Рудбой (1/1)

Рудбой был в бешенстве: чертова тварь ускользнула, оставив его без ужина. Он глянул на небо, на наливающийся красным шар и поспешил в убежище. Провести ночь под “светом” этой лампочки ему совсем не улыбалось. Окончательно лишиться зрения он не хотел, глаза еще болели. Поначалу он сдуру выходил под это черное солнышко, но вовремя понял, что мог совсем ослепнуть. Теперь к ночи глаза начинало резать, приходилось часто щуриться, смаргивая слезы. Но твари выползали из своих нор только поздним вечером, так что выбора особо не было.Жрать хотелось постоянно. Рудбой еще толком не привык к этому вывернутому наизнанку месту, хотя провел здесь больше двух лет по привычным земным меркам. По крайней мере, ему казалось, что прошло уже два года с тех пор, как он ушел в рейд, однако и в этом нельзя было быть уверенным. Здесь время текло иначе, как и везде в Зоне. Впрочем, Рудбой все чаще думал о том, что он, вполне вероятно, уже не в Зоне. Слишком это место отличалось от того, что ему доводилось видеть, а он был бывалым рейдером.Рудбой зло сплюнул на крошившийся под ногами асфальт, перспектива провести следующие двадцать четыре часа голодным его не радовала. Голодным он не мог спать и часто слышал странные призрачные голоса. Это не было похоже на зов Зоны. Рудбой с ужасом осознавал, что начинает понимать то, что эти голоса ему говорят, разбирает слоги и даже вычленяет целые слова. Чем дольше он здесь находился, тем больше. Поэтому возвращаться в убежище он предпочитал сытым, любой ценой. Здесь и так было слишком много возможностей потерять рассудок, а Рудбой еще надеялся вернуться. В глубине сердца он знал, чувствовал, что его ждут. Здесь, в одиночестве, он старался занять себя по максимуму, слоняясь, пока не всходило чертово солнышко, по этому проклятому лабиринту улиц, площадей и переулков в поисках выхода. Напрасно.Рудбой вдруг принюхался. Выматерился сквозь зубы и рванул в сторону, в густую тень под сводами домов. Свою охоту он провалил, как и нужное время для возвращения в убежище, и вот теперь начали охоту на него. Он бежал, петляя между домами и домишками, в попытках уйти подальше или найти нору поглубже, но ничего подходящего как назло не попадалось. Этот район он еще плохо знал, лишь недавно начал осваиваться здесь. Он слышал, как по стенам и асфальту стучат острые когти, чувствовал едкий запах, забивающий ноздри, и бежал все быстрее, несся по узким закоулочкам, пытаясь уйти от погони, а в том, что преследовали именно его, уже не оставалось сомнений. Чертово солнце всходило, убивая тени, обжигая глаза даже под защитой козырька надвинутой на лоб кепки. Ваня с горечью в который раз вспомнил свои любимые солнцезащитные очки. Жаль, рейдеры в Зону в таких не ходили. Прикрыв глаза от солнца, вполне можно было проглядеть что-то опасное или полезное. Устав очки запрещал категорически, но важнее было то, что их запрещал здравый смысл. Но вот здесь, в этом чертовом месте, Рудбой готов был на здравый смысл забить. Очки бы его здесь очень выручили, да только их у него не было.Рудбой начинал задыхаться, годы курения не прошли даром. Его догоняли. Когти цокали все ближе, жуткий запах гниющего мяса и серы становился все ярче. Выхода не было, и Рудбой рванул в гостеприимно распахнутую дверь подъезда высотки. Это могла быть ловушка, но выбирать не приходилось. Еще оставалась надежда, что тварь слишком велика, чтобы пробраться внутрь. Он несся вверх по лестнице, ломился в квартиры, но все двери были заперты. Его это удивляло. Здесь не было никого, кроме него и тварей, ни одной человеческой души. Но были тысячи дверей, и большинство из них были заперты и не поддавались взлому. Еще одна загадка этого странного места.Рудбой толкнул очередную дверь. Та неожиданно открылась под его напором, так что он почти упал внутрь и тут же захлопнул дверь за собой. Привалился к ней спиной, чтобы перевести дух. Прислушался и принюхался. Вовремя он все-таки сделал операцию на нос. Без нормального обоняния он в полутьме или ослепляющей белизне этой странной локации Зоны загнулся бы через неделю: не смог бы выследить добычу, или сам стал ею.В квартире было тихо и почти стерильно. Пахло только вездесущей пылью. Рудбой крадучись пошел внутрь, не обращая внимания на обстановку. Ему нужно было к окну, проверить, нельзя ли улизнуть через крыши соседних домов. Выглянув в окно, он невесело хмыкнул, отсюда до ближайшей крыши было метров десять, а до земли и того больше.Он быстро обошел квартиру, нашел, чем подпереть дверь. Сам спрятался в самой дальней комнате, в самом дальнем углу, по-детски надеясь, что его не учуют. Хотел залезть под кровать, но понял, что оттуда неудобно будет отбиваться. Было до одури страшно. “Неруба” он видел только однажды, мельком, но ему хватило. Проверять, разумные ли они, желания не возникало. Но Рудбой очень надеялся, что нет, иначе ему пиздец. Он глянул на запыленную зеркальную дверь шкафа напротив и невесело улыбнулся, порадовавшись, что не видит своего отражения, не видит собственного ужаса.В дверь квартиры скреблись, тихо, нудно, будто проверяя ее на прочность. От этого звука у него волосы дыбом вставали. Нужно было срочно что-то придумать, но голова отзывалась пустым звоном. Почему-то перед глазами промелькнули образы ребят его группы, всех, кого он потерял в их последнем рейде: Ромка, со своей всегдашней волчьей ухмылкой, Ян, Илья, Коляс, Лешка. Словно заглянули попрощаться. Зашли напомнить о себе, безмолвно укорить за то, что он о них совсем не вспоминал, что даже сейчас смог оживить в памяти лишь лицо Ромки, от остальных остались только голоса и имена. Ни лиц, ни привычных прозвищ. Бледные тени.А Рудбой просто не мог вспомнить. Запретил себе однажды вспоминать. Запретил думать: о них, о прошлом, вообще обо всем. Жизнь в этом проклятом месте сжалась до простых, примитивных вопросов — где найти еду, воду, где спрятаться получше, чтобы не нашли тебя, и дожить до завтра. Умирать он, несмотря ни на что, не хотел. Точно знал, что обязательно должен выбраться из этого проклятого места. Должен вернуться. Правда, не помнил, почему.В дверь ударили. Тяжелый, гулкий звук пронесся волной через всю квартиру, Рудбой всем телом почувствовал ее, физически ощутил вибрацию. Также, как чувствовал примитивные инстинкты твари, ее голод и ненависть, тупую первобытную ярость. Тварь намеревалась добраться до него во что бы то ни стало, и у нее получалось. Дверь продержалась недолго, и она начала протискиваться в помещение. Проемы здесь все же были уже, чем в подъезде, но она лезла, упорно и настойчиво. Клацала хелицерами и педипальпами (или что там у нее еще было), скрежетала когтями, раздирая в щепки скрипучий паркет. Рудбой крепче сжал в кулаке нож. Его единственное оружие. Все, что осталось.По коридору тварь пронеслась молнией, и Рудбой увидел ее, врезавшуюся в дверной проем его убежища, в ослепляющем белом сиянии, струящимся из окна от взошедшего солнца. Она тянула к нему волосатые лапы, заканчивающиеся острейшими когтями-крюками, пыталась протиснуться внутрь и орала. Рудбой не слышал звука, просто смотрел в разинутые челюсти и понимал, что она кричит. Уже победно, восторженно. В том, что это именно она, почему-то не было никаких сомнений. Она приближалась, ввинчивалась, втискивалась в комнату по сантиметру. Неотвратимо.Рудбой хотел закрыть глаза и не мог. Не мог оторвать взгляда от острых когтей, от капель яда, поблескивавших на кончиках клыков. Просто смотрел на свою приближающуюся смерть и ждал.Рядом что-то глухо упало. Они с тварью дернулись на звук одновременно. Дальше все произошло очень быстро, Рудбой не думал, тело действовало само. Руки схватили лежавший на полу автомат, палец нажал на спусковой крючок. Он разрядил в тварь всю обойму, все, что там было, стрелял и орал, выпуская вместе с пулями свой страх.