Интерлюдия 1. Western Light (1/2)
Первый деньПопасть на Утопию насильно очень просто. Убежать с Утопии — сложно, но ничего сверхъестественного. Попасть на Утопию добровольно?Когда солнце садится и небо постепенно из голубого становится тёмно-синим, Реми наконец может вылезти из своего допотопного укрытия, состоящего из накиданного вокруг картонного мусора. Вроде как отголоски свалки, но оставленные тут специально. Со снайперских вышек тут ничего не видно — слепое пятно, найденное опытным путём сотнями мутантов, пытавшихся сбежать на свободу.Он ждёт недолго, стараясь слиться с серостью бетонной стены.— Ты псих, чтоли? — первое, что говорит мутантка по имени Кэтрин Прайд, по прозвищу Спрайт, но Китти, как про себя он называл её, Реми нравится больше. Ей очень идёт.— Non, — он как может, очаровательно улыбается, хотя внутри поджилки трясутся. Он нервно озирается, будто боится, что и здесь достанут.Позади только пожухлое поле травы с виднеющимися на горизонте огромными мусорными полигонами. Впереди — высоченная бетонная стена, из которой наполовину торчит Китти.
— Руку давай, — торопит Китти, но Реми тут же одёргивает ладонь, за которую она хотела взяться, и позволяет взять себя за предплечье, обтянутое плащом.Рывок, два шага в полной тьме, и вот он уже по другую сторону.
Китти смотрит на него с интересом, чего не скажешь об огромном стальном парне, стоящем позади неё.— Деньги, — произносит он с сильным русским акцентом.— Да брось ты, Пит, — говорит вдруг Китти, — первый раз такое, чтобы кого надо было не вывести, а сюда затащить. Он ещё успеет пожалеть.
Реми снова улыбается и пожимает плечами, глядя на русского, мол, видишь, братан, она сама не взяла.
— Ну бывай, смотри не сдохни тут, — она машет ему рукой и идёт прочь. Русский недолго стоит на месте, уничтожающе глядя на Реми, но потом поворачивается и идёт за своей маленькой подружкой.Реми выдыхает, осторожно, двумя пальцами, достает пачку сигарет из кармана, и едва успевает за фильтр подцепить одну, как вся пачка тут же загорается малиновым и взрывается, едва он успевает отбросить её.
— Merde! — вскрикивает он и трясёт обожжённой рукой. Это была единственная пачка, которую он взял с собой, и теперь по невнимательности, потеряв концентрацию и расслабившись из-за удачного проникновения за стену, он просрал последнее.Реми не знает острова совсем, но темнота ночи на его стороне. Вдали, где зарево Нью Йорка - даунтаун, это было понятно ещё по старой карте, а уж где центр городской жизни — центр и криминальной.
Свободного мутанта, не загнанного в гетто, не миллионера или героя, купившего себе место рядом с ?нормальными?, в обычном мире было очень сложно найти. Но всё же, такие как Реми встречались. Надо было просто знать, где их искать. У них не было номеров, их не клеймили, как в какой-нибудь Австралии, и они выживали на свободе, пожалуй, в худших условиях, чем овцы за оградами своих ?кварталов мутантов?.Реальный мир охотился на них каждый день.
Здесь можно было расслабиться и не бояться, что за поворотом полицейский патруль решит на вполне законных основаниях осмотреть тебя на предмет внешних проявлений мутации. Можно было даже снять солнечные очки, с которыми Реми никогда не расставался, без страха или нервов. А теперь, даже когда способности вышли из-под контроля, а и без того устрашающие глаза переливались малиновыми всполохами, можно не бояться быть схваченым.Возможно, это покажется странным, что он всю жизнь избегал полиции и Друзей Человечества, боясь быть отправленным в любой из американских мутанстских кварталов, и вместе с тем всё равно оказался тут. Нет, нет! Реми здесь абсолютно добровольно, и даже более того, месяцами со дна, в котором залёг, выяснял, как можно проникнуть в самое крупное гетто, не оставляя следа в виде занесения в Реестр мутантов США.
Попав сюда самым простым путём, оставив за собой ярко алый след из документов и оформления, он бы загнал себя в ловушку, в очередной раз подписав смертный приговор. А так, тайно, он словно растворился в тени и перестал существовать — двадцатиметровая стена по периметру надёжно защищала его от внешних врагов.Реми сжал руки в кулаки, а те засунул в карманы, и побрёл туда, где маячило зарево большого города. В этом районе был по всем меркам самый настоящий отшиб: разваливающиеся от старости колониальные постройки, штукатурка с которых осыпалась ещё десятки лет назад, да так и осталась валяться на разбитой дороге, когда-то ухоженые газоны сейчас ничем не отличались от дикого поля по ту сторону от стены, а от асфальта остались лишь горькие воспоминания.Никому нет дела до мутантов, даже им самим.Через час он упирается в дикие заросли молодых деревьев, скрывающих за собой старую насыпь железной дороги с насквозь прогнившими шпалами и растащенными рельсами, и решает держаться её, пока не выйдет в более обитаемую часть острова.Железнодорожные станции, встречающиеся на его пути, все как одна заброшены, старые таблички с названиями остановок давно выцвели, и прочитать их в этой серой темноте невозможно. Под ноги то и дело попадается мелкий мусор, но даже так, через ещё пару-тройку часов он доходит наконец до района, где в неприветливых домах временами можно увидеть тусклый жёлтый свет.Он-то уже успел подумать, что тут все вымерли.Здесь уже была относительно приличная дорога, и даже встречались, правда по одному на километр, уличные фонари. Слева дул свежий морской ветер, и Реми не застеснялся вдохнуть его полной грудью. Спокойный райончик частных домов, в темноте скрывавших свою изношенность, напоминал своим викторианским стилем о родной Луизиане. Оставленной вроде не так уж и давно, но словно и тысячу лет назад.Ближе к даунтауну ситуация начинает меняться - этажей в домах прибавляется, и они всё больше становятся похожи на унылые картонные коробки с дырками окон. Тут ему попадаются первые уличные прохожие, словно тени бредущие мимо, закутанные, несмотря на приближающееся лето, до самых ушей.
