Глава 21 (2/2)

Хор. Недоумок. Почему он так цепляется за плоть? В самом деле, неужели он так ошибся? Да, конечно, Хор - очаровательная зверушка. Покорная, идеальная жертва с неплохим телом и бархатной шкуркой, которую так здорово пятнать синяками и ожогами, да он сам желает этого, он жаждет таких игр. Его приятно мучать, он сам получает изрядное удовольствие, истязая племянника в постели, но… Примет ли Анпу этого неуклюжего мальчишку, который мечется между двух огней, не может определиться, чего же он хочет, куда же ему кинуться - домой, к папаше-извращенцу или остаться здесь. Неопределившийся в своих устремлениях безмозглый зверёныш, тупой комочек зверячьей похоти. Думает только о члене и ни о чём больше. Если Анпу всё же не примет мальчишку, если он сам всё-таки промахнулся, то участь Хора можно считать решённой. В конце-концов, в Метрополии найдётся десяток других крысят, которые смогут идти с ним в паре в ВР, а что касается собственных потребностей... Какой-нибудь выход он сможет найти. На Хоре свет клином не сходился."Апапи тебя побери! Если я всё же ошибся... Что ж. Придётся пустить тебя в расход. Я другого выхода не вижу. Но... будет очень жестоко, если я продам тебя кочевникам. Я пристрелю тебя сам", -однако сбивал с толку этот проклятый нюанс, который удерживал от последнего шага - у Хора есть способность к сопереживанию... Эмпатия, не характерная для жителей Метрополии, звериное чутьё, которое позволяет безошибочно определить эмоциональное и физическое состояние другого. Если бы не эта проклятая эмпатия, то он бы выбросил племянничка из салона кобылы ещё в ноябре. Оставил в Степи, где тот смог бы протянуть максимум час, после того, как потерял бы из виду машину. Смерть-фактор для безоружного человека вдали от укрытия, да ещё и на открытой местности, по-прежнему равнялся убийственным девяносто шести процентам. К тому же, была важна нейросинхронизация - Хора зацепило их обоюдным откатом, он почти попал в адское колесо синхрона, а это значило, что тот восприимчив к их собственным ритмам и пытается встроиться в давным-давно выверенный ими двумя цикл сна, бодрствования, взаимодействия друг с другом и даже как-то влиться в их игрища. - "Проклятие... Его самого цепляли эмоции этого съёжившегося, ожидающего смертельного удара загорелого мальчика, будь он проклят самим Ре-Харахти, пусть сгинет в хаосе Нуна, которому придётся стать херихебом и рассказать остальным, как всё было на самом деле". Или он, Сэт, уничтожит его в ВР своими руками уже после того, как прикончит оболочку физическую. Как же ему поступить прямо сейчас? Эта неопределённость безумно раздражает.Он фыркнул. Хор не отлипал от него, цеплялся за его одежду с видом утопающего, блестящие зрачки расширены, как у умершего, глаза слепые, тёмные. Он сгрёб его за ворот, крепко встряхнул - раз, другой, чувствуя, как закипает, как поднимается знакомая душная волна уже какой-то запредельной, бессильной злобы.- Какое же ты... ничтожество...Хор не сопротивляется, когда на его горле сходятся пальцы. Ладони мягко ложатся под челюсть, охватывают его шею. Если Сэт хочет, то пусть придушит его, и положит конец его бессмысленному существованию в холоде и одиночестве. Он оплетает пальцами его предплечья, запрокидывает голову, показывая ему - делай, что пожелаешь, бери, владей мной, если хочешь - убей. Сэт усмехается. Швыряет его на кровать, как куклу. Хор бьётся виском об изголовье. Первое желание - прикоснуться к ссадине, зажать болевшее место. Потом - посмотреть на дядю. Тот стоит, сложив руки на груди. На лице застыл неприятный оскал. Хор не понимает его настроения, его желаний. Что он хочет ему доказать? Чего добивается? Он сбит с толку, он обескуражен. Может быть, Сэт затевает новую, странную игру? Что же он должен сделать сейчас, чтобы было хорошо? Как он хочет, чтобы это было просто игрой, а не отторжением, не очередной порцией издёвки и унижения, которые стали почти что привычными - другого он не видел уже долгий месяц. Он совершает ошибку, пытаясь прикоснуться с Сэту.Тот снова отшвыривает его. Без размаха, коротким ударом бьёт по лицу так, что снова тянется по подбородку полоса, встряхивает растопыренными пальцами в воздухе, вытирает ладонь о штанину и злобно спрашивает:- Что, не терпится, а?Хор затравленно трясёт головой. Он в самом деле ничего не понимает. Он потерян и для себя в том числе.Зачем он отшвырнул его на кровать? Ведь она - абсолютное табу, их ложе, сакральное место, предназначенное только для них с Анпу, а никак не для него. Там устраивался медик, сворачивался под пуховыми одеялами, вил себе гнездо и звал Сэта. Хору не было места на этом ложе. Место наложницы - нелюбимой и нежеланной - где-то там, на коврике, рядом с Хеджет, но всё же позади метапсины. Сэт всё-таки разворачивается. Хору становится страшно - его захватывает паника, становится нечем дышать, поля зрения сужаются, ему кажется, что стены сдвинулись, и потолок опустился, грозя его раздавить. И это случится - вот прямо сейчас, если дядя уйдёт. Почему он хочет уйти? Только не он, нет...Все, кто окружали его, в конечном итоге его отталкивают, горят прочь. Родителям он был безразличен. Женщинам, с которыми встречался, интересен постольку поскольку. Единственное яркое и достоверное, что оставалось в его жизни - дядя и его медик, но Анпу отверг его, нашёл не заслуживающим внимания. Для него Хор - просто животное, которое откуда-то привёз Сэт и запер в ментальной клетке, поставленной в этом жилом блоке.