Объятия (2/2)

– Мог бы сказать. Рукой помахать. Простучать азбукой Морзе. Послать сообщение в виде пузырей. Поджечь входную две… – зная, что в таком состоянии Виктор мог продолжать свою тираду до полной потери голоса, Джокер легонько хлопнул его по лбу, тем самым призывая к тишине. С тем же иллюзорным звуком нужная деталь вернулась на место, и Лихт замолчал, но весь его вид говорил о том, что урон, нанесённый чести, будет задокументирован и отомщён с особой жестокостью.

– О, мой дорогой сосед, рефлексы, всего лишь рефлексы, – пожал плечами Джокер. – Открываю я, значит, глаза, и вижу, как надо мной кто-то нависает… Вот и решил лишний раз не рисковать, – руки мужчины, до того покоившиеся на дне ванны, одним незаметным движением переместились на талию Лихта. Сначала обосновались поверх парящей в воде кофты, затем под ней, абсолютно целомудренно, но в то же время с намёком столь неоспоримо-явным, что его невозможно было трактовать как-то иначе. Кто знает, может, Виктор действительно опасался потерять опору, учитывая своё шаткое положение, но чего, в таком случае, было опасаться Джокеру? Разве что того же самого. Лихт ничего не ответил на ремарку собеседника, лишь отвел взгляд в сторону, и одноглазый сделал этот шаг за него: – Так чем обязан твоему внезапному визиту? – поинтересовался Джокер с нескрываемым любопытством в голосе, ровно в тот же момент осознав, что мотивы Виктора действительно остались для него загадкой. Как бы они ни сблизились за последние несколько недель, между ними всё еще существовала незримая грань, которая не позволяла ни одной из сторон активно вмешиваться в дела другой, и уж тем более – нарушать чужое уединение без основательной причины. Необъяснимое ощущение растеклось в сознании мужчины, похожее одновременно на легкую утреннюю дымку и свежий морской прибой. Что-то менялось, ломалось, крошилось под их ногами в мелкую пыль, но не оседало до конца, а потому мешало разглядеть цельную картину вместо отдельных её кусочков.

– Позволь предупредить, мои предположения могут показаться несколько нелогичными. Я бы даже сказал, бессмысленными. Однако... – слова Виктора зависли в воздухе на доли секунды, сам он отрешенно уставился в пустоту, а затем столь же внезапно вернулся к реальности. – По приблизительным подсчетам, среднее время твоего нахождения в ванной комнате составляет пятнадцать-двадцать минут и сопровождается звуковым фоном примерно в тридцать-сорок децибел. Сегодня акт гигиенических процедур затянулся до тридцати минут, и с двадцать первой минуты ты перестал издавать какие-либо звуки. Закончив со статистической выкладкой, Виктор перевел дыхание и, жестом остановив Джокера от ненужных пяти копеек про чрезмерно пристальное внимание к его персоне, продолжил: – Я всё ещё помню, как спустя несколько дней после нашего знакомства нашёл тебя здесь. Со вскрытыми запястьями, в луже крови. Твой шанс на выживание равнялся тридцати четырём с копейками процентам при самом удачном стечении обстоятельств, – мужчина рвано выдохнул. – Ты им воспользовался.

Джокер склонил потяжелевшую голову к плечу, не разрывая зрительного контакта с человеком напротив. Такой Виктор, безукоризненный в своих вычислениях и сделанных на их основании выводах, был ему куда привычнее того, что ещё пару недель назад неловко прикрывал наспех придуманной отговоркой свои не вовремя проклюнувшиеся чувства. И всё-таки, почему-то ему казалось, что обе эти ипостаси сейчас заговорили в унисон; вытесанный в граните абсолют и воплощение случайности, нашедшие свой дом под крышей из веток, энциклопедических знаний и целого вороха безумных мыслей обо всём на свете. – И на что это было похоже сейчас? На попытку утопиться?– спросил Джокер, даже не пытаясь свести разговор к саркастичной шутке. То ли действительно устал паясничать, то ли в кой-то веки решил послушать кого-то, кроме бесчисленных голосов в своей голове. – Не знаю. Наверное, – нерешительно ответил Виктор. – Признаться честно, я испугался прежде, чем успел проанализировать ситуацию. Как недальновидно с моей стороны, – рот кучерявого растянулся в глуповатой улыбке с нервно подрагивающими уголками губ, и одноглазый поймал себя на мысли, что был бы не прочь сцеловать с них причинённое им беспокойство. Но удержался. Ещё не время. Вместо этого Джокер откинулся назад, прижимаясь лопатками к отрезвляюще-холодному бортику ванны. Немного потянулся, размял затекшие в бездействии мышцы. Прикрыл глаза, пытаясь неким шестым чувством нащупать тот самый ответ, который разрешил бы возникшее смятение. – Не люблю рассказывать про свои дни пребывания в Тенях, да и не та это тема, которую можно обсудить за чашкой кофе. Но если бы я решил распрощаться с убогим миром, то выбрал бы куда более эффективный способ, – нехотя протянул длинноволосый, наблюдая, как на лице Виктора аккуратными мазками прорисовывается недоумение.

– Видишь ли, члены этого культа фанатиков значительную часть своего существования посвящают тренировкам. Сила, ловкость, реакция, скрытность, жестокость…Нет ничего, что не культивировалось бы в будущих защитниках Церкви их ?заботливыми? наставниками. Особое внимание уделялось выносливости, – недобро усмехнулся Джокер и воздел палец вверх, – ?ибо что есть сила, если дух твой слаб, а тело подобно ломкой тростинке?. Грёбанные лицемеры. Ну да ладно, перейдём к сути. Притихший в ожидании развязки, Виктор незаметно для самого себе ослабил хватку, и теперь его руки свободно покоились на плечах Джокера, у основания шеи. Бывший убийца мог сколько угодно прятаться под маской равнодушия, но, стоило ему заговорить о своём прошлом, как предательское биение сердца набатом огласило грудную клетку, настолько сильно, что при первом скачке у Виктора мурашки пошли по коже.

