Глава 26 (1/2)

Их четверо. Метис - рослый мужик в хаки, солдатских ботинках, кутающийся в пончо. У него очень звериное лицо - покатый лоб, спускающийся к плоской переносице, раскосые глаза, заострённые, плотно прилегающие к голове уши. Взгляд у него неприятный, скользящий, смотрит и тут же отводит в сторону. Абакан тоже высокий и плотный, с лысым, блестящим, как натёртый маслом, черепом, у него широченные плечи и огромные кулаки. Он прячет отвисающие брыли под замызганной арафаткой. Колесо, заросший дремучей шерстью до самых глаз, не отстающий от товарищей ни на шаг, прокалённый солнцем, как старый ремень, колченогий и долговязый, похожий на печального гориллоида. И Малыш, плотный, широкий, похожий на молочного поросёнка, со светлыми волосами и калёным румянцем на круглом лице. Метис и Абакан - признанные лидеры своей небольшой, всего в пятьдесят колёс, Семьи. Метис точно знает, что его товарищи будут следить за ним и делать всё, что он скажет.

Это лето слишком жаркое, дождей выпадало мало, травы стояли высокие, сухие, словно порох, достаточно было случайной искры, чтобы поднялся пал. Свирепый степной пожар уничтожил десяток колёс, широченная полоса огня пересекла маршрут Семьи и заставила искать новый путь, и кто его знает, что их ожидало в этой местности. Но здесь была река и вода даже не фонила... Но нужно было укрытие - появилась в Степи дрянь, которой раньше не было. Если бы природа смогла создать рыбу, которая двигается под землёй, без Перелома, лучшего бы она выдумать всё равно не смогла. Метис видел, что эта земляная пиранья, жевун которая, делает. А ведь был другой вожак до него, Шейх звался, мог крови, топлива то бишь, откуда угодно достать, да и колёс в Семье тогда было с полтысячи...

Была у Шейха "скорлупа", четвёртого класса, штурмовая силовая броня, в которой на Форсизе люди стояли, новая и на ходу. Так от него ничего не осталось - обглодали за две минуты, сожрали с костями, дерьмом и скорлупой. И "кроты" снова появились, земляные торпеды от них не спасают. Всё идёт метаволку под хвост или это Шейх не под счастливой звездой родился? Ведь это под его каром просела почва, на него разгневались Хозяева Тверди, а Метис вывел остатки Семьи, собрал в табун и повёл дальше, на юго-запад, прочь от сточеных старых гор, от каменного пояса. Вот только раненых прибывало - потеряли они Конягу, старого врача, который был и костоправ, и хирург, и по бабьим делам мастер, да и передатчик молчал, не было поблизости других кочевников, с которыми можно было бы съехаться, разбить лагерь, договориться - всегда найдётся, что продать и что купить, обменяться свежими новостями, даже попросить медицинской помощи.

