Глава 23 (1/2)

Холодно, сумрачно. Уезжая к радиовышке поздним вечером, он смотрит в черноту небосвода. Кажется, что там гуляют морские звёзды, шевелят лучами. Даже лучи заката уже на горизонте не брезжатся, не подсвечивают снизу низкие слоистые облака, совсем не весенние. Сейчас там нет синевы великого Северного Неба, там проклятый палеозой. Морские лилии, ортоконы и трилобиты. Всё в небесах сегодня состоит из нитей прошлого воскрешённого палеозоя, там, над облаками, хляби небесные, море и он сам не может быть спокоен, он как будто бы одержим. Люди ждут его там, в этом проклятом узле связи. Сколько труда вложено в эту вышку, сколько терпения... Когда заработает передатчик, то он выведет из строя все линии связи Метрополии в радиусе пятисот километров, разорвёт пуповину энергомагистрали, запитавшей климатическую станцию, которая пожирает реку.

Степи нужна вода... Иначе пересохшие пасти оврагов разорвут по весне дернину, подступит с юго-запада пустыня, она крадётся незаметно, откусывает от Степи по кусочку, там - кустик, здесь - поросший хилою травкой холмик, вон там - чахлый лесочек, задушит песками, засыплет. Вечная война между Степью и бескрайней пустыней, которая, как хищная амёба, запускает псевдоподии в пространство, она размножается. Четвёртый день без перерыва - дождь с мелким-мелким градом. Машину было жалко, но Патрол, да ещё юркий Хайландер, на котором каталась в Метрополию Сахми, были достаточно мобильными и лёгкими, чтобы, особо не завязнув и не намотав на колёса с десяток килограмм глины и жухлой травы, пройти по раскисшей дороге от Базы до узла связи.

В силу некоторых технических особенностей заброшка, оставленная вояками в самом начале Перелома, представлялась идеальным местом для размещения передатчиков "Независимости". А с плывущим грунтом разобрались ещё до того, как экотеррористы облюбовали эту территорию. Вояки намеревались сидеть в той вышке до самого мифического второго пришествия. Или появления планеты Нибиру на горизонте. Или ещё чего-нибудь столь же сюрреалистичного и невероятного. Государству некогда была очень нужна эта вышка. За десяток лет до его рождения одна из обсерваторий поймала сигнал на частоте 1421 мегагерц, на знаменитой частоте водорода, который приходил на частоте в два раза меньшей и в два раза большей, аккуратно повторяясь по тысяче раз. А потом его поймали в оптическом диапазоне на длине волны в 5000 ангстрем. Это было как интенсивное лазерное излучение. Между сериями импульсов отмечались значительные паузы, и он всегда повторялся - аккуратно, как по записи - 2-1-1-3-5-2-4-1. Как будто кто-то кричал извне - смотрите, мы здесь, мы умеем передавать сигналы, мы способны разумно мыслить...

В ходе Перелома про станцию благополучно забыли, но там оставалось прекрасное оборудование, законсервированное по всем правилам. Голос небес был для кого-то наваждением. Для Сэта он не значил ровным счётом ничего - в старой документации, заботливо слитой кем-то на сервера госкорпорации SpaceInc, значилось, что небесный позывной был криком умирающей звезды, сбрасывающей оболочку, а не осмысленным посланием. То, что почти стало для учёных священным писанием из космоса, основой новой кабалы, было выброшено хакером на задворки. Сэт был человеком практичным и предполагал, что именно в данный момент экосистема умирающей планеты была всё же важнее, чем космические сигналы. Что проку от сообщения, которое выброшено издохшим светилом? Ради интереса он сам попытался отыскать скрытый смысл, но никакого арифметического прогресса в нём не было, числа оказались совершенно случайны. Сравнив свои доводы с совершенно головоломными теориями крипрографов прошлого, Сэт забросил это занятие.Олигархи, дёрнувшие за Большой Рубильник цепи станций климатического контроля, устроили для области климатический армагеддец на площади сто на сто километров. Сэт сразу вспомнил, что они живут намного севернее умеренно-субтропических территорий. Две недели кряду лили дожди, перемежающиеся ледяным крошевом. Энергодефицитные районы Города сейчас пострадают от веерных отключений электроэнергии. Сэт знал, что это такое - выйти из дома во время блэкаута без оружия, когда переходы заволакивает конденсат, похожий на зыбкий туман, и видимость сокращается до десяти метров. Это верное самоубийство, потому что с тобой может произойти всё, что угодно, и самое безобидное - это попытка изнасилования. Ну или тебя очень быстро оформят как груз донорских органов где-нибудь в узком тоннеле.

