Равновесие (1/1)

Поскольку так уж вышло, что у Троя сегодня по анкетным данным День Рождения, придется добавить еще главу.— В смысле, как упал? — недоумевает Ральф.— Ну как, тупо — бабах со сцены! — Трой смеется.— По пьяни, что ли?— Там темно было, как у дракона в жопе! Оступился!— Целый хоть?— Ну, коленку расшиб до крови.* * *

Саймон вынужден признать, что скучает по дому. Не по всему дому, правда, и, разумеется, не по тому, где живут мама и брат, а который они делили с нынешним коллегой.Он скучает по своей кухне. Кулинарные каналы отдают острой ностальгией, но он все равно смотрит и даже запоминает кое-что. Ему легко запоминать рецепты, в них есть логика, последовательность. Но даже это всего лишь часть. Ему нравится сервировка. В его представлении аппетитная посуда не обязательно должна быть изысканной, как, впрочем, и сама еда. Главное, чтобы от души. Наверное, это странно для мальчишки, который по большей части воспитывался на полуфабрикатах.А еще среди шеф-поваров много мужчин, и это успокаивает. По крайней мере, он не один такой псих среди мужского рода, которому нравится крутиться в окружении кастрюлек и прихваток. Поэтому он с чистой совестью скучает по своей кухне и по «домашнему» Трою, который с упоением поглощает его рожки с сыром и умиляется над фарфоровыми парами.В самом деле, «дорожный Трой» совсем не похож на «домашнего Троя» — того самого, который умудряется высыпаться за пару часов в сутки, а потом весь день бурлит буйным позитивом и раздражает некоторых зануд. Он никогда не думал об этом раньше, но, наверное, для Троя переехать и жить вдвоем с другом — это тоже приключение. И, оглядываясь назад, Саймон полагает, что только ему известно, насколько в самом деле этот парень, который якобы всеми фибрами души стремится к путешествиям, упивается домашним комфортом. Стоит ли говорить, что дешевые хостелы, которые экономят им деньги, комфортом не располагают?Дождь льет целый день. Всего четыре часа дня, а за окном такой сумрак, будто дело клонится к ночи. Трой растянулся поперек двух сдвинутых односпальных кроватей, но кровати узкие, так что ноги все равно свешиваются, а Саймон сидит у изголовья, прислонившись к стене, смотрит очередной кулинарный канал, параллельно щелкая по ссылкам на айпаде. При Трое смотреть эту ерунду не стыдно. Он тоже поглядывает изредка, комментирует без всякого стеба, ворочается, снова требует вернуть его айпад.— Это не твой айпад.— Ты же все равно телек смотришь. Мне надо проверить почту… Серьезно.— Ты занят важным делом, — предлагает Саймон, не отрываясь от планшета. — Ты восстанавливаешь силы.— Мои силы в порядке.— Коленке своей это расскажи.— И коленка моя тоже в порядке.Саймон цокает языком, тянется и кладет ногу Трою на грудь, когда тот пытается встать. Пожалуй, это грубо, потому что он в кедах, но Трой вроде не обижается, молча отпихивает ногу, резко садится на кровати и усиленно трет глаза ладонями. Саймон держит вопрос при себе, он и так знает, что голова кружится. Все равно все споры сводятся к «от бессонницы не умирают», и Трой так в этом убежден, будто лично проводит научные изыскания.— Я еще когда в школе учился, тоже плохо спал, — как бы между делом делится он вместо упреков.— Ну и? Потом прошло?— Угу. Когда загремел в больницу с нервным истощением. Проходил терапию с доктором и глотал таблетки. Потом прошло.— Правда? — Трой смотрит на него очень внимательно, и во взгляде явно читается, что у него сейчас нет времени на нервное истощение, докторов и терапии. — Да брось, так не бывает…— Хочешь поспорить?Трой сидит, скрестив ноги, трет шею.— Это после… из-за твоей группы тогда, да?— Угу.— Черт… Мне так жаль, Саймон, правда… Это… С хорошими людьми не должно случаться таких страшных вещей, это нечестно.Он садится рядом, прислонившись спиной к стене.— Я помню, когда это случилось… Ко мне подошла девушка на курсе и сказала, что мы собираем пожертвования для семьи девушки с того же курса, а я понятия не имел, о чем речь. Наверное, это во всех новостях было, а я не слышал. И девушек этих я не знал… Короче, я понятия не имел, о чем речь, потому что у меня-то никто не… пострадал.Трой теребит шнурок с крестиком. Саймон упустил момент, когда он появился. Черт знает, они через столько знаменитых соборов прошли по всей Европе. Да и тату в виде птички на груди у него раньше не было точно… Но это Трой — он меняется с такой скоростью, будто кто-то свыше нетерпеливо жмет клавишу «обновить». За ним не угнаться.— Ты куда? — спрашивает он, наблюдая, как непокорный приятель слезает с кровати и накидывает куртку.— Пойду покурю, — он хлопает себя по карманам, оглядывается и забирает с тумбочки телефон. — Ты не помнишь, какая у нас разница во времени со Штатами?* * *