Сэт просто уйдёт сейчас, даже не посмотрит на него, как будто Хор - пустое место. Он даже в дигитальном мире оставил его в покое - не возвращая свободного бесконтрольного доступа к Киберсознанию Города, он перестал атаковать, отыскивая его бреши в защите, и Хор воспринял это как своеобразную казнь, виртуальный остракизм, которому его подвергал дядя. "Ты мне стал настолько неинтересен, что мне безразличны все твои уязвимости", - говорил этим действием Сэт. Этот поиск чужих брешей в защите был своеобразным аналогом заигрывания, приглашением познакомиться поближе, может быть, даже заняться любовью в ВР и после - встретиться в реальности. И уже там определить, стоит продолжать игру или свести всё к дружескому поединку, после которого вы или будете продолжать общение, работать вместе, или разойдётесь, пожав руки, найдя друг друга скучными. И сейчас он почувствовал, как тот его сканирует - запускает виртуальные щупальца в его библиотеки и оболочку… и внезапно разрывает соединение. Пустота на всех каналах - Сэт просто отрубает связь, блокируя его эфир. В какой-то мере это подобие остракизма - вот сейчас хакер напишет своим же, что Хор оступился, что все его доступы фиктивны, что он бесполезен сам по себе и слишком уязвим, что он, S_th, сомневается в компетентности и профессионализме хакера, который зовётся "Чеглок" и больше не стоит пускать в крысиную стаю какого-то там птенчика. Пусть он и был им когда-то полезен. Амен.Он в самом деле сделает это - Хор читает приговор в глазах Сэта. Почему он раньше не замечал, что у него радужки не чёрные, а скорее ржавые, лисьи, выцветают к зрачку в обычный карий? За отблеском ридаута, за подвижными элементами имплантов, был незаметен цвет, зрачки у него расширялись, как диафрагма. Там, в стекловидном теле, вертелись импланты - крохотные многолучевые звёздочки, спаянные подвижными квазиорганическими шлейфами с сетчаткой. Сейчас он смотрел как простой человек, а не как хакер, не соперник, даже не безусловная доминанта. Просто как разочарованный человек, которому была противна чужая глупость. Он дописывал строчки кода, которые отсекут Хора от дигитального мира, сделают его слепым, глухим и немым. Что Сэт сделает с ним после? Сожжёт его мозг нейрофагом? Продаст, как ненужную вещь, мотокочевникам?- Нет, пожалуйста!..Ему хочется с плачем ринуться вслед за дядей, он чувствует себя брошенным ребёнком, которого все забыли. Он тянется к нему обеими руками. Сэт отступает на шаг. И ещё на один. На лице теперь написаны злоба и отвращение. Снова сверкает расплавленное золото в глубине глаз - он активирует оптику. "Ты - ничто".Ладонями он чувствует тёплое и немного колкое. Покрывало тёмное, шершавое. Шерсть ручной работы - подарок, благодарность, жертва белому божеству, вытканная руками степной женщины, заботливо уложивший солярные узоры в строгом порядке, собиравшей травы, коренья и цветы, чтобы окрасить ее. Не досыпавшей ночами. Божество вернуло её с ложа болезни в седло деятельной жизни, ей нечем было отблагодарить его, она знала - для божества нет лучшей благодарности, чем радость выздоровевших. Но она старалась. Подарок был принят, и женщина чувствовала себя причастной к крохотной тайне, своеобразному обмену - ей подарили жизнь, а она выткала полотно. Оно прекрасно выполняло свои декоративные функции. Сейчас в нём запутался Хор, скатился с кровати, зацепившись за складку. Ему хотелось на коленях ползти за Сэтом, просить - не уходи, пожалуйста, не оставляй меня одного, мне правда непонятно, чего же ты хочешь, что я должен сделать, пожалуйста, только не бросай меня одного!Он всё-таки вцепляется в его штанину, утыкается лицом в ноги, не замечая, что перед глазами сбитые до голого металла носки тяжёлых ботинок. Вот Сэт приподнимает его голову за подбородок.- Ну, и чего ты хочешь, - почти нормальным голосом спрашивает он. Ни злобы, ни отвращения, ни ненависти. Глубочайшее безразличие, как будто он говорит со стеной.- Тебя... - неправильный ответ, неправильный, он сам это понимает. Он хотел сказать: "Я хочу, чтобы ты не уходил…" Но не может справиться со своими голосовыми связками. Горло сдавливает, как будто надели на него металлический ошейник, который затягивается на беззащитной шее сам, сжимает артерии и вены, нервные стволы и, в конце-концов, должен раздавить гортань, потому что край этого ошейника Хор ощущает сразу под подъязычной костью. Сэт запрокидывает голову и смеётся.- А больше ты ничего не хочешь?!Он отрывает Хора от себя, отталкивает, едва ли не ногами пинает, как будто тот и в самом деле пёс, не вовремя сунувшийся к хозяину. Нелюбимый, ненужный. Сэт наступает на него и говорит слова полные злобы и холодной ненависти. Он говорит, что Хор - его бесполезная трата времени, что когда он его видит, то ощущает разочарование, что он крайне редко ошибается в людях, и вот он - самая большая ошибка, не стоившая потраченного времени. Хор - никчёмный, ничего не умеющий ублюдок, золотой ребёнок, который только из-за своей редкостной, непрошибаемой, кондовой (А!.. Ты не знаешь, что это за слово, да мне похер, что ты не знаешь и не узнаешь вообще никогда!), стоеросовой (ещё одно незнакомое слово), абсолютнейшей тупости пытается встрять, куда его не просили. Что он - скотина, просто животное, хомяк грёбаный, всех устремлений - потрахаться и выспаться, даже в колесе, сука, и пяти минут не побегал. Зачем он здесь нужен - пусть поднимается и убирается прочь, он лишний, и Сэту лично плевать, что с ним в Метрополии может случиться.Сет чувствует - вот сейчас сорвёт его с нарезки, снова повиснет перед глазами уже знакомое колышущееся марево, он отпустит тормоза и полетит, как перегруженный шестиостный тягач по трассе, на которую упали первые капельки летнего негустого дождя, и остановить его будет просто невозможно. Что если сейчас не взять себя в руки, то он просто задушит Хора, и плевать на то, что будет в дальнейшем. Пытается осадить сам себя, взять в руки. Слишком нужен им обоим Хор.