Из подъезда вдруг неожиданно вываливаются двое — один пьянее другого, и орут на всю округу захлёбывающимися голосами, споря и перебивая. Обычные пьяные бравады, ничего удивительного, думает Реми, и собирается пройти мимо застопорившихся вдруг мужчин, пока не слышит, что они собрались продолжить свои возлияния ?в том месте, про которое я тебе рассказывал?. Где было ?дохрена бухла и девок на любой кошелёк?.Это как раз то, что и стоило искать в первую очередь. Реми притормаживает шаг, разворачивается, и неспешной походкой, тихо насвистывая, отправляется вслед за двумя незнакомцами, посланными самой судьбой. ?Место? он бы сам не нашёл ни за что в жизни — серая подворотня в стороне от широких дорог пряталась за поросшей диким плющом калиткой, а путь к ней был извилист и немноголюден, так что Реми приходилось держаться от своих проводников на приличном расстоянии.Он стучит в железную дверь, и очень удивляется, когда та распахивается, и худощавый рыжий мужик у входа кивает ему внутрь.— Привет, красавчик, — скрипуче говорит он, и присвистывает, когда Реми проходит мимо него, — такая милашка у Мистики ещё не работала.Реми игнорирует этот выпад и идёт дальше по кафельному коридору, окрашеному в жёлтый единственной свисающей с потолка лампочкой, дальше к лестничным пролётам. Снизу поднимается густой сигаретный дым, и Реми спускается туда, встречая по дороге заигрывающих с ним женщин, мутации которых невольно привлекают его неизбалованное такой экзотикой внимание, и типичных кирпичнорожих мужиков - обычных для такого рода заведений посетителей, только всё с теми же написанными на лице мутациями. Все курят, и у Реми язык прилипает к нёбу от желания поскорее затянуться. В самом низу за тяжёлой портьерой — и где тут только нашли такую - он наконец находит то, что искал - подпольный бар. Или ночной клуб. Или всё нелегальное на этом острове разом. В темноте, прорезаемой неоновыми огнями играет музыка, и кто-то даже танцует в глубине помещения. Реми старается не пялиться и садится за стойку. Выпивки в баре не то чтобы много, но самые известные ярлычки на бутылках в наличии.
— Виски со льдом, cherie, — говорит он девушке с непропорционально длинными и узкими пальцами за барной стойкой, хотя в карманах у него ни цента, и беззастенчиво врёт, применяя всё своё обаяние, - всё за счёт Мистики.Если он не ошибся, и верно расслышал имя местной ?мамочки? от мужика на входе. Виски появляется перед ним спустя долгий скептический взгляд барменши.— И трубочку, пожалуйста.Как это по-гейски, думает Реми, но сейчас он не может прикоснуться к стакану рукой, не взорвав его. Он высасывает содержимое, морщится от ужасного вкуса, но просит повторить.
— И какие у тебя дела с Мистикой? — раздаётся красивый грудной голос слева. Реми оборачивает и на секунду замирает, рассматривая профиль задавшей вопрос девушки.Она не смотрит на него и сидит к барной стойке спиной, оперевшись на неё локтями. Поза расслабленная и даже дерзкая, а сама девушка просто поражает воображение. Красива, как дьяволица, и Реми, как большой любитель женской красоты, любуется ею. Возможно несколько вульгарнее, чем следовало, но мозг у него сейчас окончательно расслаблен поддельным виски и пережитым стрессом.— Я спросила, какие у тебя дела с моей матерью?Первая неделяЭмма в который раз поправляет волосы перед зеркалом, но результат всё равно не удовлетворяет её. Она делает пробор слева, перекидывает волосы на другую сторону и расчёсывается. Всё равно не идеально.До новой школы из её новой квартиры, купленной отцом как раз по случаю наступления для Эммы новой жизни, идти минут десять, и это ей кажется чересчур отвратительным. Но она идёт, как бы ни ненавидела всё вокруг. Статен-Айленд мало похож даже на Манхеттен, что уж говорить про частные многогектарные родовые поместья, являвшиеся для шестнадцатилетней девушки из привилегированного сословия обычной и ничем не примечательной повседневностью.Телепатия проснулась в ней с 12 лет, но Эмма упорно молчала об этом и скрывала ото всех. Она была умной девочкой и не давала даже заподозрить что-то неладное, хотя голоса в голове просто разрывали её разум на куски. Лишь позже смогла научиться “включать” тишину, и наоборот, читать мысли по желанию, и играть с прислугой, учителями и родным отцом, как с фигурами на шахматной доске. Домашнее обучение и общение с другими такими же баловнями судьбы на светских мероприятиях давались ей с лёгкостью, и шансы того, что её раскроют до шестнадцати лет были минимальны.