Глава 6. (2/2)
Сет закивал, он корчился в бессознательном жесте защиты, обхватывая плечи руками, пытаясь сжаться в комочек. Новый удар заставил завалиться на бок. В голове зазвенела бронза чудовищного похоронного набата. Глаза залило липкое и красное, рассечённая бровь обильно кровит. Глаз медленно заплывает, веко наливается синевой, и через суженую глазную щель острым рубиновым бликом проглядывает склера.
Усир поднимается, бьёт его носком в эпигастрий, и щенок сворачивается калачиком, беззвучно разевая рот, как огромная рыбина. Судорожно пытается вдохнуть воздух, которого так не хватает. Усир улыбается. Ещё один удар, в поясницу. На коже разливается нежная синева синяков. Сэта выворачивает кровью и желчью, он кашляет, захлёбывается своей рвотой. Усир брезгливо кривит губы, отступает.
Берёт новое полотенце, мочит под краном. Вытирает лицо брата. Ему нужна вся гамма чувств, которые испытывает сейчас Сэт. Да... Это то, что надо. Страх, боль. Сознание откатывается к животным истокам, инстинкты самосохранения берут верх над парализованным болью разумом.
- Пусти...
Он плачет, пытаясь подняться. Хватает его за лодыжки.
- Пожалуйста, отпусти меня, - беззвучно молит он.Усир отталкивает его и опускается рядом на колени. Нежно берёт судорожно сжатую кисть Сэта и аккуратно поддевает ноготь на указательном пальце круглогубцами. Поражается тому, насколько легко отходит ногтевая пластина. Сэт всхлипывает и наконец-то проваливается в милосердный обморок, обнимающий сознание бархатной темнотой. Усир тихо смеётся. Ещё один ноготь, сверкающая прозрачная драгоценность, переливающаяся, как окровавленный молочно-розовый камешек "кошачий глаз", уютно лежащий на его ладони. Кончики пальцев Сэта густо покрывает алый шёлк, сворачивающийся, быстро теряющий блеск, выцветающий до ржавчины.
- Ты слишком упрямый, братик, - ласково говорит ему Усир. Он нежно целует его, наслаждается вкусом свежей крови, горячим и медным, исследует провал в ряде нижних зубов, обсасывает и зализывает кровоточащие лунки.Он залепляет его рот техническим скотчем, не думая о том, что отёк слизистой носоглотки может задушить Сэта. Оказывается, мольбы и стоны слушать не настолько приятно, как он ожидал. Сэт даже здесь умудрился всё испортить, он не просил его, он скулил как побитый щенок, он даже пытался как-то брокировать удары, прикрыть уязвимые места. И наконец он замер на боку, подогнув ноги, вытянув вперёд руки, как умирающий зверёк или недоношенный гипоксичный младенец, или морское животное, выброшенное на берег.
Усир перевернул его на спину. Сэт неверным жестом прикрыл лицо и живот руками. Как же он старается защититься, как ему противны прикосновения, насколько сильно он ненавидит себя и его. Усира охватывает чувство экстаза. Он наслаждается зрелищем светлой кожи, на которой любой кровоподтёк выделяется чересчур ярко. Это возбуждает сильнее любых объятий и поцелуев. Он глухо стонет, обхватывая вставший член рукой. Эрекция почти болезненная. Наваливается сверху, грубо раздвигая его ноги, сжимая яркое, как рабское клеймо, вырезанное на бедре око.
