Объятия (1/2)

С их первого шутливо-случайного поцелуя прошёл месяц. Не было никаких серьёзных разговоров за обеденным столом или трогательных признаний при свете полной луны, оба словно решили позволить событиям идти своим чередом или, что тоже вероятно, просто не находили нужных слов.

Кто-то скажет, мол, а не легче ли забыть произошедшее и сделать вид, будто ничего и не случилось; однако с того дня Джокер, глядя на Лихта, испытывал необъяснимое желание потрепать воронье гнездо на его голове, запустить пальцы в непослушные кудри, из которых было бы невозможно выпутаться без посторонней помощи. Виктор же не мог удержаться, чтобы не засмотреться на очередную затяжку одноглазого дольше, чем позволяли правила приличия, не отводил глаз, когда Джокер ловил его взгляд своей прогорклой дымной усмешкой, разрезавшей угловатое лицо напополам. ?Завораживающее зрелище?, – каждый раз думал Лихт про себя и ничего не говорил, лишь склонял голову в едва заметном кивке.

Происходящее между ними не стало для учёного откровением, не зря же люди столько лет восхваляли его исключительный гений. Но тот же самый гений никак не мог сообразить, как вести себя в столь непривычной ситуации – и потому Виктор ждал, озарения ли или назревающего конца света, который на корню разрешит все его сомнения. Смотря что случится раньше.*** – Вот мы и остались с тобой наедине, дорогая, – пропел Джокер, упёршись руками в борт некогда белой, теперь же облупленной и слегка проржавевшей ванны. Та одобрительно скрипнула под весом его тела, приглашая усталого путника оценить весь её функционал, заключавшийся в способности агрессивно выплёвывать струи грязноватой воды и стабильно протекать каждые пару месяцев. Впрочем, обитатели убежища не спешили от неё избавляться, ибо ванны на дороге не валяются, а статус врагов нации не позволял просто так протащить под землю увесистый предмет сантехники… По крайней мере, не привлекая к себе лишнего внимания. Так что и Виктор, и его дымящий сосед довольствовались тем, что имели. Особенно последний – ничто так не заглушало жажду крови и разрушений, как медитативные объятия водной стихии.

?Что ж, жизнь по-прежнему дерьмо, но сейчас это не имеет ни малейшего значения?, – подумал Джокер, осторожно поворачивая ручку хлипкого смесителя. Вода устремилась на дно, создавая небольшие завихрения в области пробки, одновременно с этим длинноволосый принялся стягивать с себя домашнюю одежду. Она была не такой броской, как его ?наряд в люди?, но, черт побери, жутко удобной: в такой и на диване раскинуться в самый раз, и проскочить по переулкам до ближайшего контрабандного магазина сигарет, и физиономию чью-нибудь изукрасить – от чёрного потом легче отстирается.

Мешковатая кофта вместе с латанными-перелатанными штанами полетели на пол, туда же отправилась глазная повязка, то ли защищавшая мир от шрамов Джокера, то ли его шрамы – от этого самого мира. В любом случае, без надоевшего куска ткани лицу стало немного приятнее, и с едва уловимым ощущением легкости бытия мужчина опустился в горячую воду, не дожидаясь, пока она наполнит собой всё свободное пространство.

Мелкие царапины здесь и там, свежие синяки, ссадины и прочие последствия активного досуга тут же дали о себе знать, волной раздражающего зуда прокатившись по худощавому телу одноглазого. Достигнув своего пика, когда до нестерпимости оставалась буквально пара шагов, ощущения отступили, чтобы пропустить вперед обволакивающее со всех сторон чувство своеобразного покоя. Да, покоя…