"Тихо, спокойно, спокойно... Усмири свою злобу. Тебе он нужен, нужен вам двоим, этот глупый мальчик, которому тоже досталось немного божественного от Нубийской Кошки, от вашего общего предка. Ты это знаешь, ты это чувствуешь. Сомневаешься, разумеется, но твоё божество принимает этого мальчика. Оно даже принимает твою собственную глупость, принимает твою злобу, боль, тебя самого, оно укрощает тебя. Божество уже простило тебя за твой проступок, поэтому успокойся. Тихо, хакер, тихо. Не жри сам себя, потому что скринсейвер уже выбросил парочку предупреждений. Хор близок к катарсису. Тебе осталось подождать совсем немного..."Вот он склоняется над ним низко-низко. Дреды рассыпались снова, касаются лица Хора, как маленькие сердитые змеи. Голос Сэта звучит, как свистящий шёпот, жутко безмерно ему от этого шёпота.- Ты что, думаешь, что самое главное, что нас держит друг возле друга - это плоть? Что, мать твою, у тебя в багаже, ты мне можешь ответить? Ты думаешь, всё оборачивается телесным, ты цепляешься за жар крови, полагаешь, важно, кто и когда с тобой ляжет или с собою уложит, что только это, мать твою, самое главное, основа основ и воедино нас сплачивает, влечёт друг к другу? Идиот ты несчастный... И мысли у тебя - по одному и тому же кругу. Видишь только поверхностное, живёшь в мире придуманном, ночном, человеческом, думаешь, что тут всё едино, уложится в привычные транскрипции, схемы, как в Метрополии? Я разочарован в тебе. Ты мне не нужен - ты не сможешь стать моим, да и Анпу тебя точно не примет ни телом, ни духом… Как же ты… примитивен. У зверей в Степи больше первички в базовых, чем у тебя. Я сожалею, что забрал тебя из Метрополии. Твоё существование - само по себе уже вопрос. Ты как грёбаный полиморф в ВР, пытаешься приспособиться, только нихуя у тебя не выходит. Считай, что тебя файрволл стопорнул, Хор. Тебя взвесили, измерили и сочли абсолютно бесполезным, - без какого-либо сомнения он швыряет в его сердце серповидно загнутые ножи. Десятки тысяч ножей, разрезающих его на кусочки. Наклоняется ниже, ниже. - Что, хочешь меня?Хор трясёт головой. "Нет, я не этого хотел, я не хотел твоего отрицания, не гони меня прочь, я прошу, умоляю..." Между зубами Сэта гипнотически блестит металл. Когда он говорит быстро, штанга в языке цепляется за зубы. Цок. Цок. Звук резкий, короткий.

