Глава 11 (2/2)

- Я уйду.- Нет... - ещё один шажок. Совсем крохотный. Анпу видит, как он приближается - скользящим шагом. Перетекает ближе, ещё ближе.

- Я уйду, - с нажимом, бесцветным голосом обречённого. Так тихо и спокойно, как зверь, почуявший под сердцем смертное железо, и ложащийся на залитую землю - умирать.- Пожалуйста... пожалуйста, нет... останься. Ты нужен мне.Над самым ухом что-то свистит - это Анпу срывает с шеи анкх. Плетёный серебряный шнур сначала натягивается, звенья медленно и мягко расползаются, уступают давлению, пальцы сжимаются когтями, рвут, дёргают, тянут. Крест жизни, который всегда лежал в яремной ямке. Шнур ласково давил на артерии. Анпу трогал серебро, вздрагивал - ему нравилось чувство металла на себе. На шее остаются две длинные царапины - тут же набухают кровью, тянутся вниз две красные ленточки, чудовищно яркие. Анпу швыряет в него этим крестом, тяжёлым, рукотворным обещанием вечности. Тяжело бухнуло в косяк, зазвенело по кафелю - рассыпались серебряные колокольчики, звонко отскочили сердолики - вырезанные из тёмного красного камня солнечные диски. Разбилась надвое обещанная другому вечность. Это ударило в самое сердце, обдало холодом заводи кебхут, заводи, которой никогда не достичь, потому что сам уничтожил, сам.- Прошу тебя!.. Оставь меня. Я не хочу ничего, просто уйди. Дай мне уйти.- Анпу, не надо...На него смотрели бездонные зрачки - расширились до предела, так, что не осталось тонкого светло-серого ободка радужки. Слепые глаза, мёртвые. "Как же холодно... как холодно..." Пол под ним качался.

Снова хлопнула дверь. Хор увидел сцену, которую не мог представить даже в страшном сне - Сэта, медленно-медленно опускающегося на колено. Анпу, сгорбившегося, вцепившегося в стол - как будто он падал, и ему нужен был упор, чтобы стоять прямо. Перекошенное лицо - как будто он испытывал дикую, ни с чем не сравнимую боль, балансировал на самой границе шока, который мог остановить его сердце. Вот сверкает в воздухе, несётся в сторону что-то тяжёлое - Анпу разрывает плетёный серебряный шнурок, кидает вслепую, не глядя, неловко замахнувшись. По шее у него мажутся горящие красные полосы. Прилипают волосы, окрашивает - алым, праздничным.Звякнуло тяжело, покатилось, застучали дробно по полу яркие кусочки минералов. Хор едва не наступил на анкх. Наклонился, поднял - вся инкрустация выкрошилась, поперечина погнута. Анпу вспыхнул, как факел. "Не смей!.." Задохнулся от поднявшейся волны душной злобы, смешавшейся с обидой, с его болью, с непониманием. Ещё и футболка его на этом ублюдке... Та самая, которую другие руки положили в бардачок - для него, чёрт побери. Аккуратно сложили. И вот футболка, лежавшая пару недель, с прямыми заломами складок, теперь на Хоре. Злоба. Эта волна залила глаза, заставила утратить последние остатки самообладания. Отступил вбок - уходя с воображаемой линии атаки, чтобы Сэт не мог прыгнуть вперёд, дотянуться до него через стол, зная, что тот быстрее его. Намного быстрее.- Ты....Хор вскинул на него не понимающий взгляд.- Не смей!...Он выстрелил - даже не целясь, не мог он целиться сейчас.

