Глава 18 (1/1)

Индастриал. Музыка, написанная в отчаянии, в тоске по красоте, которой никогда не понять технарю с его примитивным мозгом и грубыми руками. Божественная литания Дна... Каждый отчаявшийся ищет в ней нечто своё, то, что укажет путь, откроет хранимую тайну…Вот - музыка. Холодный механический шум, подчинённый сложному ритму дисгармонии. На это накладывается кардиограмма задыхающегося человека, и следом - нежные клавишные пассажи, как будто бы это может добавить изящества. Хор кусает губы. Пусть так, пусть всё будет так... Сложный-сложный электронный ритм, который совпадает с движениями тел. Если смотреть сверху, то это похоже на порнографическую открытку - он стоит на четвереньках, уткнувшись лицом в пах Сэту, пока тот держит его за заломленную над головой руку, а другую протягивает через него к своему бледному партнёру, пристроившемуся сзади. Они тянутся друг к другу, целуются горячо, с открытым ртом, Хор слышит их дыхание, каждый звук, понимает, что этот поцелуй сладкий, что им сейчас на самом деле хорошо, и что он просто средство сообщения между ними. И что Анпу может быть достаточно жестоким, и эта жестокость проявляется не в словах, она проявляется в действиях. И сейчас он прекрасно чувствует его пальцы внутри себя - длинные, сильные - и Анпу прекрасно знает, как сделать приятно, и как доставить боль.Повторяющаяся череда событий, как будто каждый день - заколдованный круг. Как же холодно ему на этой Базе, какая же кошмарная эта свобода, в первую очередь потому, что от себя не освободишься, нет свободы от своей свободы, нет возможности спрятаться, нет возможности забыться. Потому что нет нигде места...Тоже обидно и очень болезненно, когда Сэт зовёт его снова, как будто он прибежит тут же, как будто у него других дел нет. Но зовёт в медблок, и там Анпу почти нежно обрабатывает его лицо антисептиком, усаживает в кресло и советует как можно меньше дёргаться, потому что будет больно, очень больно, и он жалеет, что тот его не убил раньше, потому что ощущение, когда по тоненькой коже нижнего века ложится татуировка, невозможно сравнить ни с чем другим. Это тоже страдание, бесконечное, чистое, возведённое в абсолют, смешанное с болью душевной.- Молчать, - равнодушно говорит Сэт, когда он задушенно скулит, ёрзает по креслу. Кажется, что он достаёт из-под его кожи кусочки горячего битого стекла. Медленно, с садистским наслаждением, чтобы Хор почувствовал всё это в полной мере. Копятся слёзы - тяжёлые, бесполезные, прорывают плотину и катятся вниз. Сэт стирает влагу, заливающую рабочее поле - осторожно, подушечкой большого пальца, и от этого прикосновения хочется зарыдать уже в голос. Но у него больше нет голоса.И он прокусывает себе губу, чтобы не заорать от этой боли, потому что Сэт делает всё сам, профессионально, холодно и безразлично, как будто клеймит скот. Позади него стоит Анпу, смотрит с любопытством зоолога, увидевшего розового жирафа. Как будто бы Сэт при нём ещё и препарирует этого зверя. А потом заходит со спины и кладёт прохладные ладони на его виски, говорит тихо-тихо, что ему не стоит дёргаться, потому что Сэт может и случайно запороть рисунок, и тогда придётся сводить и бить по-новой, а это слишком неприятно, болезненно и ужасно, потому что Хор уже запомнил боль и боится новой. И что эта боль будет длиться только потому, что он её любит.На нижнее левое веко, на скулу ложится плавная спираль, стремящаяся к виску, и ещё одна, как след слезы. От наружного угла глаза к внешнему, и дальше - тоже к виску, широкая, смазанная, как те температурные маркеры, которые должны были быть имплантированы вместе с оптикой. В два цвета - чёрный и синий, цвет тёмной небесной лазури. Эта синева светится, горит, сияет в ободках гиперемии, ему хочется прикоснуться, хочется закрыть больное место, а через полчаса хотелось разорвать ногтями до самой кости, содрать с кожи это клеймо. Потому что они не сказали, зачем... Для чего же всё это и когда закончится... Подкатывала постепенно истерика - страшная, чёрная, копилась так же, как скапливаются тучи перед горным хребтом, перед тем, как пролиться чудовищной грозою, затопившейвсю область. Он держал эмоции в себе, не позволял им возобладать над разумом - может быть, тогда его оставят в покое? Может быть, тогда это всё закончится... Но не заканчивалось. И тем хуже было, когда Сэт, касаясь его лица почти что ласково, покрыл горящую свежую татуировку гелем, пахнущим почему-то травою.- Тебе некуда идти, Хор, - говорит он. Вглядывается в его лицо, как будто ожидает увидеть там нечто важное, но не находит ожидаемого. Хор уходит, чувствует - рвётся что-то глубоко внутри. Вещь... Вещь, которую пометили, заклеймили. Хуже скота...Это - тоже его обида, глубокая, болезненная. Вещь, он просто вещь, игрушка в чужих руках. Сэт снова его зовёт, и он приходит, разве что хвостом не виляет восторженно, не извивается по-щенячьи в припадке слепого обожания, как глупая собака, как Хеджет, которую тот приманивает каким-то собачьим лакомством, мелкими скукоженными сушёными ящерками. И ведь не скажешь, что злобная псина готова душу своему богу собачьему прозакладывать за эти скрюченные вонючие тельца. Сэт снова обходится с ним, как с вещью. Потому, что он это может. И потому, что Хору нечего противопоставить ему в ответ. Он этого сам хочет, не отдавая себе отчёта в том, что этот эрзац - попытка чувствовать себя нужным, что он жаждет тепла. Теперь и ему больно каждый день. Везде он отрезанный ломоть, и ему нет хода назад, в Метрополию. Он знает, что дома его ждёт полубезумный отец и мать, которая не видит ничего, кроме самой себя, и её истеричная любовь к нему на самом деле её проекция на саму же себя... И что дома его найдёт УФК или лягалы только затем, чтобы передать на руки отцу. Усиру в самом деле плевать, кого замучить. Он, Хор, будет очередной жертвой, которую он принесёт своему отвратительному богу на залитом кровью алтаре. И не найдётся той силы, которая сможет ему помешать, сможет защитить... Хор припоминает все намёки, сказанные Усиром, все словечки, брошенные просто так. Вспоминает: ему лет 16, и он хочет всё-таки получить базис-модуль, потому что осознаёт - это то самое, что ему нужно сейчас. И потом, получая из рук отца результаты обследования, выписки, свои же анализы, и, подписывая соглашение, ждёт, как же это изменит его жизнь. Ждёт, что это будет его точкой опоры, радуется, потому что отвоевал у своей семьи кусочек личного пространства, настоял на своём. Думает - вот это и есть независимость, это дигитальная свобода. И, уходя в омут мутной боли и головокружений послеоперационного периода, слушает, что отец говорит о хакерах, о людях, которые ради своей прихоти калечат себя, делают ущербными. И что он очень разочаровал его своим поступком... Но у него, возможно, будет время исправиться.- Такие же ублюдки, выродки, как и мой брат, - говорит Усир. Он слишком много внимания уделяет сыну сейчас. Слишком. Это пугает, настораживает, на Усира это совсем не похоже. - А для него скользкая тропка ничем хорошим не кончилась.И Хор вспоминает, прикасаясь кончиками пальцев к раскалённой спирали татуировки на своём лице, как Усир рассказывает ему, что же он сделал один раз со своим маленьким братом, как он поставил на место зарвавшуюся крысу, опуская, правда, сцену насилия и вивисекции. Рассказывает, упившись до состояния, когда уже не мог стоять прямо, когда его шатало, и он, отвратительный, воняющий алкоголем, с разболтанным галстуком и в мокрой от пота рубашке, обтянувшей уже заметные отложения абдоминального жирка на животе, пришёл в спальню к сыну. Как стал гладить по спине и плечам, и от этого передёргивало.Его ладонь горячая и почему-то мокрая, и Хору хочется зарыться куда-то под матрац, только чтобы она его не касалась. Потому что в этом прикосновении нет ничего дружеского, нет ничего родственного. Усир оглаживает его, скорчившегося под простынями, пытающегося оттолкнуть. И если у него получается как-то избегнуть прикосновений, то не получается не слушать, потому что невозможно не слушать. Усир говорит, что бы он сделал с каждым хакером, который угодит в его руки. Смакуя подробности, говоря, что нет ничего такого в том, чтобы сделать кого-то своей собственностью, потому что в конечном итоге всем плевать, какое у тебя лицо, чего ты достиг и как тебя зовут, если у тебя есть две вещи - деньги и власть. Они решают абсолютно всё.И было ещё, когда Усир позвал его в свой кабинет поздно вечером. Что происходило в этом кабинете, о чём они говорили, Хор не стал бы вспоминать даже в самом жутком кошмаре. Как после этого он в панике собирал дома свои вещи, как в конечном итоге бросил всё и ушёл, взяв с собой только то, что на нём было, да ещё ноутбук прихватив, который всё-таки был его. И как чуть было не остался в ночном Ядре без крыши над головой, как потом нашёл кондо в каком-то маргинальном секторе. Сотня в месяц, креды вперёд, и как он искал работу, думая, что вот она, свобода. И как эта свобода свела его с "Независимостью", но свела так, что он даже не знал, кто же его заказчики. И что стоит ему объявиться в Ядре, как Усир его отыщет. И проделает с ним всё то, что он обещал тем вечером в своём кабинете, но на этот раз сговорчивость не поможет.