Штурман подсказывает Метису, что вон те холмы - не холмы вовсе, что это заброшка, а вон выступы - внешняя надстройка и если купленные много лет назад на Ярмарке карты и схемы верны, то это место называется НИИ МСМ - "научно-исследовательский институт мозговых механизмов и интеграции суммарных технологий", что, собственно, было бесконечно далеко от реалий, в которых обитали мотокочевники. На точке, обозначавшей месторасположение НИИ, была нанесена пометка - красная фигурка, мужик с собачьей головой в чёрном квадратике, ни пояснений к этому значку не было, ни отдельных указаний. Штурман пожал плечами - карте лет пять, не меньше, кто его знает, что это за метки, может, картограф так обозначил этот НИИ грёбаный, а так - написано же, что строения заброшены, останавливайся, если угодно, место свободное, да и вода там чистая, гнёзд упырей поблизости нет.Но место Метису перестаёт нравиться - их следопыты говорят, что тут следов натоптано человеческих, да и колея набитая, с орнитоптера не заметишь, но если присмотреться - вон и вон, явно лёгкий транспорт ходит, не кар, что-то другое, от каров колея другая будет, их выводят через короткую трассу. Вблизи здания не выглядят заброшенными. Замаскированными - да, но никак не заброшенными - у Метиса и Штурмана на это глаз намётан. Крытый ангар на поверхности явно по назначению используется. Подходят ближе. Метис бъёт в двери ангара квадратной рукоятью гвоздомёта.- Эй, хозяева!..Щёлк.Щёлк.В самого Метиса недвусмысленно смотрит слепыми зрачками орудийная турель, поворачивающаяся за каждым движением. Если есть турель, есть и камеры, а через них на кочевников смотрят хозяева, забившиеся под землю, как барсуки в норы. Метис чувствует, как свирепеет - какого хера кто-то присвоил себе заброшку? Это что же получается, Степь теперь не свобода? Выкурить бы сейчас хозяина из его логовища, да поговорить, как мужчина с мужчиной, и тогда Метис посмотрит, кто же тут на самом деле Хозяин, но сила сейчас не на его стороне.Через внешние динамики безразличный металлический голос интересуется, кто они и какого, собственно, хрена явились без предупреждения. Это тоже выводит из себя – с чего вдруг Метис предупреждал бы их о своём прибытии? Но... Так дела не ведутся. Он не может оценить потенциального противника, да и сейчас они немного не в том положении, чтобы сцепиться с засевшими в НИИ крысами. Для начала нужно разведать обстановку, а потом можно и попытаться отбить место или кочевники слабее тех подземных людишек?

- Чего вам надо? - голос из динамиков безразличен.- Это что, гостеприимство? - Метис разводит руками. - Эй, хозяин... Обидеть нас хочешь? Я-то тебе показался. Чего забился, как крот в кротовину или боишься?- Надо, спрашиваю, чего?- Поговорить хотим, земляк.- Ну, так говори. - Метису явно кажется, что сволочь с той стороны издевается.- Ээ, земляк, так дело не пойдёт. Я что тебе, шавка, из-за забора с тобой говорить? Ты меня, стало быть, обидеть хочешь.Метис знает, что сейчас крыса под землёй почешет свою головёнку: обидел одного -обидел Семью, обидел Семью - поссорился со всей Степью, а Степь сожрёт эту базу с костями. Метис буквально видит, как проворачиваются шестерёнки у них там в головах.

Через двадцать минут с мягким звуком поворачиваются ворота шлюзовой камеры. "Трусливые собаки", - презрительно думает Метис, разглядывая, мать её, делегацию. Двое в скорлупе, один со стволом и "WASP", самоходной шагающей турелью с независимым программным комплексом, настроенной на биометрические параметры своих подзащитных, которая начнёт палить во все движущиеся и неподвижные цели, взятые сейчас на маркеры, если кому-то из подзащитных будет нанесён урон или произойдёт опасное сближение. Суставчатые лапы турели процокотали по решётчатому полу - она была похожа на восьмиголовую механическую гидру, на гибких биомеханических шеях поворачивались форсунки споровой пушки, квазиорганический мешок гневно подрагивал. Метис безошибочно вычислил главного и, признаться, был крайне разочарован: вот этот тощий клоп - лидер? Какой он, на хер, лидер? Раскрашен, как девка, глаза подведены красным, рыжий, ростом Метису до переносицы не достанет, руки слабые. Понятно, почему у него такой ствол - гаусс-гвоздомёт, оружие слабаков, смерть-фактор у него 98%, бить можно издали. Конечно, только крыса станет таким пользоваться, ещё и оптику накрутил. Сссука...- Ну, я хозяин, - мрачно сказал рыжий. - Чего ты хотел, человек?- Я Метис, - представился он. Неприятные глаза у рыжего, фрик что ли - зрачка не видно, по радужке золотистые точки скачут, да виски забриты, хотя периферии вроде нет - ни индукционных портов, ни вживлённых нейропортов, ни шунтов. Догадывается - молодо-зелено, выскочка из Метрополии. Таких, как он, Метис рядком укладывал. - Нам нужна помощь, врач, есть раненые, да и починиться негде, ночь спускается.- Меня зовут Сэт. Имечко у рыжего тоже так себе. Бабское. Слабое имя, и сам он слабый, если пытается взять верх над Метисом. Видал он таких, знает, что за приёмчики использует, считает, поди, что круче его нет никого. Гадёныш. Метис не спускает глаз с "Осы", турель внезапно оживает и делает два шага вперёд. Рыжий хлопает рукой по гироподвесу, техника замирает.Метис считает, что он умеет договариваться куда лучше покойного Шейха. Во всяком случае, раненым окажут помощь. Рыжий не знает, что Метис врёт, они не откололись от Семьи, не потеряли своих, они не пересекали этот маршрут много лет. Не знает Метис никакого Трактора и Саламаты, да и не знал никогда, но соврать, когда перед тобой баба в штанах - милое дело. И никто в Степи за это его не осудит. Рыжий сам врёт, не может ему принадлежать это НИИ, все заброшки Степи общие, кто первый пришёл, тот и разбил лагерь, оставаться в одном и том же месте надолго - абсурд несусветный. Они договариваются - во всяком случае, назвавшийся Сэтом не видит причин, чтобы не оказать помощь. Но внутрь не пустит. Потому что безопасность его людей превыше всего. Метис понимающе кивает, стараясь не показать, что плевать он хотел и на рыжего, и на его людей, может быть, их там всего десятка полтора, не больше...- Повреждённый транспорт можете загнать в ангар, - говорит рыжий.