— Вам медсестру надо с собой возить, — вздыхает в трубку Ральф.— Да! Том вон соли себе в глаз насыпал, пока текилу жрал.— В смысле, как насыпал?* * *

— Как змеиный яд, я же говорю. Просто вылизать — делов-то.Том щурит глаз — щиплет так, будто сыпанул красного перца. Какого черта соль вообще так жжет. Слезы тоже соленые, но ничего, от них глаза не выпадают.— Да давай лизну! — Гордон — сам весь: соль, цитрус и спирт — нависает над ним, прочно упираясь локтями в столик.Том пытается открыть глаз, шипит и жмурится еще больше.— Бедняжечка! Давай хотя бы обниму…Он правда обнимает: обрушивается всей массой — горячий, трясущийся от хохота; и совершенно не держится на ногах. Том любит таких людей — которые не сдерживают эмоции. В данный конкретный момент он вообще много чего любит. С полчаса назад он ворвался в женский туалет и изучал помадные надписи на стенах, теперь рассказывает об этом, как о утонченном виде искусства, скрытом от мужских глаз.— Секретные коды, — повторяет он, — очень секретные…Майк говорит про трату текилы, потому что «лучшие шоты — это бодишоты».— Ты знаешь, что это такое?Вопрос кочует по кругу, пока они не выясняют, что все знают, что такое бодишоты.И девчонки за соседним столиком такие девчонки: в глазу рябит от стразиков и перламутра на губах.И Трой такой Трой валяется на диване: птичка рвется на волю из-под распахнутой рубашки, блики диско-шара скользят по глянцевым скулам.— Мы принесем жертву, — Том моргает, облизывает ладонь, трет глаз, хватает Гордона за увесистую пряжку. — Давай, нэнси-бой, порадуем девчонок.— Это вызов, — поддакивает Майк, доставая айфон.* * *

— Педик ты.— Нет, ну пиздец, Том мне всю шею облизал, а педик в итоге — я?!— Значит, это ты помнишь?— А такое не забудешь! — подначивает Том, но Майк снова вмешивается.— Да чего Том! Как вообще можно… Как можно заснуть, когда вокруг вьются с десяток трахательных девиц? У меня бы встал!— Ну… я же лежал. И вы сами сказали расслабиться…— Расслабиться, а не спать!— Не, ну я же нажратый был, ну вырубился, и что?— Ничто. Педик ты! — Майк ржет над его ухом, пока он пытается спрятаться от внешних звуков, света и вообще желательно от всего мира, потому что все слишком громкое, большое, липкое, а шея ноет от засосов. Не укачивает только, когда пялишься в одну точку невидящим взглядом. Впрочем, по идее, укачивать не должно совсем. Они же никуда не едут. Просто сидят. За обычным столом.— Ну ты и зеленый… — стакан услужливо подвигается ближе. — Давай, квась пивась, полегчает.Трой продолжает смотреть в одну точку. Майк хватает его за подбородок и настойчиво хлопает по щеке:— Алле, Гордон, ты еще с нами?Трой сосредоточенно зажмуривается в надежде, что его не вывернет прямо на любимого гитариста, и напряженно пытается вспомнить цифры от одного до десяти, пока сквозь его старания слышится голос Майка:— …ты живой?— Ааа… фигня. Никто еще не умирал от банального похмелья.* * *