***Если абстрагироваться, то тварь могла показаться даже красивой: маленькая голова с рисунком в передней части, отдаленно чем-то напоминающим женское лицо, антрацитово-черные, лаково блестящие ворсинки на мощных лапах. Когти. Очень впечатляющие. Если бы Рудбой умел, сделал бы из когтя твари себе нож. Вместо крови из развороченной головогруди твари сочилась какая-то белесая жидкость, и он осторожно перешагнул натекшую лужу, пнул неподвижную тушу носком берца. Ему впервые посчастливилось рассмотреть тварь при свете, впервые посчастливилось вообще рассмотреть. Раньше достаточно было лишь запаха, чтобы он как можно скорее уносил ноги. Сейчас он не замечал запаха вовсе, исходящая от твари вонь обрубила обоняние наглухо.Сзади раздался звук, и Рудбой резко развернулся. Вспомнил. Автомат ведь появился не сам по себе! Он содрал его с плеча вывалившегося из зеркала человека. Чем-то смутно знакомого. И сейчас этот человек завозился на полу, пытаясь подняться и хотя бы сесть. Привстал на руках, снова упал и глухо, надрывно застонал. От звука этого стона Рудбоя пробрало до печенок, аж мурашки побежали по телу. Он узнал его. Не человека даже, — его лица он не помнил, — голос.Рудбой рухнул перед ним на колени, обхватил ладонями тяжелую голову, заглядывая в лицо, спросил неверяще:— Ванечка?Имя само всплыло в памяти, словно кто-то положил на язык, как таблетку.— Ваня?! Живой, — Ванечка открыл глаза, прошептал глухо, пытаясь дотянуться, потрогать, но не смог даже поднять руку. На пыльном полу медленно расплывалась лужица крови.Рудбой несколько долгих мгновений оторопело смотрел на порезанное запястье, из которого текла кровь, а потом развил бурную деятельность. Достал бинт из “сумочки Гермионы” — блядь, это же Ванечка так назвал чертову безразмерную поясную сумку, Рудбой вспомнил (воспоминания вообще кружились в голове беспорядочно и хаотично, как снежинки в стеклянном шаре, который кто-то потряс), — замотал рану.— Пить! — Ванечка простонал это так мучительно, что у Рудбоя екнуло сердце.— Сейчас, сейчас. У меня есть! Осталось немного. Сейчас дам! — Рудбой приложил к губам Ванечки фляжку, придержал голову, пока тот жадно глотал. И не мог оторвать взгляда от его заросшего лица. Такого до мельчайших черточек знакомого. Родного.До утра, пока не зашло солнце, они сидели на кровати. Рудбой держал ровно дышащего Ванечку в объятьях и никак не мог отпустить. Ужас накатывал от одной мысли, что он снова останется здесь один. Что ему все это просто мерещится, что это фантом, очередная злая шутка Зоны. Рудбой постоянно наклонялся к Ванечке, вслушиваясь, дышит ли? Живой ли?Ванечка очнулся на закате. Шевельнулся, душераздирающе зевнул и открыл глаза. Пару минут внимательно таращился на Рудбоя, прежде чем прошептать:— Значит, не приснилось. Ты! Живой!— Я. Живой, — Рудбой просто повторил. Бездумно.— Вань, жрать охота. И ссать, — Ванечка скорчил мину, договорил удивленно: — Значит, я тоже живой!Рудбой лишь кивнул. Осторожно убрал с его лба взлохмаченную челку. Сказал шепотом:— Я так рад тебя видеть, Ванечка! Я так здесь скучал.Ванечка привстал, выпутываясь из его рук, дернулся, испугавшись, и выругался, увидев тушу, закупорившую дверной проход. Осмотрелся, надолго остановив взгляд в окне, провожая кроваво-огненный сгусток солнца, скатывающийся за крыши многоэтажек, спросил с недоумением:— Вань, а где мы вообще?— В Зоне. Все еще где-то в Семнашке, — больше Рудбою ответить было нечего.***Ванечка освоился удивительно быстро. Через пару часов после того, как они с огромным трудом, потому что Ванечку пришлось почти нести, добрались до убежища Рудбоя, передохнув и снова попив, он уже чувствовал себя там как дома. Тянул носом, пока Рудбой на скорую руку соображал завтрак, обед и ужин сразу, хотя прекрасно знал, что Ванечке сейчас есть много нельзя. Впрочем, много у него и не было.— Вань, — Ванечка, утолив голод, развалился на матрасе, смотрел на него внимательно и задумчиво. — А ты случайно не видел здесь кота? Рыжего такого. Наглого.— Здесь нет никого, кроме меня и тварей.— Типа той, что в доме была?— Да.— Странно. Я сюда за Гришей пришел.Рудбой посмотрел на него, прищурившись. С появлением Ванечки к нему начала возвращаться память и краски жизни, но никакого Гришу он не помнил. Особо резануло то, что Ванечка называл незнакомца по имени. Раньше по имени, а не по прозвищу, он звал только его и лучшего друга Славку. И это “Ванька”, “Ваня”, и даже сердитое “Иван” всегда грело сердце.— За Гришей? Я думал, за мной, — Рудбой произнес фразу, не особо соображая, что именно говорит. Голова была занята попытками раскопать в памяти хоть что-то об этом Григории.— В Зону — за тобой. Сюда, не знаю, правда, где это “сюда”, — Ванечка рассмеялся хрипло, невесело, — за Гришей, за его рыжей жопой. Он бегал туда-сюда. Я помню, что сидел у зеркала. А потом…— Вань, ты себя хорошо чувствуешь? — Рудбой наклонился, настороженно клюнул губами в лоб, проверяя температуру. Не удержался, сел рядом, прислонившись к горячему телу.— Ну как тебе рассказать… — Ванечка вдруг душераздирающе зевнул. — Я потом расскажу. Я устал что-то. Посплю еще.Рудбой не успел что-либо ответить, на грудь легла тяжелая вихрастая голова, теплые, знакомые руки привычно обняли так, что перехватило дыхание и засвербело в горле. Он и не подозревал, что настолько соскучился, по Ванечке и вообще по человеческому теплу. По кому-то живому и настоящему рядом. Прежде чем Рудбой взял себя в руки, Ванечка уже уснул. Дышал ровно, чуть посвистывая носом.Ванечка спал, а вот Рудбою не спалось. Так, лежал, боясь пошевелиться, с закрытыми глазами. Его внимание привлекло чужое присутствие, выбросило из дремы в реальность мгновенно. За время одиночества он научился ощущать его очень точно, даже тень этого присутствия ловил, и это чутье не раз спасало ему жизнь. Ванечку он уже ощущал как часть себя, не отделял, но в маленькой комнатушке был кто-то еще. Кто-то третий. Рудбой крепче сжал нож, с которым не расставался никогда, протянул руку, тряхнул “лампочку”. И фыркнул.— Блядь. Рыжая жопа. Так вот ты какая.Посредине его каморки сидел толстый рыжий кот и вопросительно таращился на него круглыми желтыми глазами. В пасти у него что-то шевелилось и тонко, едва уловимо пищало.— Что смотришь? Живу я здесь. Ну да, не очень уютно, конечно, — Рудбой сам не понял, как и почему начал оправдываться. Перед котом. Слишком уж холено тот выглядел для его “апартаментов”. И вообще для Зоны. А смотрел так, словно это не он к Рудбою пришел, а сам Ваня в котовью хатку завалился.— Как ты вошел-то? — Рудбой пытался сообразить, через какую щель кот мог влезть, ведь если влез кот, могли проникнуть и другие… местные животные.Кот подошел ближе, лениво боднул лбом Ванечкину ногу. Рудбоя он показательно игнорировал, и тому стало даже как-то обидно.— Не трогай, спит он, устал, видишь!Говорить с котом… Ваня потряс головой, улыбнулся, но прошипел громче:— Гриша, кыш, бля!На слове “Гриша” кот поднял голову, задрал хвост и прыгнул через Ванечкины ноги, поближе к нему. Поставил лапы на Ванечку и уронил прямо в руки Рудбоя то, что принес, то, что шевелилось и попискивало. Мелкую черную кляксу. И эта клякса, едва коснувшись его кожи, ледяным туманным шлейфом просочилась, втянулась внутрь и исчезла. Рудбой чувствовал ее движение, отдающее щекотным легким холодком: кисть, предплечье, плечо, грудь. Прямо напротив сердца. Она была внутри. В нем. Рудбой заорал. Вскочил, стряхивая с себя Ванечку, сдирая одежду, царапая тело, словно пытался снять кожу, вывернуться из нее.— Вань? Вань! Вань! — Ванечка смотрел на него с пола, ошалело моргая, пока он крутился, сшибая вещи и ударяясь о стены. — Ванька! Что случилось?— Достань ее! Достань! Достань! — слова рвались из горла сами. Это было единственным желанием — избавиться от твари, засевшей внутри.Панически мечущийся по комнате взгляд Рудбоя упал на нож, и он бросился к нему, на пол, расшибая колени, схватил и приставил к сердцу, намереваясь выковырять эту дрянь из себя, вырезать, достать.Через мгновение мир померк перед глазами.— Прости. Прости, прости! Что случилось? Вань! Ваня? — знакомый голос звал его откуда-то издалека, словно из-под толщи воды, голова болела. Мутило.— Что… — свой голос казался чужим, нелепым, слабым. Рудбой пошевелил рукой, хотел потрогать голову, чтобы узнать, что там так сильно болело, и не смог дотянуться. Руки были связаны. Грудь у сердца тоже болела. Рудбой скосил глаза и увидел набухающую кровью царапину. Вспомнил. Закричал, едва успев вдохнуть. Тело дергалось будто само, он себя не контролировал, животный ужас затмевал разум. Тварь была внутри. Ванечка, нахмурившись, рассматривал грудь Рудбоя, то и дело отпихивая кота, норовящего сунуться мордой прямо в царапину.