Они пригнали к вышке грузовой кар, перебросили силовые кабели от генератора, запитавшего внутренние системы. Выгрузили навесное оборудование, которое должно было занять своё место в пустующем энергоблоке, перетащили мотки кабеля и проволоки, реечные фермы… И понеслось. Никто не хотел оказаться на месте Сэта. Взять на себя удалённый контроль за двумя работающими в непрерывном режиме сварочными автоматами, жравшими рейки десятками метров, дописать рабочую программу, адаптировать это к рельефу стен и профилю помещений на месте, да ещё и не забывать про живых людей - египетская работёнка. И всё это при температуре ниже пятнадцати градусов, при постоянной капели сверху, а иногда и по колено в тёмной застоявшейся воде, в дрожащем мареве конденсата, дробившего лазерные линии нивелиров, с искрами, летящими со всех сторон. Через два часа разламывалась спина и сводило судорогой руки, становилось жарко - постоянное движение не давало замёрзнуть.

Инженер орал, чтобы не забывали про ТБ, ведь сверху могло упасть что угодно и твоё счастье, если это будет шайба из композита, лёгкая и маленькая, а не болт двадцать четыре на девяносто. И про респираторы. Из-под маски кто-то предложил ему заткнуться, на что услышал о себе кое-что новое. Птех с удовольствием объяснил недотёпе, что ему плевать на то, что последний наглотается радиоактивной пыли и спор, а его лёгкие станут через двое суток похожи на шмелиное гнездо, полное сот и личинок, выслушал доводы с аргументами и махнул рукой. "Лудильщики мамкины, обезьяны, мать вашу, растак… А ты, командир - самодур с паяльником, тебе только монтажкой и орудовать, дурной пример подаёшь, себя не жалеешь, придурок, так хотя бы о других подумал... Да, спорить, конечно, оно себе дороже, ещё кинется... чего ему, вожжа под хвост попала сегодня что ли?" – сердито подумал он. Потом увидел, как Сэт бросил лепесток и его примеру последовала половина обезьян в комбезах и решил, что спорить с ними бесполезно. Дуракам закон не писан, а Сэт - мало того, что сам дурак, так ещё и читает только то, что ему нужно."Ты как?"Нет ответа. Это выводит из себя почище холодной воды и искр, обжигающих предплечье. Можно надеть робу, но будет неудобно - слишком мало места, не отведёшь далеко руку. Будь проклят тот инженер, который додумался до подвесов именно здесь, не могли вывести коммуникации отдельно и засунуть их в кожух что ли, черти, мать их, полосатые...Только не забыть бы главное, не забыть. Не забыть...

Ходит взвинченный, напряжённый, вода заливается в ботинки, капает сверху, оставляет на одежде отчётливые мгновенные следы. Планшетник прижимается к бедру, спит в кармане. Он всё так же в этой тёмной воде с пенкой бурых микроскопических водорослей сверху, смотрит на вспыхивающие огоньки лазера. Холодно и сыро. Палеозой. Наверное, все эти твари плодились в тёплой воде - колыхались на мелководье, как в яслях, созданных матушкой-природой. Потом, через миллионы лет, эта природа дала пинка под зад своему самому совершенному творению - человеку разумному, решившему, будто бы он венец всего сущего. Частично Сэт был согласен с природой. Он сам был её уродливым порождением, но ничего не имел против. Ему нечего было противопоставить цепочке естественных мутаций, которые оказывались летальными для большинства детей, рождённых во время Перелома. В свидетельствах о смерти значились разные причины. ОИМ, ОНМК, точно не установлено, предположительно, сильное нервное потрясение. Распад церебральной ткани вследствие нейронной перегрузки. Сердечная недостаточность. Полиорганная недостаточность. Ему досталась совместимость с базис-модулем, позволившая размножаться в его черепной коробке колонии квазиорганики, замещающей живые ткани, берущей на себя их функции. Технологическое бессмертие - молодость без старости и жизнь без смерти.