Откуда они взялись, эти выскочки? Когда успели так удобно устроиться? С другой стороны, Семья давно не откочёвывала в эту сторону, возможно, рыжий действительно не врал. Как у такого женовидного вообще получилось занять сколько-нибудь значимое место в обществе? Слишком слаб телесно, зато говорит мудрёно. И громко. База, видите ли, не против них, они, видите ли, могут разбить здесь лагерь, но не должны занимать проезд - бетонные плиты перед шлюзовыми камерами в ангарах. Рыжий даже позволил им ремонтировать моноциклы здесь, хотя эти места были общие. Никто не оставлял за собой приметные ориентиры, как этот НИИ.Закон говорил, что Степь ничья, она свободна, каждая Семья может остановиться там, где ей вздумается, никто не задерживается на одном месте подолгу, никто не присваивает себе старые здания, и это правильно. Сколько наглости в этих ублюдках, засевших под землёй. База у них, видите ли! Видал Метис такие Базы... И каждая кончала плохо. Рыжий говорит, что здесь они уже семь лет.

- Семь - хорошее число, счастливое, - соглашается с ним Метис. Это его любимое число, сакральное, священное, неделимое надвое. Рыжий мало говорит, но он громкий. Слишком чёткая артикуляция, слишком много слов, как будто он образованный или откуда-то из Ядра даже. Это раздражает. Зубы слишком белые, здоровые. Метис скалится, показывает в ответ дентальные металлические протезы. Неприятная у рыжего усмешечка, раздражает - как будто ублюдок знает что-то, чего не знает сам Метис и кичится превосходством. Стоило бы указать ему на его место в Степи...Он исподлобья наблюдает, как рыжий затягивает болты. Хороша у него машина, ой, хороша. Он тоже тут чинится, пасёт, паскуда, ствол при себе постоянно держит. А тачка - отдельный разговор. Игрушечка. По Степи летает птицей. Лёгкая, намного легче моноцикла, да и маневренная. Такой транспорт дорогого стоит, вот её бы, да в свой табун... Сколько там, в подземелье, таких машин? Две-три, а может, там автопарк НИИ остался, будет, на что посмотреть... Но мужчин внутрь не пускают. Только раненые, без сопровождения. Предусмотрительные, сволочи... Люди у рыжего жидковаты, слабые на вид, и имена слабые. Хонсу, Монту, Птех - как собачьи клички. Пустой звук, ни о чём. Малыш правда так не считает, он образованный, целых четыре класса в Метрополии окончил, да и в Степь сам подался. Говорит, что-де имена эти какие-то там древние.

На Базе два врача, оба наверх поднимались. Старик не интересен - седой, корявый, харя собачья. Смотрит из-под очков без оправы, как кобель холощёный, злобно, непримиримо. "Смотри у меня", - думает Метис, - "старый хер, не лезь на рожон, твой командир худосочный тебе не защита, если я разойдусь..."