— Нож, дай нож! Надо достать! Пока не поздно! — Рудбой выл, бешено извиваясь на полу, выкручиваясь всеми силами из веревок, пытаясь подняться на ноги.Ванечка прыгнул на него, навалился всем телом. Орал также истерически в ухо:— Что? Что произошло? Что с тобой? Успокойся! Ваня!— Развяжи! — Рудбой пытался вывернуться из-под тяжелого тела, клацал зубами, пинался.Ванечкины руки сомкнулись на горле, сжали, с расчетливой жестокостью перекрывая кислород, чтобы не придушить, но утихомирить. А потом он прошипел Рудбою прямо в лицо, зло и холодно:— Уймись, Рудбой! Что случилось? Что мне сделать?“Рудбой” от Ванечки всегда работало как пощечина. Сработало и сейчас.Он захрипел, пытаясь вдохнуть, мотнул головой, ударился затылком, так что в глазах снова потемнело от отголосков прошлой боли, и расслабился. Ванечка тут же разжал руки. Слез с него. Уселся рядом прямо на пол, вопросительно заглядывая в глаза. Как кот.— Кот где? — вопрос Рудбой еле прохрипел.— Какой кот? — Ванечка окинул комнатку взглядом.— Гриша твой. Он принес...Потом Рудбой путанно и сбивчиво рассказывал про чертова кота и чертову тварь, которая теперь в нем, ежесекундно прислушиваясь к себе и пытаясь понять, как долго ему еще осталось жить и с какого места нутра его уже едят. Правда, больно не было, не болело ничего, кроме головы, по которой добрый Ванечка, оказывается, приложил его прикладом автомата, и царапины на груди.После его рассказа Ванечка ощупал и осмотрел его со всех сторон и во всех местах, и не раз, но ничего не нашел. И так и не развязал.— Ты так похудел, Вань. Кожа да кости, — Ванечка проговорил это задумчиво, ведя пальцами от пупка к низу живота, по линии татуировки, так знакомо и привычно, что от острого желания и невозможности прикоснуться в ответ было почти больно. — Может, тебе приснилось? Кот и эта тварь?— Не нравлюсь? — Ваня уже не дергался под прикосновениями, устал ждать боли изнутри. — Не приснилось. Она во мне.— Ну, значит, будешь жить с ней, пока твое гостеприимство ей не надоест. Или пока не умрешь, — Ванечка протараторил это скороговоркой и попытался растянуть губы в улыбке. И у него даже что-то получилось.— Люблю я тебя, Ванечка.— За трезвый взгляд на реальность? — вот теперь Ванечка действительно улыбнулся.Рудбой промолчал. Признание вылетело, как шутка. Ванечка принял его за шутку. А Рудбой не шутил. Давно надо было сказать, еще там, в лагере, столько было подходящих моментов. Нужно было признаться и Ванечке, и Ники, расставить все по местам. Ванечка терпел, слушался, не особо настаивал с просьбами разобраться уже в отношениях, хотя Рудбой и видел, насколько ему тяжело. Ванечка любил его. Вот он сказал сразу и резонно ждал ответной реакции, хоть какой-то ясности. Ванечка ему признался, открылся, а он все тянул, выжидал, не хотел обидеть и ранить. Не мог разобраться. Дождался. Рудбой вспомнил вдруг Ники, его лицо, глаза, вкус поцелуев. Зажмурился, чтобы Ванечка не видел, не понял. Ванечка не простит. Он так и не рассказал ему ничего о Ники, даже после того, как тот появился в лагере. Более того, он и Ники запретил упоминать об их прошлом. Разбежались и разбежались. Забыли.— Вань, ты что? Больно? — Ванечка обеспокоенно тряс его за плечо.— Нет, — соврал он.— Поцелуй меня. Пожалуйста. Может, последний раз, — он чувствовал себя странно и действительно верил в то, что говорил.— Заткнись, придурок!Целоваться Ванечка все еще умел. Рудбой тянулся к нему всем телом, жалел, что не может обнять. Шептал в поцелуй:— Развяжи! Развяжи меня!Но Ванечка лишь целовал жестче, прикусывая губы. Щекотал отросшей бородой и волосами, трогал и гладил везде, жадно, словно и правда в последний раз.Развязал его Ванечка только через полсуток. После того, как Рудбой клятвенно пообещал, что не убьет никого, ни тварь, ни себя, ни проклятого изверга, который держит его связанным и даже поссать не отпускает. И не сколько потому, что поверил, а по причине суровой необходимости — у них кончилась еда.На охоту пришлось брать Ванечку с собой. Тот, хоть и не окреп еще окончательно, наотрез отказался отпускать его одного, вообще не отходил, следил за каждым шагом. Рудбой точно знал, что с момента происшествия Ванечка ни на минуту не сомкнул глаз, а вот он, как ни странно, смог поспать. Процесс постоянного надзора за собственным организмом чрезвычайно утомлял, тем более что в нем ничего необычного не происходило. Рудбой уже сам готов был поверить, что ему все приснилось, никакая тварь в нем не засела, да и вообще никакой твари не было, но снова появился кот.Им повезло, добычу они обнаружили недалеко от убежища Рудбоя. Можно сказать, она сама к ним пришла, иначе было бы сложно. Ванечка был еще слишком слаб, да и Рудбой боялся в своем состоянии вести его вглубь Города. А когда вернулись, кот как ни в чем не бывало, словно всегда здесь был, дрых, свернувшись уютным рыжим клубком на их лежанке.— Гришенька!— Как ты, блядь, сюда попал, сука?!Они выдохнули это одновременно, еще с порога. Рудбой возмущенно, Ванечка радостно.Кот лениво приоткрыл один глаз и снова закрыл. Потом, видно, учуял добычу в сумке у Рудбоя, вскочил, принюхиваясь. Затоптался на одном месте и гнусаво заорал, требуя поделиться.— Кстати, Вань. Вот то, что ты поймал, это вообще что? Чем ты меня кормить будешь? — Ванечка нагнулся, подхватил кота на руки, чмокнул в лоб, отчего тот недовольно наморщил морду и чихнул. — И Гришу. И вообще. В Зоне же ничего есть нельзя. Это все знают. Что ты тут жрал-то свои два года, а, Рудбой? — Ванечка подошел к нему со спины, осторожно заглянул из-за плеча на то, что Рудбой выложил на стол.— То, что живое, и что получалось убить, то и жрал. Дурацкий вопрос, — Рудбой даже немного обиделся. — И ты, Фаллен, уже это ел. Ну, почти это.Рудбой вдруг опустил руки и тяжело присел на лежанку. Вспомнил, как их вынесло сюда, всю группу, как они пытались выживать, как умирали. Остальные. Те, чьих лиц он толком все никак не может вспомнить.— Вань? — Ванечка смотрел на него подозрительно, сдвинув широкие брови, так, словно в любой момент был готов рвануть и схватить, обезвредить, спасти от себя самого. Понимающе так. Ванечка понимал его лучше всех. Рудбой всегда этому в нем удивлялся. Ванечка-то точно знал, что спасти от себя самого невозможно, но все равно пытался.— Ничего. Я потом тебе все расскажу. Сначала это приготовлю, а то протухнет.Рудбой мотнул головой, заставил себя встать и заняться разделкой тушки. Ванечка даже смотреть не стал на процесс, прошептал только:— Бля. Я не буду это есть. Меня вывернет же.Рудбой лишь усмехнулся. Куда он денется? Зрелище действительно было… неприглядное. То, что им досталось сегодня, было странным, как и все здесь. Рудбой бы даже сказал, что умеренно странным, он видел и похуже. На тумбе, которую он приспособил под кухонный стол, лежала занятная смесь из зайца, черепахи и сороконожки. Уши вот точно были заячьими. Зато бегало оно, как черепаха, хоть и на куче ног, и только благодаря этому у них сегодня был обед. Панцирь, что ли, мешал. Рудбой с помощью ножа и такой-то матери не без труда выколупал тварь из панциря и швырнул его в мусорное ведро. Кот тут же выпутался у Ванечки из рук и сунул в ведро морду проверить.— Вань, надеюсь, ты это хотя бы сваришь? — Ванечкин голос из-за спины звучал донельзя жалобно. В комнате раздалось гулкое бурчание из Ванечкиного живота.— Сварю, — Рудбой вздохнул. — Или пожарю.Первое время с этим было сложно. Когда они только попали сюда, долго не могли освоиться, привыкнуть хоть как-то. Даже несмотря на то, что с виду этот Город был очень похож на привычный мир, на все города мира разом, многое на самом деле было совершенно иным. Нечеловеческим. Дома, с улицы казавшиеся совершенно нормальными, на проверку оказывались пустыми коробками с совершенно рандомно вырезанными дырами окон, из которых было видно совсем другое небо, еще страшнее и чужероднее того, что серело, переливаясь перламутровыми всполохами, над головой. Выглядело это все так, словно кто-то не доделал декорации. Или поленился. Или не хватило материалов. Но были и обычные дома. С подъездами, лестницами и даже шахтами лифтов. Со стеклами в окнах и засохшими растениями на подоконниках. С мебелью в квартирах. С постельным бельем в шкафах и посудой на кухне. Дома-игрушки. Жилье для Барби и Кенов. Вот такими куклами они себя и ощущали там. Будто ими играют.