Полый сосуд (1/1)

В конце концов Наруходо утомился после трех часов заучивания терминов наизусть и лег на книги лицом вниз: боль в спине давала о себе знать. Его партнер, заметив это, выпрямился и потряс его за плечо. — Может, отдохнешь? — предложил Асоги. — Время уже позднее. — Нет, я должен научиться всему, что обязан знать успешный студент. — Сейчас ты скорее похож на студень, нежели на студента. — Жестко. — Я знаю. — Но Асоги! Давай мы хоть потренируемся перед сном. — Завтра утром. Сейчас я не могу допустить тебя к тренировкам, ты слишком ослаблен, да и соседи не поймут. Рюноске забурчал, но принялся собирать книги в аккуратную стопку, чтобы они не валялись по всему столу. В это время Асоги готовился ко сну, расстилая кровать. Студент задержался, чтобы не сидеть и тупо пялиться на то, как Казума переодевается в халат, так что он сделал вид, что занят книгами. Не того пытался надурить. Тот прекрасно знал, что Наруходо отдает большее предпочтение еде, чем книгам. — Наруходо, тебе дать халат? — Д-да, пожалуйста. Он воспринял это как напоминание о том, что нужно переодеться, и принялся расстегивать на себе гакуран. Асоги, свободный от гамаш и верхней части гакурана, пытался найти запасной халат, но в это время наткнулся в ящике на какую-то книжку. Судя по паузе, она чем-то его удивила. — Это твое? Наруходо, чья голова гудела после занятий, машинально кивнул, но лишь после брошенного на книгу беглого взгляда сообразил, что наделал. Это было издание ?男色大鏡?*. Как уже было понятно из названия, это был сборник рассказов про ?衆道? — однополую любовь между юношей и мужчиной. Вопросительное выражение лица Казумы говорило скорее о том, почему Наруходо держал при себе эту книгу, а не о том, собственно, кому принадлежала эта книга. Само собой, если это была не книга Асоги, то оставался только один человек, который мог носить ее в ящике. Правда, было неясно, почему она оказалась замотанной в одежду Казумы. — Это не то, о чем ты подумал. Честно, это не моя книга, я не знаю, откуда она там взялась. Асоги вздохнул, убрал книгу в ящик и начал подходить к Рюноске, из-за чего тот дернулся и прилип к спинке стула, холодея от волнения, смешанного с ужасом. Асоги остановился, проницательно посмотрев на друга. — Рюноске-кун, давай поговорим.*** Наруходо почувствовал, как сердце начинает стучать с такой силой, что его движение было видно и сквозь рубашку, которая прилипла к вспотевшей спине. Он тоже понятия не имел, откуда эта книга взялась в этом ящике, и тем более почему именно там. Но времени на мысли об этом не было — он чувствовал, будто Асоги сейчас с отвращением выкинет его за дверь каюты. Или, по крайней мере, больше не захочет с ним говорить вообще. Или скажет, что не хочет иметь такого друга. Ужасные сценарии вырисовывались перед глазами, и с каждым новым вариантом исхода событий взгляд Наруходо становился все мутнее и мутнее. Впрочем, тот просто сел на стул рядом, обеспокоенно глядя на Рюноске. В его почти черных глазах читалась лишь какая-то легкая грусть. — Не надо так трястись, ради всего святого, Наруходо. Все в порядке. С этими словами он осторожно коснулся пальцев Рюноске, которые снова похолодели и были влажными. Это немного успокаивало. — Так ты был серьезен, когда упомянул, что я тебе нравлюсь? Наруходо вжался в стул и отвел взгляд, собираясь с мыслями. Одним словом он может сейчас испортить все. — Да. — Почему ты не поговорил со мной об этом раньше? Этот вопрос принес легкое облегчение Наруходо. Асоги не выбросил его в окно. Не стал кричать или обвинять. В вопросе не звучало никакой угрозы, только настоящее теплое беспокойство. Отвечать теперь было проще, и взгляд наконец остановился на лице партнера. — Потому что мы узнали друг друга только год назад. Я