И я достучусь... (1/1)

Под ногами город, а я шёл и понимал:У меня нет ничего; тупо шёл.Шёл и понимал у меня нету никого.Суки, дурь и порошок — это пилюли, но не те.Так хочется полёта, но тебе не полететь,

Брат называл братом, а в итоге пиздел,Похуй то, что вместе попадали в отдел.Тупо пёкся о падали, в итоге погорел.Люди говорили: "Верь!", а я не доверял...После того, как Йен ушёл, Микки ещё долго не мог уснуть, несмотря на то, что организм уже изнемогался от физического истощения. В груди остался приятный осадок, который брюнет, как обычно, смешивал с сигаретным дымом. Город понемногу начал покрываться тёмным занавесом, воздух стал свежее, а лунный свет ярко поблескивал в голубых глазах.

Ему пообещали, что завтра выпишут, хотя врач сказала, что это опасно и могут быть последствия, но Милкович настоял на своём. Ему всегда было срать на физическую боль, она с самого детства ходила за Микки по пятам. Он привык не то что игнорировать её, он привык наслаждаться ею. Иначе никак — когда каждый день отец глумится над тобой, ты либо сломаешься, либо станешь непробиваемым металлом. Холодным; забирающим тепло у всего, кто хоть немного его излучает; поглощающим энергию.

Микки пережил и то, и другое. Его никогда не испугает нож, ствол или любое другое оружие. Хотя есть способ: если это оружие будет в руках человека, которому он доверился, которого он полюбил. Но самое ужасное — если такое произойдет, он не сделает ровным счётом ничего. Не попытается спастись: драться, бежать или даже что-то говорить. Он просто будет ждать своего времени, убивая себя изнутри, сжигая последние частички своего внутреннего мира. Уничтожая его, чтобы туда больше никто никогда не смог пробраться. Не останется души, а это значит: когда он умрёт — не останется ничего. Абсолютно. Будто такого человека и вовсе не существовало на этом свете.

