Глава 23 (2/2)

На него сверху падала ледяная капель, от которой зубы поневоле выбивали дробь. Он чувствовал, что замёрз и невероятно устал. Ожидание ложилось на плечи тяжёлым грузом. Больше всего хотелось туда, к нему. К ним. В логово. Обернуть себя ласковым, сладким теплом двух тел и забыться.

Цок-цок. Забавный звук, когда соединяется линия. Голос на том конце сонный и усталый. Анпу слегка растягивает слова. Он говорит тихо-тихо, чтобы не разбудить спящего. Сейчас он примеряет на себя ещё одну, новую роль, потому что придётся уживаться, мириться с третьим, точно так же, как этому третьему придётся подстраиваться под них двоих. Он говорит, что очень и очень устал, его замотал в конец операционный день, он оставил в медчасти Инпут, что больше всего он хочет, чтобы Сэт был сейчас рядом, а не коченел там, на ветру, в ледяном крошеве, в промокшей обуви и одежде. Он знает, насколько устал Сэт, но, может быть, он закончит то, что хотел, и приедет? Ведь они оба его ждут. Он - особенно. Хор - зверёк, который его сейчас греет, не стоит о нём беспокоиться, его не волнует физически этот загорелый мальчик, он не вызывает отторжения, но не более.

Сэт закрывает глаза. Если абстрагироваться от окружающего, то можно представить, как Анпу говорит это ему на ухо, прикрывая губы ладонью, создавая видимость тайны. Он соглашается с тем, что Анпу устал, и просит - закрывай глаза, спи, тебе нужно спать, я приеду позже, потом.

Вслушивается - на той стороне тишина, едва слышим звук дыхания. Наверное, Анпу заснул с планшетником, подсунутым под щёку, потому что не хотел держать его в руках. Сэт вздохнул. Во всяком случае, грызущее его беспокойство, перемешанное с ревностью, немного улеглось.Не стоило останавливаться, делать перерыв в угоду самому себе, потому что вкатиться в работу сложнее. Не хочется лезть в грязную стоялую воду, не хочется таскать профиль и кабели, всё вокруг замедляется, как будто навалилась скопившаяся за полгода усталость и превратила его в глубокого старика, чьи мысли крутятся вокруг отдыха. Везде потоки воды. Пальцы - скрюченные лапы обезьян. Быстро и ещё быстрее - закончить монтаж к полудню максимум, потому что уже у всех кончаются силы. Из дальней Степи, ускоряя шаги, надвигался электрический шторм, опускался на десятки белых дрожащих лап, вспышки на горизонте высвечивали очертания громоздящихся туч. Над полночными глубинами пенились ослепительные закрученные гребни. Вышка, забранная по чертежам Птеха в вязь экранирующих конструкций, не пропускала буйство атмосферного электричества, но внутри, в помещениях, постепенно разлился неестественный свет; сам воздух был уже не невидим, он светился фосфорическим затаённым огнём - сернисто-жёлтым, лиловым, зеленоватым, возник странный запах, въедливый, ни на что не похожий, как будто где-то гнил огромный труп утонувшего великана, выброшенного на берег и разлагающегося теперь на песке. С воем налетел вихрь, взвил столбы водяной пыли, швырнул её в глотки ФВУшек, забил обзорные экраны каров, качнул скелет орнитоптера, оставшегося от прежних хозяев.