— Сай, ты спишь? Сай?Разумеется, он спит. На часах два ночи.— Сай, пойдем поужинаем, умираю с голоду, — он так и сидит на краю его кровати, тычет барабанщика пальцем через тонкое гостиничное одеяло. Ему бы огрызнуться, отвернуться и спать дальше, но он не спорит. Совсем, ни секунды не спорит, да и сил на это нет, по правде говоря. Послушно встает и одевается. В конце концов, это же Трой, и если он сегодня на месте и сам проявляет инициативу пойти поесть, наверное, это хороший знак.Выбор посреди ночи не особенно богатый. Недалеко от отеля есть круглосуточная пиццерия — других вариантов нет. Собственно, заведение не такое плохое. Столики чистые, тепло, уютно. Заказ принимает бодренькая официантка, приносят его быстро, потому что никого, кроме них, сегодня нет. Пицца не совсем похожа на традиционную: корж слишком толстый и тесто рассыпчатое. Зато подрумяненное, с аппетитной сырной корочкой по верху, которая не тянется, а почти хрустит на зубах. Трой неторопливо разбирает свой кусок на тарелке, и Саймон догадывается, что, на самом деле, он не такой голодный, каким притворялся.— Нормально? — спрашивает он вслух.— Угу.Трой не очень разговорчивый в последнее время. Впрочем, никто его особо за язык не тянет, хотя все уже привыкли, что Трой как часы, которые вечно тикают на фоне: вроде звук раздражает, а тишина непривычна. Зато на выступлениях его слышно как следует, хотя от его пения у Саймона сжимаются голосовые связки.— Горло болит? — предполагает он. Трой потирает шею:— Немного.— Уверен?— Да, несмертельно. Может, переорал где-то, — Трой выколупывает кусок гриба из тарелки.— Может, — Саймон тянется за вторым куском. — Что ты там предлагал насчет того, чтобы поменяться местами? Давай ты будешь на барабанах, а я за тебя спою.— Я не умею стучать.— А я не умею петь. Будет эпик, — пытается шутить Саймон. — Нас закидают овощами и фруктами. Будем надеяться, что они будут свежими.Трой медленно трет глаза до тех пор, пока они не становятся совсем красными.— Хочешь поговорить об этом?— О чем?— Не знаю… Ты поднял меня посреди ночи, чтобы молчать и не есть?Трой пожимает плечами. Самое удивительное то, что даже когда он пребывает в унынии, все равно находится что-нибудь, что заставляет его смеяться — без истерики, без сарказма. Будто актер устает изображать мрачного персонажа и смеется, срывая очередной дубль. А иногда, наоборот, ничто не способно вытряхнуть его из ступора, и Саймон бы рад побыть святым мучеником и просто хорошим другом, но порой у него не хватает сил справляться с таким Троем. Особенно посреди ночи.— Потом опять будешь не спать и летать со сцены? — добавляет он с сарказмом.— Сай, серьезно, ты теперь от меня никогда не отстанешь?— Ты упал.— Я просто потерял равновесие.Он с деликатной небрежностью поглаживает кружку по керамическим бокам, задумчиво покусывая нижнюю губу, и признает:— Зря я тебя поднял.Саймон с едва скрываемым раздражением отодвигает свою тарелку.— Наверное, зря.