На Базе он тоже чужой. Все эти люди присматриваются к нему, они наблюдают, не подходят близко. Потому что должен же его кто-то принять, кто-то свой первым заговорить, показать, что он, Хор, тоже вроде бы теперь свой. И что он не несёт опасности. Смотрят на него с любопытством и настороженностью, но никто не делает первый шаг. Насколько же это жуткое чувство - ощущать себя в круге ночных зверей, круге, где тебя не ждали, куда не звали.Почему они так поступают? Чем же он заслужил это? За что, чёрт побери, за что!?Сэт его ведь даже не держит, он в любой момент может подняться наверх и уйти. Это ему сказали в первый же день. Но выживет ли он в Степи? И что ждёт его дома?Говорит сам себе, что не пойдёт, что пошёл бы Сэт и вся его База, что он с места не сдвинется. Что лучше пусть пристрелит. Но приходит ведь... И ждёт непонятно чего, когда он приказывает ему - разденься, когда жестоко ставит на колени, оставляет синяки на плечах, и он сам расстёгивает его штаны, выпускает туго налившийся кровью член… Осознаёт, как же ему хочется видеть это худощавое сильное тело без шелухи одежды, хочется прикоснуться, хочется быть под ним так, чтобы он покрывал его собой, потому что слишком больно, он устал от боли и хочется хотя бы немного тепла, хочется ласки, хотя бы грубой и завуалированной. Он прижимается губами к его предплечью, дико разрисованному, с настоящей татуировкой, а не e-life вживлённых цветных нанотрубочек, заполненных краской, управляемых модульным имплантом, который оживлял изображение, создавал цветную движущуюся картинку на куске кожи диаметром в полтора метра. Видит, что Сэт всё же удивлён этим его порывом. Хор слышит, как кто-то блокирует входную дверь - это Анпу вернулся из медчасти. Сейчас он пройдёт мимо, не удостоив Хора даже взгляда, коснётся вскользь Сэта и пойдёт в душ. Вот проходит мимо, обдаёт запахом больницы, дезинфектантов, боли, кварцовки, стерильности, свернувшейся крови и ещё чего-то, что напоминает о тайном страхе пережитого за закрытыми белыми дверями. Сэт смотрит Хору в глаза сверху вниз, мелькает знакомое, животное, жаркое, намекающее на то, что за ним остаётся право самца на случку, которая будет болезненно-сладкой. И исчезает.И когда снова даёт ему в рот, Хор цепляется за его пояс, за футболку, за эти проклятые штаны, глотает член, задыхается от знакомого личного запаха, пытается сказать что-то и слышит уже знакомый приказ:- Молчать.Лицо Сэта не выражает больше ровным счётом ничего, когда он продолжает, смотрит сверху вниз, прямо ему в глаза. Проводит по лицу тыльной стороной ладони там, где шелушится, и где уже отболела заживающая татуировка. Умываясь утром, Хор увидел внезапно насколько чистый пигмент лежит на его коже. Это клеймо было красивым, не смотря на всю уродливость факта того, что он всё-таки вещь. Вещь, вещь, игрушка, которую не уничтожают только потому, что Сэту нужен напарник, и группировке очень нужен тот узел связи, тот ретранслятор, нужны схемы и, к сожалению, нужны мозги Хора, без которых дело движется слишком медленно.Отрешённость. Спокойствие. Безразличие. Пустота. Хор пытается коснуться горячей кожи на его животе кончиками пальцев. Ему хочется касаться - Сэт всё же будит живой интерес, хочется узнать, какой же он, ведь он не холодный, как Анпу, в нём больше животного, больше жара крови. Хор кладёт ладонь на его живот, чувствует где-то под пальцами гладкость металла - штангу с двумя шариками, пирсинг, который его тоже интересовал, хотелось рассмотреть поближе, взять в рот, потрогать языком. Сэт берёт его руку и аккуратно убирает от себя.- Не трогать.Да, пусть унижение, пусть так... Эрзац. В своей одинокой комнате Хор начинал сходить с ума от тоски. Иногда он приманивал Хеджет. Сука подходила, обнюхивала его, даже приваливалась боком, иногда лизала протянутую руку, но это был скорее жест вежливости. Он украдкой гладил её загривок, лоснящиеся бока, и знал, что Сэт снова прикажет собаке отойти. Как будто бы Хор был болен какой-то сверхконтагиозной гадостью, и даже минутный контакт с ним был опасен.Он пытается не думать ни о чём, пытается сосредоточиться хотя бы на ощущениях, но даже здесь ему отказано в чём-то - всё сводится к грубой механике. Сэт разворачивает его спиной к себе, давит на шею, заставляя опуститься, стать в животную позу, как будто это всё же случка, а не соитие. Он даже не использует смазку, чтобы облегчить проникновение, как будто слюны может быть достаточно. Хор зажимает себе рот ладонью, чтобы не стонать. Даже так, пусть даже вот так, хотя бы немного чего-то настоящего, что заставляет на несколько минут почувствовать себя живым. Повторяет за Сэтом его движения, думает - "Надо же.. тракция - это вытягивание... а фрикция – трение... Наверное, подходящее слово для секса." Представляет внезапно, как Сэт может ласкать себя сам, в одиночестве, как он может ласкать Анпу, стоя на коленях перед ним, погрузив лицо между раздвинутых бледных бёдер. Собственная эрекция отвлекает - такая болезненная, острая, ему кажется, что ниже ему уже не упасть - просто некуда падать, он и так на самом дне. Прогибает спину, пытаясь получить хоть какое-то удовольствие от своего безразличного партнёра, подаётся ему на встречу. Сэт фыркает, сильнее сжимает пальцы на его боках, но движения становятся жёстче, ритмичнее. Хор закрывает глаза, уходит в себя, пытается отсечь внешнее - ему не хочется знать, что творится за его спиной, он это и так прекрасно чувствует.Внезапно Сэт его отпускает - буквально отрывает от себя. Говорит, удерживая его за шею, сдавливая так, что он начинает задыхаться.- Это и твоя собственность тоже, - говорит Сэт. Хору становится не по себе, когда тот начинает говорить таким вот слогом - он не совсем понимает его, он не может понять, вроде бы знакомые слова, но конструкции совершенно чужие, от этого становится холодно и очень неуютно. - Наложница... которая принадлежит величеству этого бога.Ты предлагаешь его мне? - Это Анпу. Хор даже не слышал, как тот подошёл. Но замечает - да, стоит рядом, видит скрадывающие очертания фигуры мешковатые армейские штаны, свободную футболку. Догадывается - это вещи Сэта.- Ты можешь сделать с ним всё, что захочется тебе в день этот, в ночь эту."Что?!.. Как ты меня назвал?!..Я - и наложница?! В самом деле, дальше мне падать уже некуда. Вещь, я просто вещь..." Руки Сэта горячие и властные. Он отрывается от Хора, грубо разворачивает его, заставляет подняться, удерживает за шею так, чтобы он смотрел в глаза Анпу, не отрываясь, не имея возможности вырваться. Тот абсолютно непроницаем. Глубоко-глубоко под промёрзшими до дна радужками прячется что-то человеческое, когда взгляд встречается с Сэтом. Под этим взглядом он опускается на колени перед Анпу. Какой он холодный, как будто стоял не под струями горячей воды, безжалостно бьющими из форсунок, а вылили на него жидкий азот, углекислоту, кислород - все, что было в распоряжении медика в его лабораториях и в медчасти. Он даже под одеждой кажется холодным - тело как мраморное, ожившая скульптура, на которую натянули потёртые штаны-карго и растянутую футболку. Он обхватывает руками его ноги, прижимается лицом к коленям. Хочется спросить - если есть в тебе хотя бы капля тепла, капля живого… Пожалуйста, снизойди, я понимаю теперь, я всё-всё понял, я признаю, что главный здесь ты, что Сэт делает всё для тебя и ради тебя, что всё остальное чушь, шелуха. Да, я ненужный, неловкий, мне далеко до тебя, что ты всё же здесь божество, что это просто не жизнь, это существование в Лимбо, в которое я когда-то не верил. Я буду служить тебе, возносить молитвы, как божеству, как величеству этого бога, прошу тебя, умоляю, мне больно, мне каждый миг больно, я устал, мне страшно оставаться наедине с собой, потому что не было у меня никогда ничего настоящего, потому что кругом была ложь.. Он не находит нужных слов, обнимая его ноги, он не знает, что же ему сказать, как объяснить, что он не желал зла.Анпу смотрит на него, как будто ожидает чего-то. Потом медленно улыбается - показывает на мгновение кончики зубов. Там, на коричневом донце зрачков, дрожит нечто, спрятанное очень глубоко, никак не проявляющее себя, пока он на своём рабочем месте, пока он воплощение холода, смертельного холода. Пока Хор находится у его ног, свернувшийся, дрожащий, чувствующий, как весь его жар крови расточается, как даже возбуждение - болезненное и непрошеное, нервное - исчезает постепенно, Анпу тянется над его головой к Сэту. Слышит, как говорит, что не хочет в него, не хочет его тело.- Он покорный, - говорит ему Сэт. - Ты можешь владеть им, как ты пожелаешь. Можешь взять его прямо сейчас, он готов для тебя...Слова их медленные и тягучие. Хор слышит, как цокает штанга пирсинга в языке Анпу о передние зубы Сэта.- Я не хочу быть в нём сейчас.Это обидно, настолько обидно, что перехватывает дыхание. Он не думал, что так больно быть отвергнутым. Это, наверное, ещё хуже, чем клеймо, ещё хуже, чем быть вещью... Что может ощущать вещь, которой предложили попользоваться, но она оказалась слишком ничтожной и никчёмной? И думает, что ему хочется такого же поцелуя - долгого и сладкого, чтобы почувствовать у себя во рту чужой язык, обменяться слюной. Что это, должно быть, обволакивающее прикосновение, это горячо и мягко, такой поцелуй возбуждает, даже если просто на него смотреть. И что Марту тошнило от поцелуев, она просто прикладывала плотно сжатые губы. А потом становилась перед ним на колени, если ей было что-то от него нужно, расстёгивала штаны и делала ртом то, что он делал Сэту. Бежала в ванную с рвотными позывами до того, как он спускал, и яростно чистила зубы, полоскала рот, многократно, долго, тщательно, показывая всем видом, насколько же она несчастная...