– Капитан, гореть ему в пламени Адоры, был дюже падок до всяческих извращений. Среди них фавориткой прослыла одна презабавная игра… ?Головастики?, да, так мы её называли. Принцип прост, как дважды два: берется маленький испуганный ребёнок, перед ним ставят ведро с ледяной водой и окунают его в это ведро по самую шею. А потом держат, сначала минуту, в следующий раз – две, три, пять, и так до десяти, – Джокер сделал многозначительную паузу. – Думаю, нет смысла объяснять, что никто не вытаскивал ребёнка, если тот начинал задыхаться. Десять минут пережила лишь половина, ваш покорный слуга – в том числе. Так что, боюсь, смерть от кислородного голодания мне не грозит… В сознании мужчины обжигающей вспышкой пронеслись крики, пронзительные в своём отчаянии, звенящий плеск воды, а за ним – тишина. Несколько минут мучений в одном мимолётном мгновении. Джокер пожалел, что та сигарета была у него последней.

– … Да и не особо хотелось, – подытожил он свой спонтанный монолог, попутно отодвигая на задний план желание его продолжить. Откровения откровениями, но некоторые вещи лучше держать при себе до тех пор, пока не найдётся подходящий повод; да и не всё же ему брать слово – Виктор всем своим видом демонстрировал готовность перенять бразды беседы, вот только пока ни единого слова не донеслось с его стороны.

Если бы в этот момент мыслительный процесс Лихта можно было представить в виде настольной игры, то это был бы белоснежный пазл из сотни похожих друг на друга кусочков. Все нужные детали лежали перед ним, готовые встать на свои места, но никак не хотели сходиться краями, как ни крутил он их в неловких пальцах, так что приходилось начинать сначала. В итоге Виктор сдался... и просто открыл рот.

– Знаешь, а я ведь достаточно долго проработал в Хайджиме, чтобы успеть насмотреться на их исследовательские изыски, – издалека начал он, не до конца понимая, к чему вообще затеял этот разговор. – Все те дети со способностями, которых забирают из горящих зданий и обугленных пепелищ – никто даже не видит в них людей, скорее, диковинных зверушек, на изучении которых можно и денег поднять, и научный авторитет заработать, – голос Лихта, как и всегда, не выражал никаких ярких эмоций, но в этот раз Джокер ощущал его иначе. Злее, ожесточённее… печальнее?

– Звучит лицемерно, знаю, ведь я и сам о многом могу договориться со своей совестью, – учёный криво ухмыльнулся, явно насмехаясь над собственными словами, – но неоправданная, бессмысленная и не служащая никакой практической цели жестокость не по вкусу даже мне. Особенно! – воскликнул он, дабы отдельно подчеркнуть важность сказанного. – Особенно когда люди, её творящие, стоят на пути истины…Даже если эта истина ещё уродливее, чем они сами.

Джокер насмешливо приподнял бровь и наклонился к Виктору, одновременно понизив голос: – Тогда скажи мне, что же мы будем с этим делать, – едким, как слезоточивый газ, тоном обратился он к напарнику, на лице которого уже растянулась привычная глазу улыбка шального чеширского кота. Впрочем, Виктор, верный своему изменчивому нраву, оставил его вопрос без очевидного ответа и вместо этого указал пальцем на слабо различимый в полутьме циферблат настенных часов: – Как время летит, однако… Прошло уже сорок пять минут, а это значит, что температура воды ниже оптимальной как минимум на шесть градусов и продолжает падать, – в подтверждение своих слов кучерявый набрал в ладони воды и шутливо брызнул ею Джокеру на плечо. В процессе, правда, промахнулся, и часть угодила мужчине прямо в лицо, но тот лишь невозмутимо стёр капли тыльной стороной ладони да многозначительно хмыкнул:

– Резонно. Какие будут предложения? – на самом деле длинноволосого вполне устраивало положение вещей, согласно которому он восседал в остывшей ванне, а Виктор восседал на нём, но всё-таки, скрепя сердце, пришлось признать, что дальнейшее пребывание в воде грозило стать решением, о котором они пожалеют. Даже если хотелось, но уже по другим, чуть менее рациональным причинам.

Виктор комично закатил глаза: – Да ладно тебе, неужели это не очевидно? Предлагаю завернуться вон в то махровое полотенце, – без понятия, откуда оно оказалось у нас в доме, – хорошенько порыться в холодильнике и провести пару-тройку часов за прослушкой сверхсекретных государственных каналов, по которым всё равно не передают ничего полезного, – то, с какой скоростью была выплюнута эта информация прямиком в ноосферу, не помешало Джокеру уловить главную мысль; и он бы слукавил, сказав, что она не пришлась ему по душе.

– Я правильно понимаю, что идея подразумевает дальнейшую порчу моего вечера твоей абсолютно невыносимой компанией? – одноглазый не удержался, чтобы не обмакнуть свой вопрос в глазурь из отменной колкости, вот только Лихт знал, как обращаться с такими сладостями, и парой слов сколол обманчивый внешний слой: – Именно так. Ты же знаешь, от меня так просто не отвяжешься.

По телу Джокера пробежала лёгкая дрожь, в то время как узкую полоску рта невольно разорвала улыбка-оскал, в своё время принёсшая ему дурную славу среди немногих ?счастливчиков?, узревших её с безопасного расстояния. Но не та же самая. Немного… другая.

– Знаю, – и в этот раз он действительно знал.