Возможно, это будет и на лучше. Так как хуже может быть только жизнь без душевного мира. Без чувств, без эмоций, без капли надежды. Ведь даже если когда-то найдётся человек, способный искренне, всей светлой душой и сердцем полюбить тебя. Все аспекты твоей жизни, все наихудшие качества, учитывая то, что других не осталось. Который способен принять тебя, попытаться помочь, заполнить опустошенную кем-то ману внутри тебя — то ты, вместо того, чтобы принять всю отданную тебе любовь, уничтожишь её, как когда-то уничтожили твою. Ты можешь запустить эту бесконечную цепную реакцию в виде уничтожения любвеобильных, жаждущих помочь другим душ и бесхитростных сердец.Именно поэтому Милкович отгородился от всего мира, оставляя безжалостную обложку, которую видят все и обходят либо с омерзением на лице, либо со страхом. Но всё же есть люди, которые способны пробить эти бетонные стены. Способны лишь одним взглядом изумрудных глаз разбить вдребезги то, над чем Микки работал годами, выстраивая и отшлифовывая до блеска. Способны лишь одним волшебным взглядом пробраться в самую душу и заставить её кричать. Способны напомнить, что брюнет всё-таки может чувствовать. Способны заставить маленькое, истекающее кровью сердце забиться быстрее.И несмотря на то, что Микки пытается убедить себя, что якобы ненавидит это, внутри он так сильно жаждал, чтобы кто-то ещё хотя бы раз взглянул на него этим взглядом. Взглядом, который не знает ничего, но это неважно, потому что он понимает тебя так, как никто иной. Взглядом, который смотрит не на огромную прогнившую страшную ограду, а мимо неё, будто рентген, залезая в самые укромные, скрытные уголки. Взглядом, который видит в твоих глазах отражение души.В больничной палате, в самом углу возле открытого окошка на кровати сидел один чёрный силуэт, смотря на колыхающиеся деревья, которые отражались в лужах на асфальте, освещённых призрачным светом луны. Ветер без спросу прорывался в помещение, по пути взъерошивая чёрные волосы и завивая в непонятный узел дым маленькой сигареты, тлевшей в пухлых татуированных пальцах. Огромная палата, в которой находилась лишь одна фигура, отбивала холодные порывы воздуха, задерживая его в большом помещении, но эта тень, походящая на человека и находившаяся по пояс оголённой, не чувствовала ни чуточки мороза, ведь солнце заполнило все его внутренности. В комнатке было настолько темно, что та отражала страх, звеня бешенной тишиной в ушах, что казалась тихим шепотом деревьев, но маленький лучик света всё ещё, хоть и не вспыхивал, но тихо и уютно горел внутри парня, заставляя его не видеть всего того, что происходит снаружи.Он ещё долго не мог уснуть, вспоминая то мимолётное прикосновение и улыбаясь темноте ночи. Микки даже не думал о том, что не так уж и далеко этот самый человек, прикосновения которого он так явственно ощущает до сих пор, так же лежит в непроглядной темноте, смотря в потолок и чувствуя тоже самое.***— Доброе утро, мистер Милкович,— Микки открыл глаза, смотря на врача,— как вы себя чувствуете?Кряхтя, он попытался подняться на локтях: тело жутко ныло и саднило, голова просто раскалывалась.— Отлично, когда я смогу уйти?— поинтересовался он, потирая заспанные глаза.— Не спешите, пожалуйста. Как нога? Нужно посмотреть, нет ли инфекций,— она поставила на маленький столик какое-то жидкое пюре и недокотлету, от вида которой брюнет скривился.— У меня встреча на три часа, можно это как-то быстрее сделать?— со скучающим видом спросил парень.— Я повторюсь, что это может быть опасно не только для здоровья, но и жизни в целом. Вы потеряли много крови и только вчера вышли из комы. Вам повезло, что пуля не задела никакую артерию или вену, но это не значит, что вы уже сможете бегать...— Послушайте, я не собираюсь бегать, и плюс на мне всё заживает как на собаке. Вам же от того, что я съебу, лучше — меньше работы будет,— спокойно, с язвительной улыбкой проговаривал брюнет.Женщина на это ничего не ответила. Молча осмотрела ногу, швы на лбу и выписала какие-то таблетки и мазь. Возможно, Милкович бы остался здесь ещё хоть на какое-то время, так как чувствовал себя он правда херово, а тут так спокойно, тихо. Хотя это были лишь отговорки, на самом деле он знал, что Йен придёт ещё. Не важно когда, но тот попытается с ним связаться, а Микки не мог этого допустить. Он ненавидел себя за то, что так размяк. Но сейчас с глаз опять спадает пелена и он видит мир так же, как раньше. Сейчас он может немного приглушить изнывающую душу, затмевая сердце весомыми аргументами разума. Парень понимал, что ещё одна встреча с рыжим чудом — и он окончательно потеряет самообладание, поэтому этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах.Врач дала ему старые костыли, которые уже трещали и обламывались, но и на том спасибо. Домой он идти не мог, даже Мэнди с Игги позвонить нельзя, ведь понятно, что первое место, где Йен будет его искать — дом, а первые, к кому пойдёт — эти придурки. Конечно, Микки мог попытаться объяснить им, почему не хочет видеться с Галлагером, но был уверен, что они не поймут. Не поймут, так как не знают о произошедшем три года назад; не поймут, так как не знают что он пережил. И несмотря на то, что они уже осведомлены о его ориентации, Микки не собирается их просвещать в самый страшный период своей жизни. Он уже не боялся того, что его могут осудить, не боялся непонимания. Парень знал, что его поймут, вот только не было желания делиться с кем-нибудь этим. Он не хотел жалости, которая сто процентов не обошла бы его стороной.Это было давно, это прошлое. Зачем его ворошить? От этого же ничего не изменится. Ему проще тащить всё одному, когда становится слишком — Микки дожидается ночи, берёт всё самое необходимое: какую-то алкашку и травку, и направляется к Бену. Если бы не он, Микки бы давно сошёл с ума. Милкович всем обязан этому человеку. Всем, и даже больше.(Оскар — 16:02)Ты уже опоздал на час. Но ничего, я итак никуда не спешу.Спустя ещё где-то полчаса Милкович наконец-то добрался до места назначения. Выйдя из такси, Микки закурил. Чувствовал он себя ужасно — что физически, что морально. Тот огонёк, что горел в нём ещё вчера вечером и грел изнутри, уже потух. Свет, что освещал всё даже в темноте, оставил от себя лишь непроглядную тьму. Пелена окончательно спала с глаз брюнета, и как бы больно ему сейчас не было, он понимал, что поступает правильно.