А вот второй врач - вот уж истинно сладость, сущее сокровище, давненько Метис не видел таких белокожих, да ещё и волосы светлые. Как сахарный, светится аж. И серебром обвешан, как девка. А оно хорошее, не штамповка, на заказ делали, с любовью, такие вещи даже сразу не купишь, их эксклюзивно изготавливают. А ведь чейная девочка, только собственник потом подвинется, никуда не денется. За женщину в Степи убивали, не раздумывая, а вот за такую - белую, сахарную, сладенькую - можно и поторговаться; всё покупается и продается - главное цену озвучить. Он сразу вычислил, кто есть кто - беловолосый рыжему принадлежит, это его самочка, он её сторожит, цацки навешивает, запахом метит, трутся-то, поди, в уголке - вон как переглядываются. Пока старый хрен с собачьей харей не видит, рыжий касается своей самочки - вроде бы невзначай бедром прислоняется, но становится понятно, что они ложатся вместе, Метиса не обманешь, он такое за версту видит.

Беленький и к Метису подходит - ожог на руке обработать. Маленький какой, макушкой ему до плеча едва достаёт, а кожа белая, чистая, правда, шрамы на руках всё портят, зато белизна - сахар, снег, облачко. Метис раздевает его глазами, ухмыляется, рассматривает скрученные в узел на затылке волосы: да, свои, не крашеные, ох, какая редкость, жемчужинка. Пахнет зовуще, как течная самка, приглашает откровенно - давай, подойди ко мне, потрогай меня, поиграй со мной, моё тело созрело, подошло, как тесто, ждёт, когда же его будут вспахивать глубоко и энергично. Разве тут, на Базе этой сраной, игрушечка настоящего мужика попробует?- А ты что в Степи-то забыл, а, малыш? - Метис ненавязчиво трогает беленького за руку.

- Работа.Беленький высвобождается умеючи, чуть локтем ему не заехал, движения уверенные, но дёрганый какой стал, отступил на шаг, укладкой своей загородился. С норовом сучечка, заламывать сладко будет, но осторожно придётся, чтоб руки не поломать, врач - товар ценный. Руки-то у него холёные, ногти розовые, небось, ничем лишним не нагружают, берегут особо. Ещё бы, как такое не беречь? Под покрывало бы его, да в гарем. Кто там разберёт, мальчика или девку обрядили, обвыкнется, перестанет артачиться, порыдает пару ночей, спесь с него собьют, сам потом за член хвататься будет и добавки просить. Пахнет сладко - как медовые соты, как будто по коже этот мёд каплями стекает. Вот подстеречь бы сейчас девочку в том переходе, снять с него всё до последней нитки - без одежды будет явно лучше смотреться. Цацки можно и оставить. Пустить по кругу, чтобы в два смычка - и рот занять, и задницу. Такой зад гулять не должен. Даже ходит так, как будто на грех напрашивается - позвоночник-то гибкий, небось, и сложить можно, как угодно, не сломается.- А прокатиться по Степи не хочешь, а?- Нет. Благодарю.Ну надо же, высокомерный какой, нос задирает, как будто стоит невесть сколько. А сам, поди, ноги раздвинет, как только прижмёшь. Женщина в степи стоит дороже гаусс-винтовки, но дешевле боевого кара. Это молодая, здоровая, которая рожать может, не сильно уродливая, с лицом без шрамов и с целыми зубами, да чтоб не сильно загорелая была, гладкая, где положено, готовая всегда, иначе на хрена она такая нужна - неохочая, несладкая, с норовом? За хорошую бабу можно и приданое попросить, если папаша не сильно зарывается и не жмот. Да и возиться с бабой легче и приятнее, чем с мужиком.

- Он не выездной, - говорит рыжий. В руках у него монтажка под крюк. Намёк Метису понятен - отойди от моей самки. Он ухмыляется понимающе, показывает рыжему поднятые вверх ладони:- Чё ты, хозяин, я только спросил.- Как спросил - так и ответили.

