Фаллен (1/1)
В себя Фаллен пришел от того, что по лицу словно водили мокрой губкой. Медленно-медленно. Он провел по лицу рукой, пытаясь убрать это, смахнуть, и услышал недовольный писк. В памяти крутились обрывки сна, больше похожего на тяжелый гриппозный бред. Рядом тихо застонал Ванька, и Фаллен открыл глаза.Они сидели на лежанке тесно прижавшись друг к другу. Дрожали, словно от холода.— Что, блядь, это было? — Рудбой спрашивал раз за разом как заведенный.— Охра. Это было Охра, — Это все, что Фаллен помнил.Всю следующую неделю Фаллен наблюдал, как Рудбой дергается на каждый шорох, заполошно оглядывается по сторонам. Впрочем, сам он грешил тем же. Но Охра, чем бы оно ни было, больше не появлялся.Они спали обнявшись, вжимаясь друг в друга всем телом, переплетаясь руками и ногами. О сексе даже речи не шло, не хотелось, не стояло. Засыпать было страшно обоим до чертиков, потому что утром они просыпались измотанные, замерзшие до состояния ледышек и с абсолютно пустой головой. Кот куда-то пропал. Исчезла и Тень.Они сходили на охоту, после которой Рудбой, и так не сильно разговорчивый в последнее время, вообще почти сутки молчал. Странным было все. Не то чтобы раньше здесь было менее странно, но теперь все вообще выходило за рамки. Любые.Та тварь сама пришла к ним, буквально к убежищу. А Фаллен уже думал начать просить Ваньку вернуться: он не мог идти, голова кружилась так, что желудок, потеряв берега, норовил покинуть тело. Хорошо, хоть он был совершенно пустым уже пару суток. Только голод выгнал их, измученных и ослабленных, на охоту. Но охотиться не пришлось. Все, что понадобилось сделать, это поднять нож и опустить. Тварь безропотно позволила себя убить, словно появилась именно для этого. Смирно стояла и ждала их, как приблудившаяся коза. И она была одна.Они сидели в своем убежище, пережидая дикие приступы головокружения, молясь о том, чтобы быстрее встало солнце и им тоже можно было встать с лежанки, чтобы хотя бы попить. Почему-то к вечеру и ночью голова болела не так сильно. Можно было хотя бы дышать без боязни скукожится от спазма при слишком глубоком вздохе. Их никто не тревожил. Как бы Рудбой ни принюхивался, опасностью не пахло. Жестянки на крыше не звенели. Их не трогали.Когда у них кончилась вода, и Фаллен приготовился мучительно умирать — в памяти еще жива была почти неделя без воды на Манхэттене, — пошел дождь. Не прорыв, которые обычно здесь случались, а вполне себе нормальный ливень. И пошел он вечером, когда они даже смогли выползти на крышу. Лежали под теплыми струями, глотали влагу. Фаллен улыбался, держа Ваньку за руку, и точно знал, что тот тоже улыбается. У них снова появилась надежда.Хуже всего были сны. Фаллен почему-то боялся делиться ими с Ванькой. Что может быть бессмысленнее, чем пересказывать любовнику свои кошмары? Тем более что утром он даже не мог собрать свои страхи в одну кучку, не мог вспомнить, сон рассыпался, словно сухие листья. И только искусанные губы саднили, напоминая о том, что он стонал, а, может, и кричал во сне.Раньше Фаллен ненавидел утро. Теперь научился радовался каждому. Утро означало, что они пережили еще одну ночь под ярким светом местного солнышка, что они все еще живы и все еще вместе.Фаллен никогда бы не признался Рудбою, что обижен, жутко обижен на Ваньку за то, как тот с ним обходился. Он и себе-то не желал признаваться. Фаллен знал про Ники. Про Мирона. Про других. Он знал о всех Ванькиных мимолетных и не очень увлечениях. Знал, что Ванька не знает, что он знает. И ничего не мог с собой поделать. Терпел. Ждал, когда Ванька определится, выберет. Надеялся, что его. Любил. Фаллен умудрился втрескаться в Рудбоя сразу же. С первого взгляда. И сделал все, чтобы оказаться в его постели. Что поделать, что он был там не единственным. Фаллен хотел только одного, чтобы Рудбой уже определился. Или послал нахуй, или выбрал уже хоть кого-то, прекратил метаться, но тот почему то не мог.