Пробудители (1/1)

— Сай… Сай, ты спишь? Ты читаешь?Саймон выглядывает из-за электронной книжки и имеет неосторожность задаться вопросом о том, что бы с ним было, если бы большую часть времени он был окружен здравомыслящими людьми. Он так и заявляет вслух: более или менее в шутку и очень-очень риторически. Это все из-за их новой игрушки — минивэна, который приволок Том, заверяя, что так путешествовать будет дешевле и удобнее. По крайней мере, по просторам Англии. В принципе, кто он такой, чтобы жаловаться? Они снова в пути, за рулем отдувается Том. Но этот «вэн» слишком мини, и ему не хватает личного пространства.— Здравомыслящие? Здравомыслящие люди сведут тебя с ума! — смеется Трой. — Со всеми этими их правилами… Нет, я не говорю, что это неправильно или глупо. Кто-то должен пффф… поднимать экономику, — он дважды пожимает плечами, бирюзовый шифон щекочет ключицы.— Это девчачий шарф, ты в курсе? — замечает Майк.— Он не девчачий. Он женский, — Трой дразнится языком.— Все равно. Может, если бы ты не выряжался каждый день, как попугай, то…— То что? Что было бы?— Может, моей голове было бы легче. Ты как ходячий калейдоскоп, — ворчит Майк.— И что?— У меня от тебя башка болит.— А нехер было нажираться вчера!— Это не похмелье, это твой дебильный прикид. На тебя больно смотреть, вот что.— Неправда. Саймон! На меня больно смотреть?Саймон пожимает плечами, прячась за своей книжкой. Возможно, Майк немного преувеличивает. На Трое всего-то ярко-розовая футболка с бирюзовым шарфом, на фоне которых пиджак выглядит ослепительно белым. Просто никто не любит проводить раннее утро в пути.— Здравомыслящие люди, ну да, — фыркает Трой, снимая пиджак, разматывая шарф… Никто ничего не говорит, пока дело не доходит до футболки.— Что ты делаешь? — сонно бормочет Саймон, пока Трой открывает окно и выкидывает ворох одежды наружу: ярко-белый пиджак, девчачий шарф и непомерно розовую футболку. Он завис над креслом, упираясь рукой в спинку, в одних черных джинсах — длинноногий, растрепанный подросток, который, кажется, по чистому недоразумению пересек границу совершеннолетия.— Все довольны?— Я доволен, — ржет Майк, снимая все это действо на айфон.— Хер ты паучий, Элиот, — ноет Трой, покрываясь мурашками. — Епт, что за лето? Дубак хренов…— Давай, давай, не останавливайся! Это войдет в историю.— Дурак, — Трой уже сам срывается на сдавленный гогот, отворачивается и взвизгивает, когда добрый коллега тычет его аппаратом в спину. — Бля, гребаный кусок льда! Убери свой ебучий айсфон!Майк убирает, но уже не угомонится. «Вэн» очень мини, но места хватает, чтобы завалить Троя в проходе и прижать коленкой к полу.— Оставь его в покое, — не выдерживает Саймон, потому что проход узкий, коленки у Майка острые, а Трой зажат в черт знает какой позе: судорожно дышит сквозь смех, пытаясь отбиваться.— Да ну, скучно, тебя мацать не за что, — сдается мучитель.Саймон слышит звонкий шлепок, Трой ойкает, Майк встает и возвращается на свое место.— Мне поезда тоже больше нравятся, — признается потом вырвавшийся на волю солист, кутаясь в его толстовку. — Ну хрен с ним, пускай будет автобус… Тебе не холодно?— Нет, мне нормально, — Саймон вздыхает, водя взглядом по строчкам.— Ладно, все, все, ты читаешь, — Трой прикладывает палец к губам. — Я молчу.* * * *Когда Майк и Том объединяют усилия, выходит что-то совершенно новое, непохожее на прежних Ануннаки.— Нет ничего страшного в экспериментах, — убеждает Том. — Все великие вещи начинались именно с экспериментов, разве нет?Он тоже говорит о «великих вещах», и слова его звучат как обещания.Майк ему всецело доверяет, Саймону — не-музыканту — как обычно, немного все равно, а Трой…— Что? — Том вопросительно смотрит на одного, потом на другого. — Почему все замолчали? Мне продолжать?— Оно звучит по-другому. Почему оно звучит по-другому?Трой серьезен. Майк смеется:— Караул, Гордон слышит что-то, кроме своего вокала!Трой продолжает ходить по комнате, пока оба гитариста сидят на кровати, каждый со своим инструментом.— Потому что я импровизирую, — сообщает Том очевидную вещь. — Нельзя?— Это… это сбивает.Майк отмахивается:— Не слушай его, Гордон шутит.— Я не шучу.— Тогда не нуди.— Я не… я не нужу, я хочу, чтобы оно звучало, как раньше!— Бля, Гордон, вот ты задрот порой.Трой качает головой и остается чертовски серьезным.— Давайте сейчас не будем спорить, будем просто играть, ладно?Поэтому Майк и Том предпочитают пускаться в эксперименты в скромной компании друг друга, вытряхивая из гитар новые аккорды, которые складываются в новые песни, которые никогда не звучат на сцене.* * *

