Глава 13 (1/1)

Сэт ходит по виртуальному краю, заглядывая в цифровую бездну под своими ногами, где в ошмётках бинарного кода плывёт он сам. Он тяжело привалился к Анпу, сцепив пальцы в замок на его плечах. Абсолютная демонстрация доверия: показать ему все свои уязвимости, боль, накопившуюся усталость. Показать существующую потребность в отдыхе. Показать лично ему, что он не демиург, он такой же человек, который может быть усталым, может чувствовать боль.Хор видит, что Сэту плохо; он знает, насколько это больно, когда добивает перестройка внутренних структур, они смещаются, прорастают в остатки живой ткани, и это доводит до умопомрачение кинжальным ударом в виски или в затылок; он знает, что поднимается мучительная тошнота и скручивает боль, и страдание длится и длится, и в конечном итоге не остаётся ничего, кроме желания забиться под ледяной душ, и выть там, корчится забитым животным, жалуясь самому себе на свою боль, осознавать, что платить, в конечном итоге, приходится за всё - в том числе и за личные возможности хакера, открывающие любые виртуальные двери. Хор знает, что сейчас разрывается сердце и лопаются глазные яблоки, выворачивает суставы и кажется, что проклятая колония квазиживой цифровой дряни, оккупировавшей часть полушария в его черепной коробке отбирает энергию у клеток, чтобы обвально отдать через несколько секунд, затопить извилины расплавленным свинцом сейчас разорвёт череп по швам, выплеснется через глазницы и потечёт через уши и ноздри. И от этого чувства хочется выцарапать себе глазные яблоки, вырвать язык и даже все зубы. Потому что боль, которую ты испытываешь, сливая данные напрямую, по сравнению с обвальной перегрузкой с последующим запуском всех обновлений и прогоном систем в тестовом режиме - ничто.Хор это знал. И он понимал Сэта - больше всего тому сейчас должно хотеться оказаться в тёмном тихом месте, подальше отсюда, чтобы остаться наедине с собой и со своим страданием. И ещё понимал - технические возможности Сэта были где-то на грани "падших", сторожевых программ, сливших по несчастливой случайности свой аналог в чей-то базис и заполнивших его, размножив код, заполнивший чужое серое вещество как делящиеся клетки раковой опухоли, перенёсшие возможности ВР в мир реальный - без каких-либо технических ограничений.

Сам он догрузился прошлой ночью, проведя ни с чем не сравнимые полчаса, наполненные несусветной головной болью, забравшись в душевую кабинку. И сейчас, вот сейчас, сию минуту, дядя начнёт падать назад, потянув за собой своего медика. С размаху приложится затылком о кафель, и при такой высоте падения, помноженной на скорость этого падения и его вес, череп треснет с противным хлюпающим звуком... и никто не поверит, что Сэт свалился сам. Медик скажет, что это его вина, он это сделает - холодно и безжалостно, и его разорвут на части шемсу Сэта."Вот дерьмо... Чёрт, чего он ждёт?!"Хор приподнялся на локте. Проследил блуждающим взглядом за Анпу - тот льнул к Сэту, гладил его руки, плечи. Собственный голос показался шершавым и хриплым, слова с трудом проходили через пересохшее горло.- Медицина!.. Сэт... В общем уложи его, свалится, и...Анпу вскинул голову. Глаза сузились. Он подобрался, как белый, очень большой пёс с подведённым животом и оскаленными клыками, готовый броситься на того, кто подошёл к хозяину.То, что произошло после, в воспоминаниях Хора прокручивалось с чудовищно ускоренной записью. Вот медик отталкивается от Сэта, и в два прыжка оказывается подле Хора. И сам Сэт, нечеловеческим движением вывернув обе руки, опирается на сиденье, с интересом смотрит, как Анпу сгребает Хора за ворот. Треплет его, как терьер, встряхивающий крысу - из стороны в сторону, короткими резкими движениями. Хор успевает подумать, что Сэт вряд ли приблизил медика к себе исключительно из-за скульптурной лепки лица и крепкого поджарого тела. И бесцветности, которую можно превратить во что угодно.- Пошёл ты нахуй со своими советами!..