Здесь никогда не случалось абсолютной темноты. В то время, которое они называли ночью, на самом деле светло было так, что находиться на открытом пространстве человеку было совершенно невозможно. Местное солнце просто выжигало глаза. Буквально. “Ночью” это было только потому, что в этот промежуток суток они спали, забившись в какую нибудь нору. “Дни” были серые, мутные и беспросветные.Местные твари… Они в первый же день расстреляли по ним почти все магазины. Рассмотрели некоторых. Лучше бы не рассматривали. Такого Рудбой и в кунсткамере не видел, даже в самых диких районах Зоны, где ему приходилось бывать, такое не встречалось, и в самых безумных фантазиях привидеться не могло.Ромка. Рудбой вспомнил, как они его потеряли. Они крались по сумрачным улицам, пытаясь понять, куда идти и что делать, найти какое-то убежище. Они лишь пару часов как попали под это небо и еще ни черта не освоились. Шли, переговариваясь шепотом, заглядывали в стекла окон, стараясь рассмотреть, что внутри, и в проулки, боялись свернуть. А незнакомое небо уже злилось на них, хмурилось, ворчало. Как Ванечкин голодный желудок. Рудбой вонзил нож в тушку, вырезая кость. Вспоминать было больно. Он не был рад тому, что воспоминания возвращались, но его никто не спрашивал.Ян крикнул тогда:— Парни, это похоже на прорыв, Мирон гово…Что именно говорил Мирон, никто уже не услышал. Громыхнуло так, что заложило уши, а потом небо раскололось и на них, как из перевернутого ведра, хлынула вода. Тонны воды разом. Рудбоя просто прибило к земле, выбивая воздух из легких, и потащило по улице вниз. Он собрал собой все углы и камни, чудом сумел зацепиться за огромный корень высохшего дерева. Все закончилось так же внезапно, как началось. Пара минут, не больше, но за это время город превратился в болото.Тогда он смог найти всех. Поломанные, ободранные, все остались живы. Ржали как кони, радуясь этой малости. Недолго. Потому что отовсюду вдруг на их смех повылазило… повылазили… Рудбой не знал, как это назвать. Земляные червяки, дожравшиеся до размеров червей из “Дюны”, медленные, ленивые и толстые. Вальяжные. Прозрачная слизь сочилась с их розовых кольчатых тел, извивавшихся в грязных в лужах. Было противно до ужаса. Рудбой еще в детстве ненавидел ходить по асфальту после дождя. Страшно им не было до тех пор, пока твари не раскрыли пасти, пока они не поняли, что пастями, утыканными рядами мелких острых зубов, заканчивались оба конца огромных туловищ.Они рванули в убежище, в ближайший дом, и ошиблись. Выбранная многоэтажка оказалась картонной обманкой. И была уже занята. Внутри, в образовавшемся бассейне копошились тысячи чего-то похожего на слизней. Рудбой дал приказ отступать, но не удержался на пороге, сотни тонких клейких ниточек потянулись к его ногам и с каждым мгновением их становилось все больше, его тащило в пузырящуюся, булькающую яму.Рудбой не понял, как это случилось. Ромка спас его. Схватил за руку, держал, помогая остальным выдернуть командира, пока нити опутывали его самого как кокон. Слизни почему-то разом переключились на Ромку, будто решив, что он лучше. Они затащили его в свое болото. Ромка просто растворился в этом месиве у них на глазах. Он даже не кричал. Лишь до конца смотрел на них с немым изумлением и неверием в происходящее. Зато вот они кричали. Пытались что-то сделать, но не могли уже ничего, им оставалось только смотреть.Они искали выход. Путь до Точки-ноль. Быстро поняли, что ходят кругами, но раз за разом продолжали пытаться. Выхода не было. Хлебные крошки в этот раз не спасли, хоть их никто и не растащил. Очевидно, это была другая сказка. С плохим концом.Ромка стал первым, но не единственным. Скоро Рудбой остался один. Зона забрала всех, оставив его, будто, как и слизни, решила, что он ни к чему не пригоден, даже для того чтобы быть сожранным.Ему пришлось научиться по запаху определять тварь, с которой он сможет справиться. Выучить, где и когда можно ходить и где не нужно. Определиться со странностями погодных условий и местным светилом. Найти убежище. В каморку на чердаке пятиэтажки он со всего города стащил полезные и нужные мелочи вроде чайника и разных тряпок. Обнаружил источник воды. Он научился существовать здесь. Старался выжить и не терять веру в то, что выберется. Все ждал чего-то.— Вань, ты так это в фарш превратишь, — Ванечка тихо встал сбоку, положил ладонь на руку, до побелевших костяшек сжимающую рукоятку ножа. — Или так и задумывалось? Котлетки из хренятины под соусом из нихуя?Рудбой невольно фыркнул. Ванечка всегда умел его рассмешить, обладал талантом утешить в самые тяжелые моменты, не прикладывая для этого никаких усилий. Ванечка просто очень чутко его чувствовал. Просто Ванечка его любил.— Как ты меня нашел? — Рудбой спросил то, что должен был спросить еще тогда, сразу.— Не знаю. Очень хотел еще раз увидеть, — Ванечка не отпустил руку, придвинувшись ближе.***Котлеток из хренятины, конечно, не вышло, но месиво в кастрюльке пахло даже аппетитно. Рудбой научился готовить на костре так, чтобы еда хотя бы не обугливалась. Ел Ванечка с закрытыми глазами. Просто опускал ложку, черпал, отправлял в рот и жевал. Рудбой смотрел на его лицо и не мог насмотреться. Он так соскучился, и по живому человеческому лицу, и просто по Ванечке.— Вкусно, спасибо! — Ванечка облизал ложку и отложил в сторону. Спросил с ехидной ухмылкой:— А чай у тебя будет, Рудбой?Рудбой кивнул.— А с чем?— Тебе лучше не знать. Просто ешь, — Рудбой решил не рассказывать Ванечке, что вот эти темно-коричневые конфетки, которые тот грызет вприкуску с кипятком, на самом деле затвердевшие выделения местных “муравьев”, громадных жутких тварей, которые, слава всем богам, ходили исключительно строем и только по одним и тем же тропам. И к их муравейнику, под который они обустроили сразу три стоящие рядом башни-монолитки на другом конце города, не следовало, конечно, лишний раз соваться. Рудбою было пофиг, что это за выделения, конфетки имели приятный кисловато-сладкий вкус. А сладкого иногда хотелось почти смертельно.Сытый и выспавшийся Ванечка выглядел довольным, почти также как и кот, который, обглодав панцирь, пришел к ним и развалился на лежанке, облизываясь.— Наглая морда! — Рудбой сказал это с укором, и на него тут же с возмущением уставились две пары глаз.— Что он притащил и откуда? — Рудбой потер тыльную сторону ладони, то место, где под кожу проникла странная тварюшка. Вздохнул. Тварь никак не проявляла себя уже почти сутки. Он даже холодок над сердцем ощущать перестал, словно она, как сахар в чае, полностью растворилась в нем.Ванечка протянул руку и осторожно, пальцами погладил его по небритой щеке. От этого жеста стало немного легче. Рудбой придвинулся к Ванечке ближе. Слушал его дыхание, смотрел, как тщательно вылизывается кот. Было спокойно. Мирно. Совсем как дома.— Так как ты попал сюда, Ванечка? — ему было интересно. Теплилась надежда, что новые знания как-то помогут им обоим отсюда выбраться. Рудбой хотел узнать.— Сейчас. Погоди, — Ванечка поднялся с лежанки, прошел в угол, где были свалены их вещи, нашел свою сумку и вернулся обратно.Рудбой заинтересованно смотрел, как Ванечка, вывалив на лежанку горку зеркальных осколков и что-то шепча себе под нос, роется в них.— Что ты ищешь?— Он должен быть здесь. Осколок. Тот самый. Из центра Спирали. Я им руку…Рудбой не услышал конца фразы, переспросил свистящим шепотом, тут же покрывшись холодным потом:— Ты был в центре Спирали?Ванечка кивнул, плечи его понуро поникли и глаза он спрятал. Усмехнулся, встряхнувшись, сказал привычно упрямо:— Судя по тому, что мы знаем о Спирали, я и сейчас в ней. Мы.— Навсегда, — это они произнесли вместе, пряча глаза друг от друга.