Часть 1 (1/2)

Он всегда просыпался раньше брата минут на десять-пятнадцать, как будто что-то резко вырывало его из подростковых грез, порой психоделичных и в чем-то жутких. В такие моменты Дэниел распахивал глаза, черный зрачок сужался до небольшой точки, почти утопая в нежно бронзовых радужках, дыхание слегка учащалось как после глубокого нырка под воду, а по гладкой коже бежали мурашки. Мальчик поворачивал голову налево и только после этого расслаблялся. Из впалой груди вырывался вздох облегчения, четче очерчивая архитектуру хрупких ребер. Его отражение лежало рядом и безмятежно дышало тем дыханием, которое можно услышать только у действительно спящих людей, исходящее не из этого мира. Даррелл еще не проснулся, но скоро проснется, раздраженно ворча про то, что невозможно спать, когда на тебя смотрят, но Дэни ничего не мог с собой поделать.

Дэниэл родился Даном Винхом пятнадцать лет назад во вьетнамской семье, и родился на двенадцать минут раньше своего брата-близнеца – Дара Винха. Эти двенадцать минут он помнил, хотя по всем законам такое просто невозможно. Младенец будто осознавал, что он одинок, несмотря на мать, которая готовилась разродиться вторым близнецом и тихо повскрикивала от боли, уже не в силах кричать во всю мощь легких. Дэни ненавидел эти двенадцать минут. Большой страшный мир обступил его со всех сторон: запахи, звуки, изображения… Так много всего. Младенец заходился криком, звал на помощь, его трогали чьи-то слишком большие, слишком жесткие руки. Время казалось бесконечным, мутным потоком, который уносил маленькое тельце туда, откуда выхода нет, а другие просто не понимали его. Не знали, что ему нужна помощь, потому что говорили на ином языке. Двенадцать минут были бесконечными, ребенок только родился, а уже не хотел жить: ему не нравился воздух, который колол и рвал его, проникая внутрь, не нравились люди, что суетились вокруг неясными пятнами и непонятно что пытались с ним сотворить… Но чудо! Спустя двенадцать минут и несколько секунд Дэниел услышал крик. Ответный крик на его мольбы. Так родился Дар. Тот, кто был жизненно необходим для Дана. Его брат-близнец.

С тех самых пор, Дэниел просыпался раньше, чтобы посмотреть на темные ресницы, лежащие на щеках, на беспокойные зрачки под тонкими слегка синеватыми веками, разметавшиеся по подушке угольно-черные волосы, веточки вен под прозрачной кожей и новые царапины на ней… Для того, чтобы убедиться, что его брат не иллюзия, и он по-прежнему в этом мире не один. Дар отличался от Дэни во всем. Начиная с недовольства по поводу того, что родители, переехав в Новый Орлеан, изменили их имена на более ?американские? и кончая отношением к жизни. Но благодаря этому Дэниелу было спокойнее. Он всегда и во всем сомневался, поэтому будь Даррел точно таким же, в конце концов это привело бы к тому, что его мысли поймали бы мальчика в ловушку неуверенности, а существует ли Дар вообще.