Слова напоминают собачий лай. Такой грубости от него не ожидаешь, Анпу не производит впечатление человека, способного ругаться матом. Руки у него прохладные, гладкие и очень сильные. Подушечки больших пальцев ложатся на перстневидный хрящ. Хор задыхается. В том, что Анпу вырвет его гортань одним движением, он не сомневается ни секунды. Как и в том, что он с выражением безмятежной, отрешённой, нечеловеческой пустоты, с улыбкой ещё не оцензуренной Джоконды, будет медленно, по ломтику срезать мясо с костей того, на которого укажет длань карающая. И с тем же выражением лица возьмёт на стол умирающего. Гипоксия колет глазные яблоки тысячами мелких иголочек. Пальцы сжимаются медленно-медленно, выдавливают из него жизнь. Он понимает - насколько же Анпу сейчас его ненавидит, и как же злобно, ревниво и болезненно он защищает своё. И что он и сам знал, что делать.Хор хрипит. Ему кажется, что сверху опустился раскалённый обруч, сдавил голову, и сейчас его глаза просто выскочат из орбит, а сердце разорвётся. Анпу отрывает от него непонятная сила. Это Сэт обхватывает того поперёк груди одной рукой, и оттаскивает от Хора.- Тихо, тихо, тихо, - слышит он через высокочастотный писк голодающей коры. - Спокойно… не надо.- Я не могу... - стон, такой мучительный, как будто по живому режут. Это уже Анпу.- Тсс, - голос снижается до шёпота, выцветает в ультратона, недоступные постороннему. - Ты ведь помнишь - каждое живое существо… Любой живущий достоин сострадания.- Не достоин он!..- Он недостоин твоего гнева, - Сэт ублаготворяет своё гневливое божество. Оскорблённое божество. Божество, которое он своими руками едва не уничтожил. - Я недостоин просить прощения… - он прижимается виском к его виску. Анпу откидывает голову назад, прислушивается. Сэт продолжает: - Тихо, тихо, тихо... У тебя же есть врачебный долг… - Он касается забинтованной рукой пылающего праведным гневом лица. Сэт вдруг усмехается и переводит взгляд на Хора. От их тихих голосов становится жутко. Если раньше это был страх живого тела, которое готовится к неминуемой смерти, то теперь поднимает с самого донышка сути древнее, дремавшее в темноте, внезапно проснувшееся. Иррациональный ужас древнего человека, не понимающего стихийных проявлений Вселенной. Выражение лица Сэта меняется - за доли секунды, от безмятежного и почти отрешённого к обычному, насмешливо-злобному. Он ласково касается шеи Анпу. От того, как он это делает, сводит живот, потому что приходит осознание, что не было, в самом деле, не было такого у него ни с кем, он и не видел такого никогда, такой привязанности и ласки к другому, пусть вывернутой, извращённой, какой ни на Небесах ни в Ядре, ни на Периферии не было. И во всей грёбаной Метрополии тоже этого нет. Здесь - есть. "Во имя всех пустых... Если он захочет меня убить... Сэт просто вложит в его руку свой нож. Он будет стоять рядом… а потом… Какая разница, что будет потом".Усмешечка Сэта просто отвратная. Становится невообразимо стыдно за сам факт своего существования, он просто ничтожество, думающее, что стоит чего-то, что дяде есть дело до его бессмысленных достижений, до его изнурительной работы над собой, до его каких-то технических навыков.- Ты же можешь полить этими своими... Местными анестетиками. Из группы сложных эфиров, - Сэт касается уха Анпу губами. "Я дважды чуть не растерзал твоё эб-сердце… Я не хочу, чтобы ты сейчас отходил прочь, но ты ведь не станешь поднимать Инпут, ты не станешь поднимать Бастет, потому, что никто посторонний не должен быть здесь. А об остальном я позабочусь... Я оступился..." - Эти эфирные связи такие нестойкие, они быстро разрушаются ферментами в тканях, и эффект такой непродолжительный. Будет больно, но не настолько, чтобы подохнуть. Или уйти в болевой."