и не думал, что ты подойдешь ко мне, чтобы спросить, как читается скороговорка. Я видел тебя среди студентов еще в первом курсе, но не решался подойти, хотя очень хотел стать с тобой друзьями. — Почему? — Как ты себе представляешь меня, подходящего к лучшему студенту на потоке? с которым хотят познакомиться все? который, очевидно, сочтет меня за очередного пытающегося воспользоваться твоим вниманием? — Неужели ты такого плохого мнения обо мне? — улыбнулся Асоги, рассмеявшись. — Нет, я знал, что люди меня переоценивают, но не настолько же! Я всегда не против побеседовать, и я точно не стал бы тебя отвергать. — И все же... Почему ты начал общаться именно со мной? — Потому что я увидел твое выступление на конкурсе Юумэй! Твоя великолепно поставленная речь и идеальное произношение действительно произвели фурор не только среди зрителей. Они впечатлили и меня, но больше я был восхищен тем, как ты прочел ту самую скороговорку. Я просто не мог не начать уважать человека, который превзошел меня во всем. Рюноске густо покраснел, не ожидая такого признания. Он все это время думал, что Асоги просто стало жаль его и он общается лишь потому, что больше никто не горит особым желанием водиться с ?типичным, заурядным мальчишкой из 2-В?. Ему не хватало уверенности в себе, чтобы увидеть, как на самом деле к нему относятся люди. — Но я не превосхожу тебя во всем. Я ведь совершенно обычный! Я не владею боевыми искусствами, не знаю столько всего, как ты, не первый везде и во всем... — Оскорбляя себя, ты оскорбляешь и мой выбор, — прищурился Казума, снова заставляя Наруходо краснеть. — И... Как ты относишься ко мне? — Я не знаю, Рюноске. Я был потерян во всех чувствах после одного события, так что я пока не знаю, как именно ощущается особое отношение, на это... нужно время. Но я точно могу сказать, что хотел бы никогда тебя не покидать. В этот раз Асоги зарделся сам. Очевидно, он плохо представлял, что значит влюбляться, потому что его никто не просвещал, да и он был слишком занят тренировками и учебой, чтобы обращать внимание на потенциальные любовные интересы. В этом плане дела у Наруходо были лучше, так как он точно знал, когда он был влюблен, а когда — нет. А Казума был буквально объектом его воздыханий, и это чувство он не мог спутать ни с каким другим, особенно после начала их общения.

Воцарилась неловкая пауза. — Рюноске. — Что? — А ты знаешь, как ты относишься ко мне? — Я... Я люблю тебя, Казума, — твердо ответил Наруходо, тем самым заставив собеседника покраснеть и потянуться к своему лицу рукой. Горячая кровь прилила к щекам Асоги — это ощущение было достаточно редким. Обычно это было из-за чувства стыда, но сейчас был совершенно другой случай. — Правда. — Я верю. Снова наступила тишина, однако она не мешала никому из них. Наруходо чувствовал себя невообразимо тепло и расслабленно: наконец смог открыть Асоги то, что давно пытался забыть и затолкнуть еще глубже в себя. Сердце колотилось, однако каждый его стук сопровождался волной тепла и приятного чувства, пока взгляд черных глаз адвоката скользил по столь любимому лицу. Тот, в свою очередь, с бесконечной мягкостью смотрел ему в глаза, но спустя минуту какое-то воспоминание пронзило его, и его лицо подернулось уже не теплым беспокойством. — Что случилось?.. — Прости, Рюноске. Пожалуйста, извини. — За что? — Я... думаю, тебе не стоит сближаться со мной. Из всех фраз, что ожидал услышать Рюноске, эта была той, которую он меньше всего хотел услышать. Он, на удивление, никак не отреагировал, но трепещущее сердце внутри него будто на мгновение остановило свое движение. Наруходо кашлянул в кулак. Глаза забегали, но ненадолго. Он отстранился, не глядя на Асоги, и сложил руки на груди. Ее заполнили чувства обиды, злости и