Тупо ударило в ногу. Как будто на него упала целая мягкая железистая гора, придавила губчатой массой. Надо же... Странное ощущение - занемело от кончиков пальцев и до колена, потом немота разлилась, поднялась к бедру, и захотелось опуститься на пол. Тяжесть. Невыносимая. И усталость - кости и ноги внезапно стали мягкие. Такое чувство, что он превратился в крохотную блестящую песчинку, из которой наблюдал за происходящим. Как в замедленной съёмке он видел: Сэт вскакивает, бросается вперёд. Двигается, как через амортизирующий слой геля - слишком медленно."Хвала тебе, Ре-Итем... Идущий, чтобы упокоиться на великих горизонтах Запада..."Вот Анпу роняет ствол, и тот повисает в воздухе. Воронёный блеск стали, дерево - настоящее, его наверное приятно держать в руках, тяжёлый смертоносный предмет, который уютно устраивается в ладони, почти как живое существо. Хор обращает внимание - насколько же красивое это оружие... Не безликое. Разгонник Сэта - уродлив, типовая штамповка, пусть и отполированная его пальцами. И гаусс-гвоздомёт, тоже уродливый, но менее обезличенный - не более чем грубая кустарная поделка. Браунинг. Говорящее название. Как будто вынырнуло из совершенно другой эпохи - в ней люди живут без трансферов, без пищевых волокон, без бешеных цен на электроэнергию, без киловатт-кредитов, там, в этом мире, есть лес, есть музыка, есть фильмы, в которых красивые женщины в цветастых купальниках, похожих на маленькие платья, с безупречными укладками и накрашенными глазами плывут в лазурных волнах и улыбаются яркими улыбками... Чужой мир, настоящий. Нога всё же подвернулась, и обдало лютой, несусветной болью, да такой, что выбило все предохранители, что захотелось провалиться сквозь землю. Как будто сложилась вместе вся боль, полученная за его жизнь, кристаллизовалась, вышвырнула из себя подтекст эротики, и подожгла стопу. В ботинке хлюпнуло, и Хор понял, что туда натекла кровь. Он ударился головой и плечом, и снизу вверх увидел, как Анпу что-то взял со стола, и как Сэт всё же преодолел те полтора метра между ними. Браунинг наконец-то ударился об пол с таким звуком, как будто забили в крышку гроба огромный ржавый гвоздь."Ты спускаешься, Ре, к месту своему, своему престолу на Западе...""Я просто хочу прекратить быть. Не хочу... так.Снова возвращение, возвращение в кошмар... ты меня взял, перекроил так, как тебе хочется... ты сделал меня таким, какой я есть сейчас - для себя... Ты меня уничтожил... Я не хочу так, потому что ты тоже... такой же, как они... Я не хочу!" - мысли в голове Анпу заполошные, загнанные. Быстро, и ещё быстрее, успеть захлебнуться отравой - а лучше бы напрямую, в вену, чистым, чтобы не было времени на развитие токсического шока, чтобы сразу насмерть. Глупый порыв, потому что он и сам знает, что травиться таким образом почти бесполезно, но вот концентрация вроде там должна быть запредельная, и резорбция сердечных гликолизов должна быть в ротовой полости тоже приличная. Ему точно хватит. А Сэт всё равно не успеет. Аконит обжёг слизистую губ, занемело, он резко выдохнул - чистый спирт показался огнём, охватившим его ротовую полость.Сэт схватил его за запястье, начал поворачивать, заставляя выпустить то, что Анпу зажал в ладони. Тот тяжело дышит, смотрит испуганно, но не выпускает, костяшки белеют. Лицо у него, как у испуганного ребёнка.- ...не надо...Закусив губу, Анпу не поддавался - терпел, чувствуя, как выкручивается дистальный лучелоктевой сустав, как хрустят связки запястья - коллатеральная, лучевая, как Сэт вдруг испуганно отпускает его, хватается за кисть, и разжимает по одному его пальцы. Осторожно отводит - чтобы не сломать, не повредить сухожилия, не порвать связку. Вот он вынимает, выцарапывает, выкатывает из его ладони флакон тонкого химического стекла, давит - сочно и противно хрустит, между пальцами брызгает, стекает по коже коричневатая опалесцирующая жидкость, начинает капать кровь - медленно и неохотно. Вот он встряхивает рукой - по полу летят яркие-преяркие густые красные капли.- Нет!"Да наделишь ты жизнью, упрочишь меня среди спутников Ре, ты повергнешь всех врагов моих среди мертвых и среди живых..."Кусочки стекла летят в сторону. Они тоже блестящие, красные. Хору кажется, что Сэт щедрой рукой швырнул на белоснежный кафель пригоршню драгоценных камней. Одной рукой притягивает его к себе, начинает подниматься. Анпу вырывается - молча, свирепорвётся, как будто уже обречён, как будто у него под ногами нет почвы, как будто ему на шею накинули петлю, и он вот-вот провалится в собственную смерть, в чудовищный междумирок, заполненный вечными муками, уничтожающими душу. Бьёт - наотмашь, беспощадно, попадает, и Хор узнаёт этот удар, и понимает, кто же научил Анпу драться. И Сэт всё крепче сжимает руки, разворачивая его к себе.

