальчика дрожал. — Сбежать из дома, встретиться на берегу, пойти в лес, поиграть, как всегда. Но никто не пришел.— Иди в дом.Отец поверил. Или не поверил, какая разница. В любом случае, он не укорял сына. Не обвинял. Именно отец учил, что надо бороться за свое и получать желаемое любым способом. «Все просто — или ты их, или они тебя». Сефирот запомнил и следовал по этому пути без тени сомнения. Не соообщая простую истину другим, тем, кого подчинял себе. В стае может быть только один вожак. Воспитывая другого — воспитываешь своего врага, того, кто в момент слабости разорвет горло.— Вы все слышали. Еще вопросы?— Он лжет, это же очевидно, — возмущенно выкрикнул кто-то.— Твоего сына поймали. Именно ему досталась порция соли. Против слова моего сына есть только слово твоего. Ни одного доказательства. Я верю своему ребенку. Или ты ждешь, что я на потребу вам выпорю его?Сефирот стоял в дверях, слушал и запоминал. Интонации, холод и невозмутимость. У отца можно научиться многому. Все еще — многому.— Но он заслуживает наказания!— Разбирайтесь со своими детьми. Я своего воспитаю сам. Ясно? А теперь расходитесь, итак всю ночь не спали, кто завтра в поле работать будет.Люди были недовольны. Это можно было легко понять по поднявшемуся ропоту, по отдельным словам, сказанным чуть громче, чем следовало. Но Сефирота это не волновало. Единственное, о чем он думал, — месть не свершилась. _Гины_ так и остались безнаказанными. И кто-то из недоумков предал его. Сначала Сефирот разберется со своими подручными, а потом с захватчиками. На этот раз — сам. И уж он-то не попадется.Но обожателей будто ветром сдуло. Их не было ни утром, ни днем, ни вечером. Ни у парадного, ни у черного хода. На берегу тоже никто не появлялся. На следующий день Сефирот увидел в поле Засранца, но мальчишка отвел взгляд и опасливо покосился на своего отца. Тот что-то сказал сыну,недобро посмотрел на Сефирота и вернулся к работе.Доминго хмыкнул и пошел дальше. Любовь поклонников оказалась недолговечной и очень хрупкой. У этих недоумков кишка тонка отстаивать свои убеждения.И в то же время Сефирот был уверен, что стоит немного подождать, и все вернется на круги своя. Проблемы были и раньше, только его ни разу не лишали всех прихлебателей сразу. Ощущение одиночества было новым, необычным и неприятным.День проходил за днем, а ничего не менялось. Взрослые будто сговорились и не давали своим детям общаться с Доминго. Возможности вернуть власть не было даже в школе, где никто, казалось бы, не мог помешать. На переменах у всех постоянно находились какие-то задания. Во время уроков Сефирот не мог ни с кем общаться, его посадили на первую парту, оставив в гордом одиночестве. После занятий детей тут же забирали, так что Доминго не мог поговорить с ними и на обратном пути.Злость Сефирота нарастала с каждым днем, став почти осязаемой.«Во всем виноваты эти Гины», — мальчик впился зубами в нижнюю губу, чтобы не завопить от гнева. «И этот мальчишка!»Рокко быстро занял место Сефирота, став главарем у местных недоумков. Доминго сначала фыркал, не веря в то, что это надолго, но на Гина смотрели со все бОльшими любовью и обожанием. И это подпитывало злость и ненависть.«Все еще можно исправить. Надо просто подчинить его себе. Проучить его. Наказать. Сломать. Он исчезнет, и эти недоумки снова будут любить меня. Им просто некого больше любить. Они и так любят меня, просто им не дают. Меня _невозможно_ не любить».В день, когда выпал первый снег, Сефирот подкараулил на дороге Рокко, вырубил его ударом по основанию черепа и утащил в недавно найденную пещеру. Гин долго не приходил в себя, хватило времени его раздеть и связать. Говнюк посинел от холода, но Доминго было на это плевать. Если его пленнику удастся выбраться отсюда живым, отмороженное тело будет меньшей из проблем. Только Сефирот не собирался его отпускать.Мальчик сходил к ручью, набрал в котелок воды и вернулся в пещеру. Рокко так и не шевелился. Сефирот нахмурился, переживая, не слишком ли сильно он стукнул задохлика. Кровь не текла, дыхание пленника было ровным и спокойным. Доминго похлопал пленника по щекам, и тот поморщился.— Живой. Молодец.Сефирот окатил Рокко холодной водой, мальчишка тут же пришел в себя, замотал головой, дернул связанными руками и открыл глаза. Мутные, как будто он только что проснулся.— Доброе утро, — улыбнулся Доминго.— Что?.. — сказал Гин и закашлялся.— Попить?Пленник не услышал издевки и кивнул.— А нету, хрипи так.Рокко похлопал глазами, пытаясь сфокусировать зрение. Мутный и неприятный взгляд слепошарого, которого лишили очков. Пленник сейчас выглядил более беззащитным, чем обычно. Кулаки так и чесались врезать по личику бедного и несчастного животного. А Сефирот не привык отказывать себе в своих желаниях.— Это все из-за тебя и твоей семейки, — прорычал мальчик и от души треснул пленника.