Про Спираль и ее центр люди знали лишь в теории. Еще никто из пропавших в Зоне и, гипотетически, увязших в Спирали, из нее не возвращался, чтобы рассказать подробности. Для этого и нужна была Точка-ноль и осколки зеркал. Чтобы не заблудиться, не завязнуть. Но даже они срабатывали не всегда.— Вот он! — Ванечка поднял в ладони осколок, зеркальный полумесяц блеснул в руке под неярким светом “лампочки”, перевел торжествующий взгляд на Рудбоя и внезапно изменился в лице.— Блядь. Ваня. Сиди и не шевелись. Даже не дыши.От страшного Ванечкиного шепота Рудбой разом покрылся гусиной кожей.— Что? — он спросил и скользнул взглядом туда, куда не отрываясь смотрел Ванечка. На свою руку.На тыльной стороне ладони, под татуировкой медленно набухала, шевеля отростками-щупальцами, маленькая черная клякса. Тварь выбиралась из-под кожи.Рудбой свободной рукой схватился за рукоять ножа, Ванечка тут же сжал ладонь на его запястье, не дал вытащить клинок. Шипел сквозь зубы:— Тихо! Подожди! Пусть вылезет!Они и глазом не успели моргнуть, как тварь собралась в каплю и мгновенно перелилась черной радугой с кисти Рудбоя на кисть Ванечки. К зеркальному осколку. Вот теперь Рудбой действительно испугался, но Ванечка все также мертвой хваткой сжимал его запястье, не давая вытащить нож. На его лбу блестели капли пота, а из ладони, на которой пузырилась черная клякса, капала кровь. Ванечка так сжал кисть, что порезался об острые края осколка.— Она пищит? — Ванечка это еле выговорил.— Что? — Рудбой не расслышал. Не отрывая взгляда следил за шебуршением маленькой гадины, прикидывая, как ее лучше прихлопнуть, чтобы не успела снова ввинтиться под кожу и спрятаться.— Пищит. Урчит, вернее. Не слышишь?— Блядь, Ванечка! Ты дурак? — очень хотелось орать, но приходилось едва слышно шептать. — У меня сердце сейчас из груди выскочит. Я только его слышу. И отпусти уже мою руку! Я ее…— Щекотно.Ванечка с интересом рассматривал свою руку.— Ванечка. Когда мы от нее избавимся, я тебя…Договорить Рудбой не успел. Между ними ввинтился кот, решивший проверить, почему люди шепчутся, не едят ли они там втихую что-то. Молнией мелькнула рыжая лапа, блеснули зубы. Заорали они, кажется, все трое разом. Или четверо.Ванечка заорал, потому что кот впился когтями и зубами ему в ладонь. Рудбой — от испуга за Ванечку и от неожиданности. Кот — потому что ему прилетело от Ванечки, сильно этой самой рукой дернувшего. А четвертым… Четвертой визжала тварь, тонко, едва слышно, почти на ультразвуке, но так, что раскалывалась голова. И явно испуганно. Панически.— Вань, — Ванечка спросил, едва переводя дух: — Где она? Так орет. Не могу.— У тебя на голове. В волосах, — Рудбой вдруг издал смешок, прозвучавший диковато и почти истерически. — Спряталась, как в лесу. Стричься надо. Я вот....Он провел ладонью по своей неровно выбритой ножом голове.— А кот где? — Ванечка слизнул кровь с набухших царапин на кисти, осторожно огляделся. — Если он сейчас мне на голову…Ванечка даже не заметил укола по поводу своей прически и не возмутился. Обычно-то он на такие намеки реагировал мгновенно и бурно, долго ворчал потом. Но больше всего Рудбоя поразило, что сейчас на лице у него и страха особенного не было, только интерес к происходящему и той твари, что копошилась у него в волосах, все еще тоненько попискивая. Будто жалуясь, почему-то пришло Рудбою в голову.— Съебался кот. Мы так орали.Оба не смогли сдержать улыбки.С этой улыбкой на губах Рудбой и застыл, потому что тварь вдруг темной каплей скатилась по Ванечкину лбу и носу и повисла на самом его кончике. Ванечка изумленно скосил на нее глаза.— Только рот не открывай! — Рудбой произнес это одними губами.Дотянулся до стола, сдернул с него железную кружку и подставил под каплю. Тварь тут же плюхнулась на дно, и Рудбой накрыл кружку тарелкой.— Попалась, бля! — Рудбой почему-то был неимоверно горд собой. Словно целого “неруба” поймал, а не какую-то мелкую непонятную дрянь.— Ты уверен, что она там? — Ванечка обеспокоенно трогал свой нос.— Не очень, — Рудбою пришлось признаться.— Интересно, а почему она вообще вылезла? Что ей в тебе не сиделось? Такой большой, красивый. Вкусный. Жри не хочу.— Спасибо, — кисло проговорил Рудбой и прислушался. Тварь тихонечко шуршала себе в кружке.— Что она вообще ест? Не похоже, чтобы плоть. Я у нее самой-то плоти как-то не увидел, — Ванечка говорил задумчиво, изучая темницу неведомой тварюшки. Та как раз притихла, будто вслушиваясь. Словно что-то задумывала.— Не похоже, ты прав, — Рудбой сказал и передернулся. Договорил нехотя: — Если бы была плотоядной, уже давно выгрызла бы меня изнутри. Я видел тут такое.— Поэтому так орал? Ясно. Что же она ест? — Ванечка дернул на себя свою сумку, начал снова в ней копаться.— Что ты делаешь? — Рудбой не понимал, но на всякий случай был настороже.— Эксперимент! Погоди-ка.Ванечка осторожно отодвинул тарелку и бросил внутрь кружки зеркальный осколок, самый маленький, что нашел. Вернул тарелку на место. Тварь пискнула, но уже по-другому, вроде как воодушевленно, и тут же стихла.— Ты тоже слышишь?— Ей не нравится. Пищит что-то. Плачет, что ли?Прежде чем Рудбой успел открыть рот, Ванечка снял тарелку совсем. Одни странные звуки из кружки тут же исчезли и сменились другими, не менее странными. Они оба заглянули внутрь. Тварь собралась в комочек рядом с осколом, поблескивающим в свете “лампочки”, тянула к нему щупальца, осторожно касаясь поверхности, и урчала.— Как котенок совсем. Мурлычет, — Рудбой сам от себя не ожидал таких слов. Просто вылетело. Тварюшка выглядела сейчас совсем безопасной. Даже милой. По-своему.— Вань, мне кажется, она ест.— Что, блядь, она там ест?— Блики. Отсветы. Не знаю я.Ванечка почти сунул в кружку палец, но Рудбой успел перехватить его руку, прошипеть недовольно в ухо:— Ну ты ее еще погладь давай!— Хочешь сказать, тебе не хочется?Его предположение Ванечка проигнорировал, но спрашивал без издевки, серьезно, и Рудбой прислушался к себе. Погладить хотелось! Тварюшка вызывала сейчас исключительно положительные эмоции, как любой детеныш. Ее хотелось накормить. Обогреть. Приласкать. Маленькое беззащитное существо, попавшее в беду.У Рудбоя волосы на теле встали дыбом, он схватил Ванечку за руку и замер, не зная, что делать и куда бежать.— Вань, ты чего опять? — Ванечка обеспокоенно смотрел на него во все глаза. Тварь мирно и довольно урчала в кружке.— Ванечка, нам пиздец. Влипли, — Рудбой шептал. Голоса не было.— Да почему?— Это детеныш. Детеныш, понимаешь? Вань! Прикинь, за ним мамка придет. Или папка. Лучше папка, конечно, мамка страшнее будет.— А мы-то что, это кот, — Ванечка еще не понимал.— Но принес-то он ее сюда!Судя по вытянувшемуся лицу Ванечки, до него начало доходить.— Ну, может, отнести подальше и вытряхнуть?— Оставить под кустом, как котенка?— Ну да.Они переглянулись. Еще раз заглянули в кружку. Тварюшка растеклась по дну лужицей и сыто булькала, время от времени выпуская щупальца и лениво ими шевеля. Выглядела довольной, или, по крайней мере, так казалось.— А если какой-нибудь здешний Гриша ею закусит? — Ванечка начал тянуть слоги в словах, это был плохой знак, дальше обычно шли просьбы и уговоры, а потом, если не помогало, шантаж, и Рудбой понял, что вот теперь они точно влипли.— Более чем вероятно, — он вздохнул. Сказал твердо: — Нет, Ванечка. Мы от нее избавимся! И быстро!***Избавиться не получилось. Они относили ее подальше несколько раз, вытряхивали из кружки, оставляли в закрытой кружке, она возвращалась. Каждый раз. Просачивалась сквозь наглухо закрытую дверь и стены, возмущенно пищала, требуя зажечь “лампочку" и не прятаться. Тварюшка любила свет. А еще больше любила свет отраженный.Через несколько дней они к ней даже привыкли. Перестали вздрагивать, когда она шлепалась на них откуда-то с потолка и просачивалась в кожу.Рудбой сначала надеялся, что вернется кот и по-свойски разберется с наглой кляксой. Потом начал опасаться за тварюшку. Как-то незаметно для себя стал переживать. Не было печали.Они уже собирались спать. Рудбой надеялся на секс, он смертельно соскучился, но как-то все не до того было, когда Ванечка вдруг спросил:— Вань, а как мы ее назовем? Ей нужно имя.— Зачем? И с чего ты взял, что это она? — Рудбой осмотрелся, прислушался к себе. — Кстати, где она?