На секунду вырубилось электричество, наступила жуткая, какая-то совсем уж запредельная тишина. В окна заглянуло небо.Глаз выхватил знакомые ориентиры - Регул, Арктур, Спика, Гемма, Денеб, Альфирк, Капелла, Процион, Вега - ярчайшие маяки небес, видимые в облачных прорехах небесного купола над головой. Теперь людям не трудно было вообразить несуществующий гнев Господень, как его живописали религиозные фанатики: они ощутили его на себе. От ударов грома всё вздрагивало, гремело яростно, оглушительно, как будто бы земля распадалась на куски. Каждый миг десятки исполинских молний вставали заревом по всему горизонту и бичами полосовали небо. От самой Степи исходило мерцание, волосы встали дыбом, как какой-то фантастический ореол. Так длилось до самого утра. Лишь ближе к восходу схлестнувшиеся бури отодвинулись на север, вереницы ядовито-синих вспышек проносились в тучах. К полудню весь этот ужас кончился, но и тогда не пришло успокоения, все были взвинчены, раздражены. Дождь прекратился. Работы на сегодня были закончены - они сделали максимум. Через неделю, самое большее - через десять дней, они вернутся сюда, перевезут электронику, и вот тогда...Сэт тоже смотрит в чистое небо. Его настроение было уже безнадёжно испорчено холодом, усталостью и часами утомительной работы. У него не было желания болтать с оператором кара. Какой тот замечательный собеседник, Сэт знал по своему опыту. К тому же дискутировать на тему транспорта кочевников ему не хотелось совершенно. Кочевники... Это не самая большая проблема в Степи. Были ещё диггеры - стрёмные ребята, обитатели подземных областей. Кочевники говорили, что целые Семьи утаскивались Хозяевами под землю, в Родильню, где из людей делали чудовищ. Он помнил - ему тогда лет семь-восемь было - объявили операцию "Гадес", и ничего хорошего из этого не вышло. Тогда уже были задействованы погодные спутники - "Нот", "Ужасный" и "Борей". Заработали первые станции климатического пояса, в сорок шестом и пятидесятом соответственно. Созданный ими смерч прошёлся по берегам внутреннего тёплого моря одной из крупнейших стран на этом континенте, и после него не осталось ничего. "Посейдон", "тот, кто сотрясает землю" - тоже детище проекта "Гадес".Тогда же случился первый Прорыв - охрана начала палить в симбионтов в Родильне. Рассказать о том, что случилось под землёю, было некому - все тоннели взорваны, наружу не выбрался никто... Он не был прямым участником или свидетелем событий, происходивших тогда на земном шаре. Войну, развязанную другими, невозможно было выиграть, она вела к самоуничтожению. Слишком мало было тех, кто осознавал, что прекратить ее невозможно, какой бы разрушительной она ни была. Слишком высокие интересы сходились на поле брани, многое не мыслилось без этой войны или мыслилось по-другому. Ее сделали невозможной. Сражением абсурда. Животную свалку, драку за пищу, за фертильную самку, за территорию превращает в бегство свирепый гул лесного пожара. И для этого на опушке разлили канистру горючего. В ВР границы стали непроницаемыми, а надзор - чересчур пристальным. Перелом дал клонирование, синтетическую и наложенную память, адаптацию посредством мнемософтов и породил касту "новых людей" - симбионтов, теков и боргов. К ним же стали причислять хакеров...Сейчас у него было немного свободного личного времени для того, чтобы кое-что обдумать. Причин для беспокойства было множество. Из Метрополии пришла сводка - Глобалтек объявил охоту на крыс, итогами которой должна была стать тотальная зачистка цифровой пажити Киберсознания Метрополии. "Крепко же тебе задницу подогрели, а, братец…" - угрюмо подумал он. Для отлова призраков, дигитальных крыс, создавались автономные самообучающиеся программы, аналоги которых были в вр-оболочках, ничем не отличимых от аватаров юзеров. За исключением отсутствия реального оператора. Ангелы-хранители ВР имели программную основу, от других защитных программ их отличало одно - они могли развиваться. Скромный вклад неизвестного программиста был прост - ангел был шкатулкой с двойным дном. И, оказавшись во вживлённом базисе, он расправлял крылышки.

Сэт пару раз сталкивался в ВР с ангелами, которые крушили защиту его системы огненными мечами, но ему оба раза везло - информационная перегрузка запускала сторожевую программу, автоматически разрывающую соединения. А ведь мог отделаться неклинической формой несовместимости или уподобиться своим менее везучим коллегам, которые превращались в ходячие трупы в смирительных рубашках. Их называли коматозниками, щелкунами, молчунами. Они не жили - это было полурастительное существование в вечной дымке драгсов, окутывавших мозг несчастных милосердным наркотическим фимиамом. Ангелами двигала их основная программная директива - поиск нарушителя. И, по большему счёту, они не видели разницу между ВР и миром реальным.