Метис замечает, как рыжий коротким жестом говорит беленькому – уйди, быстро. Надо же, а он лапочка, слушаться умеет, даже вопросов не задаёт, подхватывает одной рукой оранжевую армейскую укладку с крестами на боках и уходит, спина прямая, как кол проглотил, чует, наверное, что его провожают четыре пары глаз. Метис знает, что его люди тоже обратили на беленького внимание, невозможно не обратить, это как если бы перед голодным жареное мясо пронесли. Мысленно Метис уже стаскивал с него штаны, взгляд стал масленый, неуловимый, текучий. Он не знает, что только один из его товарищей сомневается - Малыш хоть и обратил внимание, но разве только отметил - однако, какой, мраморный, надо же, и это в наши-то времена такая красота, такое невероятно холодное лицо.В ангаре слишком жарко, а после полудня становится невыносимо - солнце беспощадно, оно заливает всё ровным ярким светом, температура поднимается. Даже кочевникам кажется, что они сейчас расплавятся и стекут в собственные ботинки. И когда жара достигает своего апогея - около четырёх пополудни - происходит то, что делает невозможным изменить дальнейшие события: Метис улавливает запах самки, течной, горячей, готовой к сексу, вот только тронь, сразу спинку прогнёт, отставит задницу - всаживай. Но, блять, кто?.. Беленький ушёл. Неужели… рыжий? Сидит на подножке, пишет в планшетнике что-то, глаза ледяные и жгучие, блядь, подвёл аж до висков, между зубов штангу с шариком катает. И это он так призывно пахнет. От этих отблесков ридаута, от победных золотистых огней в глазах, от невыносимо-сладостного, призывного аромата эрекция была такая, что казалось, член сейчас лопнет. Метис думает: "Ах ты, сучка нетраханная... Вот оно, значит, как... Ну ничего, ничего, поговоришь ты ещё в таком тоне, когда хуем давиться будешь. Сссука..." Но надо придумать, как обыграть рыжего. Артачиться будет, конечно, брыкаться, орать, да и сил у него явно побольше, чем у бабы... Но валить надо именно как бабу - не сильно помять, чтобы сладко трахать было, чтобы выл от удовольствия, да ещё и подмахивал. А уж он-то постарается, не такие строптивые под ним соком истекали.

Уже после заката, чуть поуспокоившись, Метис замечает - вот рыжий выбрался из-под своей тачки. Его помощник – механик или техник - невыразительная личность, отзывавшаяся то ли на Ях, то ли на Аах, мужик как мужик. Или бывший вояка, или просто тёрся около военных, сленг у него больно специфичен.Он уходит первым. Бросает через плечо:- Командир, время.

Рыжий отвечает, что ещё не закончил, а он может убираться или остаться здесь, если хочет поджариться ещё немного. Механик ржёт, говорит, что с него на сегодня достаточно, рыжий с ним вполне согласен, но он-то ещё не доделал то, что хотел. Метис определяет про себя, что База - всё-таки объект закрытый и пропуска у них не биометрические, биометрия бы могла засбоить, что-то другое, но что? Метис вырос в Степи и с системами нейроинтерфейсов и полисахаридных чипов, использующихся в новых карах, был не знаком. Но дальше его внимание привлекает сам рыжий: проходя мимо, он стаскивает через голову тонкую чёрную футболку, оставаясь голым по пояс. Не следовало ему этого делать, не следовало. Кожа сверкнула неожиданной белизной и гладкостью, ослепительной, непристойной - ни единого волоска, ни лишнего пятнышка, ни одной веснушки или родинки и тем ярче выделяются рукава, рисунки сложные, тонкая работа, тонкая. Штучка может ещё дороже стоит с такой-то холёной шкуркой. На предплечьях, лице и шее кожа подрумянена, позолочена солнцем и прямо-таки истекает сексом. Вот обдало запахом - тоже дымно-сладкий, медовый, зовущий, так и напрашивается, просто требует, чтобы его взяли. Да и с лица вроде бы ничего. Глаза дурные, но какая разница, под покрывалом особо видно не будет; а если что, то и кляп можно в рот загнать, если уж очень громкий будет.- Гля, ещё одна сучка, - не услышал - прочёл по губам Абакана, - готовая...Метис с ним согласен - а ведь рыжий хорош, очень хорош. Кто же знал, что у него под футболкой с козлиной рожей скрывается такое тело - стройное, ладное, гладкое? Его бы в оборот тоже взять... Говорят, с рыжими - как на горячие угли ложишься. В постели просто ненасытны, жаль, что среди степнячек таких - раз, два и обчёлся. Метис на своей памяти ни одной в Семье не припомнит, зато была вон у Шейха, хитрозадого ублюдка, наложница, подарили вроде бы, горяча была, как огонь, каждый вечер её стоны слушали, как бесплатные фильмы смотрели, только без картинки, воображение дорисовывало. Жаль, что сучка сбежала в Степь зимней ночью, крепко, видать, достал её охотой вожак, а седлал он девку почаще, чем свой байк.