— Во мне, — Ванечка ответил сразу.— Бля. Вот она в тебе. А я еще нет. А очень хочется, между прочим! Я пиздец соскучился, — Рудбой сказал это вслух, чувствуя, что краснеет. Неловко было не за желание секса, а за вот эту вдруг вырвавшуюся нежность, за четкую и однозначную потребность в другом человеке. За ним раньше такого не водилось.Ванечка дернул одеяло повыше и вдруг залился краской.— Я не могу. При ней.Рудбой рассмеялся. Стало как-то легко и спокойно. Он нагнулся ниже и тихо проговорил:— Бля-я-я, Ванечка, а если нас завтра… Надо успеть!Ванечка закрыл лицо руками. Прошептал:— Надо! Я тоже тебя хочу. Пиздец как хочу! Но давай хотя бы дождемся пока она вылезет.Вот теперь Рудбой понимал Дарио, который жаловался Мирону на отсутствие личной жизни после рождения дочери. Прекрасно понимал.Жить с Тенью оказалось забавно. Тенью, Тенечкой тварь прозвал Ванечка. Именно тенью существо по факту и было. Это они поняли, когда смогли хорошенько рассмотреть ее на улице, в жгучих лучах встающего солнца, в которых та словно купалась. Вот уж кто не боялся их яростного света, практически растворяясь в нем. Таких существ в Зоне они еще не встречали и даже не слышали о подобном. Впрочем, о Зонах люди знали еще очень мало.Кот, несмотря на опасения, проблемы не составил. Охотился, таскал в зубах под возмущенный писки и вопли, но сожрать все никак не мог. А может, просто не пытался.Или таки жрал, но она вылезала. Рудбой не желал вникать в подробности. Он все пытался понять, чем бесплотное существо издает звуки, но так и не смог. Дитя Зоны не собиралось делиться своими тайнами, но засыпать под ее урчание и с Ванечкой в объятьях было уютно.***Жизнь шла своим чередом. Если это можно было назвать жизнью. Рудбой осторожно показывал Ванечке окрестности. Учил правилам выживания здесь: не смотреть на небо, смотреть под ноги, нюхать, вообще выходить из убежища только в случае самой крайней нужды.Нужда очень скоро приперла, кончились запасы воды. Обычно Рудбой приносил две канистры, которых ему хватало надолго. Ему одному. А теперь их было трое. Пила Тень или нет, они так и не поняли. Но в остывшем чае точно купалась. Ванечка ее однажды выпил. И даже не понял, что сделал. Не заметил.Тень выбралась из него, нарисовавшись кляксой на шее, через минуту. Молча стекла по руке куда-то на пол и не показывалась часа три, что было крайним признаком обиды. Три часа — немыслимое время для непоседливой тварюшки.Так они научились тщательно проверять всю свою посуду, прежде чем есть или пить. А Рудбой понял, что Гриша Тень тоже жрал, глотал прицельно и специально, если получалось поймать, он проследил потом, подкараулил, но на кота Тенечка почему-то не обижалась.— Вань, ты собираешься как на войну, — Ванечка, лениво развалившись на тюфяке, следил за ним лукавыми глазами, катал Тень на руке, которой та пользовалась, как горкой, съезжая с плеча в подставленную ладонь. — Ты же сказал, что мы только за водой. Говорил, тут вроде недалеко?Рудбой отвернулся и скривился, грядущая вылазка пугала его до чертиков. Он был бы рад не брать Ванечку с собой вообще, но, во-первых, воды теперь нужно было больше. А во-вторых… Во-вторых, если с ним однажды что-нибудь случится, Ванечка останется в неведении. Он обязан его предупредить и научить. Этот чертов водоем здесь на всю окраину один. В другие места Рудбой даже соваться не пробовал. Все равно оттуда воды не донести. Не дадут. Да и не подойдешь.— Не далеко. Но собираемся как на войну, там очень опасно, — Рудбой помолчал и добавил: — Обещай слушаться меня во всем, до малейшего жеста. Здесь я — твой командир.Ванечка кивнул, мгновенно став серьезным. Когда нужно, Фаллен умел быть четким и собранным. Замай на него не жаловался.— Попрыгай, — они стояли у порога. Рудбой в последний раз проверял снаряжение. — Эта, блядь, где? Ее с собой не надо.Ванечка прыгал и скользил взглядом по стенам.— Вон. Висит. Охотится.Тенька свисала с потолка длиннющей соплей. Чтобы схватить спящего на тюфяке кота за ухо ей не хватало еще сантиметров десять.— Бери рюкзак. Держись строго за мной. Делай, как я рассказывал. Выходим.Они вышли наружу на границе дня и ночи. У них было около двух часов, прежде чем солнце взойдет и начнет палить в полную силу. Рудбой надеялся, что те, кто мог им помешать, уже уберутся в свои норы.Он крался, осторожно ступая. Ванечка дышал ему в затылок, следовал неотступно, словно тень, двигался бесшумно, как кот. Улица выглядела мертвой. Дома, крошащийся под ногами асфальт, сухие стволы деревьев. Дрянные декорации к провальному фильму бездарного режиссера. Рудбой в который раз поразился этому ощущению пустоты и безвременья, которое накрывало его каждый раз, стоило лишь выйти из убежища. Сломанный и безжизненный мир. Неизлечимо больной. Мир, к которому совершенно невозможно было привыкнуть, как ни пытайся.Рудбой принюхался. Сжал крепче рукоять ножа, его это успокаивало. Было слишком тихо. Настолько, что его тошнило от ужаса. Он давно так не боялся. Просто отвык бояться за другого, не за себя. Теперь ему снова было что терять.На плечо легла жесткая ладонь, сжала, успокаивая и приободряя, прогоняя морок. Ванечка чувствовал его, умудрялся держать связь даже здесь. Они-то в этом мертвом месте были живыми. И Рудбой собирался сделать все, чтобы так оставалось как можно дольше. А потом они найдут способ выбраться. Обязательно.Им нужно было пройти до конца улицы. Четыре дома с одной стороны и пять с другой. В этих домах Рудбой знал каждый метр. Потом перекресток. Затем большой неопрятный пустрь с крошащимися зубами разрушенных кирпичных стен. И потом — оно. Водопой. Когда-то здесь тоже был дом, теперь от него осталась только яма, залитая водой, и остатки стен высотой в полтора метра от земли. Великолепная ловушка для тех, кто не в теме. Рудбой был в теме.— Красиво! — Ванечка тяжело дышал за спиной, запыхался.Рудбой зло дернул плечами. В свой первый приход сюда он тоже был заворожен. Околдован, блядь, так, что потерял осторожность и едва не погиб.— Красиво. И очень опасно.— Смертельная красота? — Ванечка ему, похоже, не верил, хотя Рудбой ему все про это место рассказывал. Не раз.Они стояли на возвышении, и бассейн с отливающей изумрудной зеленью водой лежал у их ног. Вода была живой. Блестела, как малахитовое зеркало, переливалась в лучах только-только показавшегося солнца. Пила этот солнечный свет, не отражая назад, манила приблизиться, прикоснуться. Остаться навсегда.— Так, как договаривались. Даю сигнал. Бросаю. Набираешь ведро и сразу отбегаешь подальше. У воды три секунды. Максимум три! Не наклоняться, присесть! Ты понял? — Рудбой повторил это Ванечке, кажется, уже сотый раз. Как мантру.Ведро, пластиковое, литров на семь, он достал из схрона недалеко от водопоя. Прятал в куче кирпичных обломков, хотя кому оно здесь, в безлюдной червоточине Зоны, могло понадобиться, кроме него.Они, почти не дыша, подкрались ближе, прошли к мосткам на стену. Рудбой долго мастерил их под себя, чтобы хотя бы на подступах к воде не попасться.— Давай! — Ванечка шепнул, пригнулся, напружинившись, перед рывком.Рудбой взвесил в руке кирпич, поднял высоко над головой, примериваясь, и швырнул к дальнему краю бассейна, выдыхая:— Давай!Вода в бассейне взбурлила, будто бы вскипев, мгновенно стала из изумрудно-зеленой черно-стальной. Сотни серебристых лезвий с угольными спинками, взлетая над водой, ринулись в тот угол, куда плюхнулся камень.Ванечка рванул к воде.— Вот! — Ванечка блестел улыбкой и глазами, ставя перед ним полное до краев ведро. Зашипел вдруг: — Ой, бля! Бля! Сними!— Вот дрянь! — Рудбой, помогая себе ножом, пытался оторвать от его куртки вцепившуюся в нее зубами между лопаток и не желающую разжимать челюсти рыбину.— Сука, — прошипел Ванечка, выпутываясь из куртки. С возмущением смотрел, как рыбина прогрызает в плотной ткани дыру.— Ужин, — Рудбой прицельно уронил на рыбину кирпич.— Куртка! — Ванечка почти взвыл.— Почистим. Зашьем, — Рудбой заталкивал все еще трепыхающуюся тушку в рюкзак.— Почистишь и зашьешь. Ты, — Ванечка сердито глянул из-под широких бровей. — Моя любимая, между прочим.