Хочется провалиться сквозь землю. И оказаться как можно дальше, только бы не слышать его, не знать, что тебя даже не ненавидят. Не слышать повторяемое каждый день "ты - пустое место". Сэт исчезает из его поля зрения и вновь появляется, возникает из ниоткуда.- На меня смотри, - сердито говорит он, приподнимает голову Хора за подбородок. - Смотри на меня, Апапи бы пожрал твоё нутро и выю!Хор закрывает глаза. Под веками жжёт уже нестерпимо. Чувствует, как по вискам скатываются две обжигающие капли, прерывисто выдыхает. Его отпускают. Он отползает прочь, прижимается к спинке кровати. Дерево успокоительно тёплое. Он не может вдохнуть и выдохнуть, воздух кончился. Сэт бросает что-то ему на колени.- Если тебе так не хватает члена, сделай себе приятно сам, - говорит он. Тяжело и глухо хлопает дверь, отрезая его от остального мира. В жилом блоке пустота. Тишина.

База не должна была знать, как и с кем он коротает вечера за этими дверьми. Замечает колонии бактерий, образующие флуоресцентную разметку в коридоре. Слишком тусклые, света не хватает. Оптика позволяла двигаться при крайне низкой освещённости, он ходил в этих переходах не спотыкаясь, мог и в полной темноте пройти, считая про себя повороты и коридоры, но всё же свет необходим. Стоит подкормить колонии бактерий. И обновить краску.