Сколько он успел проглотить? Что сейчас будет? Сэт не помнит наизусть ни токсикологии, ни фармы, ни действия этих алкалоидов, помнит только - смертельно, дозе летале. Химические формулы, свёрнутые в кольца, заполняют голову. Он не может догрузить нужную информацию, мысли заняты не тем. Время идёт. Время изменяет реальность. Времени всегда мало. Сколько было там этого яда?! Один Анпу знает, что у него стоит на столе. Там с успехом могут оказаться как безобидные образцы полисахаридов, синтезированных пищевых волокон,так и антибиотики или яды, экстрагированные из растительного сырья.- Прости меня, - слышит Хор. Слова отдаются в его ушах чудовищным звоном - так падает балка в пустом зале музея, ударяется об мрамор, отскакивает, раскалывает гладкие плиты. Так кричит ангел, который внезапно осознаёт, что он оказался не на той стороне.- Я не хочу быть здесь!..Он поднимает Анпу - тот снова рвётся прочь, как одержимый, на нём трещит по швам и без того драная футболка, Сэт удерживает его, и рывком поднимается, подтаскивает к раковине. Лица у обоих перекошены; страдание, чистое, незамутнённое, искреннее, горечь, боль, ужас - дикая мешанина, превратившая лицо Сэта в маску, и Анпув идола смертного божества. Над раковиной Сэт наклоняет его, суёт два пальца ему в рот, и отжимает корень языка, добираясь до задней стенки глотки. Анпу кусается, оскаливается, как насмерть перепуганный зверёк, зубы с хрустом сжимаются, он вспарывает кожу, прокусывая почти насквозь. Больно. Сэт отдёргивает руку. Анпу тяжело дышит, смотрит прямо перед собой невидящим взглядом, упирается руками, пытается лягнуть его босой ногой. Он рывком наклоняет его, нажимает на челюсть, добираясь до корня языка, пока моляры и клыки в кашу перемалывают его пальцы.- Да что же ты?!Анпу грызёт его, как животное, рыча и захлёбываясь сухим рыданием, челюсти сводит тризмом, Сэт судорожно сжимает свободную руку, и локтем бьёт по рычагу смесителя. Его трясёт, когда он неверными движениями собирает растрепавшиеся волосы Анпу, чтобы они не лезли в лицо, держит его, пока того выворачивает - пенистой слюною, чужой - как надеется Сэт - кровью, слизью, желудочным соком и той дрянью, что он успел проглотить. Понимает, что изводивший себя бессонными ночами Анпу не ел, догоняясь кофеином, чтобы не упасть, стоя за столом, чтобы не потерять во внимании в лаборатории, пил глюкозу, если вообще мог впихнуть в себя что-то, кроме воды, и резорбция должна быть чудовищной, если он успел проглотить чуть больше пары кубиков грёбаной спиртовой вытяжки.