Он сглатывает слюну, смотрит, как рыжий потягивается - сладко, долго, разминает затёкшую спину и плечи, оно и понятно, пролежал под игрушечной своей тачкой четыре часа, да тянется, как приглашает: смотри на меня, я готов, давай, трахни меня, тебе понравится. Вот идёт к раковине, умывается, вытирает лицо и шею футболкой. По лопаткам метут косички - специально, что ли, сука, хвостом подхватил, показал затылок, шею? Вон ямочка сзади, под подбритыми волосами - местечко-то чувствительное, интимное, порядочная в жизни никому, кроме мужа, затылок не покажет. Дразнит, завлекает... Метис его всего рассмотрел - от грешной этой ямки на затылке и до крестца, прошёлся мысленно руками по бокам, по позвоночнику, даже представил свои пятерни на его заднице. Там наверняка кожа тоже чистая, гладенькая. Так его и хочется по этой заднице отходить заскорузлой ладонью, звонко, с оттягом, чтобы разрумянился, а потом и присунуть. Порвётся, может быть, орать будет, но ничего, привыкнет, человеческое тело прекрасно тянется, особенно если для начала своим же ртом члены обработает. Ох, как бы он прямо сейчас потешился, а ведь не зря рыжий и в губу кольцо вдел, рот, наверное, умелый, да и язык длинный, засадить бы ему сейчас по самые яйца, чтобы аж глаза к носу сошлись, а потом трахать, за волосы держать, чтобы не вывернулся.