Они с Рудбоем даже не разговаривали, не было ни необходимости, ни сил. Сидели или лежали обнявшись, накрывшись одним на двоих ветхим одеялом, и Фаллену, несмотря ни на что, ни на голод, ни на норовящую развалиться от боли голову, было хорошо. Он засыпал у Ваньки на груди и был почти счастлив. Что по этому поводу думал сам Ванька он не спрашивал.В этот раз они тоже лежали. Минуту назад Ванька выдавил емкое: “Нужно на охоту”, — и замолчал, пытаясь отдышаться, пережидая приступ тошноты. На охоту действительно было нужно. То, что осталось от “козы”, они доели еще вчера. Каждому перепало по паре ложек “супа”, странного месива, ко вкусу которого Фаллен уже даже привык.Фаллен нашел в себе силы сесть. Теперь нужно было как-то встать и помочь подняться Ваньке, помирать от голода Фаллен точно не собирался. Он держал Ваньку за руку, тянул на себя, когда в голове раздалось тихое:— Вы не хотите уходить. Оба. Почему?— Почему не хотим? — вяло возмутился Фаллен. Он почти упал на Ваньку. Сил чтобы хотя бы отодвинуться не осталось.— Почему не хотим? — Ванька переспросил над головой, словно не слышал его вопроса. А потом перевел взгляд на Фаллена. Нахмурился, будто бы что-то соображая.Спросил вдруг с такой надеждой в голосе, что Фаллену стало больно:— Как? Как отсюда выйти?!— Как вошли.— Дохуя он объясняльщик, — Фаллен буквально почувствовал, как Рудбой проглотил ругательство. Почему-то злить вот ЭТО не хотелось.Они еще долго сидели, вжавшись друг в друга, вертели головами, шарили взглядами по стенам, прислушиваясь, но с ними больше никто не разговаривал. Пространство молчало.Фаллен потряс головой. Потряс еще раз и недоуменно прошептал:— Слушай, а почти не болит! И до ночи еще…После своего-чужого голоса в голове словно прочистилось. Боль утихла, сжалась в комочек где-то в самом дальнем уголке разума, втянув ложноножки, совсем как Тенька, собирающаяся спать.— Точно, — Рудбой тоже осторожно тряс головой. — Что за нахуй здесь происходит, Ванечка?!— Не знаю. Но пока нам лучше, нужно добыть что-то пожрать.Рудбой кивнул. Фаллен поднялся, удивляясь тому, как легко у него это получилось, по сравнению с попыткой, которую он предпринял... а сколько времени назад это было? Фаллен замер посреди комнаты, пытаясь понять. Таращился на запястье. Часы показывали, что прошло два часа, а ему казалось, что не больше двух минут. Все же со временем в Зоне творилось непонятное.Но теперь творилось что-то вообще запредельное. Фаллен уже перестал удивляться чему бы то ни было. В этот раз им даже идти никуда не пришлось. Тварь сама залезла на крышу, развалилась, не обращая на них никакого внимания. Рудбой убил ее у самого люка.Когда они снова забрались под одно одеяло, сытые, довольные, Фаллен спросил то, что давно грызло:— Какого хуя оно говорит, что мы отсюда выходить не хотим?Фаллен лукавил. Он хотел услышать сейчас громогласное Ванькино согласие, ему нужна была поддержка, а Ванька вдруг притих, даже дышать вроде стал тише, тяжелее, только руки на груди сжал крепче, прижимая к себе, притягивая. Сказал потом, взвешивая каждое слово:— Оно… Охра правду говорит. Мне по крайней мере.Фаллен повернул голову и посмотрел снизу вверх в Ванькино лицо. Так было не удобно, в глаза не заглянуть, вид загораживал колючий Ванькин подбородок, но выворачиваться из его объятий Фаллен сейчас хотел меньше всего. Просто смотрел снизу вверх и ждал, боясь нарушить тишину, гадал, что Ванька скажет дальше.— Я как представлю, что вернусь и нужно будет говорить. Рассказать все. Про всех, кого не уберег. Вспомнить, кто как умер, во всех подробностях, поминутно. Мирон же с живого не слезет, пока все точно не запротоколирует и десять раз не перепроверит. А я… Я здесь так старался все забыть, что у меня даже получилось. Я ведь и тебя забыл, Ванечка. Я все здесь забыл. Поверил, что живу во сне, что сплю.