— Ну наконец-то,— сказал Оскар, когда двери в бар отворились и вошёл Микки на костылях,— я уж думал ты пешком шёл.— Я бы дошёл быстрее,— усмехнулся Милкович, садясь за барную стойку.— Ага, на одной ноге — сомневаюсь. Чё случилось хоть? Выглядишь ужасно.— Спасибо, и без тебя знаю. В драку ввязался. Пустяки,— его лицо выражало полное спокойствие и безразличие, но ладони были сжаты так, что аж костяшки побелели.

— Микки, твое лицо выглядит, будто его запихали в мясорубку. Как ты хочешь, чтобы я тебя на работу взял в таком виде?— спросил Оскар, разглядывая парня напротив.— Блять, да нормально. Это сраный бар, всем похуй как я выгляжу,— раздражённо выплюнул брюнет.— Ты всех судишь по себе, чувак. Если бы ты работал уборщиком или типо того — ради Бога, но бармен должен выглядеть хоть более-менее прилично.— Да какого хуя? То есть я зря сюда ехал?— не день, а сплошной пиздец. Всё как обычно шло по пизде, и как обычно выводило его до предела.Оскар смотрел на него из-под светлых ресниц и молчал, а Микки уже собрался уйти.— Чё за пиздец у тебя в жизни творится?— тихо, спокойно спросил тот, а Микки, вздохнув, плюхнулся обратно на кресло, понимая, что выбора то у него нет.На удивление, в баре было не так уж и много людей. Какая-то компания парней, что, несмотря на время, уже были в стельку и потихоньку вырубались. Три деда, что сидели в самом конце, где несколько дней назад сидел Микки. У них была лишь бутылка водки и лимон. И девушка, которая только что вошла, увидев её, Оскар буквально засиял.На ней были классические чёрные штаны, туфли на небольшом каблуке, кожаные перчатки и коричневое пальто с шарфом. В одно мгновение она осветила всё помещение своей неотразимой улыбкой, что буквально заряжала своей энергией. Она была будто ебаный лучик солнца в столь мрачный день.— Это Кэти, моя девушка. Я сейчас вернусь,— перегнувшись через барную стойку, прошептал Оскар и, будто загипнотизированный, поплёлся к ней.Микки наблюдал за тем, как они разговаривают, как Оскар непроизвольно, даже не задумываясь, поправляет воротник девушки, касается её щеки, берёт за руку. Как искрятся их глаза, когда они смотрят друг на друга. Улыбки от уха до уха, как внимательно они слушают друг друга, будто кроме них больше нет никого. Ни этого задрипанного бара; ни парней, бухущих в дрова; ни тех дедушек, играющих в шахматы; ни самого Микки. Есть только они, и Милкович завидовал им. Завидовал по-доброму. Завидовал, потому что никогда не сможет стоять вот так на людях с человеком, которого любит. Не сможет прилюдно взять его за руку, поцеловать, да даже взглянуть взглядом полным любви не сможет. Живя здесь, он никогда не сможет жить спокойно. И несмотря на то, что и Ноа, и ебучий Тэрри в тюрьме — всё равно есть риск. По всему району есть крысы. Те, что старше — крысы папаши, а младше — Ноа.Брюнет часто задумывался: почему именно он родился таким... ненормальным? С самого детства жизнь строила ему козни, подставляла подножки. Всю жизнь его держат за горло, не давая самому сделать вдох. Лишь из-за того, что ему нравятся люди своего же пола — он не заслуживает счастья. Потому что кто-то там так решил. Всю жизнь он должен подавлять свои чувства только потому, что раз уже обжегся. Микки запомнил раз и навсегда что будет, если он отвлечется хоть на секунду, если даст слабину.Как это — не задумываясь, не оборачиваясь, не боясь, что вас увидят, просто стоять, и вот так разговаривать с любимым человеком? Как это — не скрываться, не волноваться, а хотя бы на секунду раствориться в моменте, раствориться в янтарных глазах напротив, отдаться полностью чувствам?