Его касается знакомый аромат. Это Анпу. Он стоял здесь, ждал терпеливо, когда же всё закончится, ждал развязки, не зная, какой она может быть. Что принесёт с собой Сэт - какое-то успокоение или запах чужой крови? Его больше не отпускает синхрон с ним, он чувствует, как Сэт взвинчен, его эмоции слишком сложны, он не может их дифференцировать. Подходит ближе, берёт его руку в свои, кладёт себе на грудь.- Я ждал.Сэт обнимает его, проводит ладонями по плечам, по шее. Под одеждой он ощущает его живое тепло, но не может удержаться, чтобы не проверить, насколько же горячо скрытое от посторонних глаз. Касается голой прохладной руки, двигается дальше, под короткий рукав робы, натыкается на футболку. Понимает - всё же слишком холодно, постоянные плюс семнадцать в коридоре - это ниже температуры привычной среды для него. Анпу не хочет его отпускать. Не хочет, чтобы Сэт уходил прямо сейчас. Просит движениями, губами, беззвучно, тактильно, льнёт к нему крепко, не оторвать от себя, как усик плотоядной лианы.Жмётся, как на холодном ветру. "Я хочу, чтобы ты остался, сейчас, сегодня, я понимаю, что ты уйдёшь, но мне нужен контакт с тобой, нам нужен".

Сэт тоже не хочет разрывать объятия. "К сожалению, они не смогут обойтись без меня сейчас…"- Ты замёрз? - спрашивает он. Стягивает с себя пыльник, набрасывает на плечи. Анпу отказывается - разница суточных температур слишком велика для того, чтобы не ощущать дискомфорта. Возражает:- Ты в ночь.Сэт соглашается. Говорит, что пыльник Анпу может ему отдать на пороге, но сейчас ему не хочется, чтобы кто-то из них мёрз больше необходимого.

Анпу запускает пальцы ему прямо под косы, там, где наружный затылочный бугор можно прощупать под кожей, гладит, ласкает, ждёт, пока Сэт упрётся лбом ему в плечо, сцепляя руки у него на талии, попятится, пока не упрётся спиной в стену, потому что так легче держать на себе чужой вес. Он бы с большим удовольствием оказался с ним в логове, прямо сейчас, немедленно, зарылся в тёплое гнездо, поглубже в одеяла и покрывала, чтобы свиться с ним в узел, соединиться наконец, сбросить накопленное напряжение. Потом можно было бы лежать просто так, обнявшись, медленно лаская друг друга в горячей истоме, удерживаться на самой границе, где уже дробилась явь и сновидения, а потом незаметно соскользнуть в сон.

Всё расставлено на свои места - Сэт сполна заплатил за свой проступок, но за этим штрафом числились огромные недоимки, которые придётся аккуратно взимать. И он подумает над тем, каким образом Сэт их вернёт. К вящему удовольствию их обоих, потому что в этой игре отдаваться будет не он. Утраченное было равновесие восстановлено, и больше он не чувствует смущения сути, которое его уничтожало, делало слабым. Прежний Хор уничтожен и сейчас лежит там, на полу, беспомощный, как младенец, только что покинувший материнскую утробу. И ему придётся идти туда, чтобы глупый мальчишка не наделал глупостей еще больших, чтобы не уничтожил себя. Анпу знакомо это состояние, ощущение, что ты один-одинёшенек. И если ему уготована роль проводника, то он будет ей следовать, всегда оставаясь при своём божестве, но поможет перебраться Хору на другую сторону, потому что он тоже принял его, он согласился с Сэтом - мальчик им нужен. Нужен обоим. И сейчас Сэт ластится к нему, он показывает, в чьих руках его эб-сердце, его бессмертная сущность. Он касается ключиц Анпу, не может удержаться, и ладонь соскальзывает вниз, в треугольный вырез робы, там, где в яремной ямке снова лежит торжествующий стоблец джед-анкх, полновесное серебро, рассыпающее искры, будоражащее его чувственность. Анпу накрывает его руку. "Потом. Остальное - потом, ты знаешь, что я не сержусь больше. Я не отказываю тебе, но сейчас - не время. Подожди немного".