Метис прикидывает - дверь изнутри можно заблокировать, а снаружи блокировку не снимешь, да и запереть просто - повернуть вон те две ручки до упора, и дело с концом. Бывший хозяин Базы не выберется, а если и выберется, то уже в качестве собственности. А уж он-то постарается, заездит рыжего так, что у того ноги не сойдутся, скулить будет, но всё-всё расскажет, чтобы его не порвали и чего лишнего внутрь не засунули...Ночь в становище душная, тяжёлая, пахнет дымом костра и оружейной смазкой, крепким табаком и старым потом. Метис бросает в чашку с кипятком кубик чайного концентрата, расходящегося на поверхности густой коричневой пеной, прихлёбывает убойной силы чифирь и делится соображениями с товарищами: ему очень понравился беленький, это сокровище, которое стоило бы умыкнуть, увезти силой, натешиться самим, а потом продать. Его же с руками оторвут, редкость какая - кожа белейшая, волосы - бумага, зубы все целые, ровные, пахнет сладко. Его заломать - милое дело, да он и слабый совсем, все видели, какие у беленького руки, сливочные, нежные, ноготки подпилены, ни у одной девки в Семье нет таких, твёрдых, гладких, с нежной кожей. Но перед этим нужно нагнуть рыжего, очень нужно. Он сам напрашивается, тело у него неплохое, даже больше - просто прекрасное, его трахать - сам поди вспотеешь, только это не работа, это удовольствие, не грех и попотеть, да и задница получше, чем у иной девки будет - так и просится, чтобы на головку насадили. Метис и Абакан дружно регочут над незамысловатой шуточкой.- Я уверен, Сэт этот, не дурак подраться, - Малыш опять не к месту встревает со своими умными словами, бесит Метиса. Не может он язык придержать. - Двигается слишком плавно, у него может и полная перенастройка ЦНС быть, и оптика имплантами, может, не натурал, а борг, нарвёмся - всех рядком положит и хребты повыдёргивает.- К чёрту, - Абакану не нравятся эти рассуждения. Человек он прямой и практичный, иначе говоря, всех высоких материй он чужд. - Заломать его, и дело с концом. Рыжего, я имею ввиду. Ты что, бабу, что ли, испугался?- Какой он, на хуй, борг? - Метис тоже не дурак, умное словцо, если надо, ввернуть может. - Ты у него шунты видел? Оптика... На хую я вертел эту оптику, хакер он сраный, зуб даю, у меня на них, на крысят этих, нюх. Может, гайки крутить умеет, да толку с того, что ключ поднял или монтажку, спина жиденькая, зато задница то, что надо. Ну, что, струсили?Они сходятся во мнениях, рыжего прекрасно рассмотрели, сомнений не оставалось: соскучился он по крепкому члену, если так откровенно обнажался перед ними, потягивался сладко, показывал себя, как женщина, истосковавшаяся по мужику, да ещё и умелая, знающая толк в сексе. Принято было у кочевников замужним соски прокалывать и пупок, чтобы баба млела от мужика, визжала, как резаная, удовольствие получала, какой бы у неё хозяин там ни был. А шлюхи ещё дальше шли, в открытую свою готовность показывали - лица хоть и прятали под покрывалами, а сиськи еле газом прикрывали, чтобы понятно было, что умелая, да и кое-что в удовольствии понимает. И волосы все с тела удалил, заметно же, ни под мышками, ни блядской дорожки на животе, да и в паху уж точно нет, раз на животе чисто. Хотя мужик должен быть и телом крепок, и волосат, и не пахнуть мёдом, сладостями и ещё чем-то, как женщина. И причёска у рыжего бабская откровенно, где это видано, чтобы мужик косы носил? А мнение Малыша пусть останется где-то там в заднице, что у него, нестоячка что ли? С каких это пор он такой скромницей стал? Или рыжий в душу запал, по-доброму с ним хочет?- А если драться полезет? - Малыш не унимается. - Да и потом, дёрганый он, может, ну его? Стрёмно-то, с мужиком, да ну... На хер...

- Ты это, мозгами пораскинь, - товарищи не понимают, чего это на него нашло.Когда в последний раз им такое обламывалось? И чтобы на деле красивая игрушка была, здоровая, все зубы на месте, пахнет сладенько, на вкус тоже должен быть сладкий, как мёд. Он возражает, что всё-таки не очень, да и рыжий явно против будет, ещё и навешает, крепко может навешать, руки-то у него сильные. Может быть, и росту мало, но ведь сильный какой, да и помощь ему чужая не требуется, движок вывесил, не поморщившись...- Будет выёбываться - пустим по кругу... У сучки всяко хозяин быть должен, как бы она там себя не ставила, пусть своё место знает. Да и она всей Семье принадлежать может или я не прав где-то? Баб своих мы потеряли, да и кто осуждать будет, мы первые были, да и беленький - хороша добыча, можно их и рядом уложить, хуже не станет. Оно, знаешь, для здоровья полезно будет, - довод Метиса звучит крайне убедительно. - Ты вот, Колесо, когда последний раз двух разом имел? А?

Колесо разводит руками, пожимает плечами, не может припомнить такого знаменательного события. Метис хлопает его по плечу:- Ну, так попробуешь. Говорят, рыжие, они горячие, только расшевели.***Утро подземное, прохладное, в истоме, под тёплыми одеялами, пахнущее дымком благовоний, шалой, феромонами - мёд, синие ядовитые цветы, синтетическая сладость и кислотка, оставляющими холодок и лёгкое онемение в носоглотке. Поцелуй долгий и сладкий, это в самом деле горячо, трущиеся слизистые, обмен жидкостями, дыханием, ощущение чужого вкуса и запаха, это почти что секс, но в тебя входит не членти если бы было можно метафорически кончить от ощущения языка, заигрывающего с другим языком, от металлического привкуса, от чувства, остающегося после того, как резцы задевает штанга с шариком-накруткой, то этот оргазм был бы бесконечным, до тех пор, пока хватало дыхания.