Анпу мягко тянет его за запястье - давай, повинуйся, двигайся за мной, у тебя просто нет выхода, ты и моя вещь тоже, вещь, которую я не очень хочу, которая приобретена другим, но я могу извлечь из тебя какую-то пользу. Поворачивает его спиной к себе, и снова давит, так, чтобы он практически уткнулся лицом в пах Сэту, который, обхватывая его за шею жестокой рукой, резко наклоняет к себе.- Займись-ка делом, - говорит он. Взгляд у Сэта внимательный и немного плывущий. К губам прижимается головка - шёлковая, горячая, влажная, Хор опускает веки, вылизывает смазку, размышляет отстранённо, что, наверное, это приятно, если Сэт прерывисто выдыхает, и его дыхание становится тяжёлым, ровным. Чувствует, как Анпу, погладивший его по бедру странным жестом, как будто бы успокаивает, готовит к чему-то, внезапно запускает в него два пальца, покрытых смазкой. Он всхлипывает, вцепившись в Сэта, который не отталкивает его, а продолжает вгонять в рот, как будто хочет достать членом не то, что до глотки, до самой трахеи минимум, так, что он стонет, скулит, давится внезапно выступившей слюной. Все движения слишком слаженные - даже в этом состоянии он видит, что Сэт и Анпу синхронизируются буквально на нейронном уровне, один продолжает то, что предлагает ему другой. Он чувствует себя секс-игрушкой, безропотным e-dollом, с которым забавляются клиенты в электронном борделе. Но у e-doll нет чувств. Он успевает выйти в ВР, чтобы найти значение слова "наложница", чтобы синхронизировать это слово со сказанным Сэтом, даже успевает подумать, что это его увлечение исчезнувшей культурой и здесь накладывает свой отпечаток, и что у Сэта всё-таки очень богатая, изощрённая фантазия хакера, который многое сводит к извращённым ритуалам, упорядочивая свою жизнь и подчиняя других.Анпу не делает ему больно. Но он не делает и приятно - Хору кажется, что он больше занят его внутренней анатомией, просто исследует, повинуясь любопытству, что ему просто нравится заставляет его страдать, растягивая его, добираясь до простаты, стимулируя кончиками пальцев - безжалостно, жёстко, так, что его собственный член прилипает к животу. Добавляет ещё один палец, добиваясь от него длинного стона. Неприятно. Стыдно. Как будто он на извращённом медосмотре. И, что ещё хуже, это с ним делает всё-таки медик. Ему хочется кричать, но снова приказывают:- Молчать.Жестоко, насколько же это жестоко… "Господи боже, - думает Хор, - это какой-то кошмар наяву. Мне приятно то, что он делает со мной, мне приятно, что он меня пальцами трахает." Теперь движения внутри него ещё и болезненные, это уже похоже на привычное, на то, что ему нравится. На извращённую форму сексуальной близости, только вместо члена, который он сейчас глотает, пытаясь не задохнуться, в него медленно и уверенно входят пальцы, скользят по смазанной дорожке. Он не ласкает его, он добивается от него физиологического ответа - безжалостно, как будто Хор просто манекен для медицинских манипуляций, до которого добрались студенты, и теперь его пользуют абсолютно безжалостно. Через гладкие, внезапно потеплевшие подушечки пальцев Анпу Хор неожиданно ощущает себя изнутри - жар, тесноту, складчатость, рельеф, выстилку, которая обхватывает пальцы, что в эту упругую глубину приятно входить, что это для него как внезапная забавная игрушка с таким живым ответом: надави здесь - и услышишь стон, погладь там - и прогнётся спина. Как шлюха, да ещё и задрожит, бёдра раздвинутся шире, смазки будет больше, подожмутся пальцы на ногах. Сдвинь пальцы, чуть согни, нащупывая за передней стенкой и тонкой фасцией заднюю поверхность простаты, и услышишь, как стон становится жалобным поскуливанием с просьбой прекратить, позволить ему наконец кончить, избавиться от дикого напряжения. Выступает испарина мелкими капельками вдоль линии роста волос на лбу, на затылке, на спине, на внутренней стороне бёдер.Он кашляет, глотая сперму, пока Сэт что-то стонет в полураскрытые губы Анпу, и Хор всё же заглатывает член до самого корня так, что нижние резцы оказываются в опасной близости от яичек. Наконец чувствует свой оргазм - короткий, очень яркий, от которого тело сводит судорога. Чувствует, что Анпу продолжает двигаться в нём, пока спастически сжимаются мышцы промежности, и он кончает без дополнительной стимуляции, от ощущения этих пальцев внутри себя, с мыслями о том, что его только что буквально поимели в два смычка. Анпу извлекает из него пальцы, вытирает их о покрытое влагой бедро. Сэт его отпускает. Хор сползает вниз, опускается на колени. Хочется уткнуться лицом в колени и зарыдать от острого ощущения одиночества, от своей боли, потому что за разрядкой, которая всё же была нужна, снова накатывает тоска - один, одиночество, никчёмная вещь, которой просто пользуются, когда приходит такая потребность.Его накрывает позже, когда Сэт твёрдой рукой выставляет его за дверь, как…Хор не может даже сравнение подобрать, кем же он себя ощущает в этот момент. Он радуется, что никто не видит его таким, идёт через коридоры к себе, чтобы корчиться там на своей кровати из гвоздей, зная, что сейчас Сэт, скорее всего, обнимает Анпу, просит его близости, ласкает, укладывает на кровать, как они там занимаются любовью, и сейчас Анпу седлает своего зверя, а может быть, стонет под ним, прижимает к себе скрещенными ногами, вскрикивает от счастья. Хор раздевается, чувствуя себя не грязным, а просто использованным. Не было на самом деле грязи в том, что с ним делали. Им просто пользовались. Под горячими струйками воды он сворачивается в клубочек на поддоне, чувствует, как по нему стекают капли, и закрывает глаза, понимая, что так никто не увидит, что ему на самом деле больно. И эта боль исходит изнутри, она практически незаметна внешне - тело ведь целое.А потом... Потом его снова зовут через пару дней. Он всё равно идёт, думает, что наверное, это обречённость, потому что зовёт его всё-таки Сэт, и у него не находится сил как-то сопротивляться, не находится слов, чтобы возразить. Удивляется, потому что Сэт зовёт поздно ночью, далеко за полночь, когда на самом деле засыпает вся База. Сэт мрачен и сосредоточен. Хор видит - сдвинута круглая платформа-подиум, заваленная подушками, на которой валялся Анпу, на которой можно было сидеть ему, можно было читать книги, на которой периодически лежала Хеджет. Вот Сэт стягивает через голову футболку. Хор видит, что под ней пластинки активной брони, "чешуя", плотно прилегающая, жёсткая. Сэт следит за его взглядом. Лицо неподвижно.- Садись, - он кивает на кресло. Не особо громко, но Хора как приморозило. Кресло стоит слишком близко к этому подиуму. Он не может ослушаться, его гипнотизируют действия - Сэт становится на цыпочки, расставляя толстые короткие свечи на полках - пять, десять, два десятка. Включает музыку - медленную, ритм течёт, как гудрон, как синтетическая смазка по замёрзшим патрубкам, продавливается через медное звучание ударных, через стон духовых партий.Он не успевает заметить, откуда появляется Анпу. Хор задыхается от немого восторга - наконец-то он видит его полуобнажённым. И что под одеждой скрывается тело - сильное, изящное, тренированное, прекрасно настроенное для точной работы, для схватки насмерть, для любви.Его бёдра туго обтянуты чёрно-серебряным полотном. Геометрический узор строг и понятен - чередующиеся ромбы, квадраты, треугольники образуют повторяющийся сложный орнамент - ломаный, ни на что не похожий. На кожу ложатся отсветы пляшущих огоньков - но всё равно морозный, холодный, и тело радует глаз совершенством линий. Хор понимает, как же это красиво, когда на светлую кожу укладывается такой сложный рисунок татуировки. Он и представить не мог, что у медика забиты рукава, плотно-плотно покрывающие его кожу от тыльной стороны ладоней до лопаточной области: звероголовые божества, замершие в строгих позах, крылатые женщины, поднимающие изящные руки в скорбном жесте над умершим, странные иероглифы, исполинский змей, пытающийся пожрать крохотную золотую лодочку, в которой восседает человек с головой ястреба с острыми рогами над головой, между которыми сверкает красный диск, похожий на злобный глаз. Хор понимает, что справа рисунок не совсем завершён, из-под ключицы тянутся контуры - вот изображение руки божества, крепко сжимающего жезл с загнутой головкой, поднимающего другой рукой руку. Жест то ли прощения, то ли напутствия, то ли благословения. Эти рисунки - мрачные, чудовищно яркие - дополняют Анпу. Многоцветие - всего-навсего тяжёлая рамка для мраморной изысканности, для холодности черт этого тела. "Как красиво, - думает Хор. Он осознаёт - сейчас лучше молчать, потому что то, что происходит в данный момент, не понимает мозг, его посвящают в какую-то тайну, сладкую, запредельную, полную неизвестного лично для Хора. - Я никогда не видел ничего подобного..." Он понимает, что пялится, бесстыдно рассматривает, но не может оторваться, потому что так давно ему хотелось увидеть медика обнажённым. Он и представить не мог, насколько же это создание прекрасно. Неудивительно, что Сэт так ревниво оберегает его, и это не Анпу похож на пса, это Сэт при нём лязгающий челюстями злобный цепной пёс, которому поручено стеречь. И он стережёт... Хор видит, что в пирсинге, в железе, которое забивает твою плоть, есть своя эстетика - извращённая, тяжёлая, невероятно чувственная. Нестерпимо хочется коснуться вот этих маленьких серебряных колечек в сосках, нагреть своим теплом.Анпу подходит к Сэту, касается его плеча:- Иди, я сделаю, я жду тебя... - говорит тихо-тихо. Сэт кивает, выходит. Неслышная фраза, сказанная на ухо Анпу, волнует Хора. Что он хочет? Что, чёрт побери, они делают? Почему позвали его? Даже если Сэт решил его прирезать... Что же, во всяком случае, это будет дико эстетичная смерть..."Что ты собираешься делать?.." Ему интересно,что же дальше, для чего Анпу сейчас так одет, зачем свечи, зачем подиум? Заняться любовью на этом подиуме? Интересно, как