Единственное, чему Дэни не позволял отличаться в их телах – кожа. Мальчик буквально ревновал брата к непонятно откуда взявшимся отметинам, будь то синяки или ссадины, порой даже к ожогам. Эти незнакомцы появлялись на коже брата с завидным постоянством, поэтому приходилось знакомиться с каждым и тщательно переносить на себя. Только тогда Дан мог принять эту отметину и больше не обращать на нее внимания. Поковырявшись в карманах затертых до дыр джинсов, он обнаружил много ненужного хлама, но среди мусора нередко встречаются нужные вещи. Так же произошло и сейчас – Дан прищурился и улыбнулся обычной канцелярской скрепке, потом осторожно разогнул ее и посмотрел на Г-образную царапину на запястье Дара. Не так сложно, как повторить форму ожога от сковороды, но и не так просто, как обычный неосторожный порез ножом. Внимательно изучив размер и наклон царапины, Дан приставил скрепку концом к своему запястью и, надавливая, провел по коже. Показались небольшие бусинки крови. Сравнив оставшийся после скрепки след с оригиналом, Дэни остался доволен. За всеми делами насущными он и не заметил, что умиротворенное выражение брата сменилось на саркастичное и слегка негодующее. Дар проснулся.- Ты снова спал со мной. – Он произнес это не как вопрос, а, скорее, как констатацию некоего раздражающего факта. Конечно, раздражение было больше напускным из-за отца, который часто устраивал воспитательные лекции, как он сам их величал. Частой темой лекций становилось взросление мальчиков и неподобающее поведение, выражающееся в том, что они до сих пор спят в одной кровати.Дэниэл беззащитно улыбнулся в ответ на эти слова. Уж кому, как ни ему знать, что однояйцевый близнец не против засыпать под мерное дыхание своего дубликата. Дар заразительно зевнул, передавая эстафету и ему, причем, на глазах обоих выступили слезы.

Каждое утро настроение Даррела окрашивалось в мрачновато-серый цвет, так что его холодный взгляд всегда имел налет недовольства, за которым скрывались настоящие чувства, как слепые котята прячутся за матерью-кошкой.

- Знаешь ведь, что нас ждет, если папа узнает?

Дан кивнул, нисколько не беспокоясь. Зато у Дара от одной мысли о лекциях Вана Винха сводило челюсть так, что скрипели зубы. Ван умел быть занудой и терпеливо впихивать в головы подрастающего поколения простую истину – мужчина с самого детства должен признавать свою роль. А в чем еще могла заключаться его роль как не в поиске достойной жены, рождении детей и содержании семьи? Ну, то есть, Ван хотел создать копии себя, чтоб не стыдиться своих детей, потому что уж он-то точно жил правильно, без нареканий. Разве что старший сын семейства Винхов. Большая болезненная точка во всей жизни Вана, о чем не знали младшие дети. Правда, главе семейства было невдомек, что близнецы нашли кое-что в вещах своего покойного брата еще до того, как основная их масса отправилась на свалку. Именно благодаря этой потертой и побитой временем пухлой тетрадке с покореженными от влаги и кое-где порванными страницами мальчишки знали, почему именно тема здоровой семьи так заботит отца. Тран спал с мужчиной, и его тетрадь, своего рода исповедальня, словно по секрету поделилась с Даном и Даром многими важными моментамижизни человека, что приходился для них кровным родственником, но с которым они не успели осознанно пообщаться.

Даже сейчас Дан прекрасно помнил, как они нашли это сокровище. После смерти Трана прошло несколько лет, рана, нанесенная семье Винхов уже зарубцевалась, но Льен Винх, супруга Вана все равно поседела раньше времени и никак не соглашалась избавиться от вещей сына, что безликими коробками захламляли чердак. Тем не менее Ван умел стоять на своем, и потом – у него была важная причина. Коробки странным образом разговаривали с мужчиной, укоряли его, кричали и даже рычали от боли. Поэтому чтоб не сойти с ума, ему приходилось вновь и вновь затевать этот разговор с Льен до тех пор, пока убитая горем женщина не сломалась под тяжестью неопровержимых доводов мужа.