Как это, чёрт возьми, — когда твой отец радуется за тебя, за то, что ты счастлив, уважает твой выбор, а не пытается убить и погубить последнее человеческое что в тебе осталось.Микки сомневался, что когда-то найдёт ответы на эти вопросы. Сомневался, что когда-то сможет почувствовать себя свободным, что когда-то сможет по-настоящему выдохнуть. Это лишь вопрос времени — когда жизнь вновь поднасрёт ему, и в каких количествах.Погрузившись вновь в самокопание и саморазрушение он не увидел, как Оскар уже вернулся за барную стойку и смотрел на него.— Во что ты уже вляпался?— вырывая Микки из самобичевания, спросил он.Конечно, Оскар с первого взгляда был очень мил и вежлив, но Микки чуял какой-то подвох. Что-то в этом парне не так, он слишком хороший, а значит: за ним нужен глаз да глаз. Таким доверять нельзя ни в коем случае.— Я пришёл не к психологу. Говори уже: либо берёшь меня барменом на условиях, что мы утвердили, либо идёшь нахуй,— сказал Микки, а шатен ещё несколько секунд смотрел на него непроницаемым взглядом, а потом расплылся в ухмылке.— Ладно, пойдём, ковбой.Кое-как он поднялся с места и пошёл за владельцем заведения. Звук цокающих костылей отражался эхом, пока они шли к маленькой подсобке.— Только давай сразу проясним: ты скрываешься от полиции? Потому что если да, мне проблемы не нужны...— Да не скрываюсь я ни от какой полиции, успокойся уже,— со вздохом и раздражением произнёс Милкович, закинув голову назад и тем самым давая понять, что не собирается посвящать того в подробности своей жизни.— Ладно,— тот отворил дверь, открывая взору маленькую, заваленную хламом комнатку,— можешь здесь пожить какое-то время, но нужно будет прибраться. С этим я помогу тебе вечером.Она была не так уж и ужасна, как представлял себе брюнет, там даже сраная батарея есть. Если все эти коробки поразбирать, выкинуть всё ненужное, то вообще прекрасно будет.Оскар дал ему несколько вещей, провёл урок флейринга и откуда-то приволок матрас. Конечно, это не была работа его мечты, и за свою зарплату ему максимум хватает на еду, но иного выхода нет. Микки пытался как можно меньше светиться на улице: сейчас он еле передвигается, так что постоять за себя в таком состоянии точно не сможет. Он понимал, что скорее всего его сейчас ищут крысы Ноа, тот уже наверное успел их уведомить о всей этой ситуации. Поэтому Микки нужно где-то переждать бурю. Вскоре они найдут себе нового командира: эти тупоголовцы верны лишь когда боятся, а когда понимают, что гроза миновала — забивают, и этот случай не исключение.И каждый раз они наступают на одни и те же грабли. Они привыкли, что кто-то должен ими командовать, что они должны подчиняться — это вырабатывается на подсознательном уровне, и они даже не замечают, как их тянет только к этим ебучим манипуляторам.***Спустя тонны ругани и матюков, у него даже начали получаться некоторые трюки. Но брюнет всё ещё не понимал смысл всех этих "крутых" и "модных" напитков. Идеальный бар — это бар, где есть лёд, водка, коньяк, виски и пепельница, а не эти разноцветные непонятные хуйни.Посетителей здесь было немного, лишь когда Оскар решал сделать какие-то ночные тусы было много народу. Конечно, Микки намного больше нравилось обслуживать завсегдатаев, ведь они заказывают лишь водку или виски, а не эти хитровыебаные коктейли, да и с разговорами не лезут.