ЧТО?!" - Хору вдруг кажется, что время замедлилось. Оно ползёт чудовищно медленно, как кислотная улитка, связанная с симбионтом пучком искусственных нервов. Так же медленно, как перетекает битум в опрокинутой воронке, о котором он читал - давно-давно. Или это было в чьём-то мнемософте? Вот Сэт откинулся в кресле, подвернув под себя одну ногу, подпёр голову руками, опираясь локтем на поднятое колено, и прикрыл глаза. Было непонятно, дремлет он, или наблюдает. Всё же наблюдал, но взгляд, направленный в его сторону, был неуловимый, текучий. Вот подходит Анпу. Его движения плавные, скользящие. Его лицо абсолютно ничего не выражает - застыло, как снежная пустыня. Злобная безмятежность Антарктики.- Аллергия есть на новокаин? - спрашивает он. Хор не понимает этого вопроса, отрицательно трясёт головой. "Чёрт, что за новокаин… о чём ты?!"- Прекрасно. Руку.Хор поднимает глаза на него. Непонимание. Страх. Анпу стоит над ним с лотком в руках. Сердито притопывает. "Да мне похую на твои сомнения!.. Ненавижу!"- Дай. Мне. Руку, - берётся за его предплечье, разгибает, зло давит. Подкалывает в перефирию. - И учти - я не ставил фиксуру, там игла. Дёрнешься - сам себе пропорешь вену. Ты меня понял?Хор кивает. Он не понимает, что именно имеет ввиду разозлённый медик. "Кто сейчас колет иглами... есть же эти… как их… инъекторы..." Он ведь помнил, что у Анпу было прекрасное оборудование, что он мог бызарядить инфузомат и не возиться с капельницей, мог бы взять пару-тройку пиявок со стимуляторами и антибиотаками, но не стал тратить на него ничего стоящего… Анпу улыбается - медленно, ужасно, безмятежно. Какое красивое лицо у него.Холодная, чистейшая ярость.В системе может быть всё, что угодно. "Ты меня убьёшь… вполне справедливо... блять... я не знал, я в самом деле не знал... я не хочу умирать от рук врача..."- Ты любишь боль? – Анпу разговаривает с ним ласково, успокаивающе - как с больным ребёнком. Он следует своему долгу, помнит про врачебную этику, но это не мешает ему ненавидеть. Глядя в глаза Хору, он берет ножницы, разрезает шнуровку на ботинке и стаскивает его. Проливает стопу - смыть кровь.Хор видит, как вспенивается жидкость, которую Анпу льёт на него, он видит, как обтянутые нитрилом пальцы обламывают пластиковые головки больших ампул. Надпись вроде латиницей:"Procaine hydrochloride", цифровой код, ещё что-то. "Что это?.." - думает Хор. - "Что за хрень, Господи... Для чего?!."Анпу набирает в шприц анестетик надувает подкожку вокруг раны "лимонной корочкой", не предпосылая перед иглой анестетик,по стопе подымается слабый холодок, отчасти приятный. Он приглушил болевые ощущения - прокаин заблокировал натриевые каналы, подавил генерацию импульсов в окончаниях чувствительных нервов и проведение импульсов по нервным волокнам. Анестетик пахнет горько и противно - Хор не помнил, чтобы та дрянь, которой Сэт заливал его ссадины, пахла точно так же - острый запах, спиртовых салфеток, адреналина, химозной горечи, отвратительной, которая будила скрытые воспоминания о чём-то запредельном, стерегущем у самого порога, о боли, которая гнездится в корнях зубов, внутри беззащитного чрева, она разрывает конечности, бьёт тяжёлым кинжальным ударом в эпигастрий, она оставалась в глазницах, она ломила в затылке. Она существовала. От этого чувства встали дыбом крошечные почти незаметные волоски на теле, холодок побежал за ворот. Иррациональный страх. Детский, позабытый. Страх перед фигурой в хирургическом костюме, перед лицом, скрытым маской. Это аналоги боли, подлой, гадкой, в которой нет ничего, что могло бы сулить последующее.