Часть 1 (2/2)

Дар заметил это и усмехнулся. Дан мог ответить, у него был не менее острый язык и живой ум, но его привычка сглаживать острые углы мягкой ладошкой никогда себе не изменяла. Он поежился и стал переодеваться, забывая о том, что в кровати все еще нежится брат. Мыслями Дар уже улетел к своей ?плохой компании?, как окрестил бы друзей парня Ван, если бы только знал о них. Но такое знание означало лишение этих друзей, поэтому приходилось многое скрывать. Для тинейджеров его возраста это абсолютно нормальное поведение в отношении родителей. Меньше знают - крепче спят.

- Ты уже? – из задумчивого состояния Дара вывел несколько обиженный вопрос брата.

- Да, я обещал.

- Мне как всегда…- Да, как всегда, ты со мной не идешь. И хватит каждые выходные меня спрашивать об этом. Друзья не булка хлеба, я не хочу ими делиться.

- Не только в выходные. Ты и школу из-за них прогуливаешь, - Дан выпалил это, желая хоть как-то уязвить парня, потому что себя он чувствовал очень уязвленным.

Дар как раз взял со столика пластмассовую расческу, зияющую просветами отломившихся зубцов, и обернулся на брата. Прогулы – еще одна тема менторских лекций Вана. И по какой-то любопытной причине четыре дня, в которые юный дебошир взял себе легкомысленный отдых, с каждым разом увеличивались в количестве, слетая с обличающих губ отца.

- Это мое дело, Дан. Нам вовсе необязательно соприкасаться всеми сторонами своей жизни.

Упоминание о прогулах просто взбесило парня, он отбросил расческу, стянув черные волосы в хвост, и засобирался еще поспешнее. Дан понял, что зря обвинил в чем-то людей, которых он и не знал-то по сути, и сам создал острый угол отношений.

- ?Спешить – значит торопиться к смерти?, - он сел на кровати и как можно миролюбивее улыбнулся сердитому профилю брата, запихивающему толстовку в рюкзак, - Они может спят еще.- Снова цитаты из Тетради? – несмотря на незаинтересованность мыслями Трана, Дар как-то по-особому произносил это слово, будто с заглавной буквы.

- Да, - закивал Дан, обрадованный, что тема с прогулами довольно быстро исчерпала себя, - из той части, где Тран описывает, как перевернулся трейлер хиппи, опаздывающих на концерт. Причем, делает это так, будто…- Будто самолично был свидетелем. Дан, ты все-таки свихнулся с этими статьями. Тран давно мертв. И, между прочим, конец свой нашел в такой же аварии. Может хватит цитировать труп, каким бы близким по духу он тебе ни казался? Мне жутко от этого.

Дэниелу стало обидно и за себя, и за Трана. Обида была бы не такой неприятной, если б он не знал, что Дар говорит эти слова только из чувства мести и присущей ему природной вредности. Он посмотрел в остро-прожигающие глаза близнеца и зацепился за одну фразу:- Мы не знаем наверняка, как погиб Тран. Отец всегда отказывается говорить на эту тему.

- Так уж это важно? По-моему, в этом случае важнее как раз следствие. Брата больше нет. А причина? Ее выяснение не вернет к жизни умершего.

Дан замолчал. Дар тоже не проронил больше ни слова, закончил сборы и покинул комнату, оставив брата лежать в кровати с задумчиво-расстроенным видом. Возразить Дан все равно не мог, хотя внутри все протестовало. Трана хоронили в закрытом гробу. Родители ни слова не говорили о нем после того, как сухо обронили что-то невразумительное насчет аварии. И сколько бы он ни бился в надежде что-то выпытать у отца, ничего не выходило. Ван держался как кремень. А Льен даже сейчас спустя десять лет начинала заламывать тонкие пальцы до хруста и глотать слезы. Поэтому Дэни пришлось оставить попытки узнать что-то через них. Единственное, что он смог понять – это то, что Ван за что-то зол на Трана. Невозможность простить погибшего сына буквально повисала сизым облаком над головой отца, как только он слышал его имя.

На самом деле Вану было тяжелее, чем Льен. Старший сын умер для него не один раз, а два. И впервые, когда тошнотворно-липкое письмо, излучающее удушливо густую ауру почти заставило себя прочесть. Письмо адресовалось Трану от взрослого любовника-писателя с явно извращенным разумом. Глава семейства до сих пор нет-нет, да просыпался в промокшей насквозь пижаме от ставших во сне осязаемыми слов… ?Я хочу, чтобы ты был подо мной прямо сейчас, мой дорогой, мой кишечный лабиринт?. Какой человек в своем уме мог такое написать молодому парню? ?Я хочу двумя пальцами коснуться внутренней стороны твоего локтя, где кожа нежная, как бархатная головка члена?. Словосочетания били, как плети, оставляя рваные раны и… Нет, Ван не мог простить сына даже после второй и уже его физической смерти, когда позвонили из полиции. Звонок казался ирреальным спустя столько лет. Аварии не было. Тран стал жертвой маньяка-гомосексуала, безумного каннибала. Тело было распорото вдоль, неоднократно изнасиловано и вообще всячески изуродовано. Его обнаружили только спустя неделю. Останки Трана оказались не единственными, найденными в бараке. Да, именно так и приходилось говорить о теле. Останки некогда живого и мечтающего о выдающемся будущем молодого человека. Помимо остальных жертв маньяка, в бараке находился труп и самого убийцы с глубоко перерезанной глоткой. Кто являлся благословленным убийцей убийцы полиция так и не выяснила.

Само собой разумеется, что Ван не мог рассказать это своим детям или кому-то из родственников. Отсюда и пошла более удобоваримая сказочка про аварию. Слухи, конечно, ходили, но за давностью лет они попросту изжили себя, и мужчина больше не переживал, что его дети могут узнать что-то лишнее. Если бы не один аспект, который так жадно листал ночами Дан.