А понять этих девушек Милкович никогда не сможет: чем больше он их отшивает — тем больше они лезут. За время работы в этом баре он отшил, казалось, девушек больше, чем за всю жизнь. Даже было такое, что к нему и парни подкатывали, но их он прямым текстом посылал нахуй. Для Микки вечеринки — сущий ад, поэтому каждый раз он считал минуты до окончания этого пиздеца, а Оскар лишь насмехался над ним, говоря, что он скучный и неинтересный.Днём и ночью этот бар казался двумя абсолютно разными местами. Днём лишь тихо играет музыка на фоне, слышно смех бухих мужиков и тупые подкаты парней к зашедшим отдохнуть девушкам. А ночью музыка лабает на всю; повсюду светодиоды, режущие глаза; бухущие, потные, блюющие тела. Если бы такое было каждую ночь — он бы либо съебал, либо отказался бы работать ночью.Микки не знал, сколько ещё будет жить в подсобке этого бара, нужно что-то решать, не может же он вечно пользоваться добродушием Оскара. Хотя, честно говоря, ему там даже нравилось: так спокойно, тихо, никто не доёбывает. Но всё когда-нибудь кончается: игнорировать разрывающийся телефон он уже не мог, поэтому всё-таки ответил Игги. Брюнет неебически рад, что тот не знает его местонахождения, иначе Иг лично бы его убил.Спустя где-то минут пять крика тот всё-таки успокоился. Микки сказал, что ему нужно было залечь на дно из-за шавок Ноа, которые его сейчас повсюду ищут, что частично было правдой, а также попросил передать Мэндс, чтобы та не волновалась. Он бы мог сам ей позвонить, если бы не ебучий талант сестры распознавать ложь. Хотя он и так уверен что, сложив два и два, она сама догадается о настоящей причине его так называемого побега, поэтому вопрос о его локации оставил нераскрытым.Шло время, вот только легче не становилось: а на что он, собственно говоря, надеялся? Микки пытался не думать о Йене, всеми силами пытался, вот только получалось хуево. Было очень трудно держаться подальше от него. Милкович каждый день хотел забить на всё и просто пойти к рыжему — и будь как будет, но он не мог так рисковать.

Каждый вечер, лёжа на старом матрасе, он вырисовывал в воображении фигуру Галлагера. Черты его лица; длинные бледные пальцы; рыжие, такие непослушные, но такие любимые Микки волосы; блядские веснушки, рассыпаные по всему лицу, и не только; изумрудные глаза с тёмно-зелёной лимбой; пухлые губы идеальной формы, которые расплывались в потрясающей ухмылке.Милкович вспоминал его звонкий смех, тембр и манеру речи, чрезмерную мимику и жестикуляцию. Представлял, как обнимает его, вдыхая запах. Как они вместе обсуждают какой-то скучный фильм и говорят о чём-то неважном. Представлял, как ловит на себе его похотливые, любящие взгляды. Представлял, как они вместе дурачатся и смеются.Микки понимал, что этим лишь делает хуже, понимал, что такого никогда не будет и надо перестать распускать нюни как сопливая сучка, но не мог, чёрт подери. Не мог забыть, но и отпустить не мог.Поэтому так и засыпал в обнимку с холодным одеялом, представляя вместо него рыжего долговязого парня.

Его травмы и ссадины уже начали сходить, а нога не так болеть: ещё неделю-две и сможет ходить без этих надоедливых костылей.Иногда ночью, когда посетители уже уходили, они с Оскаром пили вместе. Микки не подпускал его близко, поэтому говорили они о каких-то мелочах. Иногда к ним присоединялась и Кэт. Но чаще всего Микки становилось некомфортно и он оставлял их одних, сваливая всё на усталость.***Милкович стоял в небольшом переулке, опираясь на железные двери чёрного входа и курил. Было лишь два часа дня, а он уже успел заебаться, так как целую ночь не мог уснуть из-за надоедливых мыслей, которые не притупил даже литр алкоголя, зато теперь тот давал о себе знать.

Сейчас брюнету дико не хотелось возвращаться туда, потому что какого-то чёрта людей было намного больше, чем обычно. Вот бы эта сигарета не заканчивалась, но, как говорится: ничего в этой жизни не вечно. Микки никогда не верил этой пословице. Кто-то спросит: а как же любовь? Милкович же спросит: а как же призраки жуткого прошлого, вызванные этой же любовью?

Сигарета догорела и парень, со вздохом, всё же отворил дверь и вошёл внутрь преисподнии. Казалось, что за это время людей стало раза в два больше, из-за чего раз в десять шумнее. Но из огромной кучи голосов он услышал один, который мигом заставил его впасть в ступор.Сначала Микки подумал, что из-за недосыпа, алкоголя и травки, выкуренной им за ночь, у него уже начались галлюцинации. Он просто застыл на месте и вслушивался в голос, что каждый вечер эхом отражался в его притупевшем подсознании, но сейчас он был будто живой, словно Йен и вправду здесь.