Анпу лежит на его откинутой левой руке, глубоко вдавливая её в покрывало. В правой руке у Сэта ароматный джет, от которого они затягиваются поочерёдно, пуская дым в потолок. Там его подхватывает, рвёт на клочки и всасывает система фильтрации. Их ноги лежат на безжалостно смятом одеяле, касаясь друг друга.

- Мне они не нравятся, - говорит Анпу, прижимаясь губами к его шее.- Потому что та обезьяна тебе вопросы задавала и за руку тебя тронула? - левая рука затекла и он пошевелил ей, согнул в локте, обнимая Анпу ещё теснее. - Я могу их выкинуть с Базы, прямо сейчас. Они просто примитивны, пойми. Деградировали до уровня первобытно-общинного строя, хоть и катаются на моноциклах. Эти люди не заслуживают отвращения, относись к ним, как к убогим братьям нашим... Как к приматам. Но приматам опасным - всё же оружием пользоваться научились. И огонь разводить тоже.

- Нет, не надо выкидывать. - Сэт попытался сделать затяжку, но он схватил его за запястье, поднёс джет к своим губам. - Там раненые. А эта четвёрка в ангаре, они неприятны. Вызывают сложную гамму чувств, я не могу тебе точно сказать, что не так. Но они мне не нравятся..."Я могу сказать... но это слишком мерзко. Может быть, я иду на поводу своей паранойи и страхов, и если окажешься прав ты, будет крайне неловко. Может быть, они просто чудовищно примитивны... но они смотрят так же, как те... те четверо. Сальными, ублюдочными взглядами,раздевают глазами и кажется, что на тебе нет ничего, что может этот взгляд задержать. И они смотрели так же и на тебя..."- О чём ты думаешь? - Сэт серьёзен. Анпу знает, что ему хватает этого тлеющего огонька, чтобы рассмотреть его лицо в темноте.

- О том, что день будет длинный... А о чём думаешь ты?- О том же самом, - он улыбнулся, но Анпу был слишком сосредоточен и смотрел внутрь себя. - Я думал о том, что мне не хочется никуда идти сейчас. Но я должен...- Я помню, - говорит Анпу. - И ещё я помню, что тебе нужно на поверхность, в ангар.

- Да, машина, - он усмехается. - Так ты говоришь, они тебе не нравятся?- Не нравятся, - он выдыхает, прерывисто, тихо, оказываясь внезапно внизу. Сэт нависает над ним, опираясь на локти и колени, Анпу выгибается, обхватывает его руками за шею. - Не ходи туда...- Нам нужна равка, - говорит Сэт. - Я свожу тебя на озёра или к отмелям, куда ты захочешь...

Они целуются, яростно, задыхаясь, сжимая друг друга до вскриков. Сэт покусывает его шею, влажные губы, сдвигает ворот мягкой растянутой футболки, в которой спит Анпу, добираясь до его ключиц. И как внезапно это всё кончается...

Анпу, стоя возле постели, заплетает косу. А Сэт смотрит ему в затылок, думает, как же ему хочется дойти с ним хоть раз до конца... Или же они сознательно избегают этого сами, растягивая игру до бесконечности. Может быть, Анпу движет страх что-то менять, а ими обоими - желание быть друг с другом не так, как со всеми? Анпу садится рядом на кровать, кладёт его ладонь себе на шею, туда, где под кожей частит жилка. Сэт чувствует, какая горячая у него кожа, как он вздрагивает, когда пальцы чуть сдвигаются вверх.- Мне всё равно придётся делать машину, - говорит он. - Нужно будет ехать.- Тебе всегда нужно ехать…В голосе скользит страх. Такая уж сегодня была ночь...

- Я не хочу, - Сэт целует кончики пальцев, прижатые к его губам.- Я тоже. Но ты должен, да?