- Твоё сердце - суть маат хесбедж, оно подлинный лазурит, члены твои золотые, тело твоё сие является телом бога. Не может оно содержать ни единого порока. Скончаются небеса, если скончается тепло, что в устах твоих. Окончится небо в звёздном половодье своём, если окончится тепло, что в тебе, рождена плоть твоя для жизни, будешь существовать ты более жизни звёзд в их сезон.Он внимательно слушает. Ему нравится, когда Сэт говорит высокой речью, размеренность интонаций вводит обоих в подобие транса, это давно закреплённый рефлекс, отпечатавшийся на подкорке - монотонность литании, нега, сладость узнавания друг друга, невыразимое словами блаженство от соединения не только тел, но и ритмов, глубокий сон, полный странных грёз. Эти слова, складывающиеся в хвалу величеству бога, качали его на волне неги, как будто они уже были оба причислены к лику блаженных и ублагопокоенных в безбрежном тёплом океане горько-солёного хаоса Нуна, первичного космоса, о котором он узнал от Сэта. Вот он касается губами серёжек в его ухе, серебро быстро согревается от дыхания.

- Ты пойдёшь туда? - спрашивает он. Не добавляет "к нему". Поддаётся порыву, подхватывает его под ягодицы, приподнимает, прижимая к себе, ожидая знакомого отклика - чтобы Анпу охватил ногами его бёдра, повиснув на нём. Тот улыбается и сжимает на нём колени, обнимает за шею. Пока он скрывается за нерушимой бронёй холодности, безликой медицинской одежды, за маской чувственной фригидности, безразличия ко всему окружающему миру, как будто ни одно пламя на Земле не способно его согреть, как будто не существует на свете того, что вызовет дрожь желания, он выглядит теком с редуцированными эмоциями, на которого ради забавы натянули хиркостюм. Но под одеждой - Сэт это точно знает - Анпу горячий, гладкий, совершенный, он отзывчивый, он тает, превращаясь в живое существо, проходит все стадии от божественного к смертному, стоит дотянуться до него своими щупальцами. Его движения плавные, влекущие, это пластика красивого хищного зверя, они говорят "погладь меня, потрогай меня, я могу съесть тебя". Сэт соглашается с этим призывом, его вполне устраивает такой вариант. Стоять, удерживая Анпу на руках, он может долго. Это старая игра, затеянная очень давно. Ещё когда был жив Сепа, не было медчасти, а База страдала от энергетического голода, когда всё было зыбко и непонятно, он изыскивал любую возможность контакта с ним, и каждый раз, когда он брал его на руки или сажал к себе на колени, осознавая ответное, это было как секс без проникновения.Сэт целует его, знает, как он вспыхнет, выгнется навстречу, одёргивает себя, потому что не время сейчас затевать любовную игру, хотя это желание почти невыносимо. Оторваться от него - как агония. Как будто рвёт по живому присохшие к ране повязки. Ревность будет потом - потому что не столько он сам ощущает его гормональный призыв, на него ведь смотрят, и находятся люди, которые считают его божество привлекательным. И это не только члены "Независимости" - тем давно известно, что медик мог и колено назойливому ухажёру прострелить. Кочевники - чужаки, чей путь пересёкся с Базой случайно, - полагали, что Анпу, если уж он настолько красивое и ухоженное создание, совсем не против познакомиться поближе. Эта ревность, что кто-то может посягнуть на его суверенную собственность, на тщательно хранимое сокровище, иногда доводила до исступления. Ведь он не всегда был рядом... Поэтому и лежал браунинг на столе у Анпу. Не для красоты, а для спокойствия. И его, и Сэта.

- Я пойду, - говорит медик. - Отпусти меня.

"Я принадлежу тебе", - говорит он глазами. Сэт точно знает, что имел в виду Анпу, точно так же, как знает, что на самом деле это он принадлежит своему божеству. Это медик держит его много лет подряд, держит очень крепко и мягко, они слишком давно стали единым целым, даже разделяться надолго они не в состоянии.Сэт осторожно опускает его на землю. Анпу касается кончиками пальцев его лица, шеи, быстро, мягко, осторожно. Снимает с себя пыльник, отдаёт ему.