Под кулаком треснуло. Рокко закричал, из его носа хлынула кровь. Некрасивая. Жалкая. Не густая и красная, как у других, а бледная и жидкая. По щекам пленника стекали слезы. Жалкие. Красивые. Подходящие Гину лучше его неизменной теплой улыбки.— И это тебя теперь любят? — возмущенно выкрикнул Сефирот. — Пока вас не было, все было хорошо. Замечательно. Меня любили. Мне не мешали. Я мог играть. А потом появились вы, и все разрушили. Ты думаешь, ты им нужен? Вот такой вот? Нужен? Да они забудут тебя, как только ты исчезнешь. И не будут вспоминать.— Отпусти меня, — проскулил Рокко.— Ну уж нет, мы только начали. Да это и не входит в мои планы. Ты мешаешь мне жить. Значит, ты не будешь жить.Гина затрясло. От страха ли, от холода ли, Сефироту было наплевать. Пусть трясется. Пусть скулит. Пусть просит пощады. Пусть. Это ничего не изменит.— Отпус...— Молчать! — крикнул Доминго, кулаком забивая слова Рокка назад, в глотку.Зубы оцарапали костяшки пальцев. На секунду Сефирот задумался, что надо было чем-нибудь защитить кисти, но тут же прогнал эту мысль.— Ты останешься здесь. И здесь же и подохнешь, хуже бродячей собаки. Только убью тебя не я, а холод и голод. Я хотел, чтобы ты знал, кого благодарить.Доминго поморщился. Походило на сцену из какого-нибудь дешевого боевика, которые он смотрел вечерами. Но Сефирот и правда хотел, чтобы Рокко последние часы жизни думал только о своем палаче.— Меня найдут, — уверенным голосом сказал Гин. — Мой папа...— Мечтай, — улыбнулся Доминго и снова заткнул пленника кулаком.Удары сыпались один за другим. Сначала Рокко кричал, звал на помощь, просил и умолял остановиться, но когда у Сефирота уже руки ломило от боли в разбитых костяшках, мог только стонать.— Ты это заслужил, — зло сказал Доминго Гину, засовывая в рот его же носок. — А теперь подыхай, козел.Сефирот заложил вход в пещеру камнями и разбросал рядом сухой табак и молотый перец. Он не хотел давать поисковым группам ни малейшего шанса найти Рокко.Впервые за последние дни чувствуя себя замечательно, Доминго вернулся домой, залечил материей разбитые кулаки и, счастливо улыбаясь, лег спать.Посреди ночи мальчика разбудили громкий стук в дверь и голоса, зовущие старосту деревни. Сефирот прятался под подушку, но не мог заглушить звуки. Через пару минут они стали тише, превратившись в невнятный гул. За окном было светло от факелов.Заскрипела дверь спальни, и Сефирот услышал тяжелые шаги отца, подходящего к кровати.— Ты что-нибудь знаешь о Рокко Гине?— Кроме того, что он засранец? — зло спросил младший Доминго.— Где он?— Понятия не имею, — ложь далась легче обычного.— Он пропал. Тебя не было весь вечер. Ты пришел с разбитыми руками, я видел, как ты взял материю из моего кабинета.— Я понятия не имею, где этот козел. Не хочу иметь с ним ничего общего.— Запомни, сын, показывать свою злость и ненависть так открыто — глупо. Показывать свое удовлетворение — тоже. Научись держать себя в руках и скрывать свои эмоции.Отец развернулся и ушел. Через несколько минут за окном стало темнее, в отдалении слышался лай поисковых свор. Сефирот улыбнулся — широко и довольно — и снова уснул, на этот раз до утра.Пропавшего Гина искали еще три дня. Школьные занятия отменили, детям наказали сидеть дома. Сефирот с утра до вечера играл или смотрел телевизор, не сделав ни одной попытки нарушить приказ. Как он и ожидал, Рокко не нашли.Возвращаясь с поисков, отец задумчиво смотрел на него, будто хотел что-то спросить. Но каждый раз качал головой и уходил спать. А Сефирот уходил спать, надеясь, что Гин еще не подох и страдает от холода, слабости, страха и тающей надежды.Мальчик не улыбался, не проявлял радости и чувства удовлетворения. Отец не зря ему сказал, что эмоции надо держать под контролем. А отцу можно было верить, он не учил бесполезному.Приходя в школу, Сефирот, как и прежде, хмурился, подчеркнуто игнорировал одноклассников и бывших прихлебателей, демонстрируя, что уж он-то без них может жить. И домой мальчик никогда не возвращался один, дожидаясь пока _за ним_ придет мама. Это слегка подрывало авторитет, зато обеспечивало алиби. Лишь оказавшись в своей комнате, младший Доминго расплывался в довольной улыбке — скоро все станет, как прежде. Надо всего лишь подождать.Предателям понадобилось всего четыре дня, чтобы начать крутиться возле отстраненно смотрящего в окно Сефирота. А еще три часа спустя, они начали хватать его за руки, привлекая внимание. Еще через неделю разбитые горем Гины уехали из деревни. Младший Доминго проводил их равнодушным взглядом, лишь на секунду в глазах вспыхнуло злорадство.Солнце снова улыбалось каждый день. Сефирот сиял. Находясь в одиночестве или на публике. Дни собирались в недели, недели — в месяцы, месяцы — в года. Игры становились все утонченнее и злее.Иногда пропадали дети, но их тела так и не находили.Сефирот сиял.