Пальцы становятся липкими - выплеснувшаяся рвота и кровь. Анпу кашляет, давится и пытается выпрямиться. Дрожь - мелкая, загнанная. Дрожат предплечья, пальцы, сведённые лопатки. "Прости меня, прости меня... я предал тебя... как же больно тебе было... как же больно тебе сейчас..." Вода бьёт из смесителя пенистым потоком, стекает по спирали в раковину, смывает следы позора.

Умывает широкими движениями, смывая с его лица раскисшую краску и рвоту, раз за разом, до скрипа под пальцами. Вода окрашивается красным, коричневым, розовым. Анпу хватается за его предплечье, и наконец оба сползают вниз. Сэт прижимает его к себе, гладит по пляшущим плечам, по волосам, пятнает своей кровью, вытирает слёзы с лица дрожащими руками. Целует - в полураскрытые губы, трогает языком его верхние резцы, пробует его слюну на вкус, пытаясь понять, сколько же было яда в том, что он проглотил. Нет онемения, горечи, следующей за этими погаными алкалоидами по пятам. Он помнил, как ради интереса пробовал, что же это за яды, каково это - проглотить немного алкалоида, который подавляет клеточную активность - пробовал вместе с Анпу. По капельке. Как разливалась немота по губам, по языку - растительные вытяжки были горькие до слёз, оставляли после себя странную сладость и холод. Наверное, смерть такая же на вкус, как настойка аконита. Ужас, поджёгший его разум, улёгся, оставив после себя пепелище. Признание своего поражения.- Прости меня...Он целует его в залитые слезами глаза. Мокрые виски. Хор, лёжа на полу, подтёкший кровью, осознаёт чудовищность этой сцены. Отвратительность и искренность чувств двух чудовищ - Сэта и его сторожевого пса. Он вдруг понимает, что у него в жизни не было такого никогда - его даже не любили, его брала на руки мать, но это было в детстве. Женщины, с которыми он был, с которыми он спал, не давали и сотой доли того, что было между Сэтом и его медиком.

Кровь к крови, прах к праху... И в болезни, и в здравии, и в счастье, и в горе... Без брезгливости. Без отторжения. Марте он был отвратителен, если он приближался, не переодеваясь - пусть и сидел он в прохладе кондиционированного офисного воздуха, в собственном кабинете, и рубашка не успевала даже его собственным запахом пропитаться. Сэт в губы целовал Анпу - после этой грязи, рвоты и отравы. Гладил бледное лицо кончиками пальцев. Просил прощения - умолял простить. Он жмурился, ресницы стали блестящими, превратились во влажные иголки, и Хор видел, как по его лицу пробежали и исчезли две дорожки, мокрые, стыдные. Он увидел, что Анпу начинает сотрясать крупная дрожь, похожая на судороги - озноб, оставшийся после адреналинового шторма, пережёгшего в митохондриях все его запасы.