Хор успел привыкнуть к той боли, которую приносил с собой Сэт - в тот момент, когда в нём смешалось наслаждение с болью, он попался на подленькую удочку оргазма и последующего серотонинового отката, который качал его на сладкой волне, уносил в запределье, наполненное крутящимися алыми искрами. Секс был грубым удовольствием, тяжёлым, скотским, настоящим - чистейший плотский экстаз. Получал особое наслаждение, когда Сэт заламывал его, даже не оттирая руки от машинного масла и смазки - от этой грубости и грязи Хор догонялся до своих сладких облаков ещё быстрее - на его коже оставались саднящие полосы, пятна масла, сажи, в его бока впивались до крови коротко срезанные ногти, и он обонял аромат своей боли - горячий металл, горелая проводка, присадки, припой, чужой личный запах, который смешивался с вездесущим дымком шалы, с чем-то горьковатым и приятным, с запахом своего пота, спермы и ненависти. Анпу пах, как коридор больницы - больницы муниципальной, залитой дезинфектантами, с воздухом, наполненным сладковатым остаточным ароматом кварцовки, свежей крови. В этой больнице всё решалось руками врачей, и он был среди них сущим злобным божеством, которое управляло всем - жизнью, смертью, и болью. Безразличный, стерильный. Подумал - что Сэт вряд ли позволял себе быть рядом с любовником животным. И что, возможно, их любовная игра чертовски эстетичная штука - именно игра, а не секс. На секунду промелькнула рождённая загнанным мозгом картинка - Анпу, оседлавший Сэта, совершенно обнажённый, очень бледная кожа слабо светится в жуткой темноте, волосы туго забраны в хвост. Бред собачий…- Знаешь, есть интересная штука, - говорит ему Анпу. Зрачки у него немного расширены. - Бензойное кольцо. Одному химику как-то приснилось, что молекула свернулась, как Уроборос, как змея, кусающая себя за хвост... Это, - он показывает ему пластиковую двадцатку, узенькую, длинную, мягкий пластик, синяя маркировка - анестетик. - Это гидрохлорид диэтиламиноэтилового эфира парааминобензойной кислоты, гидрохлорид ПАБК, интересный такой... Но, думаю, что ты и сам уже поискал в ВР, что такое прокаин, запрещённый в Метрополии, производился... до 2072-го года. Это местный анестетик, Хор. Я мог бы прочитать тебе лекцию... Но не вижу в этом смысла.Анпу внимательно осматривает рану держа в руках скальпель, а после делает ровный надрез по ходу мышечных волокон, рассекая края раны и разводя их крючками в стороны и снова делает надрезы, чтобы было лучше видно раневой канал. Он делает это медленно, хотя можно было бы закончить операцию за час максимум, но желание отомстить, восстановить собственное внутреннее равновесие велико, Хор заставил его страдать, и теперь он отдаст засранцу должок, с процентами, чтобы не было за ним недоимки.Хор не знал, что существует ещё и такая БОЛЬ. Как будто бы медик достал своими болезнетворными железками до самого его сердца. Боль длилась и длилась, ровная, не прекращающаяся, вышибающая искры из глаз, заставляющая беззвучно разевать рот в крике, которого он сам не слышал, и которого не услышал никто.

Пульс гулко отдаётся в ушах. Кажется, что он утонет сейчас в боли, которая вылилась на него из чужих расширившихся зрачков. Это агония, растянутая в десяти секундах, агония, которая не заканчивается милосердием смерти. Миллиарды ножей вонзаются в его тело, пока Анпу санирует рану. "ГОСПОДИ... если ты есть… пусть это прекратится... Господи как же больно, больно!"- У прокаина… Ты слышал, что сказал Сэт? Есть неприятная особенность. Сложные эфиры быстро распадаются, эффект при проводниковой анестезии длится в среднем пол часа. Но... Это если использовать проводниковую. А не терминальную. Её обычно используют в оториноларингологии. Но в рот тебе, как видишь, я не лезу.Так вот о чём говорил ему Сэт, вот что объяснил ему Анпу. Он в самом деле прекрасный врач, и делает всё, чтобы поставить на ноги выведенную из строя единицу, юнита, члена команды, но нигде в протоколах и внутреннем уставе Базы не написано, что он может оперировать под местной анестезией, под прокаином, как будто бы сейчас у них Перелом и полевой госпиталь, где нет ничего ровным счётом.- Больно... - одними губами выговаривает Хор.- Потерпишь.