отчаянного смирения. — Казума... — севшим голосом проговорил он, едва слышно. — Я не могу объяснить сейчас, послушай- — Тогда... не объясняй, я понимаю. У тебя есть вещи, которые ты предпочел бы не говорить,— Наруходо не поднимал взгляд. Он был направлен вниз, на стол с книгами, и почти ничего не выражал. — А я предпочел бы их не слышать... Ладно, спокойной ночи, Асоги. Наруходо встал со стула и пошел к шкафу, садясь внутри него и закрываясь изнутри, точно так же, как он закрыл свою душу. Современные читатели могли бы провести параллель с известной в нашу эпоху идиомой, связанной со шкафом, однако наши студенты о ней и не подозревали. В любом случае ощущение барьера между ними многократно усилилось. — Подожди, Наруходо. Казума встал, чтобы дойти до шкафа и открыть его, но Рюноске уже был не в настроении что-либо обсуждать. Лицо выражало сильную досаду, но появление Асоги его немного оживило. Кажется, Наруходо все равно ждал каких-то слов и не закрылся окончательно, так что теперь на месте ?одно слово — или смерть, или счастье? оказался его партнер. — Дело не в том, что ты мне не нравишься. Причина гораздо сложнее, и я не знаю, захочешь ли ты меня теперь выслушивать. Извини. Я не должен был так формулировать свою мысль. — Ну, это моя вина. Я должен был привыкнуть к тому, какой ты временами вредный, — Рюноске усмехнулся без особого веселья. Адвокат сел на кровать, неотрывно глядя на объект своей симпатии. Ему было больно видеть, как Наруходо прячет свою тоску, даже никак не выражая ее, однако их души были связаны настолько тесно, что Асоги совершенно точно ощущал ее внутри себя. До него дошел смысл фразы ?делить и горе и радость?: влюбленные чувствуют друг друга на психологическом уровне. Когда одному хорошо, другому тоже хорошо. Оба счастливы. Они не могут быть счастливы, пока несчастен другой, и это было основной составляющей истинной любви, о которой многие люди, считающие себя любовниками, забывали. Они игнорировали проблемы. Обижали. Забывали. Оскорбляли. Били. Покидали, как только переставали получать выгоду от другого или выжимали из него все соки. Или, будучи несчастными, вовсю тянули своего партнера на дно, на подсознательном уровне завидуя его счастью. Но это не любовь. Казума почувствовал желание выдернуть партнера из глубокой тоски. Это чувство было очень знакомым, правда, давно забытым и зарытым в глубинах опустевшей, хрупкой души, похожей на погребальную урну, в которой покоился прах любви. — К черту. Наруходо повернул голову к Казуме, когда он произнес эту фразу. Она была достаточно... неожиданной. — О чем ты? — К черту это, Рюноске. Я люблю тебя. Теперь уже глаза Наруходо выражали удивление. Он не мог понять, что имеет в виду Асоги, говоря ?к черту это?, но до этого момента он думал, что от него вряд ли можно было вообще получить признание. Ведь насколько было известно Рюноске, Казума представлял из себя сердце, покрытое тяжелой броней и готовое жечь глаголы, а не наоборот. Ему было, конечно, приятно это слышать, но расстройства от предыдущего ответа это не исправило. Он ощущал себя слишком опустошенно и уже не мог ответить как-то тепло, хотя очень хотел, и потому неловко пошевелил пальцами. — Как ты это понял? Ты ведь... Никого раньше не любил? — ... Не совсем. Асоги вздохнул и сжал руками рукава рубашки. Заметив хорошо скрываемую сильную горечь в его глазах, Наруходо также потянулся к нему, медленно выходя из шкафа и присаживаясь рядом. Он знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что сейчас он что-то расскажет, и это был настолько редкий и важный момент, что его было невозможно пропустить. На его памяти Асоги открывался перед ним всего один раз, и в тот раз он был похож на самурая, снимающего свой доспех и откладывающего клинок