Вот Сэт содрал с себя куртку, вывернулся, набрасывая её на него, и прижал к себе, обнимая, согревая, вот он опирается спиной о стену, и гладит Анпу по спине, по плечам, бездумно, ласково, гладит - через толстую ткань, расцвечивая её собственной кровью. Перебирает его волосы, чувствует, как прилипает к ладони прядь, и испуганно выпускает - багрово-красную. Анпу поднимает к нему лицо, губы беззвучно открываются. Сэт трётся щекой о его висок, прижимает к губам его пальцы, говорит что-то - чужие слова, не понятные Хору, незнакомый, угловатый ритм, складывающийся то ли в молитву, то ли в признание.- Хентиаментиу, - вычленяет из его речи знакомое слово Хор. В этом слове живёт какая-то жутенькая тайна, на вкус оно как разверстая могила, как запутанное подземелье, где должен быть проводник. Хентиаментиу - это божество с шакальей головой и человеческими глазами, замершее в статичной и одновременно динамичной позе. Безразличное, спокойное, отрешённое. Смерть и судия... Благовония, погребальный саван, вечный холодный покой. Ставшая нетленной вечность. Нетленное, не мутнеющее серебро. Вот что это за слово. - ...та-нечер...Запредельная, чистая, и невероятно уродливая любовь, круто замешанная на личной зависимости, на крови, на привязанности и безграничном доверии. То, что Сэт, не умеющий в отношения, злобный и холодный, расчётливый садист, всё же любит, Хор уже понял. И он понял, что не Сэта стоило бояться на Базе - совсем не его. Он убьёт, не поморщившись, пристрелит, как взбесившуюся псину, и равнодушно пойдёт мимо. Но в землю вобьёт, разотрёт в мелкий порошок, разорвёт, уничтожит не только руками, но и дигитально -только потому, что этого захочет Анпу. Если бы Сэт постарался, он бы не придумал ничего лучшего, чтобы доказать Хору, какое он ничтожество, и насколько же он... расходник. Что его личность не стоит ничего, но нужны только его знания и таланты с практическими навыками хакера.Как же он ошибался... А ведь мелькала несусветная, нереальная мысль: ему сразу понравился Анпу. Он был красивым, спокойным, говорил тихим голосом, и казался беззащитным существом - настолько беззащитным, что хотелось подойти и потрогать тугие пряди волос, скрученных в косу. Погладить, может быть, даже как-то защитить - бредовая, абсурдная мысль, понятная ему только сейчас - от злобных нападок Сэта, который гонял всех подчинённых без пощады. Больше того - попробовать на вкус серебро, тяжело блестевшее на его лице, во рту, в ушах, даже лечь с ним. И понял - Анпу бы его убил, вскрыл горло скальпелем, или раздавил бы гортань, а потом может быть с чувством оскорблённого достоинства пошёл бы к Сэту, своему богу, возлюбленному, своему другу и партнёру - требовать контрибуции. Никто не смел посягать на него, точно так же, как никто не имел права на то, что принадлежало самому Анпу. И какой же он был слепец...На это наложилась музыка, по прежнему тихо лившаяся из стеклянных колонок под потолком. "Вот оно что... И эта музыка, и акустическая система... Всё, чтобы твоё сокровище могло работать и слушать чистый звук..." Кавер на "NOINFINITY" - Хор слышал эту мелодию, она играла в логове Сэта, когда его туда отправила Сахми - перетащить командиру не работающую хреновину, тестер, позарез нужный ей. Поток стеклянистых звуков, звучащих, как из странного коридора, прихотливо искажающего мелодию. Ужасный, запредельный, скачущий, как трепетание предсердий, ритм, глубокие басы, и бесконечный звук виолончели, звучащий литанией. Вот запела женщина - о мире, о любви, о вечном страдании, искуплении, о своей и чужой боли.Вот... Снова, бесполезное, гадкое, мерзкое воспоминание - слишком яркое, детское, прозрачное и чистое, как кристалл. Много-много людей. Все в чёрном, все молчаливые и серьёзные, очень серьёзные.