Он улыбается точь-в-точь как Сэт, приподнимая на мгновение уголки губ, и глаза холодные-холодные, как два помёрзших колодца, берет пинцет и начинает доставать из раны сгустки крови и остатки тканевого детрита, того, что можно было достать пинцетом, без использования скальпеля. Роется в ране, проворачивает, тянет за края - ненужное действие, порождающие адский водоворот боли. Это - как удар копьём, от подошвы до самого плеча. Раскалённая арматура, пронизывающая тело. Хору кажется, что его колени расплавились. Футболка промокает насквозь. Он вцепляется руками в кушетку, чувствует, как трещит пластиковая обивка. БОЛЬНО. Ногти трескаются. Зубы скрипнули каменными жерновами, показалось, что они выкрошились в мелкий порошок, разлетелись эмалевой крошкой. Боль прорывается криком отчаяния:- ГОСПОДИ УМОЛЯЮ ТЕБЯ… ПЕРЕСТАНЬ!..- Не ори мне тут, - говорит ему деловито и спокойно. Какие у него жестокие руки. Как стальные крючья, разрывающие его - сначала стопу, пока тот проводил ревизию раны. Пока сухо говорил ему, что ему особенно повезло, что пуля не задела кости, а только незначительно повредила надкостницу между первым и вторым пальцами, а также сухожилия длинных сгибателя и разгибателя большого пальца. А это совсем незначительные повреждения, хотя, конечно, Хор может хромать довольно долго. Да еще добавляет, что пуля прошла на вылет, а потому все те же действия, что он делает сейчас с подошвенной стороны стопы, придется повторить и с другой.- ПОЖАЛУЙСТА!..После ревизии раны нужно иссечь некротизированные ткани,потому он снова берет скальпель, рассекает широко подкожную клетчатку, удаляет довольно много, а после ножницами медленно иссекает мертвые участки мышц, раскрывает фасциальное ложе, и снова режет, режет, режет, Хору кажется что Анпу получает сейчас чистейшее садистское удовольствие от операции, и всё это специально для него, будь у него возможность он бы и ножницы тупые взял, и не резал бы, а кромсал. Сильно кровит, Анпу думает, что гемостаз, наверное, никудышний, и прижигает сосуды коагулятором, ловит крупный на москит и перевязывает лигатурой, ругая себя за мокрую рану, не думая даже, что лучше бы у него под рукой была Баст…

И так - раз за разом. Хору кажется, что продолжение руки Анпу - клюв какой-то твари, которая пробивает насквозь, так, что подошва и предплюсна сплошь обнажённый страдающий нерв. Сэт наблюдает за ними, Хор чувствует на себе его внимательный взгляд. Нет жалости. Нет сострадания. Нет ничего - он равнодушен, как каменная стена, десяток сотен лет простоявшая в пустыне, и которая простоит столько же. Вялое любопытство, когда Анпу берётся за коагулятор. Снова равнодушие.- Я ТЕБЯ ПРОШУ, ПРЕКРАТИ!..- Нет.- ПОЖАЛУЙСТА... АНПУ, ПРОСТИ, Я НЕ ЗНАЛ!..- А что ты, собственно, знал? - холодный, холодный как лёд, голос.- Добей, это будет справедливо! Анпу, прошу, прости, умоляю... Я не мог даже предположить, что вы...- Терпим, - он задумчиво переходит на другую сторону стопы, снова начиная те же самые манипуляции, что и парой минут ранее. - Дышим. И хватит орать. Ты не умираешь. "ЧТО ЕЩЁ ТЫ ХОЧЕШЬ СДЕЛАТЬ?!." Анпу без предупреждения захватил край раны пинцетом, отодвигая ее в сторону. Жидкий огонь поглотил половину тела. Хор насквозь прокусил губу, поднял мокрое лицо, пытаясь поймать взгляд медика.- Господи... прошу тебя… - даже Сэт его не ухитрялся вогнать в такое состояние - Хор огрызался, щёлкал зубами в ответ на его злобные выпады, на подъёбки, даже пытался дать отпор, но Сэт хотел его подмять, унизить, отомстить и просто нагнуть, как шлюху, а Анпу хотел убить. Вот и вся разница. В том, что хотел убить, сомневаться не приходилось. Он с безмятежным выражением лица пытал его, отметая в сторону свой врачебный долг. Чистейшая, лютая, запредельная злоба, чувство оскорблённого собственника, у которого со двора тайно свели худобу, и он не может успокоиться, он забирает болью за боль, кровью за кровь. Он с мукой схватился за блузу, за подол, вымазал кровью. Анпу отступил от него на полшага. На его лице отразилось удивление - Хор сползал с кушетки. Рухнул на колени, простираясь ниц, прижался щекой к изгаженному полу, ухватил его за лодыжку, униженно умоляя о прощении. Игла в кубиталке таки согнулась в угрожающий крюк, пропорола кожу. Пусть. Лучше так, чем стопа.