Сэт иногда задумывался, чем являлся его собственный GODMODE. То, что он сам считал незыблемыми границами мира физического, не имело в активированном режиме никакого значения. Он полностью потерял ощущение реальности в последний раз своего вылета и не мог ничего контролировать. Сообщение о серии терактов на энергостанциях, к которым не имела отношение "Независимость", но которые инкриминировали лично ему и группировке, заинтересовало. Когда взлетели на воздух два котла, обесточив десяток секторов по вертикали, от Дна к Небесам, он лежал под Анпу, царапал ногтями подиум и корчился в судороге невероятного по силе оргазма. И всё же, и всё же... Величество бога уничтожало исполинского змея где-то в Дуате, пока он, Сэт-хакер, запускал цифровые крысиные лапки в оболочку энергостанций, добрался до слабо защищённого ядра и активировал программы самоуничтожения. Или он просто захотел, чтобы рванули реакторы? Как понять, что именно произошло? Он не нашёл остатков кода, зато помнил желание - разметать, рассеять по своей злобной воле. Как это получилось? За его спиной стояло воссозданное божество, обретшее плоть в ВР, которое подавало ему копьё и направляло руку. Позади него стоял Анпу.

Интересно, что могло бы быть, не найди он своего проводника тогда? Сканировать эфир в безнадёжном поиске пустых каналов, один из которых окажется нужным именно тебе, было делом неблагодарным... Но ведь отозвался же.Он останавливается. Позади, на фоне чистого неба, поднимается уступчивая, спирально извитая пирамида Метрополии. Несколько миллионов жизней, втиснутых в ограниченное пространство. Сущий курятник - клюнь ближнего, нагадь на нижнего. И стоит отключить земной муравейник от электроэнергии, как все эти жизни задохнутся.

"Я стою на окраине, вокруг одна пустота..."

Метрополия неоднородна. Она имеет многоступенчатую структуру, Форсиз её повторяет. Если взять бинокль, то можно увидеть внешний контур Форсиза - минные поля, заградительные колонии впереди, автономные огневые точки, обеспечивающие смерть-фактор, равный девяноста пяти процентам. Шансы выжить у того, что проникает на этот участок, около пяти десятых. И поэтому есть ещё и внутренний контур, защищающий Ядро. Смерть-фактор там ниже, но никакая система не может учесть без погрешностей поведение людей. На внутренних контурах стоят теки, люди, защитники. Интересно, о чём думал Шу, когда их опрокидывала наступающая волна где-то в Африканской Метрополии? По сути, не важно, что у тебя внутри - полисахаридные батареи, колония симбиотических механизмов, спаянная с органоидами, или кишки. Ровно до тех пор, пока ты стоишь на периметре. За Форсизом, в Ядре, все различия, родившие взаимную неприязнь, разногласия или страх, вновь начинают играть свою роль. Там вершатся Большие Дела, но политиканы заняты внутренней грызнёй за привилегии, перемыванием костей, играми с лоббистами и радикалами. Короче, обычными буднями. И им нет дела до одного отключенного сектора Форсиза или обесточенных районов, где за пару часов задохнулись десяток тысяч человек, потому что отключились компрессоры, нагнетающие в нижние уровни свежий воздух.

Свою усталость Сэт ощущает как "скорлупу" с севшими батареями. Скованны руки и ноги, скованно всё тело, четверть тонны симбиотической брони повисает на нём и больше всего хочется остановиться и передохнуть. Скринсейвер неумолим - час двадцать, час десять, час... Поторапливайся, хакер, ты не для того эту машину выбирал, чтобы дрыхнуть в ней, как бездомный пёс, тебе она нужна для быстрого перемещения из пункта "А" в пункт "Б". И не для того ты Патрол экранировал, чтоб на весеннем солнышке греться. Поторапливайся... Система неумолима, это твой личный дьявол, который придёт по твою душу и швырнёт в речардж строго по таймеру. Хочешь ты того или нет. Он устало убрал рассыпавшиеся дреды в хвост. В последнее время в трек-листе стали чаще попадаться ремиксовые треки на немецком. Им обоим нравился немецкий - прекрасный язык для того, чтобы отдавать команды прирученному зверю, резкий, лязгающий и агрессивный. В нём не было мелодии, зато определённо был ритм. [Herzschlag] – сердцебиение. Прекрасное название для команды и для альбома. Анпу они нравились. Сам Сэт предпочитал более жёсткое звучание, больше синтетики и ритма, чуть меньше мелодичности. [Herzschlag] в конечном итоге полностью устроил обоих.