это - спать с таким существом? Да, Анпу ему более чем нравится, он его привлекает. Хор честно признаётся себе, что он бы с удовольствием отдался им обоим, оказался стиснутым между разгорячёнными телами двух этих мужчин. Он и тогда был распалён, готов был принять обоих, не важно как, только бы почувствовать их вместе. И вряд ли с Анпу это будет подобно тому, чем с ним занимается Сэт, превращающий секс даже не в случку, не в тупое животное действие, а в слаженную работу двух агрегатов на производстве.Волосы Анпу забраны в хвост. И пока он двигается в дрожащем свете огоньков, Хор успевает заметить, что это даже интереснее, чем тугая коса, спрятанная под шапочку. Анпу куда-то уходит и возвращается с маленькой жаровней с пирамидкой раскалённых угольев. Он приносит коробочки, в которых что-то сухо шуршит. Длинными щипцами выкладывает в курильницу, похожую на короткую изогнутую трубочку, заканчивающуюся двумя сложенными ладонямис чашечкой цветка, кусочки чего-то душистого, сухого, похожего на застывший припой, на прозрачную термопасту, которую сковырнули неловкими руками.- Сеннечер, - говорит Анпу шёпотом, как будто напоминает сам себе ритуальный порядок действий. Этими же щипцами достаёт уголёк, кладёт сверху. Его движения размеренны и отточены - он проделывал это много раз. Атмосфера наэлектризована. Поднимаются клубы дыма под едва уловимое шипение, тоненькое, жалобное - сизая завеса. Ноздри вздрагивают - аромат будоражит, будит что-то глубинное зовёт, обещает.Вот ещё одна курильница - широкая, плоская. В ней угольков больше.- Куфи, - говорит Анпу. - Благонравие прекрасное, славящее величество этого бога, который воистину могущественен, анхудажсенеб ему..Дым от них намного гуще, слаще, Хору кажется, что он тонет в этом аромате, испарения дурманят, как джет, который забивет Сэт собственноручно выращенной шалой, выбивающей у Хора пол из-под ног. Она заставляла плыть, покачиваясь на сладких эндорфиновых облаках, пока Сэт делал с ним, что хотел, в этом горько-сладком дыму. Чувствует, как пересыхает во рту, и как нарастает какое-то нервное и болезненное возбуждение. Скользит взглядом по светящейся своим собственным светом коже, по заострившимся соскам, по металлу, мягко блестящему в его плоти - серебряные колечки, которые он бы хотел потрогать пальцами, губами, языком. Анпу поднимает на него подведённые тушью глаза:- Хочешь поиграть со мной, Хор?- Что? Я не понимаю...- Сиди, - говорит он. Подходит ближе неслышным скользящим шагом. Откуда в его руках моток тонкой верёвки? Что же он собирается делать? Анпу наклоняется к нему так низко, что их лица почти соприкасаются. - Опусти вниз руки.Хор не понимает. С тихим вздохом Анпу берётся за его запястья, показывает, как нужно сделать. Его дыхание щекочет шею Хора, когда он наклоняется ещё ниже, ему кажется что Анпу вполне может вцепиться зубами в него, разорвать плоть и перекусить сонную артерию - иначе зачем ему по две пары клыков, как у метазверя? Его тело пахнет приятно. Возбуждающе. Ядовитый мёд, собранный со всех цветов, расцветающих в Степи, распустившихся в теплицах Базы - густой, прозрачный, горько-сладкий. Патока. И обещает быть таким же на вкус. Недостижимость возбуждает ещё сильнее. Он понимает, что Анпу не даст прикоснуться к себе сейчас, что он может довольствоваться только этим запахом, смешивающимся с ароматом курений.- Ты можешь смотреть, - говорит он речитативом, мерно, спокойно, - смотреть, слушать, не более... не смей отвлекать меня, не смей произносить слова, ты не знаешь слов, не знаешь, не понимаешь… ты даже не херихеб, который читаетмолебствие величеству этого бога, не уаб, очищенный от всего, который возносит хвалы....если ты будешь мешать, я вскрою тебе горло... Ты понял меня, Хор?Он медленно кивает. Да, он понимает, он осознаёт, что медик сейчас как будто под действием непонятных веществ - это не модульные психоделики, это не трансферы, которые меняют поведение, это не гормональные стимуляторы. Он сам себя загоняет в транс, в синхрон с другим, с Сэтом. И Хору кажется, что он может увидеть, как на его глазах произойдёт та самая нейронна синхронизация, о которой он слышал и даже читал, недостижимая, потому что ритмы мозга у каждого свои, и невозможно, чтобы они совпали. Это миф, ирреальность, сладостный вымысел, о котором говорили коллеги по цеху, гормональная помпа, которая переводит базис в GODMODE своим откатом, а до этого будет обвальная перезагрузка - ты ребутнешься, просто перезагрузив свои сенсоры, изнасиловав синапсы взаимодействием с кем-то, у кого такая же частота, как и у тебя лично.Вот Анпу оборачивается, возле подиума стоит Сэт. Тоже молчаливый, волосы низко подхвачены так, что открыто лицо - бледное, меловое, строгое-строгое. Глаза слепые, чёрные; через зияющие зрачки Хор видит - отсвечивает золотой снежинкой схема импланта, подвешенная за сетчаткой, тоненькой паутинкой от неё разбегаются к радужке нити ридаута, утонувшие за пустотой зрачка. На его бёдрах чёрная ткань, жёсткая, тонкая, край обтрёпан, лохматится выпадающими ниточками. Босой, опускающий голову, кающийся грешник, идущий по своему тернистому пути в Каноссу? Потом догадывается - падшее божество. В распаде между полами видно гладкое бедро, видна татуировка - уродливая чёрно-золотая змея, чья голова должна быть где-то с внутренней стороны бедра, она обвивает ногу сложным узором, её хвост заканчивается на подъёме стопы, где кожа невероятно тонкая и чувствительная. Неизвестно, где же больнее - может там, где под кожей пальпируется тонкая мышца, где любое прикосновение ощущается особенно остро, если двигаться вверх, к лобку. Тело змея истерзано, оно кровоточит, видны внутренности твари - красные дымящиеся комья, оно истекает кровью и ядом. Хор мысленно стонет - он бы языком проследил всё тело этого змея... Если бы только - позволил. Сколько же скрыто было под его одеждой…Теперь Хор видит, что татуировки Сэта закрывают шрамы - длинные, толстые, некрасивые, как будто бы с него заживо кожу снимали, а потом пересаживали эктоген-трансплантат, выращенный в пробирке из его клонированных клеток. Рассматривает его из-под ресниц так, чтобы Сэт не увидел направленный на него взгляд, рассматривает жадно, скользит глазами по его шее, ключицам, плечам, по арке нижнего рёберного края. Отмечает - есть всё же в пирсинге какой-то извращённый символизм, и если он не догадывался, как забивает свои скрытые участки тела Анпу, от Сэта это было ожидаемо... И что его тело жёсткое, жилистое и тяжёлое - тело крупного хищника, крадущегося на мягких лапах по Степи, выслеживающего свою добычу. Ему нестерпимо хочется оказаться под ним сейчас, почувствовать, насколько же горячим может быть это тело, почувствовать, как он вторгается в него - раз за разом, безжалостно, жестоко, подчиняет своему ритму, двигается вместе с ним в интуитивно уловленном ритме, потому что в каком-то смысле они оба машины и синхронизируют действия на цифровом уровне. Секс - это не только обмен генетической информацией, но и атака, потому что Сэт уже слил в него свой код, и он бы ни за что не посмел распаковать сброшенные пакетные данные, потому что это было бы жуткой аллегорией на нечто биологическое, пугающее, связанное с делением клеток и рециклами. Он был жестоким, ненормальным, опасным, он выбил его сетчатку и пару зубов, он его насиловал, как вздумается, он даже на дигитальном уровне трахнул его и пометил, как свою собственность, заклеймил его. Но Хор желал Сэта, хотел быть с ним рядом, не только как безропотная наложница. Быть с ними обоими.Сейчас он стоит в круге дрожащего света, и опускает голову, смотрит прямо перед собой стеклянными глазами. Хор видит что Сэт уже не здесь, что он почти догнался до состояния, где ВР смешивается с реальностью… И что он ходит по самому краю этой реальности, не ощущая своего тела, но чувствуя и желая чувствовать. Мощнейший гормональный выброс заставляет его балансировать на этой грани, пока он не потеряет чувство хрупкого равновесия и не упадёт вниз с головокружительной высоты, забываясь в обвальной перезагрузке, вызванной одним из самых могучих инстинктов на планете - растраченным впустую инстинктом продолжения рода.