- Я не знал, я в самом деле не знал… Я даже предположить... Прости меня, простименяпростименя!Шевельнулось в душе что-то. То, что он прятал внутри много лет. Не сострадание к Хору - вовсе нет. Отождествление себя с теми, другими... Вспомнил, что давно-давно просил о пощаде, говорил, что не виноват, что он ничего не сделал. С тяжёлым-тяжёлым вздохом отошёл к аптечке. Хор провожал его взглядом раненого зверя.- Я не знал, что вы вместе…Анпу обернулся. Запустил в его сторону игодержателем - сжимал в руке до хруста в суставах. Сталь звонко клацнула где-то рядом, Хор съёжился.- А что ты, Апапи тебя сожри, знал?! - в крике наконец прорвалась тщательно скрываемая ярость и обида. - Что ты знал?!Схватил за шкирку, как нашкодившее животное, рывком, жестоко, не давая остановиться и опереться на себя, дотащил до палаты. Ноги у него подкашивались. Хору казалось, что он идёт по битому стеклу, по серной кислоте, когда каждый шаг - боль, каждый шаг – боль. И нельзя ни вскрикнуть, ни заорать, было острое осознание - подымет Анпу кого-то из своих, врача, медсестру - и ему точно не жить. Потому что он и так влез в чужую грёбаную уродливую тайну. Чёрт бы побрал их обоих, почему Сэт не пристрелил его в первый же день, почему он его просто не пристрелил?! Хор уцепился за Анпу, ткань блузы натянулась, затрещала. Медик зло сжал его предплечье, да так, что показалось - кожа лопнула и он вцепился в обнажённые мускулы, вот вырвет сейчас его лучевой сгибатель запястья, а за ним и сухожилия поверхностного сгибателя пальцев вытащит, показалось, что на раскалённый гвоздь мышцы наматывает, забравшись прямо в кубитальный канал.- Даже прикасаться ко мне не смей, - сказал отрывисто, как пролаял, отцепляя от себя его пальцы. Из ног вынули все кости, и Хор упал на кровать, обливаясь потом, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и остановится сердце.- Если ты думаешь, что сейчас отбрыкнешься с болевым, я тебя разочарую, - Анпу всё-таки догнал его коротким анальгетиком, выбившим Хора в серотониновый откат. "Я могу сделать твою боль бесконечно долгой. И любая другая будет тебе казаться раем. Если ты, уёбок, знаешь, что это такое - рай". В блестящих бледных радужках это читалась так же ясно, как если бы Анпу писал ему сообщение.Снова подколол систему - уже в акушерский доступ, злился сам на себя и на него, перекалывал два раза, пропарывал вены - Хор видел, как под кожей надувается синий шарик лопнувшей вены, чувствовал - жжёт, тянет, дёргает, как наливаются багровой чернотой эти расползающиеся шарики. Молчал - ему нечего было сказать, нечего было противопоставить. Понял наконец - насколько болезненно воспринимал эти его "поездки" с Сэтом сам Анпу, как исходил бессильной злобою, метался, когда он рядом с Сэтом в машину садился, а потом ещё и показывал всем, всей этой Базе, как же с ним взаимодействовал их лютый командир, как драл, как последнее животное, и как он сам приходил к Анпу, просил помощи - медикаментозной, купировать болевой, снять гиперемию, подшить кровящий надрыв, да какая, чёрт побери, разница, за чем он приходил. И как маской мраморной застывало лицо медика, как тот плотнее стискивал челюсти, и как с каждым днём общение становилось всё холоднее, Анпу - замкнутей, и как ходила вокруг него, вилась чёрной кошечкой Бастет. "Господь Бог, если ты есть… И все Пустые… Киберматерь непорочная, обитающая в ВР, я не знал, я просто не знал... И никто знать не мог!.."