Doch du stehst da, siehst in mich reinKennst meinen Weg, du wei?t zu viel von mirDoch du stehst da, siehst in mich reinKennst meinen Weg, du wei?t zu viel von mirBitte halt mich zuruck"Да, да, ты именно там, ты знаешь мой путь, ты смотришь на меня, обнимешь меня... Всё именно так. Я согласен..."***Он выбрался из машины, как только форсунки обдали борта кобылы дезраствором. В лицо пахнуло тёплым воздухом с острым запашком синтетики. Завгар махнула ему рукой из своей конуры - модуля на субуровне гаража, импровизированного кабинета. За прозрачным силиколловым экраном она была как в залитом тёплым жёлтым светом аквариуме. Общаться в данный момент у него не было никакого желания, даже возникло чувство какой-то благодарности к женщине-львице. Она внутренним чутьём улавливала настроение и не совалась не вовремя.Солнце, беззвучно крадучись, перевалило за полдень, заглянуло в пасти вентшахт и в надстройки Базы, упрятанной под землю, как исполинский термитник, и стало клониться к западу. Сэт не видел этого, но знал, как удлиняются тени. Солнце не сможет попасть в спальню, оно никогда не осветит теплицы, никогда не помешает спящим на Базе. Но оно беспощадно, с ним синхронизируются биоритмы людей и животных, обитающих в Степи.

За дверьми была тишина. Пахнуло благовониями. Оптика адаптировалась к темноте и Сэт заметил, что на столике стоит курильница-пирамидка с потухающими угольками и прогоревшими гранулками куфи. Пепельница полна смятых окурков, там же - мундштук, рядом чашка с подсохшей кофейной гущей. Анпу не спал... Иначе не курились бы сейчас благовония, не висел на плечиках поглаженный халат с воротником-стойкой. Ждал, нервничал. А может быть, не спал вовсе: ожила рация, позвала его Инпут - не смогла справиться. Что было у неё на столе? Раскрытый живот? Мотокочевники привезли кого-то страждущего, молотили в двери шлюзовых, требуя помощи, испрашивая сейчас, немедленно, время не ждёт, там у них умирает кто-то. А может, производственная? Или нужна была консультация?

Или его сдёрнула Кебхут - маленькая, злая, нервная женщина, эпидемиолог и инфекционист Базы, втиснутый в одну на двоих ослепительно-белую робу. Чистая вода была её мантрой, притчей, для неё не существовало такого понятия, как слишком поздно или слишком рано, она дневала и ночевала в своём царстве лабораторного стекла и стерильных боксов. Кебхут и сама была, как выстиранная - белая роба, белые руки, белое лицо. Зато волосы - каштановые, блестящие, стянутые в тяжёлый узел на затылке. Глаза у неё были узкие, змеиные, желтоватые, как жухлая трава, светлеющие к зрачку. Она очень много курила, ярко красила вишнёвой помадой тонкие губы и заправляла одинаково твёрдой рукой и в своём отделении, и в своей маленькой семье. За одну возможность вывезти свой змеиный клубок в лице тишайшего супруга, во всём потакавшего жене-змеище, и детёныша из Метрополии она была безоговорочно предана и командиру, и самой "Независимости". Её понятие субординации распространялось исключительно на Сэта, но вот зава медчасти она могла вызвать в любое время дня и ночи, если не справлялась сама и была не уверена в компетенции коллег. Или это Инпут понадобился второй хирург? А может, просто пришла бессонница, вырвала из постели, заставила ходить, искать себе занятие…Всё же спал, прижавшись к спине Хора, умудрившись поместить между собой и другим телом шелковистый валик одеяла, оберегая себя от возможных посягательств. Но, тем не менее, обнимал, искал тепла. Снова уколола ревность, напомнила о себе, как лезвийный болезненный порез. В этом объятии всё же была глубоко скрытая чувственность, Анпу обвился вокруг загорелого Хора, как усик бледного растения-вампира, питавшегося чужими соками. Это было красиво - контраст серебрящегося, мраморного и живого, сочного, золотисто-смуглого.