— Бармен!— крикнул кто-то из-за его спины и, обернувшись, первый, на кого упал взгляд брюнета — был рыжий.

Они просто смотрели друг на друга, даже не шевелясь, и, казалось, не моргая. Было видно, что Галлагер сам не ожидал его здесь увидеть. Микки за эти несколько секунд вспомнил, наверное, все существующие маты. Кажется, его план в одну секунду пошёл по пизде, но, взглянув на Йена, у него будто открылось второе дыхание.Их гляделки прервал красноречивый мат и Милкович всё же перевёл свой взгляд на парня возле Йена — это был Лип.— Ты, блять, на приколе? Нахуя ты меня сюда привёл!?— парировал кучерявый, сорвавшись со своего места и прожигая брата злым взглядом.— Лип, успокойся. Я просто хотел поговорить, и понятия не имел, что...— Что? Хочешь сказать, что понятия не имел, что здесь работает Микки ебучий Милкович!?Йен уже хотел было ему ответить, но старший Галлагер будто потерял самообладание, сорвался с цепи, и ничего вокруг себя не слышал.— Чего ты добиваешься? Если ты думаешь, что я попытаюсь узнать этого мудака, попытаюсь понять его, то ты ошибаешься. Йен, есть вещи, которые, блять, не прощают!В баре становилось всё тише, все сосредотачивались на скандале, возникшем почти в самом центре. Разборки в барах для завсегдатаев были чуть ли не самым забавным. Всем интересно из-за какой хуйни возник очередной инцидент.Нога Микки уже понемногу начала заживать, но ходить сам он всё ещё не мог, поэтому передвигался достаточно таки медленно.— Эй, эй, спокойнее,— сказал он, подойдя к ним.— Ты посмотри, а вот и сраный супермен подоспел. Чё с тобой, поймали за очередным похищением или наркоторговлей? А может вообще за убийством, а?— не унимался Лип, открыто разглядывая его с ног до головы и пытаясь вывести Микки из себя, что получалось у него довольно неплохо.— Какое, блять, убийство? Я никогда никого не... убивал,— Милкович запнулся, так как не знал, зачем говорил это: за свою жизнь он никогда не оправдывался — если люди хотят так думать, пусть думают. Когда человек оправдывается, его ещё больше начинают считать виновным, и воспринимают оправдания в штыки, используя их потом против них самих.На самом деле это было правдой. Несмотря на то, что он участвовал в каждом их так называемом "задании", такими вещами всегда занимался Ноа. Каждое убийство для него было как глоток свежего воздуха. Он бы никогда не доверил эту блаженную часть никому другому. Для того это было что-то святое, но никто об этом, кроме их самих, не знает. Многие считают Микки убийцей, и ему всегда было плевать на это, поэтому то, что произошло только что, удивило его самого.