Рудбой лишь кивнул. Зеркальная гладь успокоилась, почти так же быстро, как бурлила еще недавно. Пара минут и пастораль больше ничто не нарушало, словно и не было ничего.— Ведра нам мало, — Ванечка нехотя натягивал куртку. На спине живописно зияла дыра, мохрясь лохмотьями.— Мало. Подождем чуток, продолжим. Если…“Если никто не помешает”, — Рудбой договорить не успел. Быстро принюхался. Пахло рыбой, застоявшейся водой, а еще серой.— Бежим! — Рудбой дернул Ванечку за руку, увлекая в сторону, под прикрытие трухлявых стен полуразрушенного дома.Они успели спрятаться и затаиться, прежде чем услышали его.— Что за?... — Ванечка выглянул из укрытия и выдохнул в изумлении.Рудбой тоже успел рассмотреть. И у него был тот же вопрос.— В душе не ебу.Тварь не торопясь прошествовала к бассейну. Вопрос, как преодолеть высоту стены, перед ней не стоял, настолько исполинских размеров она была. В абсолютной тишине тварь опустила в воду хобот — или что там у нее было — и начала пить. Рыбы налетели на нее стаей, выпрыгивали из воды, пытались вцепиться в кожу, но падали, соскальзывая, не причиняя ни малейшего вреда. Шкура твари была им не по зубам.В воздухе тучей мелькали серебристо-черные лезвия. Шум ударов, клацанье, шлепки заполнили слух, а Рудбой не мог оторвать глаз от другого — от ужасающего зрелища того, как раздается у твари брюхо под напором всасываемой воды. Всасываемой, кажется, вместе с рыбами. Шкура растягивалась, пузо между столбов ног провисало, превращаясь во второй бассейн, становясь почти прозрачным.Ванечка вдруг дернул его за руку, зашипел в ухо:— Мостки свободны. Она увела рыб. Давай! Нам нужна вода!Рудбой скользнул взглядом, мгновенно оценивая диспозицию. А действительно, могло выгореть. Твари были плотно заняты друг другом, и люди под шумок могли обтяпать свои мелкие делишки.— Четыре канистры! Какие мы молодцы! — Ванечка шел, согнувшись под тяжестью, но говорил бодро. — Какой я молодец, сообразил, а?— Да, — Рудбой прятал улыбку. Радоваться было еще рано. Нужно было добраться до дома.Исполинская тварь стояла перед глазами: странная помесь слона, медведя и краба. Занятный экземпляр. Рыбы все же смогли прогрызть ее прочную шкуру, выдирали куски плоти, жрали, а она лишь встряхивала толстолобой башкой, переступала ногами и пила, пила, пила, пока не превратилась почти в шар. Что стало дальше, они уже не видели, ушли, но Рудбой испытывал к твари благодарность. Теперь у них был запас воды как минимум на неделю.***Одну канистру они потратили на помывку. Рудбой привык мыться раз от разу под дождичком, а Ванечка к подобным спартанским условиям еще не приноровился. Да и дождичка по всем приметам в ближайшем будущем не намечалось.Собственно, Ванечка даже разрешения не спрашивал. Просто забрал канистру и вылез на крышу. Рудбою пришлось поторопиться, чтобы успеть отжать у него воды для себя. Он в который раз порадовался, что в этом странном месте никто из тварей не умел летать. Но ему и прыгающих и лазающих было достаточно, поэтому вся крыша по периметру была обмотана колючей проволокой с навешенными на нее гремящими железками. Часто самого звука было достаточно, чтобы тварь убралась. На мелких это прекрасно работало, а с крупными возникали проблемы, поэтому Рудбой бдительно смотрел по сторонам. Это было сложно, так как взгляд будто сам собой постоянно прикипал к Ванечке, к его бледной коже, россыпи родинок, буйным кудрям, когда только успел такие отрастить? Рудбой соскучился. Страшно. И ебаться хотелось так, что зубы сводило.— Вань, ты меня потом побреешь и пострижешь, ладно? — Ванечка старался дотянуться импровизированной мочалкой до местечка под лопаткой. Не получалось, поэтому он потребовал: — Потри спинку, Рудбоище?— Да. Нет. Давай, — Рудбой вытащил мочалку из его мыльных пальцев.— Что “нет”? В смысле “нет”? — Ванечка покладисто повернулся к нему спиной, но голос звучал задиристо.— Стричь не буду, мне так нравится, — Рудбой залез пятерней в мокрые Ванечкины волосы, сгреб в горсть, потянул легонько, ловя хриплый судорожный вздох. — И вообще, сначала надо было стричь, потом мыть, чего воду зря переводить?Ванечка сделал шаг назад. Рудбой — шажок вперед. Сделал и сомкнул руки на Ванечкином животе, положил голову на плечо. Замер. Ему хотелось, чтобы это мгновение не кончалось: чувствовать другого человека, его запах, тепло его тела, слышать стук сердца.Сзади задребезжали железки.— Бля! — Рудбой тут же отпрыгнул от Ванечки, схватил лежащий поверх кучи одежды нож. Ванечка, глядя на него, поднял автомат.— Гриша, сукин ты кот!Нелестный эпитет они выдали вместе, наблюдая, как осторожно кот крадется по натянутой проволоке, переступая через колючки, и ведь внимания на дребезжание и лязг не обращал, скотина!— Гриша, слезай, ты же поранишься! — Ванечка не вынес издевательства первым, рванул к коту.Рудбой, еле сдержав разочарованный вздох, продолжил домываться. Ванечка отнес кота с крыши, вернулся. Таращился теперь от люка, словно завис. Взгляды — голодные, жаркие — грели. Рудбой под ними красовался, хотя было немного стыдно. В голову тут же начала лезть всякая хуйня о том, что он тут похудел, оброс, шрамами поверх татуировок обзавелся, да и вообще выглядел бомж бомжом. Он прогнал эти мысли, точно знал, что смотрел Ванечка не только на тело, он видел его всего, со всеми его минусами и недостатками, давно пролез в самую суть, но почему-то все еще любил. Настолько, что нашел даже здесь.— Так, Рудбой, — Ванечка, словно очнувшись, мотнул головой. Подошел быстрым деловитым шагом. Отобрал обратно мочалку и принялся тереть кожу с удвоенной силой. — Быстро домываемся. Полощем свои... свое... полощем, короче, и в коечку! Сил никаких нет больше ждать!Ванечка плеснул себе на спину кружку воды, окатив одновременно и Рудбоя. Выговорил, отворачиваясь и алея ушами:— И вообще, надо успеть, пока этих нет. Пока свалили куда-то. Я их, вроде, выпроводил обоих.“В коечке” они оказались очень скоро. Рудбой просто вылил на Ванечку остатки воды, обернул его в старую простыню и утащил в убежище. Попытался, вернее, скорее затолкал.— Смазка где? — Ванечка лежал на тюфяке, одной рукой выдирал из-под задницы мокрую простыню, другой шарил по лежанке. — Есть же у тебя?Он вдруг сел и уставился на Рудбоя во все глаза, спрашивая с такой отчаянной надеждой, что Рудбой едва не фыркнул. Очень Ванечка в этот момент был похож на кота, когда тот есть просил.— Есть?Надо было лезть в дальний угол за смазкой, а Рудбой так и стоял столбом. Жрал Ванечку взглядом. Ему хотелось видеть Ванечку всего, во всех подробностях, словно на крыше не насмотрелся.— Вань? — взгляд у Ванечки изменился, потеплел, и голос дрогнул. Рудбой отмер, одним движением очутился рядом с ним на лежанке, притянул к себе и поцеловал. Шептал в горячие губы, задыхаясь от желания и нежности:— Есть, есть.В Точку-ноль мало кто из рейдеров ходил без смазки, но об этом Рудбой думать сейчас не хотел, все мысли занимал Ванечка. А совсем скоро мыслей и вовсе не осталось: Ванечка так жался ближе, так стонал в поцелуи, так вдавливал пальцы в плечи, стараясь привлечь ближе, что все мысли из головы вымело. Осталась лишь чистая неприкрытая страсть.Руки у него и без того тряслись, да еще и Ванечка дергался, торопил, шепча и выстанывая просьбы-требования прекратить заниматься хуйней и перейти к главному. А Рудбой просто не мог остановиться, не мог перестать трогать, гладить, ласкать, растягивая. Его до звезд перед глазами заводил этот процесс.— Ваня! Если ты мне сейчас же не вставишь, я вставлю тебе! — Ванечка сверкал злыми глазами с подушки, шипел и пару раз даже легонько пнул, извернувшись. Не любил Ванечка, когда его заставляли ждать.Рудбой поймал его недовольный взгляд, подцепил, словно на крючок своего взгляда — надежно, не вырваться, не уйти, — ласково поцеловал коленку и тут же дернул Ванечку на себя. Под себя. Так, что Ванечкины лодыжки оказались у него почти на плечах, а сам Ванечка охнул и еще шире распахнул и без того распахнутые глаза. Рудбой вставил. Въехал медленно, не торопясь, загнал по самые яйца. Ванечка закрыл лицо ладонью, дышал громко, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, дрожал под руками и больше не ершился.— Убери руку, Ванечка! Я хочу видеть.