Рудбой перевел дыхание, замолчал на секунду, словно бы набираясь сил.— Кстати, Ванечка. Я спал с Мироном. И С Ники. И еще… С Мироном давно, а с Ники, когда ты уже был со мной, спал, — Рудбой глубоко вздохнул, так что Фаллен у него на груди приподнялся вместе с ним, и замолчал.— С Ники. Еще с Локи. И с этим, как его, забыл… — Фаллен силился вспомнить имя высокого бородатого мужика из Красногорска и не мог. В груди горело.— Ты знал? — Рудбой спросил почти шепотом.— Да. Ты не прятался особо. Не считал наши отношения чем-то важным. Я поэтому, знаешь ли, тоже отсюда не рвусь, — Фаллен сначала сказал, а потом понял, что произнес это наконец вслух. — Здесь ты, по крайней мере, со мной. Только со мной. Я люблю тебя.Рудбой никогда не умел извиняться. Не знал таких слов. Фаллен от него и не ждал ничего. Поэтому, когда его вдруг стиснули в объятьях, так что ребра хрустнули, а лицо начали покрывать сухими, лихорадочными поцелуями, он опешил. Целуя его, Рудбой шептал что-то бессвязно, Фаллен никак не мог разобрать, да он и не хотел слышать никаких оправданий, поэтому начал выбираться из объятий, чувствуя, как в груди растет злость и обида.Рудбой отпустил. Смотрел больными глазами. Жадными. Умоляющими.Фаллен медленно повел головой из стороны в сторону в отрицании. Он хотел Ваньку, всегда хотел. Но уже очень давно просто секса стало мало, а Ванька не мог или не желал дать ему больше. И вот сейчас, кажется, Фаллен дошел до грани, до той самой последней капли, что есть у каждого. Он мотал головой и отползал в сторону под потерянным, зовущим Ванькиным взглядом.— Ванечка!Фаллен бы ушел сейчас, сбежал, но была ночь, время черного солнца, и деться от Ваньки, от его тихого голоса, от его взгляда было совершенно некуда.— Я тоже люблю тебя! Вань!Фаллен думал, что ему послышалось. Он видел, как Ванькины губы произносили это, слышал, но осознать почему-то не мог. Слишком долго ждал. Никак не мог поверить.— Повтори, — собственный голос звучал хрипло. Незнакомо. Как чужой.— Я тебя люблю, — Ванька открыто смотрел ему в глаза и улыбался. Легко, ясно. Солнечно. Словно у него наконец упал камень с души.Ванька сам к нему подвинулся, сам снова сгреб в объятья. Фаллен замер, молчал, пытаясь прийти в себя. Это, оказывается, больно, когда мечта сбывается. Больно, но хорошо. Он жадно вдыхал Ванькин запах, родной, знакомый, стараясь сдержать внезапные слезы. От усталости и постоянного напряжения он стал каким-то уж слишком чувствительным. Они стали. Ванька тоже чересчур подозрительно шмыгал носом, прятал лицо.А потом они трахались. Нет, занимались любовью. Фаллен смутно помнил процесс, тонул с головой в дикой смеси нежности и страсти, желания получить и принадлежать одновременно. Они просто касались друг друга, ласкали губами и ладонями, целовались до боли. И этого: мягких касаний губ, тихих стонов рот в рот, синхронных жестких движений — обоим оказалось через край.— Там никто не подглядывает? — Рудбой просипел это, не открывая глаз, облизывая искусанные губы.Фаллену пришлось сделать усилие, чтобы поднять голову с Ванькиной тяжело вздымающейся груди и осмотреться.Кот сидел на шкафчике в углу, таращился на них снисходительными желтыми глазами. Рядом висела Тенька. За ними в темноте было пусто, и Фаллен выдохнул:— Наблюдают.Ответ Ванька пропустил мимо ушей. Тяжелая ладонь мягко легла Фаллену на затылок, его привлекли ближе, и Ванька уверенно, твердо, глядя прямо в глаза, прошептал, обещая:— Мы обязательно найдем выход, Ванечка. Мы вернемся домой. Вместе, — поцеловал, осторожно касаясь саднящих губ губами, и договорил: — Хуй с ними, пусть смотрят. И завидуют.