Анпу подходит к нему тем же странным шагом - он как будто скользит навстречу, плавно, легко. Протягивает руку Сэту. Приглашение? Желание?Сэт медленно опускается перед ним на колени, обвивает голой горячей рукой его бедро, прижимается к нему щекой.- Почтение тебе, - говорит он. Тоже речитатив. Убаюкивающий, гипнотический, медленный ритм. - Ты здесь, суть величество этого бога, Хентиаментиу... Велико почитаем ты, имеешь ты влияние, стал ты благ, стал ты чтим… Тот, кто открывает Врата Аментет... Влияние твоё - тебе, вокруг тебя - благодать твоя... внутри тебя… эб-сердце твоё - тебе... узри ногти свои медные, разрушающие обитель Охотника этого... Смотри, что я сделал тебе - я забрал пристанище твоё, я совершил зло, которое создало бедствие...Хор слушает, пытается сосредоточиться. Он забывает, что есть ВР со всеми накопленными знаниями, которое имело в себе человечество, но которые тщательно отсеивались, пропускались через фильтры цензуры. Он не понимал, что же говорит Сэт, что несут в себе эти слова, жуткие, странные. Анпу наклоняется к нему - движение гибкое, изящное - снова протягивает руку. "Идём со мной... ты остаёшься божеством не смотря на то, что ты пал... Идём в круг этого света, ты отдашь мне своё покаяние. Отдашь мне себя…"Поднимает его, и они вместе делают эти два нереальных шага, которые отделяют от подиума.- Не будет кого-либо, кому откажет величество этого бога, или того, кто его не услышит, или того, у ка-силы которого не будет сил услышать его, или того, кому откажет величество бога этого в своём снисхождении...Анпу целует его в закрытые веки, в губы, со стороны это кажется неутверждённым ритуалом, когда божество указывает своему служителю, что же ему делать и куда двигаться, подсказывает и направляет. Хор следит за его движениями. Анпу медленно-медленно стягивает запястья Сэта верёвкой. Он своей кожей ощущает структуру этой верёвки - растительное волокно, скрученное, свитое в толстый шнур, выкрашенное в чёрный, оставляющий следы на пальцах, как будто не закреплён краситель, извлечённый из частей растения - клубней, листьев, или стеблей.- Я приветствую тебя, великий Западный, длиннорогий бык-из-Дуата, который с четырьмя рогами... - Касается его горла вытянутыми пальцами. Хор видит в руках Анпу удлинённый скальпель. "Зачем тебе твой арсенал болезнетворных железок?!.. О господи..." Надрез филигранный, крошечный и обильно кровящий, Анпу перехватил капилляр, по шее ползёт, ширится лента крови, чудовищно яркая. На лице Сэта вспыхивают под нижним веком термомаркеры цвета свернувшейся крови. "Тебе жарко сейчас, или это страх твой?" - Один рог твой на западе, рог твой на востоке, - Анпу слизывает эту кровь. Сэт стоит на коленях, мучительно запрокинув голову, сжав коленями связанные руки, в позе обречённости и ожидания. - Рог твой на юге... рог твой на востоке. Склони рог свой сей западный для Сетха, чтобы прошёл он... - В этой сцене есть извращённая эротика насилия. Завуалированное жертвоприношение? В этом больше откровенности и неприкрытого желания, изощрённой чувственности и извращённой фантазии, чем во всех этих дешёвых подделках Метрополии - в этих фильмах, в "Отверженных и забытых", в "Чарах и крови", в любом фильме "для взрослых" с возрастным цензом от 18+, где вылощенные барышни в лаковых бюстье и высоких виниловых чулках картинно стонали, связываемые бархатными шнурками таким же выхолощенными юношами со слабо развитыми вторичными половыми признаками. Там не было и десятой доли того, что видел сейчас Хор. Он остро осознаёт свою неподвижность и то, что не посмеет нарушить установленное правило: не двигаться, не говорить, не мешать. Он вынужден играть по этим правилам, потому что в противном случае возможной жертвой будет он, и медик вскроет его горло от уха до уха, одним ровным плавным движением. Хор это прекрасно понимает. И это дико возбуждает - возможная опасность, смешанная с тайным грешком вуайеризма. Хочется быть рядом, рассмотреть, прочувствовать, узнать, какая на вкус его кожа, смоченная кровью. Рваная линия маркеров сливается в тяжёлую размазанную полосу. - Ты суть западный, чистый, вышедший из города Соколицы..."Все те которые в сонме Ре, которые с ним пребывают... Я сам не знаю, что я делаю, мне сейчас страшно. Я не могу отказать..."Хору был незнаком транс - живя в Метрополии, он не предполагал, что это даже возможно. Этого не добиться ни духовными практиками, ни приёмом кислотки или психоделиков, его не поднимала сладкая волна эндорфинового выброса, когда он скользил в потоках ВР, закинувшись нейротрансферами, это было больше похоже на рябь, которую оставляет ветерок на поверхности застывшего озера - ничего примечательного. Сейчас ему казалось, что его охватывает медленный жар. Он был руками Анпу, скользящими по телу Сэта, он вместе с ним укладывает его на тёплое полированное дерево. Он слышит голос Сэта, читающего слова жуткой литании, непонятные, странные, они эхом отдаются в мозгу, отзываются во всём теле.- …пришёл он к тебе, развязать узы, разбить оковы... - Под его ладонью горячая кожа. Он следует за кольцами змея, охватывающего это бедро, от подколенной ямки через внешнюю поверхность, где мифический драконоборец с безразличной чёрной звериной мордой заносит копьё, поражая своего вечного врага, и дальше, по поверхности внутренней, там, где разбиваются брызги змеиной крови. Хор знал, какой на вкус Сэт, знал очень хорошо, ему нравилось брать у него в рот, он старался взять его как можно глубже, настолько, насколько позволял ему собственный рвотный рефлекс. Хотелось, чтобы Сэт был жесток, хотел давиться его членом так, чтобы по лицу стекала вязкая пенистая слюна и смазка... И он хотел попробовать по-другому, кожа к коже, касаться нагого тела, чтобы ему позволили вот так же - сладко, долго, бесконечно долго, не торопясь. Он чувствует его вкус, пока Анпу обследует Сэта ртом, вылизывает, покусывает, осторожно хватает звериными зубами, точно зная, что доставит удовольствие. - Чтобы взял ты причитааааааа... причитающееся... причитающееся тебе…- ... поместили они тебе Сетха, поместили под тебя, был он подарен... дарован под тебя... воспретили они изрекать против... - Анпу отрывается от него, говорит, глядя в запрокинутое лицо Сэта. Тот смотрит стеклянными глазами куда-то позади него. Внезапно зрачки сужаются, лицо становится печальным и скорбным, как будто он сознательно приносит себя в жертву.- Я подчиняюсь тебе, - говорит он тихо, откидывается назад, и прячет лицо за сцепленными в замок пальцами, отворачивается, чтобы Анпу не видел его страха. Этот страх вырывает его из вязких объятий транса, он охлаждает, покрывает кожу холодным потом. Анпу поднимается на локте и ложится рядом, обнимая его одной рукой.- Я не причиню тебе боли, - говорит он. Под его ладонью на бедре часто-часто бьётся жилка. Анпу против своей воли начинает считать пульс, понимает, что Сэт просто срывается в тахикардию, что сейчас в его крови адреналин перехлёстывает привычную эндорфин-дофаминовую сцепку, заполняющую сосуды во время их обычного ритуала, и что тот в самом деле боится. Что ему будет больно, что ему точно не понравится, что он чувствует себя приносимой жертвой, которая не знает, что же с ней будет. Он знает - Сэт сейчас переламывает сам себя, попирает собственные моральные догмы и устои. Температура резко падает. Страх. Они пробовали играть в такую игру, в которой Сэт мог оказаться под ним, и вроде бы было приятно обоим, сладко, хорошо, но вдруг окаменел, закрылся, желание угасло, Анпу увидел, как рвётся наружу собственный кошмар Сэта - в крови, в невообразимой боли, в страхе неминуемой смерти, наполненный ужасом жертвы, которая не может найти выход, и загнана в угол. Этот вернувшийся страх вырывает его из блаженства транса, он плещется в глубине глаз мутными зеленоватыми озерцами, выступает испариной, становится адреналином, который заставляет срываться пульс в галопирующую кривую.Анпу знает, что это для Сэта. Он понимает - ему неловко, стыдно, страшно, он смятён, в самом деле думает, что будет больно, ждёт этой боли и всё же не верит, что ему не причинят вреда. И отдаться - это унижение, страдание, которое будет длиться, сопряженное со смертельной опасностью. Да, он ощущал себя именно жертвой и ощущает ею сейчас. Не видящей ничего, кроме грядущих страданий. Анпу убеждает, ласкает, придвигается ближе, говорит тихо - это же он, и он рядом, не сделает больно, будет стараться, нежно и осторожно. Сэт хочет ему верить, он не может не доверять, но страх всё же преследует, не даёт ему влиться в свой новый транс. Он держит его, как нить арахны, брошенной хакером, а эвристический анализ осложняется и большим объёмом информации, которую нужно проверить, и размером самого вируса. Эта арахна крошечная, она невидимка, она классический стелс, дописывающий своё содержимое к другим файлам, и их структура - неповреждённая, во всяком случае, только так выглядит. И чтобы избавиться от неё, нужно найти цепочку меток-последовательностей, размером около бита, что и без того затрудняет их поиск. Сэт и хотел бы избавиться от арахны, которая приводит его раз за разом к этому коридору кошмара, но не может найти исходник.