Нельзя плакать. Бабушка Тефнут умерла. Что это значит - умерла? Он пристаёт с этими вопросами к другим взрослым. Тянет мать за юбку. Юбка красиво обтягивала бёдра Исис, ложилась изысканными складками. Опалы на её шее горели потусторонним блеском. Какая мамочка красивая - она похожа на тёмную фею. Как будто она сказочная.Хор-ребёнок, которого подвели к гробу. Он не понимает, почему бабушка стала такая маленькая и не похожая на себя. Она была добрая, она знала много интересных сказок, она рассказывала сказки постоянно. А сейчас она тихая, и лежит в большой коробке. Может, это не бабушка вовсе? Он подкрадывается к раскрытому гробу - это не бабушка, Хор-ребёнок уверен. Тефнут не может быть такой маленькой и так плохо пахнуть. Впрочем, дядя тоже пах не так, как было нужно - как большая-пребольшая машина, как перегоревшая проводка. И у него на голове было много косичек, рыжих, а это значит - совсем некрасиво. Волосы должны быть ярко-синие, как у мамочки. Или как блестящие цветки - как у маминых подруг, розоватые, светло-серые, нежных оттенков. Мамочка говорит, что дядя Сэт - тупой фрик, дядя говорит, что мамочка - меркантильная овца. Потом дядя-фрик тишком показывает Хору-ребёнку овцу - симпатичное животное, маленькое, похожее на облачко, с забавными золотыми глазами. Значит, это красивое животное, если мамочка на него похожа.Он с интересом трогает бабушкины руки - холодные, похожие почему-то на птичьи лапки. Не настоящая. Кто-то наклоняется через него, и вкладывает в сложенные руки Тефнут большой красивый цветок, голубой, как небо, и золотой внутри. Он не унимается - снова задаёт ненужные вопросы. Что это - когда человек умер?- Это значит, что её больше нет, скотина жирная... И не будет никогда, - в голосе дяди несусветное. Как будто ему очень-очень-очень больно.Он не понимает, почему дядя так некрасиво плачет - плакать ведь нехорошо, неприлично. Это делают только слабые люди. Мамочка не плачет - она очень сильная. И красивая. Она прикладывает маленький полупрозрачный платочек к глазам. Мамочке нельзя быть некрасивой. И папочка тоже очень сильный, он суровый, и самый-самый главный... Конечно, ему жалко бабушку, но он не плачет. Нельзя так кривить лицо. А вот дядя плачет, он стоит на коленях, согнувшись пополам, вцепившись руками в волосы, рыдает в голос. Это очень, очень некрасиво и стыдно. Потому, что белая кожа покрывается гадкими красными пятнами, из носа течёт, глаза отекают и тоже краснеют - как у игрушечного кролика, робоигрушки Бонни, которую держит в руках Хор-ребёнок. Дядя бьёт кулаком по ковру, раз, другой, вытирается рукавом, размазывает сопли и слёзы - как будто он не взрослый мужчина, а ревущая девочка, которая разбила коленку. Из двух сотен людей, собравшихся в этом красивом зале с арками, с блестящими цветными стёклышками на окнах, плачет только дядя. Ему становится интересно - потекут ли слёзы по полу, если они текут по дядиному лицу. Он подходит, наклоняется - внезапно ему становится жалко дядю, ему, наверное, очень плохо, если он так себя ведёт. Ему хочется потрогать дядины косы, собранные в высокий хвост. Безликая Ван, или Ли, или Ся - он не помнит, как зовут прислугу, как зовут этих добрых женщин с узкими блестящими глазами, которые его кормят, переодевают, играют с ним, пока мамочка занята, испуганно одёргивает его, тянет за собой. Она округляет узкие глаза, и говорит, что дядя - просто Промзона, и мало ли что он на руках с собой принёс. Хор-ребёнок с интересом смотрит на дядины руки - в них больше ничего нет, а цветок тот уже подарил бабушке...

"Он меня убьёт", - с внезапной ясностью понимает Хор. Он видит, как Сэт и Анпу сидят, обнявшись, прижавшись друг к другу, Анпу прячет лицо на плече Сэта, и тот снова говорит ему что-то. "Они меня убьют", - поправляет сам себя. Он ненужный и никчёмный свидетель, который видел то, о чём не должна знать ни одна живая душа. Ненужных свидетелей убирают. А Сэт его пустит в расход, после того как показал свои отношения - уродливо, жутко, запредельно, но показал. Как он это сделает? Просто заряд в висок? Скормит Хеджет? В липофаге утопит? Продаст мотокочевникам? Или это сделает Анпу, расчётливо и холодно, будет мстить за каждый час, который Хор провёл рядом с его собственностью. Боли он не боится, но вот осознание, что он ничтожество - вот оно неприятно. Не было и не будет никогда в его жизни такого же - или подобия всего, что он увидел в отгороженном ширмою углу лаборатории, служившем Анпу импровизированным кабинетом.