Еще осталось сил швырнуть грязные вещи в стиралку, не свалиться в душе, задрёмывая под струйками воды, и добраться наконец до постели, натянув бриджи, кое-как просушив дреды полотенцем. Сэт втиснулся между двумя горячими телами, прижатыми друг к другу, привычным жестом обнял, подгрёб под себя Анпу.Анпу приподнимается на локте, легко оставляя спящего, и целует его, зарывается пальцами в мокрые волосы, притягивает к себе поближе.- Иди ко мне, - говорит он. - Иди ко мне, я согрею тебя, я ждал тебя...Сэт знает, что в самом деле ждал, просыпался от каждого постороннего звука, крутился, сбивая в узел простыни и одеяла, расшвыривал подушки. Или без сна лежал, глядя в пустоту сухими глазами, беспокоился, ходил по комнатам босиком, молча, нервно. Читал в библиотеке или перебирался на подиум, выбрав себе что-нибудь по настроению. А сегодня сон к нему не шёл, потому что в одном гнезде с ним оказался глупый слёток сокола-чеглока, попал прямо в пасть псу и смотрел снизу вверх, разевая клюв без крика, ошалев от ужаса, не зная, как же поступит зверь: окажется ли он в пёсьей пасти, захрустят тонкие птичьи косточки, останется на длинной белой морде пара перьев и капельки крови. Или пёс возьмёт в зубы бережно, отнесёт к себе в гнездо, вылижет горячим языком, ляжет спать рядом, охраняя нового друга. Хор, что с него взять, глупый, измученный мальчик, которого приласкало, утешило, приняло его холодное божество, уложило спать рядом с собой. Конечно, он спал, как породистый щенок, потерявшийся, наплакавшийся на холодной улице и внезапно оказавшийся в заботливых руках. Глупый, глупый мальчик, которого придётся воспитывать.- Я с тобой даже поговорить сегодня не могу, - говорит Сэт заплетающимся языком. - Устал, как собака… Прости.- Завтра, - очень тихо отвечает Анпу. - Всё будет завтра... Я не дам тебе отдыхать следующей ночью.Он вскользь касается губами волос. Анпу потягивается, выгибает спину, чувствуя его колено между бёдрами. Сэт знал его тело. С привычной простотой и лёгкостью он коснулся кончиками пальцев его затылка, забранных в растрепавшуюся косу волос, провел кончиками пальцев вдоль ложбинки спины, замер на крестце. Там совершенно особенное местечко, Анпу говорил, как оно называется. Сухожильный ромб Михаэлиса, в наружных углах которого уютно уместились плоские микродермалы. Об этих серебряных капельках знали только они двое, глаза прикипали к спине, когда он шёл в душ, раздеваясь на ходу или когда опускался на него, повернувшись к нему спиной. Медик берёт его руку, тянет под себя, к животу, требуя своего- объятий, ласки. Сейчас можно просунуть пальцы за пояс свободно сидящих штанов, в которых он спит, коснуться ягодиц и пробраться дальше, между атласных бёдер, в местечко, которое по-латыни называлось Perineum. Анпу объяснял ему всю эту анатомию, морфологию, топографию, которая оставалась для Сэта тем же таинственным лесом, приласкать твердеющий ствол, сдвинуть крайнюю плоть, коснуться большим пальцем, обвести по венечной борозде, по уздечке, поласкать головку - под рукой станет горячо и влажно, выделится смазка - пропуск, задержка дыхания, учащающееся сердцебиение, дальше, дальше… Другой рукой подняться от идеально безволосого лобка к пупку, пройти по напрягающимся мышцам живота, по арке рёберного края, поиграть с заострившимися сосками, оттянуть по очереди маленькие серебряные колечки и остановиться у горла, у яремной ямки, так, чтобы под ладонью разошлись скобочки ключиц.Сэт чувствует, как к нему ласкается Хор, прижимается сбоку, робко, неуверенно, его смущает разница температур и голая кожа. Анпу прижимается крепче, прихватывает мягко зубами плечо, хотя на самом деле он кусается больно. Некоторое время они втроём возятся в гнезде, интуитивно отыскивая удобное положение тел, когда одно повторяет другое, сбиваются в тёплый живой комок, как усталые, гладкие, горячие животные. Он оказывается зажатым между двумя возлюбленными. Это новое чувство - покой, ласка и нега.Хор… Он ещё не до конца свой, но уже скоро, совсем скоро, осталось немного, но сил на его инициацию уже не остаётся, это будет чуть позже, но, пожалуй, уже можно его назватьвозлюбленным. Мальчишка не займёт место его божества, оно свято, сакрально, неколебимо, но что мешает приласкать и его. Совсем чуть-чуть. Он чувствует знакомый отклик на аромат своего божества - расположение, желание, к нему примешивается чужой, который он теперь тоже будет узнавать. Хор пахнет странно - запах чистой кожи, совсем немного мускуса, знакомый горький, травянистый, полынь, мята, иссоп - гель для душа, немного бетоном, немного синтетикой. При более близком общении он должен оказаться доверчивым, страстным и терпеливым, настроенным на получение изощрённого наслаждения от болезненных ласк на грани насилия. В самом деле, это странное чувство, когда к тебе одновременно прижимаются два горячих-горячих тела. Сэт вскользь успел подумать, что же он будет делать, если они оба внезапно по нему соскучатся и потребуют своего. А ведь это рано или поздно произойдёт... Как одарить их вниманием так, чтобы ни один не чувствовал себя обделённым и неудовлетворённым? Но... так хорошо сейчас, так сладко, он очень устал, ему было холодно и одиноко, этот холод длился так долго...