Пусть Джокер и казался расслабленным во всём, что он делает, уже много лет внутри него бурлило, металось и сплеталось тугим комком нечто, что не давало удержаться на поверхности, дикое, лихорадочное, водоворотом тянувшее всё ниже и ниже. Для других оно было не столь заметным, ибо носитель не стремился вершить судьбы народов мановением трясущейся руки, разве что немного подталкивал события и затем смотрел, как реальность летит с обрыва в пропасть. Нет, его мания, скорее, была в том, как настойчиво он спускался к заветным глубинам в поисках зацепок, намёков, разгадок – подобно голодной акуле, следующей за тонким кровавым следом в водах океана, чьи размеры не поддавались ни осмыслению, ни осознанию. – Буль-буль-буль, я пришёл съесть ваши тайны, – пробормотал Джокер, пальцами ног поворачивая вентиль крана и одновременно зажигая сигарету из пачки, что валялась возле ванны среди смятых вещей. Сизый дым устремился к темнеющему над головой кирпичному потолку, а длинноволосому очень кстати вспомнился недавний его разговор с Виктором. Начался он без какого-либо повода, как и все их праздные беседы, но затем Лихт, лишив внимания тлеющий огонёк в руках напротив, задумчиво изрёк: – Знаешь, порой мне кажется, что даже на смертном одре ты не отдашь концы, пока не выкуришь хотя бы одну сигарету, – Виктор перевел взгляд тёмных глаз на Джокера, ни то изучая его, ни то вопрошая. Одноглазому оставалось лишь горько усмехнуться – что поделать, его напарник порой становился неуместно проницательным в той же мере, сколь был бестактным, пусть бестактность и считалась своего рода негласным условием вступления в их клуб подпольных революционеров. – Только не пытайся меня убить, чтобы проверить свою милую маленькую гипотезу, – фыркнул Джокер, сделал ещё одну затяжку и выпустил изо рта облако, зависшее над столом дымным черепом со скрещёнными под ним костями. Виктор полюбовался им некоторое время, после чего выставил вперед руку, чтобы смахнуть дым в сторону… Но вместо этого поймал ладонью пальцы, протянутые навстречу с другой стороны стола.

– Скорее уж я буду тем, кто эту сигарету подаст, – неожиданно серьёзно произнёс Виктор, медленно опуская их ладони на твердую поверхность. – От меня так просто не отвяжешься, тебе ли не знать. На сухих губах длинноволосого расцвела скверная улыбка – это всего лишь банальная фраза прямиком со страниц бумажных пустышек, лишь по случайности умудрившихся найти своего читателя, но она была созвучна надежде, и он не мог просить о большем.

?Однако же, дело идет в совершенно непонятном направлении?, – уже в настоящем подметил про себя Джокер, бултыхая ногами в понемногу остывающей воде. – ?По крайней мере, в моём случае. Может, ходячее недоразумение давным-давно всё для себя решило?, – мужчина медленно вынул сигарету изо рта, затушил её о бортик ванны и свободной рукой потёр внезапно разболевшуюся переносицу. Что-то определенно не складывалось в голове одноглазого, вот только что именно? Словно некая тонкая нить вилась у него перед самым носом, но, как ни старайся, ухватиться за неё не получалось.

– Слишком много посторонних мыслей, – оставив фразу витать в клубах белесого пара, Джокер сделал глубокий вдох, наверное, первый такой за несколько недель, и медленно пошёл ко дну. Сначала скрылись угловатые плечи, испещрённые замысловатыми узорами шрамов, затем длинная шея, голова, и вот одна только макушка осталась торчать на виду. Миг – она тоже исчезла, в то время как Джокер, поудобнее устроившись в подводной темнице, устремил свой взгляд к потолку через мутную призму воды. Слабая лампочка в комнате давала света ровно столько, чтобы можно было приблизительно ориентироваться в окружающем пространстве, и сейчас она казалась слабым размытым пятном в море сгущающегося сумрака. Своего рода маяк, ненадежный, норовящий исчезнуть из виду или окончательно потухнуть тогда, когда ему заблагорассудится; единственный ориентир для существ, родившихся во тьме и в ней же доживающих свой век. Какой бы ни была та тьма – вязкой дымкой, текущей по земле и под землёй, или особой, таящейся в червивой душе Человека. Джокер закрыл глаза и позволил себе погрузиться в собственную версию бесконечного мрака. В отличие от обывателей, страшащихся отбрасываемой ими тени, он принимал темноту внутри себя, вверял ей разум и тело, не сомневаясь, что в ответ она одарит его мимолётным благословением, быть может, даже спокойствием искорёженно-шаткого рассудка. Здесь не было ни сомнений, ни пустых переживаний, мир переставал делиться на ?будущее-прошлое?, просто становился недвижимым во времени ?настоящим?, и Джокер – вместе с ним.