Собственный голос звучал как чужой. Не было в Рудбое сейчас столько твердости и уверенности, сколько слышалось в этих словах. Внутренности скручивало в горячий узел, сердце стучало до звона в ушах. Но он знал, как Ванечку заводило такое: контроль, открытость, знание того, что за ним сейчас жадно наблюдают, читают эмоции на лице как в книге.Ванечка убрал руку, всхлипнул, облизывая пересохшие губы. Рудбой медленно провел пальцами ему по щеке, задевая рот, касаясь и лаская. Приказал:— Глаза, Ванечка! На меня смотри!Трахать Ванечку было, как видеть давно забытый сон, или как сон, лишь кажущийся забытым. Рудбой вбивался в горячее тело, целовал искусанные губы и понимал, что помнит все до мельчайших деталей, выучил и намертво затвердил все их ночи. Не головой помнил — телом. Всем собой. Они двигались в унисон, задыхаясь, как единый, хорошо отлаженный механизм из двух деталей, затейливо выточенных друг для друга. Оба знали, что нужно для того, чтобы довести другого до беспамятства. Какая нужна скорость и амплитуда движений, где поцеловать, лизнуть, сжать и прикусить, с какой силой. Механика, помноженная на химию. Рудбой смотрел в Ванечкины глаза и видел эту химию как наяву. Волшебство. Только вот от такого Ванечкиного взгляда, требовательного и одновременно потерянного, можно было слететь с катушек, но он еще как-то держался, заставлял себя терпеть и работать бедрами. Ванечка должен был кончить первым! Это была их любимая игра. Кто кончил первым, тот потом и снизу. Не то чтобы Рудбой имел что-то против. Дело было в самой игре. Ванечка прикусил зубами собственную ладонь и начал поддавать бедрами. Рудбой понял, что теряет позиции, и пошел на крайние меры. Запрещенный прием. Сжал Ванечкин член, лежавший на животе и пачкающий его смазкой, жестко проехался от корня к головке. Ванечка выдохнул и зарычал. Сдался и начал вбиваться в руку, оглашая комнату громкими стонами. Кончил Ванечка первым, на какие-то пару секунд раньше, но все же первым. Рудбой ощутил под ладонью горячее, липкое, довольный собой, слизнул пару капель и тоже взорвался в оргазме.— Слезь с меня, лось! — Ванечка хрипло дышал ему в ухо. Прикусил вдруг самый кончик мочки, так что Рудбой дернулся от боли. — Это было нечестно!— Ничо не знаю.Рудбой скатился с Ванечки, вытянулся рядом.— Бля-я…— Что? — Ванечка обеспокоенно повернулся к нему: — Что?!Рудбой смог только мотнуть головой, указывая направление. Сил, чтобы хотя бы руку поднять, не было.На шкафчике в углу сидел Гриша и презрительно пырился на них. Рядом болталась в капле Тенечка, свисая с потолка. Капля эта тоже выглядела весьма укоризненно.— Бля-я…. — Ванечка простонал это так мучительно, так неловко покраснел, что Рудбой с трудом сдержал смех, не время было. — Я же их выгнал!Ванечка почти плакал. Опомнился и мгновенно натянул на себя валявшуюся рядом простыню.— Они что, все время тут были? Смотрели?— Скорее всего, — Рудбой протянул это глубокомысленно. Зверски вдруг захотелось курить, но сигареты у него кончились сто лет назад.— Ну и хуй с ними, сами виноваты! — Ванечка вдруг улыбнулся. Хихикнул немного истерично, а потом рассмеялся в голос.Рудбой заржал вместе с ним — и вдруг осекся.Потому что за ними наблюдали трое. Там, в полутемном углу был кто-то еще. Совершенно точно был. Рудбой его чувствовал. Он нашел руку продолжавшего смеяться Ванечки, сжал. Наверное, слишком сильно, потому что Ванечка вскрикнул. И тут же замер. Тоже почувствовал.Рудбой не мог произнести ни слова. Буквы будто застыли на губах, кружились в голове образами, не желая складываться во что-то осмысленное. В сердце рос страх, за Ванечку, за себя, накатывал душной тошнотворной волной. Рудбой не мог ничего сказать, но двигаться еще получалось, поэтому потихоньку, не делая резких движений, он сел, закрывая собой Ванечку. Он не мог потерять его снова, не сейчас, когда вспомнил все, всех, определился, наконец, уверовал в то, что никто, кроме Ванечки, ему не нужен, никто не заменит, ни Ники, ни Мирон, ни кто бы то ни было еще. Движение мышц просветляло разум, давало возможность сбросить морок, задуматься.Кот и Тень ЭТОГО не боялись. Кот и Тень не причиняли им вреда.Ванечка сзади до боли вцепился пальцами ему в плечи.Рудбой зажмурился и потряс головой, не веря себе, своим ощущениям. Ванечка рядом сделал тоже самое. Автомат стоял в углу, у двери, не дотянуться. Нож? Рудбой с трудом оторвал взгляд от мерцающей серебристой черноты под потолком, посмотрел на свои руки. Нож против ЭТОГО не поможет. Они твердо знали, что означает такое мерцание в Зоне: “Беги или смерть”. Только вот бежать им было некуда, и они опоздали. ЭТО уже было слишком близко.— Кто ты? — простую фразу он проговорил по слогам, словно ребенок, который произносит первое в жизни слово. Почти прошептал, и как можно доброжелательнее. Меньше всего на свете ему хотелось спровоцировать ЭТО на нападение. С тварями иногда прокатывало: не двигаться, замереть, прикинуться ветошью.Тишина. А потом в воздухе, разрывая сияние искристыми всполохами, медленно расплылась клыкастая белозубая “улыбка”, и Рудбой вздрогнул. Они с Ванечкой синхронно, не сговариваясь, отползли к стене, вжались в нее оба. Рудбой слишком часто видел здесь этот оскал. Мелкие и крупные белозубые пасти на телах животных и прочих тварей. Правда, “улыбку” саму по себе он не встречал еще никогда.— Вот это да! — пробормотал Ваня как-то заторможенно. — Кот с улыбкой — и то редкость, но уж улыбка без кота — это я прямо не знаю что такое.Рудбой покосился на него в немом удивлении. Ванечка был бледным как снег, но ледяные пальцы, которыми он вцепился ему в руку, не дрожали.Услышав слово “кот”, которое он прекрасно знал и умел отличать от “жопа мохнатая”, Гриша спрыгнул со шкафчика. Важно прошествовал к ним через комнату. А отползать было уже некуда.Когда Гриша залез Ванечке на голые колени, тот не думая запустил руку в рыжую шерсть. Гриша, потоптавшись, улегся, привычно подставляя пузо, замурлыкал басовито.Пока Рудбой таращился на кота, пропустил момент, как к нему на колени с потолка молча и как-то обиженно плюхнулась Тень. Еле сдержался, чтобы не заорать. Забираться внутрь тварюшка не хотела, желала, чтобы ее тоже гладили, как кота. Это был своеобразный ежевечерний ритуал, Тенька сама подставляла пузо, или что там у нее было вместо него, смешно шевелила ложноножками, вытягивая их на манер когтящего одеяло Гриши, даже пыталась по-своему мурлыкать. Обычно это все умиляло, только не сегодня. Тень недовольно ткнулась в ладонь Рудбоя, напоминая о себе. Рудбой осторожно, двумя пальцами погладил ее — на ощупь это было, совсем как чесать пузико порции желе. Вернулся взглядом в угол.Там было тихо, но “улыбка” никуда не делась. Висела себе под потолком, скалилась, словно предупреждая: “Только дернись!” Рудбой вдруг подумал, что, если там, в густой искрящейся тьме, сейчас появится еще и с десяток злобных красных глаз, как на несчастных животных, он просто сойдет с ума или умрет от разрыва сердца.— Что же ты, блядь, такое? — это Рудбой пробормотал себе под нос.— Все.Голос был знакомым. Звучал в голове. Ему совершенно точно не послышалось. Рудбой обвел комнату взглядом и не заметил никаких изменений, разве что “улыбка” в углу стала немного шире. Будто с ним говорили его же голосом. Рудбой потер лицо ладонью, пытаясь согнать наваждение. Спросил карающим шепотом:— Вань? Ты слышал?— Что?— Мне послышалось. Голос, — Рудбой уже сам себе не верил.— Я — все. Охра.Собственный голос в голове повторил это монотонно и терпеливо. Будто плохо настроенная машина. Незнакомое слово “охра” больно царапнуло что-то внутри, отозвалось тоской. Тень заскользила по руке вверх-вниз, что-то тихонечко вереща.— Оно говорит, оно “охра”, — проговорил Рудбой вслух, чувствуя абсурдное облегчение при мысли о том, что он, наконец, полностью и совершенно спятил.— Кто? Я ничего не слышу, — Ванечка взял его за руку и тут же отдернул ладонь. Прошептал испуганно:— Охра… Все...Рудбой потер пальцами виски. Голова раскалывалась и гудела, перед глазами двоилось. “Улыбка” в углу блекла, наливаясь темнотой. Он терял сознание, чувствуя, как на плечо безвольно опускается тяжелая голова Ванечки.