Чьи-то руки касаются его плеч, кто-то прижимается губами к шее, он обнимает их обоих, не может понять, кто же здесь кто, кого он касается сейчас. Реальность подвижна, текуча, если хочешь урвать кусочек - попробуй угнаться сразу за двумя зайцами, за двумя газелями, попробуй настигнуть по пологим степным холмам, по оврагам, по редколесью, кустарничкам, если хочешь выдрать, выцарапать у Метрополии то, что нужно лично себе.

Его тела касаются горячие пальцы, чужое дыхание, кто-то убирает с лица дреды. На откате речарджа его подхватывает привычный синхрон с Анпу и в этот синхрон вклинивается Хор, это чувство - как будто навалился беспощадный аморфный монстр, эта чужая мягкость, боль, сострадание, ласка, желание, острое чувство собственности, беспощадность - разрастается чем-то острым, сливается воедино, он оплетает его, обвивается, ласкает четырьмя руками. Они оба хотят быть рядом, прямо здесь и сейчас. И Сэту кажется, что его обволакивает, обвивает тёплыми змеиными кольцами чужая воля, это ужасно медленное осознание того, что все они ввязались в один порочный круг взаимного обладания, круто замешанного на крови,синхроне, гормональных откатах и феромонах. Слишком много в этом животного, примитивного, древнего, зовущего к огню, гнезду, добыче, кровавому пиру, случке, весеннему обладанию. Это инстинкты, выпущенные на свободу, дремавшие некоторое время под маской цивилизованности и культурным налётом якобы образованного человека.Он проваливается в речардж - глубже омута, тяжелее сна без сновидений, в котором плывут ошмётки кода и дробятся жуткие, запредельные образы, наполненном кошмарами и их призраками. Да, если понадобится, через пару часов он сможет выбросить себя в рабочий режим, если его позовёт Анпу, как тогда, много лет назад, ведь он среагировал именно на голос, продравшийся через дебри системных блокировок, через защитные программы, но пусть ничего не произойдёт, пусть будут продолжаться ласка и нега.Если бы богов не было, человек бы их придумал и этой аксиоме невозможно ничего противопоставить. Никто из живущих сейчас прежде не видел бога, нет ни единого материального доказательства его существования...