Ощущение собственного небытия пришло к одноглазому давным-давно, в детстве или, если точнее, в раннем юношестве, когда тренировки Теней стали особенно невыносимыми благодаря активному вмешательству Капитана. Он не мог спрятаться от его ударов, его слов, его мерзких рук на своём теле во внешнем мире, но нашёл убежище внутри, там, где даже императорская псина была не в силах его достать. Тогда у Джокера и правда не было роскоши пребывания наедине с самим собой, а что он может теперь? Лежать себе в этой огромной ванне, с одной стороны, не обремененный навязанным ему обществом паскуд и мразей, а с другой – пожизненно лишённый права открыто находиться в компании кого-то, кроме собственной персоны. Какова ирония.

Пусть лицо одноглазого оставалось таким же безмятежным, как и в первые мгновения погружения, внутри него смердящей копотью расползалось раздражение. Даже здесь, в нескольких литрах и десятках сантиметров от реального мира, он не мог очистить свою голову от фонового шума, выедающего содержимое черепной коробки, через барабанные перепонки стремящегося наружу, дальше, шире, громче. Бесполезные мысли о бесполезном скрежете бесполезной шестерёнки, до недавних пор слишком слабой, чтобы вертеть другие шестерни, находящиеся рядом с ней. Ностальгия никогда не была его коньком, и каждый раз, когда прошлая жизнь, не особо церемонясь, с ноги выбивала дверь в нынешний день, всё, чего хотелось мужчине – тонким слоем размазать вторженца этой дверью по стене.

Где-то на периферии сознания одноглазый ощутил, как гнилая в своей сладости злоба стала заполнять грудную клетку, но не смог принудить себя задушить это чувство. Кто знает, вдруг именно этого ему не хватало... Разозлиться, как в старые добрые деньки, дать разъярённому оборванцу внутри побесноваться, истощить внутренний хаос прежде, чем тому удастся разворошить его тщательно выстроенные планы.

?Хотя, пожалуй, один из-за него всё-таки накроется. План, согласно которому сейчас я должен морально отдыхать?. – Подземка вызывает Джокера? Приём? – позвал его знакомый ломкий голос, владелец которого, судя по всему, склонился над ванной с ?бездыханным? телом длинноволосого. Джокер нехотя приоткрыл глаза, ровно так, чтобы маячащий сверху Виктор, чей силуэт заглушало плохое освещение и разделявшая их вода, этого не заметил. Из различимого угадывались всклоченная шевелюра, яркая полосатая кофта, с которой, как казалось, Лихт не расставался даже во сне, черты тревоги на обычно безучастном лице… О, а вот последнее показалось Джокеру весьма занятным. Слишком занятным, чтобы не воспользоваться случаем. Стоило незваному гостю чуть ближе склониться к водной глади, как из неё стрелой вылетела костлявая бледная рука, тут же схватившая Виктора за предплечье. Мужчина даже не успел почувствовать угрозу – мощный рывок лишил его равновесия и утянул в гости к местному водяному, с распростёртыми объятиями ждавшему Виктора в своих скромных владениях.

Приложи Джокер чуть больше силы или придай Лихту ускорение в несколько другом направлении, и кучерявый без всяких сомнений впечатался бы головой в бортик ванны, обеспечив своему соседу дополнительные проблемы в виде свежего трупа. Но, по счастливому стечению обстоятельств, брюнет точно знал, как обращаться с чужими телами; всего пара нехитрых манипуляций потребовалась для того, чтобы зажмурившийся от неожиданности Виктор распластался на впалой груди Джокера. Правда, субъект розыгрыша оказался не так прост – пытаясь отыскать стабильность в этом стремительно вращающемся мире, он буквально обвил одноглазого своими конечностями, повиснув на нём, как панда на бамбуковой ветке.

– Ага, значит, всё-таки живой, – с хрипотцой в голосе заключил Лихт, буравя в собеседнике дыру своими бездонными глазами, лишёнными зрачков. – Правда, не совсем уверен, зачем было демонстрировать это… подобным образом. Щелчок, и в голове учёного будто что-то сорвалось.