- Боль определяет отношения, - отвечает ему Сэт. Из встроенных в стену динамиков несётся какое-то шаманское техно. Другая музыка, другой ритм, обычно они использовали что-то более мелодичное, протяжное. Сейчас в ритме барабанов угадывалась техника - агрегат, работающий в отлаженном технологическом процессе, запущенный на бесконечно повторяющийся производственный цикл. Глубинный ритм, который стал музыкой. Анпу успокаивающе касается его волос, гладит чуткими пальцами затылок, шею, находит вслепую то самое тайное место, скрытое под жёсткими косичками. Напряжённые мышцы расслабляются, он склоняет голову. Тягучий прерывистый полустон-полувздох. Прижимается виском к виску.- Я заберу твою боль... Прошу тебя, оставь это, оставь свой страх, ты видишь, что руки открыты для тебя... Я не несу зла.Он касается его лица, шеи, плеча, медленно чертит сложные геометрические фигуры на коже живота, прокладывает себе дорогу вниз длинным горячим языком. Он сосредотачивается на чувствах и ощущениях. Ловит первую приливную волну синхрона, когда от его собственного возбуждения распаляется другой. Он ощущает волны желания, готовность погрузиться в тёмную горячую воду с ним вместе, страх - снова страх, угрызения совести. Он жертва, испытывающая наслаждение от ножа своего палача. Снова сомнения - он не отдастся, нет. Сомкнутые колени. Выставленная вперёд ладонь, невозможно вывернутый локоть, потому что запястья плотно прижаты друг к другу. Анпу чувствует укол разочарования, когда ему отказывают. Он снова пытается добиться расположения. Его ласки настойчивы, он упрям и хочет продолжить. Уничтожает страх жертвы, страх возложенного на алтарь величества этого бога. Опускает руку вниз, освобождая Сэта от его покрова из жёсткой ткани, обхватывает пальцами, сжимает. Сэт инстинктивно двигается в его ладони, упрямство расплавляется, он откидывается назад, опираясь на локти.- Величество этого бога, благое, великое силой, облачённое в дикого быка великого... - под ласками Анпу он всё-таки сдаётся. Колени раздвигаются, медленно, он уступает, позволяя ему оказаться над собой. Анпу резким движением прижимает его руки к подиуму. Запястья ударяются о дерево с глухим звуком. Покорность. - Нет препятствования тебе в месте всяком, куда ты пойдёшь... нет порога т-твоего... предееела стопам твоим в месте... - выдох, больше похожий на стон. - Где ты захочешь быть...Одежда мешает. Она сдавливает всё тело, стишком тесная, лишняя. Хор пытается сдвинуться в своих путах. Фиксация усиливает возбуждение, он тихо стонет вслед за Сэтом, которого укладывает Анпу. Чувствительность обостряется до предела. Ему кажется, что он входит в чужой инфомассив, что его частоты внезапно меняются, что он сам переписывает свой же код. Пытается подстроиться под чужие частоты. Кажется, что вот сейчас он рухнет в перезагрузку, но ему не хватает собственной энергии, не хватает сенсорных ощущений, которые перезапустят систему и позволят ему рухнуть в эндорфиновый океан запредельного наслаждения. Его присутствие в этой комнате чужеродно, противоестественно, его делают подневольным свидетелем тайного, удивительного, чудовищно запретного ритуала. Звуки дробятся на длинные сладкие стоны, его обещают убить, если он помешает. А если и не убить, то всё же искалечить. Хор здесь как в западне, в этом логове, в его сознании раздваивается явь и ВР, он падает в глубокую нору, в тоннель, где могут быть жвала, когтистые лапы и педипальпы - ему представить иначе нельзя.- Жертва эта... жертва, которая отданная Хентиаментиу, величеству этого бога... - Анпу удерживает его за запястья одной рукой. Сейчас уже можно, Сэт не вполне осознаёт, где он находится и что с ним, он доступен для него. Ещё остаются собственные остатки сознания, чтобы вспомнить - слюны мало, и она так быстро сохнет, это совсем не то, что нужно, он же обещал быть нежным, осторожным. Вслепую отыскивает смазку - не должно быть боли, ведь Сэт ему доверил себя.- Это царём данная жертва, которая даётся мне.Он смотрит в его глаза - нет там за полыньями зрачков ничего человеческого, он находится между ВР и миром реальным, падшее божество, божество раскаивающееся. Которое само себя приносит в жертву, чтобы возвысить другого над собой, потому что тот, другой, не может быть ничем осквернён. Сэт проваливается в транс, в котором не отличает сон от яви и ВР от своего сна. В этом сне обитают звери с человеческими глазами, там с ним говорят медными голосами ужаснейшие ариты, привратники, ожидающие душу на пути в Дуат. На его глазах происходит шестой час Ночи, когда гибнет телесная оболочка Иуф-Ре, и он покидает ее, окруженную Великим-змеем-со-множеством-лиц. Он видит сонм нечеров в ладье Мехексет, которая суть из чёрного дерева. И он видит завихрения цифровых потоков Форсиза, энергетические магистрали, протянувшиеся капиллярной сетью от сектора станций Дна до самых станций климат-контроля. Эти видения перетекают одно в другое, и тот великий змей, который приготовился поглотить Мехексет… Он видит его, плоть этого змея там же, где энергомагистраль, это он, Апапи, явившийся, чтобы пожрать солнце, тлеющее в свирепом котле реактора.Анпу читает своё "да" в его глазах. Вторжение в своё тело Сэт не воспринимает как враждебность. Он осознаёт своё удивление, потому что нет боли, есть непонимание - почему же так? Это возвращает его в пограничное состояние, когда Сэт всё ещё понимает, что он здесь, что его тело - не священная оболочка-сах, оно смертное, живое и горячее. И что им хочет овладеть божество, чьему желанию он не может противиться. Чужое внутри не приносило боли. Было странно и непривычно. Пальцы внутри него чуть сместились, и он всхлипнул. Хорошо, горячо и скользко.- Приветствую я тебя, самый старший из богов, - сбивчиво говорит он. Испытывает острое чувство стыда от своей покорной, слишком женской позы, и от своего удовольствия. Хочется закрыть лицо ладонями, чтобы его божество не видело, что он всё же животное. Прости меня, прости, я слишком примитивен. - Возьми к себе своё... жертву свою, которая к тебе... Возьми меня к себе, владеешь ты мной…- Не смей двигаться, не смей говорить, не смей мешать... - голос Анпу монотонный и холодный, отрешённый, продолжает звучать в ушах Хора.Ему было больно, больно всё время, ведь эти вот двое всегда холодны, безучастны к нему, они точно камень, им невозможно смотреть в глаза, и его боль и тоску вымолчать невозможно, не удержать в себе, не удержать в голове. Вся эта глубинная тайна заполняет лёгкие, меняет его прошивку, связывает подстрочно и крепко, без всяких узлов и верёвок. Он дотрагивается чужими - своими руками до век и лица, беспричинно, беззвучно, без машинной логики, чужим телом касается тела. Хор находится в пустоте и вместе с тем между двух тел, между их рук, бёдер, и ждёт, обнажённый и всё же одетый, что сжалятся и над ним, и что эта ласка станет его тоже.Сэт дышит часто-часто, выдох заканчивается стоном, он вдруг понимает, что всё же до конца ошибался, и что его собственная мораль была ложной. Потому что ему хорошо. И что отдаться - не значит стать внезапно осквернённым, испорченным, лишится своей дигитальной божественной сути, которую творит другой человек, кровожадный до беспросветной мерзости. Может быть, он в своём логове все стены исчеркал, доказывая себе, что он, по сути, всё же другой, и чтобы быть ласковым с Анпу не нужно веской причины, достаточно просто неистово верить во что-то божественное, которое обитает внутри самого Анпу. Геенна под ногами сейчас - это ужасно и одновременно прекрасно, и он её выбирает. Что спокойствие ему не может придать сейчас что-то другое, и нет надежды острее, чем дать заполнить себя, стать скорее живым, теплокровным.При виде испуганного лица Сэта, при виде узора засохших потёков кровавых на шее, у Анпу немыслимо сводит зубы, ему кажется, что он делает всё неправильно, что тело, под ним распростёртое, содрогается от затаённой боли, как будто жалят его дикие пчёлы, и он понимает, как он остро нуждается в Сэте. Может быть, он ошибается, и не нужно было, чтобы его божество себя переламывало? Ведь их союз, ритуал - самоцель, панацея, и каждое действие в нём не только для дофамина, но и для единения, для синхронизации, которая поднимает из немыслимой грязи его самого и создаёт через него же дигитального бога. Ему спросить хочется: ?Ты вообще как? Тебе неприятно?? Сэт дышит сквозь зубы, просит его, умоляет хоть что-нибудь сделать, потому что он сам не знает, как от своего жара избавиться, он предлагает себя, предлагает владеть, потому что это тоже доверие, и оно безгранично, и поэтому он... нуждается в Анпу. Он ждёт его, потому что иначе пожрёт его жар, жар, которым сам Анпу не может насытиться.