- Я пойду туда, - повторяет он. - И я буду ждать, когда ты придёшь.

Он не добавляет слова "мы", хотя обоим понятно, что ждать будет в том числе и Хор.

Хор не знает, что происходит сейчас по ту сторону, мир разделился для него на "до" и "после", за которым не было абсолютно ничего. Дальше была смерть - физическая, цифровая, не важно, каким образом он закончит своё существование. В голове звучит безразличный голос Сэта: "Сделай одолжение, верни свой азот природе. Мне противен факт твоего существования. Самоуничтожься наконец и избавь меня от необходимости тратить на тебя заряд". Больше всего на свете ему хочется не быть. Как это сделать? Запустить подпрограмму, которая в конечном итоге разрушит базис, сожжёт его нейроцепи? Должен же быть какой-то выход? И пусть его ждет кошмарная агония, невыносимая боль, что будет длиться и длиться, но в конечном итоге наступит пустота. Сэт его уже уничтожил дигитально. Его больше нет в ВР, нет его аватара, созданного, выглаженного, тщательно смоделированного, быстрого, как самое смерть, который последние полгода сопровождал лютое звероголовое божество, за которым скользил шакал с золотыми ушами и человеческими глазами, его бессменный сторожевой пёс, проводник в виртуальный загробный мир, где были вывернуты наизнанку законы физики, логики и прикладной математики. Он наконец рассматривает, что же швырнул Сэт ему на колени. Секс-игрушку. Как шлюхе, которой самое место на Дне и цена ей десятка. Да и игрушка для такой бляди дороговата - изящно изогнутый фаллоимитатор, в котором с первого взгляда не заподозришь такое назначение, может быть, просто фаллического вида причудливая статуэтка, предмет искусства из небьющегося стекла. В другое время Хор мог представить Анпу с этой игрушкой, потому что было бы действительно красиво - щупальце цвета полночной темноты в розоватой от прилившей крови плоти. А сейчас это было ещё одним доказательством, ещё одним противовесом на весах, где его взвешивали. И оценили, как совершенное ничтожество, не годное ни на что.После цифровой смерти да изгнания из клана и стаи это не казалось таким уж оскорблением, всего-то ткнули носом, указали его место, поступили как с e-doll. Пошёл ты, Хор, ты не стоишь лучшего отношения, твоё место - где-то между утилизатором и ковриком на входе в этот жилой блок, ты не заслуживаешь лучшего. Что ты о себе возомнил, твою мать, ты просто чёртова сволочь. Трахни сам себя, если тебе так не терпится нанизаться на чужой член. Чем тебя, Хор, не устраивает игрушка? Или тебе нужен чужой любовник, чтобы почувствовать себя хорошо? Свет на них двоих сошёлся, не так ли? На Сэте и его драгоценном медике. Да пошёл ты, Хор, на хуй. Метафорический.

Ему кажется, что под веками - свинцовый расплав, он сжигает глазные яблоки, выворачивает наизнанку конъюнктиву, а по щекам ползут потеки соляной кислоты, горячей, прожигающей до костей. Спазмом сгибает пополам, так, что он утыкается лбом в напольное покрытие, скребёт его пальцами и тихо воет, понимая, что тут его всё равно никто и никогда не услышит. И если Сэт заблокировал дверь снаружи, то он уже не откроет её изнутри, у него просто нет кодов доступа, а это значит, что он пробудет тут до самого прихода Анпу. А это ещё хуже, чем всё, что было до этого. Как ему активировать эту чёртову подпрограмму? Где доступ в рассыпавшейся кодировке?

Он сам запирает себя в этой клетке боли и отчаяния. А оно бесконечно. Это океан - антрацитовый блеск тяжёлых волн, медленная тяжёлая зыбь, которая ещё хуже, чем шторм, потому что она-то и раздражает рвотный центр, заставляет желудок сжиматься, от неё кружится голова и слабеют ноги. Сто тысяч тонн в каждой такой волне, накатывающейся на лежащего Хора. Он заваливается на бок, как подбитое животное, сворачивается в позу эмбриона, закрывает голову руками. Ему хочется ногтями вырыть яму в этом имитате досок, зарыться под бетон, под текстолит, а лучше провалиться куда-то к уровню ядра планеты. Сэт ушёл и не вернётся. Анпу он нужен приблизительно так же... как ампутированный орган. Его стоит опустить в утилизатор и забыть о его существовании. Погибший, пропащий в самом жутком смысле этого слова, нет больше никого!

