Про деревья и дома (1/1)

Потом, конечно, звонит мама и вызывает меня на Рождественский ужин.Маме вообще важно, чтобы все жили долго и счастливо. Наверное, тоже какая-то семейная черта. Поэтому я изо всех сил молчу, пока ее новый ухажер распинается о всякой ерунде. Хотя, не такой уж он и новый. Он был здесь, когда я уезжал, и теперь до сих пор никуда не делся. Не то, чтобы я от него в восторге. Не знаю, что мама в нем нашла, наверное, он из той пачки, про которых говорят «зато с ним надежно». Неприметный тип, даже не уродливый, нет. Просто дважды на такого в толпе не посмотришь. И говорит так, будто знает обо всем лучше всех на свете, хотя голос у него тихий и звучит забавно. Когда мама нас в первый раз представляла друг другу, я даже имени его не удосужился запомнить — не думал, что он долго продержится. А он, видимо, прилип, как чертова жвачка — хрен отдерешь.Вот папа — я понимаю, почему он пользуется успехом у женщин. Кроме того, что он Большая Шишка. Образцово-показательный мужчина, про такого сомнений не возникает, что и дом построил, и дерево посадил… Правда сыновей не дорастил, но это уже мелочь.Может, у этого все еще впереди. Но я больше не злюсь на него, просто изо всех сил молчу и улыбаюсь. Это даже на идиллию похоже, если забыть, что вообще-то он не мой отец, даже не отчим, а еще в семье есть второй ребенок, который тут не присутствует.— Монти решил провести праздник с друзьями, — говорит мама, мягко улыбаясь, и мне кажется, я слышу ее облегченный вздох.Я видел его мельком, когда он уходил: вымахал братишка знатно. А манеры все те же, лениво-дерзкие.— Я тоже увлекался музыкой в твоем возрасте, — распинается тем временем ухажер. Кажется, он говорил про это при нашей первой встрече, но так выходит, что когда нет общих тем, беседа идет по кругу. — Ходил на рок-концерты, между прочим, и не раз.— Круто, — поддерживаю я, попивая свой сок и закусываю полуфабрикатной индейкой.Генри его зовут, этого сноба. Коннор. Вдумайтесь только: Генри Коннор.— Я бы с удовольствием посмотрел на ваше выступление, — продолжает он, пока мама осторожно пытается замять тему:— Саймон не очень любит выступать перед своими.Не знаю, что на меня нашло, но я возьми да ляпни:— Да без проблем. Как только, так сразу дам знать, где мы будем.Генри исподтишка смотрит на маму так, будто это его личная победа. В принципе, он даже кажется безобидным: за воспитание детей браться не спешит, про учебу и будущее не спрашивает, никого не напрягает. А после ужина, в лучших традициях семейного кино, отзывает меня в сторонку поговорить «как мужчина с мужчиной». Мы стоим на веранде, любуясь праздничными декорациями в соседнем саду. Оказывается, он немного выше меня, этот неприметный тип; потирает руки, облизывает пересохшие губы и после вступительной части открывает рот, чтобы приступить к этому самому разговору, но я его опережаю:— Ты решил сделать моей маме предложение?Он кивает, чуть склоняет голову набок с виноватым видом.— Она в курсе?Снова кивает:— Мы решили, что сначала стоит поговорить с вами, — что я понимаю, как «она решила» и «Монти еще не знает».Теперь киваю я:— Хорошо.Наверное, он ждет еще какой-то реакции, потому что молчит, удивленно приподняв брови. А у меня нет реакции. Может, я должен распереживаться, что какой-то дядя пытается отнять у меня маму и заменить отца, но ерунда это все. Ничего это знаменательное событие не изменит. Не в моей жизни, по крайней мере. Так что я просто пожимаю ему руку, мол, молодец, чувак.— Правда, хорошо? — переспрашивает он с долей недоверия в голосе.— Ага.— Значит, между нами все окей?— Ну да.Он крутит головой, смотрит то на надутого Санту на крыше, то на меня и спрашивает:— Сколько тебе лет, 17?— Ага.Забавно, я уверен, что собственный отец понятия не имеет, сколько мне сейчас лет. Я думаю, что хмырь сейчас осмелеет, поучать меня возьмется, типа, ай-ай-ай, такой большой мальчик, а ничего в жизни не добился. Много можно чего рассказать про «я в твои годы…», а он выдает:— Я в твои годы таким раздолбаем был.Вот этот самый неприметный тип в идиотском галстуке, который говорит как ходячая Википедия.Мне смешно, правда, я и не пытаюсь сдерживаться; смеюсь и признаюсь:— Я тоже тот еще раздолбай, честное слово.Он пожимает плечами, поглаживая галстук:— Не знаю, ты кажешься вполне взрослым.Конечно, он не знает. Я уверен, что он много чего не знает, но я молчу о том, что они с мамой знакомы не больше полугода, а тут еще два подростка на его голову… Я думаю, это довольно смело, но про это тоже не говорю ни слова.— Я ее не обижу, — тихо обещает он опять же в лучших традициях семейного кино, а я так и не научился вести душевные беседы, поэтому киваю.Мама светится, когда наматывает мне на шею шарф и застегивает куртку.— Ты правда очень-очень хорошо выглядишь, — она проводит руками по моим плечам, стряхивает пылинки с рукавов. — Мой красивый мальчик. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю?— Знаю, мам, я тоже, — меня выматывают эти долгие прощания.— Ты уверен, что не хочешь вернуться домой? — спрашивает она снова, а я слышу мольбу забрать от нее Монти.Да, я хочу вернуться домой. Туда домой, к Трою, который любит мои фарфоровые чашки, ест мои рожки с сыром и ворует мои тапки по утрам.— Я в порядке, мам, — заверяю я и обещаю держаться на связи.* * *

А дома прямо с порога музыка, пиво, чипсы и какая-то спина в серой футболке. Я думаю, что Трой опять притащил кого-то из своих друзей, а это всего-навсего он — Отец Троя. Он долго трепетно жмет мне руку, обсыпает чипсами и требует, чтобы я называл его Джеффом.— Мы соревнуемся, кто больше пузырь надует, — с гордостью сообщает Трой.Пол скользкий и покрыт мыльными пятнами. Трой делится, что вся штука в том, чтобы смешить противника, пока он пытается выдуть мыльный пузырь побольше. У Джеффа никаких шансов. Вообще, мы никогда не виделись так близко и так долго. Без делового костюма этот парень гораздо приятнее, страшно симпатичный даже. И смеется совсем как Трой, запрокинув голову. А пьянеет еще быстрее. Яблоко от яблони, как говорится.Наутро я рассказываю Трою про ужин. Уже светло, а мы еще не ложились. Я смотрю телевизор и доедаю мороженое, а Трой раскрашивает маркером очки на носу Джеффа, который сдался и заснул на диване. Он слушает, не перебивает, спрашивает потом:— Ну и как ты?— Нормально.— Нормально, — он одобрительно кивает, продолжая свои художества. Закрывает маркер колпачком, критическим взглядом оценивает свою работу: открытые глаза поверх очков, в лучших традициях Тома и Джерри.— Я не знаю, что бы делал, если бы он решил жениться заново, — Трой прижимает маркер к груди, вертит туда-сюда.— Конечно, знаешь, ты был бы рад за него. Мы дети, наше дело радоваться за родителей.— Наверное, — его голос становится совсем тихим, будто это не он орет в микрофон на концертах. — Это все сложно…— Ага, сложно, — подхватываю я, — тем более, что его фамилия Коннор.Трой хрюкает от смеха:— Как хорошо, что среди вас нет Джонов.