И вот сейчас он уже понимает, что отступает прочь чернота страха, которая была непростительна, безгранична, и Сэту небольно, он следует за ним, он отдаёт свою боль, он про неё забывает. Сейчас Сэт между своим электрическим сном и материальностью, модуль перегружает его ЦНС, отрубает наружку, сам он неловкий и осторожный, страх отступает, он больше не нужен, и своими руками он делает Сэта свободным от его предрассудков. Их желания совпадают, сносят в синхрон, в базисе Сэта расходится электричество по квазиорганическим шлейфам, он вне ВР и там одновременно, и в то же время в месте, где время течёт по-другому и оттуда зовёт его уже как сотворённое им божество, как Великий Западный, который приходит в виде человека с чёрной шакальей головой, с человеческими глазами, с которым он безопасно минует ариты. И он бы не смог обладать им насильно, против воли, потому что помнил, каково это - без удовольствия с кем-то ложиться, когда тебя принуждают, когда тебя просто насилуют. Сэт его просит - о, как же он просит! Он стонет под ним, умоляет его, говорит, что желает, что он так ошибался, и вся его мораль рядом с Анпу - самообман, это желание искреннее. Анпу чувствует это - золотистые шарики его гормонов, разбегающиеся по кровеносному руслу, электронные потоки бинарного кода в его базисе, меняющие нейрохимию мозга. Желание выворачивает его наизнанку, оно неудовлетворённое, ему больно именно от того, что Анпу ещё вне его, и что он должен заполнить ту пустоту, которая есть в нём сейчас.- Ты приходишь сюда, ко мне, торжествующий... помести в меня плоть свою..."Когда-нибудь нас поймают, точно поймают, сожгут... но это будет, конечно же, после вечности... Да, да, я ошибался, прошу, прости меня, я не могу ошибаться снова, я не теряю божественной сущности, которая сплотилась благодаря тебе, я её вновь обретаю. И пусть это грехопадение, но в эту бездну поведёшь меня ты, я тебе доверяю..."Хор тихо стонет, когда его захватывает чужой феромоновый выброс, и он понимает, что так не должно быть, это слишком странно и это не правильно. Он не может чувствовать этого, не понятно, кто из них натурал - Сэт или Анпу, в чьём теле больше чужого, или всё же природа сама создала их такими. Ведь это красиво - кровавое, смертное, рыжее и бесцветие мрамора. Они слишком хорошо подходят друг к другу. Они вряд ли используют гормональные стимуляторы - при таком влечении обоюдном они ни к чему, но он чувствует запах их тел, как будто бы ласкал каждого бесконечно долго длинным, горячим-горячим, липким языком. Тягучий янтарный мёд ядовитых растений, от которого немеют губы и язык. Зовущий, возбуждающий, обещающий слишком многое. Вечное и сладостное забвение, похожее на смерть. Этот мёд стекает по его коже. Он возбуждает, как гормональный афродизиак. Запах ночного божества, которое привлекает, зовёт к себе и пожирает на своём алтаре оступившегося. Это Анпу.Горьковатая трава и химия. Это не мёд, это синтетика, энергетик, разлитый в банки из композитного пластика. Терпкий и вяжущий, и это забивает кислотка и подстастители. Цвет у этой синтетики тоже кислотный, ядовито-синий электрик. ?Добавь топлива в огонь свой!? - слоган этого энергетика. Он входит в твою нейросеть, как NTF, встраивается в синапс и отравляет с первой минуты биологического взаимодействия. Злобная энергия, бьющая через край. Высокотехнологичная отрава, которая позволяет не спать, синтетическая, терпкая, кисловатая, она вязнет химией на зубах, и ты начинаешь дрожать от нервного возбуждения, предвкушая безлимитное соединение с ВР, где ты осознаёшь подделку дигитальных миров. Это - Сэт.Они оба на его языке - густая вязкая жидкость, пропитанная ароматом синтетической органики и моносахаридов, растительные яды, утонувшие в янтарном меду, острые кристаллы аскорбиновой кислоты, хрустнувшие на зубах. Его затопляет гормональная волна, превращающая его в стонущий от похоти комок плоти, чьи мысли вертятся вокруг соития. Больше всего ему хочется оказаться стиснутым разгорячёнными телами, отдаться хоть кому-нибудь, почувствовать их обоих в себе, разом, сейчас, немедленно. Он не может представить, какой на вкус Анпу, какой вкус у его смазки и плоти, но он бы с удовольствием узнал, встал бы перед ним на колени и взял в рот всё, что туда поместится. Хор видит близко-близко, как будто бы и правда стоит перед ними, припав щекой к нагретому дереву, как Анпу прижимается к Сэту, как они трутся друг о друга. Видит, как выступают на коже капельки пота, как по животу Сэта размазывается его собственная смазка, и Анпу тоже стонет, глухо и тяжело - его пальцы уже свободно внутрь проходят, и хочется большего.Эта грёза наяву ему недоступна. Он не может представить себя с Сэтом, когда тот под ним в сабмиссивной позе, покорный и ждущий - для этого нужно ему самому быть укомплектованным в силовую броню и иметь в руках минимум станнер, потому что Сэт не потерпит над собой ничьей власти. И вот он смотрит на него - распростёртого, обнажённого… На лоснящуюся от пота кожу ложится отсвет пляшущих огоньков. Хор видит каждый изгиб его тела, он может даже рассмотреть тонкую прорисовку перьев взлетающих птиц на его рукаве. Представляет, что вновь оказался под ним, но уже на постели, как его притиснуло горячее жёсткое тело, как Сэт входит в него, распалённого, и что это не больно, а изощрённо, вместе с ласками наконец-то, когда в него не впиваются по-звериному зубы, не рвут до крови, до адовой боли, когда боль приходит приправой, она добавляет остроты ощущениям, и хочется не кричать а выть, как животное, подставляясь ему, подаваться навстречу сильнее. И всё равно ему будет больно... Сэт ведь не сможет оставить в покое. Да, ему это нужно, нужна эта боль, извращённая, долгая, научившая многому, но не сейчас... И что лучше бы он был вместе с Анпу - хотя бы под ним. Ведь он мягче своего лютого партнёра, он не должен быть таким неистовым, и если Хор неумелый любовник, не знающий, как доставить удовольствие им обоим. Потому что с Сэтом он узнал только то, что нравится ему самому. Но если захотел бы узнать ещё больше, то медик его научил наверное, он был бы с ним нежен и ласков. То, как тот мог быть жесток, Хор уже знал, но ведь он должен быть и не менее изощрён в ласках... И ему хотелось бы не только отдаться, но и владеть им. Просто потому, что настолько красивых людей, как Анпу, Хор ещё не встречал, он в самом деле не понимал, натурал тот или нет, но догадывался, что его лицо и тело - не продукт косметической хирургии, это или запредельная чистота генетической линии, или череда мутаций, которые превратили его в застывшую мраморную статуэтку. Да и рабочей сухой мускулатуры зверя, готового к броску, не добиться в зале. Где-то, в глубине души, Хор немного завидовал своему дяде - он владел сокровищем, прекрасным созданием, с телом, великолепно настроенным для тончайшей работы в операционной, для драки и - он сам это видел - для любви. И Сэт с Анпу прекрасно совмещают свои личные отношения и работу,находя в этом сплошное удовольствие.Он ощущает вместе с Сэтом, как распускается плетёная ленточка, которой он подхватил дреды, и как они рассыпаются вокруг головы, как он сам зацепляет случайно, и обжигает секундная боль. Чувствует чужие руки на себе, зубы, осторожно сжимающиеся на штанге в соске, тянущие в сторону, и неумолимость движения внутри.Он видит - из-под век сверкают белки, ему кажется даже, что Сэт теряет сознание, и потом он понимает - тот в трансе, который уносит его слишком далеко от происходящего здесь, в материальном мире. Есть только тело, живущее сейчас инстинктом и желанием. Его цепляет неожиданно мощный информационный поток, исходящий от Сэта. Он захватывает его, тащит за собой, являет новые и новые грани Запредельного "тонкого мира". Хор никогда не был по иную сторону Бытия, там, где смыкались ВР и мир настоящий. Этого никогда не видели ни сибирские шаманы, ни воины-тольтеки, ни практикующие новые духовные практики полубезумные жнецы. В их распоряжении просто не было никогда фармкомплексов Медлекса, они не изыскивали возможности цифрового единения живой нервной ткани и квазиорганики базис-модулей. Хор откуда-то сверху падал на Метрополию, расправив прозрачные длинные крылья, он видел этот поток как широкую реку, течение которой его зацепило и повлекло за собой. Он летит, не ощущая своего тела - это ВР падает на него, а не наоборот. Он безболезненно и легко протыкает частокол антенн связи, которыми ощетинился головной офис UGR. И в то же время понимает, где он, и что происходит здесь и сейчас. Он чувствует свой член, сдавленный жёсткой тканью джинсов, чувствует свои путы - Анпу всё же знал, что делает, и сработал умело - стянул его так, что и в самом деле ни пошевелиться свободно, ни сдвинуться. И внезапно он чувствует под ладонями чужой рельеф - нежную складчатость, плотно и упруго сжимающуюся вокруг его пальцев, длинных и сильных, густо покрытых смазкой. Он добавляет ещё один палец, по телу проходит ответная дрожь. Он знает, как называется это место - округлая структура за передней стенкой ампулы, прикосновение к которой заставляет Сэта выгибаться и скулить, как испуганный щенок. Он - или всё же это Анпу? - остро осознаёт своё желание, нетерпение и одновременно боязнь навредить. Осторожность - потому что он не был сверху, он не владел им никогда в полной мере так, как сейчас. Первое, самое острое чувство - сладкое, почти болезненное, когда головку обхватывает сопротивление мышечного кольца, как мышцы расслабляются и пропускают его, и вот там, в смазанном внутреннем жаре, хочется двигаться. Каждое это движение отзывается содроганием, стоном, всхлипом. Он - или всё-таки Хор - чувствует на себе вес и жар чужого тела, чувствует, как непривычна для него эта поза, как растягиваются мышцы, как в лёгких не остаётся места для воздуха. Он обхватывает ногами поясницу, делая их соединение более плотным. Чувство жаркой тяжести заставляет сладко дрожать его тело, когда длинный твёрдый член медленно входит в него, задерживается на несколько долгих мгновений и снова двигается внутри.