Хор кусает пальцы, чтобы не завыть в голос. Как ужасны эти эмоции, как они сильны, ничего не помогает, а эта боль выступает как катализатор и он понимает - всё, действительно конец. Пытается подняться - нужно убраться отсюда, из этого проклятого блока, найти выход, как угодно, хоть взломать замок, пусть Сэт сто раз его за это прикончит, но здесь он оставаться не может. Ноги не держат, колени подламываются, и он цепляется за спинку кровати, чтобы не удариться о неё же лицом. Какая всё-таки приятная структура у настоящего дерева. Кровать делали с большой любовью. Такие вещи сами по себе становятся искусством, ведь создаются они, чтобыприятно радовать глаз. Тихо подвывая, он снова сворачивается в комочек.Сэт никогда не говорит, он только делает. Таким образом он выражает своё отношение к нему, к своему любовнику, другу, партнёру - кто же ему Анпу, непонятно... К своему всему. В каждом жесте, обращённом Сэтом в его собственную сторону, сквозила злоба, неприкрытая, чистейшая, Хор не подозревал, что кто-то будет его так сильно ненавидеть, что он кому-то настолько неприятен. Дядя раздавил его, не прилагая особых усилий. То, что он не смог сделать руками, он сделал словами. Каждое слово - нож, брошенный в цель. Вот оно что, оказывается, он тщательно и взвешенно их подбирал, искал, как бы побольнее ударить, ждал момента, когда Хор потеряет бдительность и бил точно в цель, с оттягом, наслаждался его реакцией, его ужасом, потому что знал - никто и никогда не имел над ним такой власти, какую имел сейчас он. К Хору не тянулись чужие руки с целью унизить, ударить, осквернить. Усир был не в счёт, Хор предпочёл забыть о тех словах и прикосновениях, он вырезал это из своей жизни, закопал в самом дальнем углу своей памяти. Сэт с сатанинской лёгкостью выбил его из равновесия, выковырял из панциря самоуверенности и размазал ботинком по выщербленному старому дорожному полотну. И после его добивал Анпу - подкусывал, обламывал, отталкивал, стоило к нему подойти.

Перед глазами пелена - как будто он смотрит через толстый слой мутного стекла. Зачем он поднимался, если всё равно не может идти? Дерево, к которому он прислонился щекой, такое шёлковое, приятное, оно тёплое, безразличное. Хор захлёбывается рыданием, давится слезами и соплями, потому что не понимает, что же ему делать, как он может продолжать существовать дальше, если он всеми отвергнут, если он за чертой отрицания всего, даже собственная жизнь не кажется теперь какой-нибудь ценностью. Пальцы стали безвольными, холодными и вялыми, свело судорогой икры и плечи, над головой сомкнулись маслянисто поблёскивающие волны океана безнадёги. Отчаяние хлынуло липкой субстанцией в горло, забралось в ноздри, он рыдал, скорчившись, царапая пол, обдирая ногти, раздирая футболку на животе, чувствуя, как что-то внутри рвётся, не слышал собственного голоса, не осознавал, где он находится, и что же его окружает. Как безобразна его истерика, какое он ничтожество, лежащее на полу в соплях и слезах. Подобие человека. Ему там самое место, почему он не может быть таким же предметом, как коврик на входе, чтобы люди просто забывали о его существовании, а когда закончится срок его эксплуатации или если кто-то случайно нанесёт ему критическое повреждение, например, забыв на нём подтёкшую батарею и кислота прожрёт в его центре дыру, то можно отправить в утилизатор пораньше. Слова Сэта и были той кислотой - серным концентратом, вытекшим из цистерны и разъевшим всё вокруг, а его слёзы сделали ещё хуже, выделилось тепло, и это тепло подожгло его мозг, расплавило тело.