"Что там у тебя? Ты в порядке?"

Да, какая глупость... Раз за разом спрашивать то же самое. Что ждёт его по возвращении домой, на Базу? А если за дверьми его будут ожидать два остывших тела? Если взбесится Хор? Или Анпу всё же не принял его, тихо прирезав? Взял плоскостной нож или скальпель… Или тот короткий кривой, которым он резал стягивающие тело бога во время их сессий джутовые шнуры. Вскрыл чужое горло, отворил кровь... А потом твёрдой рукой отправил себя в путешествие в Дуат? Что, если его божество решило, что он не прощён... Что, если слишком велика была обида и он не убедил величество этого бога, что не может быть в его сердце никого другого, кроме него?

Сломался механизм подачи проволоки. Это довело до белого каления. Сэт пнул инвертор, как будто вся проблема сосредоточилась только в обшарпанном красном ящике.

- У тебя дугу в сторону увело, - флегматично заметил Птех, наблюдающий, как Сэт доваривает сменными электродами, обжигая пальцы.

- Может ты и умеешь силой мысли и парой сотен ампер плавить металл, а я - нет. И не надо мне тут говорить про то, что у меня под магнитом повело, сам, твою мать, вижу!О, какую прекрасную речь уже мысленно приготовил Птех, намереваясь сказать Сэту, чего же стоит его техническое образование и навыки сварщика, может быть он и может там что-то скрафтить у себя в норе, стеллажи всякие, да пусть хоть койку себе переваривает, если игрушку завёл... Поди на армейской неудобно будет вдвоём-то, но с такими загонами и швом шёл бы он на ху... К Сахми, в гараж, за верстак, мать его так и эдак, чтоб его, мудака истеричного, вместо обмотки на трансформатор. Прежде, чем инженер нашёл, что ответить, Сэт - вот же ублюдок рыжий, зловредная скотина - не дал ему и рта открыть.- Всё, нахуй, - говорит Сэт, отмахиваясь от Птеха, как от назойливой мошки. - Сам знаю, где косяк.И ничего не остаётся, как отойти - если уж он свой косяк сам видит, то тут с отповедью и советами в самом деле делать нечего. Все понимают, что командир на взводе, с белыми глазами по ангару рыскает.Последней каплей стало то, что одну из магистралей протянуло по старой шахте, где были в кучу навалены старые высоковольтные кабели, про которые забыл даже Птех, и один из них перетёрся и стрельнул разрядом, устроив в шахте форменный фейерверк. Сэт вызверился, наорал на первого попавшегося, швырнул в сторону держак и выскочил из помещения, как будто за ним сам Сатана с вилами гнался, норовя поддеть зубьями.Птеху даже стало интересно, что это сегодня с командиром, почему он не находит себе места, мечется, как будто забыл что-то дома, придирается к каждому, словно без этого работа не пойдёт или без его вмешательства всё остановится. В его голосе слышалось рычание злобного цепного пса, которого дразнили, а потом отобрали кость.

Чёрт, чёрт...