- О!.. ты владеешь всем!. - Чистейший животный экстаз. Кто же произносит эти слова? Кто вскрикивает - он или Сэт? Стон мгновенной боли, вырывающей из блаженства транса. Он видит своё отражение в зрачках Сэта - прикрытые ресницами глаза, сведённые брови, приоткрытый рот, к плечу прилипает прядь прямых волос. Гримаса страсти. Грехопадение.Божество… Божество которое я сам создал, которое сам поднял из немыслимого, сделал себя псом, верно сидящим у колен величества этого бога, в то время как все другие думают, что это он сторож у ног моих. Я предал тебя, я оскорбил тебя, у меня нет ничего, что я смог бы предложить тебе - только самого себя. Я восхваляю тебя, я преклоняю перед тобой колена, я открыт, я ожидаю тебя. - Пусть владеет величество этого... пусть владеет божественная персона Хентиаментиу всем!.Двое на подиуме превращаются в слаженно двигающийся механизм, они повторяют друг друга, им не нужны слова, не нужны подсказки. Сейчас в кругу света они занимаются тем, чем занимались все пары тысячи, тысячи и тысячи лет подряд, и их реакция не может быть нетипичной. Сколько же животного в том, что он видит - их чувства чистые и незамутнённые, и будь у Сэта не стянуты плотно друг к другу запястья, он бы сейчас рвал ногтями спину медика, а не царапал подиум над своей головой. По дереву мазнула полоса крови - сорвал, сломал ноготь. Тихие стоны становились животным воем, Сэт обдирал себе спину, подаваясь навстречу любовнику - тело жило своей собственной жизнью, оно предавало хозяина, вероломное, горячее, жаждущее наконец-то насытиться. Сейчас они умудряются попасть в жуткий, запредельный ритм трека Symptom [:SITD:]. Он должен был плавно выкатить Сэта на завершение их обычного ритуала, дать ему возможность прийти в себя и устроиться рядом со своими измученным божеством, укрыть их двоих покрывалом и погрузиться в речардж, несущий желанный отдых. Со стороны кажется, что под совпавший с глубинным ритмом электронный бит спариваются прекрасные синтетические звери. Хор чувствует себя между ними - как если бы они втроём сложили зверя о двух спинках, и он оказался под Сэтом, одновременно входя в разум Анпу.Хор видит предупреждение об обвальной перезагрузке, выскочившее на скринсейвере внутреннего экрана. Чувствует, как тактовую частоту его базис-модуля догоняет до двухсот шестидесяти гигагерц, и перед ним в ВР возникает фигура божества с мятущейся гривой и глазами, как мёртвые звёзды - двумя очагами пустоты. Божество улыбается - насмешливо и злобно одновременно, оно заносит одной рукой копьё, целясь в голову чудовищной твари - исполинского змея с золотыми чешуями. И за плечом этого божества внезапно сплачивается из небытия другое - с шакальей головой и человеческими глазами. Оно припадает на одно колено перед столпом, на котором укреплено коромысло исполинских весов, и неумолимой рукой кладёт на чашу этих весов бьющееся сердце. Хор чувствует, как дигитальный бог с огненным копьём крушит защиту его базиса и выбивает его из самого себя.- Для обречённых и умирающих время весит чуть меньше, - голос его похож на электрический разряд в динамиках шлема."О господи, если ты есть... - думает Хор. - Это же нейронная синхронизация... и она существует..." Это видение - чудовищное, невероятное, горячечное - входит в его мозг как лезвие скальпеля, минует расширенный зрачок, хрусталик, слезой течёт по щеке вместе со стекловидным телом, оргазм, сложенный из чувственной перегрузки, на волне словленного чужого синхрона, зацепившего его ревущей приливной волной, разрывает в его животе маленькую осколочную мину, поражающую все его внутренности. Он не понимает, кто же кричит - те двое на подиуме, сцепившиеся авангардной скульптурой в попытке соединиться ещё теснее, или он сам кричит, запрокидывая голову. Закусывает нижнюю губу, чувствуя, что намокает от внезапно выступившего пота футболка, и он спускает себе в штаны, как перевозбудившийся подросток, распалённый одним только зрелищем. На фоне которого просмотр порно в Метрополии – просто жалкая подделка, и он коротал одинокие часы в маленьком кондо, снимая иногда накопившееся напряжение собственными руками, чувствуя определённое возбуждение от просмотра видео и некоторые угрызения совести. И собачье дыхание Марты, которая иногда позволяла пристроиться ему сзади, симулируя подобие животной случки - тень от тени того, что он испытывал, пока Сэт драл его, ставя к пыльному борту Патрола, называя его сучкой, и это её дыхание, призванное имитировать стоны полные животного наслаждения - чистая фигня.Он слышит животный вопль, но не понятно, Сэт это или Анпу, этот крик кажется ему далёким, исходящим как из-под толщи воды. Их движения становятся рваными, судорожными, не хватает сил сдерживаться, и это уже судорожный пароксизм, а не соитие, даже не случка, а провал в какое-то запределье, где плывут их души.И пока Хора милосердно и ласково обнимают волны оргаистического опьянения, транс Сэта становится подобием ирреальных видений, подобием лимбо, куда он провалился единожды, он внезапно осознаёт себя не как своего аватара, созданного для путешествий в ВР, он осознаёт материальность для этого аватара, и то, что он перекраивает нити творения, как ему вздумается. Сэт-хакер чувствует, как его сознание разделяется, и как он ?материальный? становится аватаром для этого божества. Он превращается в инструмент в руках величества этого бога. Угол зрения меняется, меняется сенсорное и цветовое восприятие мира, даже центр тяжести слегка смещается. Он стоит на берегу реки, перед великими западными вратами горизонта и лицезреет Месектет, ночную ладью Ре, когда он, Итем, на горизонте, предстающий в виде старца. И он видит благие письмена, которые начертали скорбящие нечерет на корме и бортах этой ладьи. Сто двадцать миль занимает путешествие через эти врата, прежде чем Месектет достигнет тех, кто в Мире Потустороннего. Он осознаёт себя - он величество этого бога, могущественный, тот, который творит войны и производит бедствия. Нет никакого препятствия для него здесь. И он восходит на борт этой ладьи, чтобы занять своё место на её носу, перед Ре, когда он в Дуате.И в это же время, пока не отпустил это запредельный транс, в котором он спонтанно вылетает в GODMODE, не имея даже возможности определить для себя границы реальности, становящейся для него несущественной, сказочным вымыслом, он видит магистраль, запитавшую климатическую станцию, которая для него становится змеем, разрушающим космический миропорядок Маат, подбирающегося с сияющему солнцу, к Иуф-Ре, к плоти бога, и он уничтожает Апапи, который не в силах утолить свой вечный голод, он не понимает, что же он делает, вырубая режим вечно длящегося светлого лета для целого сектора где-то в ядре, потому, что не видит зыбкой границы между видением и Киберсознанием Метрополии. Он походя разрушает активную защиту ТПК офиса Глобалтека, которая в ВР была похожей на дрожащую массу с инстинктами хищной амёбы, и упивается этим режимом без ограничений, без определения своей собственной мощности, без каких-либо условий для самого режима GODMODE. Наконец-то киберпространство вокруг него больше не заворачивается сверкающими водоворотами, когда он проходит через порталы, ведущие его в открытые кроличьи норы. И пока божество уничтожает своего извечного врага так же, как это должно повторяться миллионы миллионов лет, это порождает волну смещения, перетасовывающую кластеры одного сектора, поднимающуюся от самого Дна к Небесам и сжигающую нервные цепи лягала, усевшегося по-птичьи на насесте, на вертящемся диске, следящего за вредоносной активностью в этом секторе. Аватар лягала - подобие греческого громовержца, мечущего молнии в нарушителей, - посмел обернуться на само божество. Сэт сливает в его базис эволюционирующий вирус-полиморф, создаёт нейрофаг из ничего, одним своим желанием, и этот вирус превращает подключённого человека в растение. Последнее, что тот видит, это полчище исполинских гусениц с крысиными мордами, пирующих на его виртуальном теле. Для крыс нет и не было ничего святого, для них весь мир - еда.И в это же самое время, когда Апапи разевает бездонную пасть, Анпу проваливается в жуткие видения Сэта. И там он возникает позади звероголового божества, который заносит свой посох весом в 4500 немсет над плоской головой ядовитого гада, между зубов которого сияет поглощаемый солнечный диск, и посох переламывается. Он вкладывает своей рукой в его руки копьё. Он говорит божеству, разрубающему змея надвое и освобождающему солнце:- Ниспровергаешь Апапи ты, великий, который из Омбос, в день этот, так же, как поражаешь мятежников и уничтожаешь врагов Ре, чтобы быть впереди них!И тогда божество поворачивается к нему, и он видит на звериной морде глаза Сэта. Это пугает сильнее, чем забывшиеся зрелища насилия над его личностью и его телом, потому что сейчас он – звероголовый - реален, и Анпу - хирург без лицензии, обитающий в медчасти на Базе, - не более, чем оболочка, которую использовало величество этого бога, чтобы добраться до этого места. И оба этих божества вдруг становятся частью реальности на какой-то краткий момент.