Факт оставался фактом - он в самом деле и предположить не мог, что кто-то может пострадать от его действий. И насколько же Сэт крепко прикипел к своему верному медику, насколько прочная эта связь - он видел, как Сэт его за руки хватал, как Анпу выворачивало, и как тот его умывал, обнимал, целовал в конце-концов - без жалости к себе, не раздумывая, без отторжения, без брезгливости. Это было невозможно уродливо - и его проклятый дядя, стоящий на коленях, просящий прощения, и сам медик, все эти слёзы, крик, кровь, отчаяние, граничащее с самое смертью. Слишком настоящее, тошнотворное, слишком живое - чужой страх, чужая боль, ненависть, взаимная привязанность, страсть, обоюдное влечение, неразрывная связь - как будто он влез обеими руками в цистерну, полную парными свёртками крови, и не отмыться ему от этого, и не выбраться. Показушность отца и матери - двух симбионтов, ведущих паразитарное существование на жизнях и эмоциях друг друга. Вечное мнение отца, что всё можно купить, всё имеет цену, главное - обозначить эту цену. Мать, которой было, в общем-то, плевать, на то, что Усир на стороне прихватывал, которая мастерски удерживала маску сиятельной небожительницы, недоступной, златокованной, нерушимой, безразличной. И слёзы Марты, когда он сказал, что они расстаются. Да, он точно может сказать - слёзы были фальшивыми начисто. Сэт, который украдкой ласкал Анпу - да, чёрт возьми, твою же мать, ведь это была ласка, скрытая, чувственная, не понятная тому, кто не знает. Истина - в глазах смотрящего. Вот, он смотрел... И не видел. "В глаза ты, что ли, сука, долбишься!?" - голосом Сэта где-то на границах подсознания. - "Шмак ты тупой".

Грёбаная футболка, принадлежавшая медику - так вот что это за запах, запах, как в процедурном кабинете. И через это всё дерьмо - золото. Дорожки схем. Парящий кречет на лого UGR, золото в волосах Исис, на шейке Марты, на его собственном ноутбуке - тем же силуэтом хищной птицы. Отблеск ридаута, имплантированной оптики, венцом золотым вокруг зрачков. Золото, тяжёлый, смертный, гнусный металл, древнее золото, золотолюбивый царь как-его-там, кольцо, которое носил медик - не снимая, постоянно. Которое он всё же не снял. Было ощущение причастности к чужой жуткой тайне, упрятанной под внешнюю шелуху от всего окружающего мира.- Ненавижу, - сказал одними губами, но так, чтобы он услышал. Анпу делал всё, чтобы Хор понял - его в самом деле ненавидят. И что он разрывался между именно врачебным долгом и личным желанием его на ленточки порезать прекрасно подогнанными по его руке ножницами. Дай Анпу волю - он бы из него всю кровь выпустил по капле, или топил бы в липофаге - была почему-то уверенность, что где-то там, в коридорах, забитых оборудованием работающего нелегального, нелицензированного фармкомплекса, который синтезировал ряд интересных химических соединений, которые в миру именовались ЖНВЛП, и которые "Независимость" щедрой рукой скармливала за бесценок ЛПУ на Дне, есть здоровенная ванна из химически инертного материала, наполненная сотней-другой декалитров LFS-t54, густой мерзкого вида опалесцирующей жижей, липофага, одинаково хорошо разъедающего и сложные эфиры жирных кислот на фабриках, и человеческое тело. И что при хреновом раскладе Анпу его там утопит - наденет химзу, и утопит своими же руками. Хуже всего было абсурдное чувство вины - Хор даже чувствовал некую обиду, потому что вся злоба оскорблённого медика вылилась на него. И ненавидел он именно его, а не своего блудливого партнёра, любовника, чёрт, кем же ему приходится Сэт?..В стопе свила гнездо грызущая боль. Наверное, Анпу всё же пожалел обезболов, напомнил, что он - расходник, тварь, тратить на которую с самого начала было жалко медикаменты - будь то ампула-иньектор с драгсами или кофеиновый стимулятор. Хор тихо заскулил. Жалость к себе затопила всё его существо, смешавшись с кристаллической горечью анестетика, с сожалением, которое было ещё хуже, чем то, что проделывал с ним Сэт, и в разы хуже, что может сделать Анпу, который эротических мыслей на лично его счёт не имел совершенно. Под холодным голубоватым светом на хирургической кровати без постельного белья ему было холодно, и мучительно хотелось сжаться в клубочек, забиться в самый тёмный угол на базе.