Сколько бы убийств он не видел — всё равно каждый раз тошнота подступает так, что он еле сдерживает рвотные позывы, конечности немеют, а руки дрожат. Каждый раз, после этого, он не спит неделями, пытаясь как-то забыть всё, но никогда не получается. Каждый раз эта картинка потом преследует его сознание, где бы он ни был.Лип издал язвительный смешок, который явно давал понять, что тот не верит ни одному его слову.Брюнет пытался не смотреть на Йена, который стоял прямо возле брата, ведь тогда он точно потеряет самоконтроль и только Бог знает, что вытворит. Но Микки прямо чувствовал, как тот прожигает его взглядом.— Да угомонитесь, на вас уже все смотрят,— прошептал Йен, пытаясь оттянуть старшего Галлагера, но тот только начал.— Да и хули, пусть себе смотрят!— крикнул блондин всем, а потом вновь вернулся к Милковичу,— Я не знаю, какую игру ты ведёшь, но обязательно узнаю. Вы, Милковичи, привыкли всем всегда портить жизнь, теперь настала ваша очередь страдать.Микки не мог спокойно слушать его: он не сдержался и просто начал ржать, а Лип смотрел на него, как на больного.— Страдать, говоришь? А ты попробуй расти в семье, где тебя ненавидят...— А может это заслуженно?— перебил его кучерявый, а брюнет мгновенно изменился в лице, возобновляя личность того Микки, которого знают все.— Что здесь происходит, Господи?— откуда-то появился Оскар, подходя к ним,— Микки, что случилось?— Всё прекрасно, ничего не случилось,— ответил он, тяжело дыша и сжимая костыли до боли в пальцах.— Я попрошу вас покинуть заведение. Сейчас,— сказал шатен, обращаясь к братьям.Микки мимолётно встретился со взглядом рыжего, который будто говорил "ну сделай же что-нибудь", но брюнет тут же отвёл взгляд, потупившись в пол.— Мы ещё не закончили,— с этими словами Лип направился к выходу, перед этим сплюнув на пол, а Йен поплёлся за ним, понимая, что Микки ничего предпринимать не собирается.***Весь день у него всё валилось с рук, он не мог сосредоточиться ни на чём, поэтому Оскар сказал, что закончит за него, а то так и калекой стать можно. Поэтому всё остальное время Милкович просто лежал, смотря в грязный потолок. Последние лучи солнца уже давно испарились, сменяясь непроглядной тьмой, которую иногда разбавлял блеклый свет фонарей.Когда в баре уже окончательно стихло, Микки подумал, что Оскар ушёл, закончив свою смену. Но тут он услышал тихий стук в дверь.— Я сплю!— крикнул парень, не желая сейчас никого видеть — тем более говорить.— У меня есть Джек,— услышал Микки из-за двери и, закатив глаза, медленно поплёлся отпирать её.Сначала они просто молча сидели в компании друг друга, виски и сигаретного дыма. Каждый был погружен в свои мысли, не мешая другому со своими.— Я видел, как ты на него смотрел,— тихо произнес шатен, разбавляя тишину своим приятным голосом.— Не понимаю о чём ты,— ответил Микки, своим тоном явно не отрицая сказанное раньше Оскаром.

— Это из-за него ты сейчас в таком состоянии?Микки грустно засмеялся. В темноте ему всегда было легче разговаривать: он чувствовал себя не таким уязвимым, будто темнота прикрывает его обнаженную душу. А сейчас она являлась именно такой, так как ни сил, ни желания притворяться не было.— Ты сейчас про физичиское или...— попытался пошутить Милкович, но Оскар был серьёзен. Микки неплохо так изучил его за эту неделю: тот всегда мог переключиться из юмористичных шуток на философские темы, словно у него есть какая-то кнопка внутри, делающая это за него. Он всегда трезво оценивал ситуации и пытался найти оптимальные варианты выхода. Оскар так же с самого начала увидел, что подобраться к Микки, добиться его доверия будет непросто, но что бывает просто в этой жизни?— И то, и другое,— ответил он, передавая бутылку собеседнику, но тот лишь принял её, ничего не ответив,— слушай, я не хочу лезть не в своё дело, но, возможно, я смогу чем-то помочь. Я когда-то учился на психолога, и хорошо разбираюсь в людях.— Предлагаешь мне сейчас нарисовать ебучее солнышко, чтобы ты по нему мог рассказать какой я человек?— с иронией спросил Микки.— Не совсем,— он немного помолчал, потом прикурил и продолжил,— он смотрит на тебя точно также, как и ты на него. С самой нашей встречи я видел в твоих глазах много боли, хотя ты изо всех сил пытаешься скрыть это за призмой грубости и хамства. На самом деле ты очень раним, но этого никто не видит. Ну, кроме того парня. Ему всё же удалось прочитать тебя как открытую книгу, и тебя это так испугало, что ты начал прятаться,— Оскар услышал, как тот заёрзал, но всё же продолжил,— отрицать это бесполезно. Я понимаю, что ты за свою жизнь пережил много такого пиздеца, что мне даже не снилось. И лишь сегодня, когда ты смотрел на него, я увидел в твоих глазах не боль, а очень глубокое, искреннее чувство, которое заставляет тебя забыть обо всех печалях. Короче, тебе нужно будет принять это, рано или поздно. Но лучше не заставляй его долго ждать.Больше шатен не сказал ни слова, оставив Микки один на один с вагоном мыслей, бутылкой Джека и длинной ночью.