в сторону. — У меня были дорогие мне люди. Было бы странно, если бы их не было. Рюноске промолчал, думая, что он не должен ничего спрашивать. Он был прав. Асоги не нуждался в вопросах, когда рассказывал что-то. — Но судьба распорядилась так, что они ушли в иной мир, оставив за собой загадку, в решении которой я не уверен до сих пор. Я их любил, и я точно знаю это чувство. Я просто забыл, что такое любовь, потому что в итоге она привела к... этому. Я не хочу терять тебя, Рюноске. И... это было бы сложно объяснить. Я не хотел признавать, что я привязан к тебе. Я боялся причинить тебе боль. У меня есть миссия, о которой я пока не могу тебя рассказать, но... Она слишком опасна, чтобы я посвятил тебя в нее сейчас. — Почему же... Я тоже не хочу тебя потерять! И неважно, Асоги, какие отношения были бы между нами. Мне все равно будет плохо, если я тебя потеряю. Даже если бы мы по каким-то причинам перестали дружить, я бы все равно любил тебя. Наруходо почувствовал безграничную тоску. Им обоим было не очень хорошо сейчас, и он попытался как-то компенсировать это, крепко обняв друга — друга ли? — и уткнувшись ему в плечо. Он не особо умел поддерживать, но мог показать свою заботу. — Судьба беспощадна, Рюноске. Я никогда не смогу предвидеть, когда какая-нибудь сволочь решит, что тебе пора умереть. Я не смогу пережить еще одну смерть любимого человека. Я не хочу, чтобы мой рок затянул в эту черную дыру и тебя. Тогда у меня не останется выбора, кроме как уйти за тобой. — Асоги... Наруходо взял его за руку, переплетая пальцы и согревая его своим теплом. Кажется, это отвлекло Казуму от мыслей, и он наконец посмотрел на него. — Моя жизнь не зависит от твоего рока. Ты не проклят, пожалуйста, не вини себя в их смерти. Разве ты забыл, что висит у тебя здесь, на стене? — 正義*. — Это не было тем, что они заслужили. И, в конце концов, это не было тем, что заслужил ты. Ты ведь все-таки воин справедливости. Ее поиск — это твое бусидо. Асоги долго смотрел на свою руку, скрепленную в замок с рукой Наруходо. Затем прикрыл глаза и неожиданно положил руку на его талию, переключив его внимание, и притянул к себе — теперь они сидели совсем вплотную, и медленно коснулся губами его щеки, вызвав у того мелкую дрожь во всем теле. Но он не остановился и погладил Рюноске по уху и волосам, затем слегка наклоняя его голову вбок и, наконец, целуя в губы. Наруходо обхватил руками спину Казумы, пытаясь поддержать его, потому что оттенки грусти и горечи все еще были у него на губах. Если это, конечно, был не вкус укоризненных котлет. А они были с перцем. Асоги давал ему передохнуть, и вскоре после нескольких поцелуев их губы стали уже очень влажными. На этот раз инициативу взял Рюноске, пересаживаясь на кровать с ногами и перемещая любимого в горизонтальную плоскость. В голове все искрилось, будто черепная коробка была наполнена игристым шампанским, а не серым веществом. Точно такими же были и его способности думать сейчас, то есть никакими. Раскрасневшееся лицо напоминало опьяненное. Опьяненное любовью к Асоги. Тот же был этим крайне смущен и постепенно отпускал хватку разума, отдаваясь страстному инстинкту. Сперва Рюноске снова провел языком по его губам, после чего поцеловал уже глубже, отчего он прижался вплотную к Асоги и, как следствие, практически лег на него. Движения становились все хаотичнее и быстрее, и было слышно, как эти двое шумно дышали, пытаясь принять наиболее комфортное положение. — Я без ума от тебя, Казума-сама, — выдохнул Наруходо, опустив взгляд. Асоги слегка нахмурился, но улыбнулся. — Рю, пожалуйста, не зови меня ?