Зато когда усилия объединяют Трой и Том, их хохот разносится по всему этажу. Потом они выплывают из комнаты в облаке дыма, плавно перетекают на улицу проветриться… Но одежда никогда не выветривается. Трой смеется, когда Саймон шутит, что его футболки можно закатывать в косяки и курить. Сам Саймон не смеется, очень красноречиво не смеется и вежливо просит не брать его одежду. Но Трой просто не может удержаться, потому что эти его футболки такие затертые, просторные и пахнут Саймоном. Ему просто нужно чувствовать его присутствие. К тому же Саймон сказал один раз: «Да как на тебя можно злиться? Это же все равно, что крылышки бабочкам отрывать?». Конечно, он ляпнул всего разок в шутку, да и то давно, может, не в этой поездке, или вообще в другой жизни. А Трой запомнил на всякий случай, и надеется, что, может быть, это до сих пор правда.Но если говорить о крылышках, то это Том — фея-чудесница. С его легкой подачи, Трой однажды выходит на сцену в совершенно особых ботинках — для чечетки. И когда в песне играет проигрыш, он отплясывает. Почему нет? Он же умеет, к чему умению пропадать? Заученные еще в школе движения навеки впечатались в мышечную память. Каблуки звонко стучат по полу в такт гитары Тома. Вспышки фотокамер ярче от шампанского. Всем весело и хорошо.Кроме того, Том тоже считает, что макияж — это весело!— Больше зрелищ! — ликует Трой, и, наконец-то кто-то с ним согласен.Темно-серые тени с блестками вокруг глаз — не как у девчонок, а с широким размахом, выходя на всевозможные контуры — смотрятся во тьме клуба с особым шиком. На себе Трой, конечно, не видит, но Том — произведение искусства, а он надеется, что и сам не хуже. Саймон, конечно, как всегда отмазался, что его все равно за барабанами не видно — и это верно. Трою очень жаль, что не видно. Он полагает, что если бы их Саймона было видно, то аудитория падала бы к их ногам. Он с таким энтузиазмом колотит по барабанам, будто от этого зависит его жизнь, а у Троя слезы на глаза наворачиваются от такой всеобъемлющей страсти к музыке.— Давай, давай ты будешь выступать без майки! — предлагает он. — Все барабанщики так делают!Саймон оторопело смотрит на него:— Нет.Ну ладно, это же Саймон стремится к здравомыслию, а он может позволить себе нести чушь. Он же Трой Гордон, в конце концов, а это все равно, что быть блондинкой — оправдание на все случаи жизни. К тому же, он уверен, что людям совершенно необходимо выслушивать время от времени хорошую порцию чуши — тогда они сами чувствуют себя умнее и больше. А он, в свою очередь, не против побыть маленьким и глупым; понаблюдать, как это ставит людей в тупик. Сам он полагает, что тупиков не существует — на любую кирпичную стену найдется свой динамит. Надо просто сделать что-нибудь…* * *