О, с каким удовольствием Ван собрал все коробки, отделив вещи, которые можно отдать на благотворительность, от тех вещей, которые годились только для отправки на свалку. Поразительно, но коробки замолчали, как только он вошел на чердак с намерением избавиться от них. Тетрадь лежала в венчающей вершину опасно шатающегося штабеля коробке и безмолвно взывала к жаждущим раскрыть тайны, что она преданно хранила в себе эти годы. И молитвы были услышаны. Семилетние близнецы, носящиеся на всех парах по дому друг за другом, врезались в штабель, обрушив его. Ван неистовствовал, но тем не менее стал смиренно собирать вещи. Его секундный запал потушил всхлип Льен, которой досадная случайность показалась знаком свыше о том, что они поступают неправильно, предают память Трана. И пока муж терпеливо объяснял ей, что это никакой не знак, а просто расшалившиеся малыши, Дан подобрал тетрадь и быстро сунул ее себе под футболку. Чем руководствовался мальчик, который в жизни ничего не крал и тем более не утаивал от родителей? Ответа на этот вопрос не было, но все же тетрадь, заключившая в себе часть души еще живого Трана, была спасена от смертельной ссылки.

Весь день Дан был как на иголках, ожидая ночи, чтоб исследовать находку в темноте с помощью фонарика. Дар тоже любопытничал, но он даже на треть не был так околдован мыслями Трана, как его брат. Дан восторгался каждой страницей, каждой фразой. Так превозносят мощи святых религиозные фанатики, хотя до святости этой пожелтевшей бумаге было далеко.

Тран заполнял тетрадь с маниакальностью молодого писателя, мучавшегося дикой жаждой графоманства. Хаотичные мысли, отрывки фраз, статьи из газет, что были аккуратно вклеены по несколько штук на каждой странице, даже некрологи – все это парень раскрашивал в своем иногда слишком помпезном стиле. Ему нравилось превращать сухую пустыню официального языка в оазис художественной литературы. Порой информация в статье настолько отличалась от версии, написанной от руки, что узнать ее можно было только по именам, в ней фигурировавшим. Особенной яркостью отличались описания каких-либо происшествий, что влекли за собой смерть. Тран не мог обойти ни один кровавый случай, освещенный журналистами, нередко сетуя на скупость описаний. Чувствовалось, что юноша жалеет, что не может побывать на месте преступления, а, зачастую, и во время совершения этого преступления. Поэтому совсем неудивительна его склонность к додумыванию фактов. Смачные красные описания смертей совсем не смущали Дана, он даже стал собирать свою базу вырезок из газет, правда, пока не заводил тетрадь, сам не зная почему. Дар же просто забавлялся, время от времени восклицая, что так не может быть и это просто невозможно, чтобы оторванный палец водителя - жерты аварии оказался во рту его спутника. Ну или что-то в таком роде. И тем более он не понимал, как его близнец может предполагать, что Тран действительно знал, как это было, но пытаться переубедить Дана себе дороже. Иногда людям не нужны доказательства, чтобы верить. Иногда им это просто необходимо вопреки всем законам логики.

- Что тебе снилось, Даррел? – спросил Дэнни, следя за движениями юноши, который потягивался в надежде стряхнуть с себя остатки сна.

- Утопическая мечта, что ты, наконец, перестал называть меня этим убогим именем, - Дар рывком встал, недовольно поправляя задравшуюся майку и отгоняя от себя мысли о том, что ему действительно снилось. Как всегда это был какой-то багрово-черный клубок неясных спутанных образов, шипами впивающихся в сознание.

Дан вздохнул, ругая себя за неосмотрительность. Ведь знал же, что брат ненавидит американизированное имя, считая, что его лучше всего называет именно вьетнамский вариант, данный с рождения. Но и родители, и учителя навязывают свое мнение, так что поневоле привыкаешь, что тебя зовут по-другому. Причем, свое имя ему вполне нравилось. Дэниел, Дэни – так мягко ложится на язык, как карамельная тянучка. По секрету говоря, Дан считал, что и Дару подходит ?Даррел?. Аналогично жестковатое и немного горделивое, как и сам младший из близнецов.

Дэни не стал ничего отвечать на шпильку, брошенную в его сторону, а просто вытянулся во весь рост и сделал вид, что его очень уж интересует собственный впалый живот, который почему-то давал всем повод думать, что мальчик плохо питается, с темнеющим посередине пупком.