Беспокойство. Оно вернулось к нему здесь, на вышке, и с каждым часом усиливалось. Бороться с ним было невозможно. Всё, что делал он сам и другие, казалось неправильным. Сколько раз за сегодня он срывал раздражение на перепуганных до смерти подчинённых?Что же ждёт там, на Базе? Почему он молчит? Почему не отвечает? И вот, он приедет, примчится из последних сил, промокший до нитки, задыхающийся, с выпрашивающими глазами. А перед ним - тишина. Смерть. Аромат ладана и свернувшейся крови. Там будет лежать молочный зверь, умершее тело бога, и будет ждать океан крови, добрый и убийственный одновременно, как напиток жизни и смерти в любой из знакомых сказок, услышанных давным-давно, сотни раз в жизни. Совсем не этой.Предыдущая жизнь сразу закончится и все твои вознесённые хвалы величеству этого бога, все попытки создать совершенство, твоя тоска по красоте в умирающем мире -бессмысленность, случайность, розыгрыш самого себя. И ты просто идиот несчастный, стоишь сейчас в промокшей грязной одежде, рассматриваешь свои руки, разбитые в кровь пальцы, ссадины, синяки, ожоги. Всё как всегда. Ждёшь, когда обрызганный герметиком планшетник (чтобы не закоротило), уснувший в кармане, как маленький высокотехнологичный зверёк, подаст признаки жизни. И ты прочитаешь что угодно, не важно, какие слова.Прочитаешь, что всё хорошо.Значит, вот сообщение. Ужасно банальное."Твоё место пустует. Мне холодно. Приезжай".Он ждёт. Они, получается, ждут? Можно улыбнуться, спрятать планшетник и работать дальше, выдохнуть облегчённо, закурить, потому что должно постепенно отпустить, должно успокоиться.

А через пять минут ещё одно сообщение.

"Этот мальчик глупый и неумелый. Я ужасно хочу спать. Приезжай".Вот как, уже неумелый. И пока глаза блуждают в разводке кабелей на стене, в которых, наверное, он сам потом может запутаться, Сэт начинает задумываться, а что там, собственно, в логове? Чем заняты эти двое? Они спят, нежатся под одеялом или передрались, и теперь Анпу заливает ссадины анестетиком и хмуро смотрит на побитого Хора, с которым всё-таки потом помирился? Бред. Какой же бред. Анпу никогда не лгал ему. Ночь, темнота, в постели, в гнезде из одеял и подушек, тепло. И нечего отвлекаться на собственную ревность. Нечего.В него входит новое понятие, острое, как нож, раскалённое, как игла коагулятора. Ревность. Хор, этот мальчишка, может попытаться затеять любовные игры в его отсутствие. Ему нравится медик, он смотрит ему вслед стеклянными глазами, а что, если сейчас там, между ними, достаточно горячо? Если он... захотел лечь с Хором? Да, разумеется, он сам виноват, и Анпу там оставался один, ждал смиренно, покорно и жестоко, пока он в Степи раскладывал другого, догонялся тем, чего не получал с ним и чего не хотел делать с ним, наслаждался жестокостью и садизмом, от которого Хор тёк, как сучка, как шалава, просил, умолял всадить пожёстче, а в логове ждал он... И Анпу писал ему, когда он ехал туда. Сообщения шли, шли, шли. N-ое число сердцебиений и простых строк, складывающиеся в привычное, тёплое, в затянутые дискуссии о технике, умершем искусстве, о литературе и музыке, об обыденности, о Базе, о них. Потом к ним добавились болезненные "я устал" и "не могу больше". Обратить бы внимание ещё тогда...

Эта ревность была обоюдоострым ножом, который он сам вонзал себе в правое подреберье. Горячей кровью, сочащейся из раны. Горьким привкусом во рту. "А что, если?.." Ожидание и неопределённость. Доля страха, потому что он не знает, что же там, во тьме. Эта ревность стреноживает. Она запекается страданием между губ, она вспухает алой кровью на пробитых ладонях. Лежит лемнискатой вокруг запястий. Это его епитимия, наложенная на кающегося грешника неумолимым божеством за все его проступки. Ревность - как умирающая охапка цветов в склепе. Она истязает, она неотвратима и неизбежна. Это чувство горькое и сладкое, как отрава, от него немеют губы и кончики пальцев. Она тишиной вошла в их дом и затаилась над кроватью, превратилась в незримый полог, который опустил Анпу.