— Ты же сам говорил, чтобы я больше не брал твои… Вот я и не буду.Саймон знает, что будет. У Троя одежды — до кучи, а страдают вечно его майки.Трой порхает по Топшопу от стойки к стойке и останавливается возле надписи «скидка 50%», где пестрые шмотки навалены в коробку, как куча мусора; валяются под ногами. Он поднимает футболку с полу.— Вот эта.Саймон уверен, что этот рисунок ему уже знаком.— У тебя есть такая.— Нет. Та — серая. А эта — зеленая.Саймон пожимает плечами.— Если она правда тебе нужна…— Она зеленая, понимаешь, Саймон. Зеленая! И на пару размеров больше.— Ладно.Конечно, он не понимает, но в голосе Троя столько мольбы, что с каждым разом это «ладно» звучит все смиреннее. Трою было бы проще поселиться в Топшопе, чем перетаскивать вещи в свой чемодан одну за другой.— Признай, ты делаешь это из жалости, — высказывает он, наконец, на кассе, пока Трой отсчитывает «такие красивые английские деньги». — Если бы она не валялась на полу, ты бы и ее не заметил.Коридор забит нераспакованными пакетами с вещами, большинству из которых суждено так и остаться неношенными, Трой сидит на кровати поджав ноги, вооруженный иголкой и ножницами.— Я был в детском отделе, — говорит он. — Эта вся одежка… С тигрятами-котятами, шапки с ушками, маленькие розовые ботиночки, носочки с кружавчиками… Если бы все носили детскую одежду. Все бы ходили по улицам и улыбались друг другу, никто бы не злился.Он близоруко щурится, вставляя нитку в иголку и приступает к работе.— Дело ведь не в брэндах, знаешь. Все эти вещи… Дело в красках, в ярких пятнах посреди унылости. Брэнды тут ни при чем.Он спорол нашивку с какой-то куртки. Собственно, саму куртку он купил ради одной нашивки и теперь — добрый доктор Франкейнштейн — пришивает ее к зеленой подобранной с пола футболке. Она правда на пару размеров больше, болтается на нем как на вешалке, пока Трой застыл перед зеркалом, изучая отражение.— Я чувствую себя таким маленьким. * * *

— Ты сам сказал, что нужно что-нибудь сделать. Вот я и делаю.Трой порхает от кровати к кровати по Икее среди декораций ненастоящих квартир.— Так что я буду ходить дрочить на кровати.— Как это поможет?— Дрочево? Говорят, да. Мне сейчас ничего как кровати не возбуждает.Трой немного путает слова и слегка запинается.Он плюхается на двуспальную кровать с витой решеткой у изголовья — ничего особенного, здесь все так делают. Саймон садится рядом, удобно вытянув ноги, ждет, что будет дальше.— Когда мало спишь, приходится много смотреть, как спят другие люди, — Трой трепетно прижимается щекой к подушке, сунув одну руку под грудь.— Ты наблюдал за мной?— Как ты борешься во сне с одеялом? — смешок звучит сдавленно. — Вообще, один мудрый человек сказал, что смотреть на спящего это… это как читать письмо, которое тебе не предназначено. Но все равно, когда не спишь…Саймон сочувственно гладит его по спине, чувствуя напряженные мышцы под тонкой тканью футболки — его футболки, разумеется; Трой умолкает с удовлетворенным стоном. Саймон знает, что, когда не спишь, в конце концов жутко болит спина, плечи, а потом и горло.— У меня есть теория, — бормочет Трой. — Про людей…— Про людей?Ладонь легко скользит туда-сюда между лопаток.— Потом…Размеренное сопение смешивается с гулом толпы. Конечно, на них смотрят, пока Трой пускает слюни на казенную подушку, а Саймон сидит читает свой киндл. Проходящий мимо персонал тоже недобро косится в их сторону, а потом и вовсе требует удалиться. Саймон шутит, что это у них такая вирусная реклама кровати в прямом эфире, а потом, положив руку на сердце клянется, что у его друга хроническая бессонница, он всех уже достал, и ему правда нужно немножко поспать. Он ведет переговоры шепотом, благо попалась девушка, и у нее на лбу написано, что парень чертовски обаятелен и никак не похож на хулигана.Номер телефона она не дает, но ему удается выторговать полтора часа — вплоть до закрытия.* * *

— У меня есть теория про людей.— Про каких людей?— Ну вообще, про людей, знаешь…— Ну?— Что есть такие люди, которые призваны пробуждать других людей.— Эээ… как звонить в полночь?— Нет, я… У тебя полночь?— У нас один часовой пояс, Трой.— Да?— Проехали. Так что там про пробуждать?— А… Да. Как знаешь… вот когда ты спишь, ты не понимаешь, что ты спишь, пока не проснешься, да? Вот в жизни так же, люди просто не знают, на что они способны, пока их не разбудишь, не встряхнешь как следует. Я думаю, это такая функция…— Чья функция?— Этих самых людей. Пробудителей.