- Такой сочный, - рычит он, кусая Сэта. Обоняет аромат свернувшейся крови, желчи, мочи и чужого сладкого пота. - Худая молодая плоть. Бёдра, локти, колени... Всё моё.В нос ударяет резкий запах анестетиков, которыми он заливал лицо брата. Это запах приёмного покоя за минусом дезинфектантов, их грубая хлористая вонь всегда забивала редкостные благовония страхов и травматизма. Кожа Сэта становится полупрозрачной, перламутровые и серебристые потёки спермы смешиваютсяс тёмно-вишнёвой кровью.Обладание им дарит ни с чем не сравнимое наслаждение. Потрясающе. Такое белое лицо. Настолько белое, что если лилии, мел, покойники и снежники на горных вершинах были белыми, то для его белизны стоит поискать особое определение цвета. Солнечная рыжина волос, превратившихся в терновый венец мученика, жёстких от крови, слёз, слюны и рвоты. Чёрно-красный распяленный рот, сиреневые ноздри. Провалившиеся глаза с тёмными веками, со сверкающими ало-синеватыми склерами. Светящиеся внутренним светом зрачки. О, ради этих мгновений стоило жить!..Из дрянного водоворота вливающихся в кровь NTF и синтетического допинга Сэта поднимала к поверхности новая боль. Собственное тело показалось чужим, как будто сознание существовало отдельно. Жуткая, спокойная, ледяная злоба перемалывала его под десятитысячным прессом ненависти. Лёжа под волосатым потным телом,Сэт неторопливо размышлял, как именно он убьёт своего старшего брата. Он видел, как на пальцах начинают расцветать и наливаться цветом лилово-чёрные гематомы, какие бывают, если сильно сдавить кончик фаланги обжимкой.Сжать изо всех сил и затем отпустить. Чувствовал, как Усир раз за разом раскладывает его. В отражениях зеркальной плитки он видел это со всех сторон, это придавало флёр дикого сюра всему, что происходило в ванной. Как в замедленной съёмке, расплылось кровавым пятном собственное предплечье и отдельно от него - кожа, снятая Усиром. Он орудовал крохотным кривым ножичком, свежуя его так ловко, как будто это была кожица на персике,разрезанном на десерт. Обнажённые фасции и длинные мышцы блестели от крови и лимфы, Усир снимал с него кожу медленно и осторожно, стараясь не повредить сосудистые пучки. Вот он любовно расправил кожный лоскут, полюбовался им, растянул между пальцами.
Оглушённый гормональным выбросом, Сэт сонно и равнодушно смотрел, как Усир вырезает на его плече мелкую сеточку, имитирующую падающие солнечные лучи или перекрещивающийся дождик. Он больше не чувствовал боли.
Это зрелище сменилось другими кошмарами, сюрреалистическим наркотическим бредом, в котором кружились синие всполохи, белые высокие потолки, лицо матери, какие-то ненужные слова, геометрический орнамент электрических дорожек, переливающийся лилово-синей радугой, спокойные и сосредоточенные лица врачей. Эти видения плыли, накладывались на друга, сменялись уже знакомыми фантастическими образами звероголовых людей, плывущих в золотой барке, которую сменяет другая - тяжёлая, из чёрного дерева, покрытая резьбой. Эта резьба здорово напоминает скринсейвер, который периодически врубается на его мониторе - архаичные падающие снизу вверх кислотно-зелёные строчки из "Матрицы", культового фильма прошлого, запрещённого в настоящем вместе с анлимом, со свободным доступом,с законами о неприкосновенности личностей Правительства и бессменного Президента. "Это электронный концлагерь для ментальных скопцов", - думает Сэт, разглядывая золотые иероглифы.Через ватное одеяло транков сочится фальшиво-участливый голос брата, голос матери и где-то на периферии вклинивается истеричное серебристое звучание Исис. "Асет, её зовут Асет... Правильно говорить Асет".Где Геб? Почему он не пришёл? Почему никто не слушает его? Почему никто верит ему? Почему он не помнит, что произошло и как это было? Но ведь он помнит... И помнит прекрасно. Он сам бы сорвал с себя всю кожу, на нём до сих пор горят отвратительные прикосновения брата, а это не смыть, не забить татуировками, не выжечь и не забыть. Сэт слушает врачей, говорящих о том, что у него хороший имунный индекс и пересаженная кожа закрывает обширные скальпированные раны. Кисть, предплечье, плечо, вся его левая рука до самой лопатки и правое предплечье. Из принесённого зеркала на него смотрит ставшее чужим изуродованное лицо, над которым изрядно потрудились челюстно-лицевые хирурги.Трогает узкий шрам, рассёкший нижнюю губу и спустившийся на подбородок.- Шрам можно зарастить, - говорит ему хирург. И добавляет: - Не каждый остаётся живым после такого приключения на Дне.
Сэт кивает, соглашается. Трогает губу и кончики резцов указательным пальцем. Прикосновения к себе вызывают отвращение.***Скосив глаза в сверкающее боковое зеркало, Сэт внезапно видит себя-прошлого, с заплывшим лицом, испуганного и маленького, разевающего рот в судороге боли. Это отражение дробится и плывёт в синеватом дымке косяка, зажатого между зубами.Воспоминание гнусно и многоцветно накладывается на отражение Хора, сливается с его лицом. На скуле племянника медленно выцветают в жёлтые шелушащиеся пятна полновесные синяки. Чувствуя на себе взгляд, он натягивает на голову капюшон пыльника, выстраивая метафорическую защиту от Сэта.- Бесполезно, - равнодушно говорит он Хору. - Ты не сможешь отгородиться от самого себя.