Он осторожно повернулся на бок. Увидел - вот медик, разувшись, забрался к Сэту. Свернули в темноте два золотистых уголька - это Сэт на мгновение открыл глаза, вспыхнули светофильтры. Анпу устроился рядом, прижался, засунул тому под изгвазданную футболку руку - медленными уверенными движениями. Уткнулся лицом в его затылок.Foramen magnum - место слишком личное, всегда привлекавшее Анпу. Большое затылочное отверстие, через которое хитрозадые подпольные нейрохирурги получили доступ к серому веществу хакера, через которое интегрировали в мозг двести кубических сантиметров квазиорганики с кремниевой структурой, превративших мозг в совершенную, бесперебойно работающую машину, использовавшую электрический потенциал нейронных связей для преобразование в цифровой кодированный сигнал. Он завозился, устраиваясь удобнее. Сэт взял его руку, потянул к себе. Ладонь уютно и привычно устроилась на его солнечном сплетении. Анпу потрогал отросшие волосы у него на висках. На затылке Сэта была тоненькая паутинка шрамов, которые прятались под грубой структурой кос. Где-то там был вход в его личный цифровой ад. Дальше - таинственные ядра продолговатого мозга, передняя спинномозговая артерия, позвоночная, базилярная артерия, там - на вентральной поверхности дна IV желудочка, ромбовидная ямка, в сером веществе которой ряд жизненно важных нервных центров. Самое уязвимое, беззащитное, откуда начинается всё и где всё заканчивается. Базис брал на себя функции повреждённого неокортекса, он перераспределял нейронную активность, нивелируя повреждения, он вытягивал на себе речь, он хранил память, но вот продолговатый мозг был для него недоступен. Разорви нейронную связь между базисом и этой структурой - и не будет ничего более, смерть будет ужасна, агония бесконечна, и мучения запредельны. Сэт это прекрасно знал, и поворачивался спиной к Анпу, доверяя свою уязвимость."Место, откуда снисходит ко мне этот deus ex mashina... Такое скрытое". Его божеству, заключённому в теле смертного, спящему сейчас вместе с ним, божеству, которое он мог ощутить, прижавшись пальцами или губами. Он задумчиво провёл кончиком пальца сзади по шее, от выступающего остистого отростка VII шейного позвонка к наружному затылочному бугру. Собственное тело откликнулось - потеплели ладони и стопы, почувствовал, как гормональный выброс заставил напрячься мышцы. Прерывисто выдохнул, чувствуя хорошо знакомый запах - чистой кожи, железа, запах машины, горький дымок, смешанный с неощутимыми другими феромонами, заставляющими его осознавать свою собственную защищённость, подворачиваться под него раз за разом, уступать, следовать по пятам. Становиться за спиной, прикрывая тыл, если это было нужно. "Мне сейчас хорошо. Мне сейчас достаточно того, что я чувствую это тепло". Сэт сонно закинул руку назад, потянул к себе его бедро, без слов настаивая, чтобы тот прижался плотнее. Медленно сжал ладонь, пальцы конвульсивно дёрнулись - швы были свежие, ему было больно. Анпу, не глядя, нащупал под кожей m. splenius capitus. Если надавить сильнее, подушечкой большого пальца, так, чтобы остался розоватый след, то вздрогнет уже Сэт. "Остальное будет потом", - удовлетворённо думает он, и прикрывает глаза, погрузившись в свои ощущения. Сегодня он остаётся в сердце Базы, в медчасти, для того, чтобы быть рядом со своим божеством. Двумя уровнями выше над Степью разворачивается бескрайний купол небес, и восходит луна - такая близкая, что кажется, можно потрогать её рукой, настоящая - а не дешёвую подделку, холопроекцию, созданную для обитателей периферии, и не отражение в сети зеркал. Потом, всё будет потом - можно будет уехать в Степь, под священную синеву великого Северного Неба. И там его божество может принять его искупительные жертвы - за нанесённые раны.