-сама?: ты мне не раб. — Я раб моего сердца. — Я знаю, но постарайся понять. Мы равны. — Хорошо... Это был довольно настораживающий момент. Асоги пообещал себе, что затронет эту тему в будущем, но сейчас ему не хотелось отвлекаться. Для серьезного разговора нужна прохладная, разумная обстановка, а сейчас она была раскалена от горячего чувства взаимной любви. Они явно не собирались спать в ближайшее время. Асоги начал целовать шею партнера нежно, после чего получил невербальное разрешение открыть другие участки его тела. Ему еще никогда не приходилось раздевать кого-то, кроме себя, так что он немного затруднялся, однако он все же смог снять весь верх с Наруходо и начать поглаживать его пальцами. Тот с непривычки съежился и спрятал лицо в плече Казумы, но тот поцеловал его в ухо и прошептал пару ласковых фраз, что, кажется, расслабило его. Тогда Асоги сам избавился от верха, отстегнув подтяжки и пояс (что не могло не отразиться на лице Наруходо сладострастным выражением), и продолжил ласкать и целовать прильнувшего к нему парня. Но когда он в ходе ласк проник пальцами под брюки и ткань фундоси, Рюноске от неожиданности дернулся и отстранился. Казума был вынужден прерваться и присесть на кровати, облокотившись на нее. — Что-то... не так? — Извини, но я еще не совсем готов, — виновато прошептал Наруходо. Асоги подумал, что он сделал что-то не так, и эта мысль сбила с него весь запал. Наряду с этим к нему вернулся и голос разума, который подсказал, что они уж слишком поспешили на эмоциях, и подобные вещи стоит оставить на другой раз. Затем вернулись мрачные воспоминания, и настрой оказался убит как минимум на ближайшие часы. — Нет, все в порядке, я понимаю. Наруходо пристыженно кивнул. На самом деле он не был готов потому, что не совсем простил то высказывание Асоги, и все еще был немного расстроен. Конечно, он хотел продолжения, но какая-то часть его кричала, что нельзя закрывать глаза на возможность повторного ?обмана?. К тому же он сильно боялся сделать что-то не так во время этого очень важного и откровенного события, после чего Асоги бы вспоминал это с неприятными чувствами. Впрочем, над всеми этими чувствами все равно с отрывом превалировало ощущение вины перед Казумой, хоть и неоправданное. Слишком сильно беспокоиться им не пришлось. Асоги крепко обнял его, когда он лег в кровать, что согрело Наруходо и заставило его немного позабыть о тревожных вещах. Как-никак, все скорее стало лучше, нежели хуже. Казума постарался забыть о проблемах, которые его волновали, и дать волю своим чувствам. Почувствовать счастье... И сделать Наруходо счастливым. Такая красивая, добрая улыбка — она была на его лице почти всегда, когда они учились в Юумэй. — Твоя улыбка греет мою душу, Рю. — Но ты ведь весь теплый... как огонь, — ответил Рюноске и положил голову на грудь любимого, слушая стук его сердца. Он совпадал с тиканьем часов, стоящих на столе, и студент даже немного задремал от такого уюта. — И за тобой повсюду следует теплый бриз. — Но я был опустошен. Пока ты не пришел и не заполнил эту пустоту. У тебя холодные руки, но теплая душа, Наруходо. Пожалуйста, никогда не сдавайся. И всегда сохраняй это тепло внутри себя. Это огонь твоей человечности. Наруходо подумал, что в таком случае Асоги не считает, что он достаточно человечен. Почему?.. Разве внутренняя пустота лишает тебя человечности? — Х... хорошо. Они постепенно заснули в обнимку, пока корабль качали волны, а за толстой стеной переговаривались на своем варварском языке матросы. Звукоизоляция была достаточно хорошей, чтобы даже их громкая речь воспринималась как отдаленный бессвязный шум. Маленькое круглое окошко пропускало лунный свет, который очень слабо, но освещал каюту, так что лунный кролик мог посетить жителей комнаты и посидеть рядом с ними. Этой ночью не было страха или боли — только двое студентов, которые нашли друг друга после долгих странствий в темноте.