Часть 5.4 - Правильный формат (продолжение) (1/1)

Как-то Реборн попросил их собраться в доме Савады, чтобы обсудить один из документов Девятого. Кёю встретил привычный балаган и крики, и Хаято спал посреди хаоса, будто в мире не существовало ничего, кроме колен Хром. Они только вернулись из Италии и почти сразу, не успев помыться и отдохнуть после ночного перелета, приехали к боссу.Тогда Хибари отметил две вещи. Первое, омеги не особо смущаются от близости друг с другом, прямо как девчонки. Второе, дело нечисто: спать в таком шуме?— нереально, он бы уже давно загрыз до смерти каждого из присутствующих.Подвох и правда был. Как вторая кожа, Гокудеру обтягивала едва мерцающая пленка иллюзии, словно он ранен, и Хром пыталась его ?приодеть?, чтобы не пугать детей и маму Савады.Наги покачала головой?— это иллюзия тишины.Потрясающее изобретение, простое и гениальное. Только когда Гокудера проснулся, сквозь сонный туман он увидел, как открывались и закрывались рты, Рёхей прыгал, взмахивая кулаками, плечи Хару сотрясались, и она, откинув голову, вроде как хохотала, но он не слышал ничего. Оглох и сам не понял: когда, из-за чего. В его глазах плескался такой дикий ужас, что Хибари подумал: сейчас загорланит как резаный, только бы услышать собственный крик.Хром запоздало дернулась, разорвала тишину. И Хаято накрыло.Кажется, теперь Кёя понимает, что он тогда почувствовал. В мире крупномасштабные сдвиги и расколы, ядерные взрывы, а он, как глухой, видит, осознает, но полностью уловить не может, и это неправильно, противоестественно, ведь такие катастрофы не должны происходить в абсолютной тишине. В ушах она плотная, непробиваемая, а в голове смятение, неразбериха?— почти паника?— и он пытается уцепиться хоть за малейший шорох во внезапно онемевшей реальности. А потом Гокудера просовывает язык. Пленка лопается, как мыльный пузырь, и Кёю захлестывает мыслями и звуками.Гокудера специально.Он мог выпустить феромоны, что ясно, понятно, не больно?— ?ничего личного, Хибари, природа?. Но он предпочел двоякость, чтобы Кёя сомневался и не сопротивлялся на полную. Так? Хибари мечтает зарядить ему в солнышко и прорычать ?так?? в продырявленное в нескольких местах ухо, но пальцы Гокудеры все еще сжимают подбородок, и он?— сволочь?— закрыл глаза, как делают все нормальные люди во время поцелуев.Хибари точно не относит его к нормальным. Да и себя бы в разряд адекватных не записал, ведь сначала отвечает ему, а мясорубку оставляет на потом. Во рту Гокудеры еще остался вкус цукатов и сушеной хурмы?— натырил из блюдца, когда Кёя отвернулся, чтобы загрузить посудомойку. А ведь Хибари специально отложил лакомства к чаю.Хаято целуется незнакомо: нервно, рвано, глубоко и нет ему дела до чаепитий. Он падает на Кёю сверху и давит своей нелогичностью, горячностью и противоречивостью, но это не самое тяжелое, что Хибари не смог бы вынести. Губам аж больно. И в Гокудере всегда угадывается тонкий запах копоти?— его ошибок. Возможно, утром копоть превратится в смолу и потухшие угли, но Кёя вовсе не альтруист и не косит под хорошего друга, поэтому позволяет Хаято оседлать свои бедра и тесно прижаться. И это в разы приятнее, чем когда он тащил его на спине, а Хаято тёк и тёрся сзади.Хибари держит его за ягодицы, чтобы не сильно елозил, и чувствует, как облупливается и слазит старой краской его терпение: Хаято впивается в рот еще более жадно, все равно елозит, спешит и тянет за волосы на затылке, заставляя Кёю сильнее откинуть голову назад. Хотел перемен?— получай кувалдой.Гокудера совсем не умеет целоваться. Не старается как-то по особому выгнуть язык или повторять за Хибари. Кажется, и не отслеживает его реакцию, словно он тут один на один с самим собой, закрылся в обратной игольчатой сфере, а Кёя остался снаружи.Хибари хочет опять приказать ему дышать, что вряд ли поможет, поэтому через силу разрывает поцелуй и шлепает его по заднице, как зарвавшегося, но любимого ребенка. И это работает. Хаято распахивает глаза. Вздохнув, наконец, смотрит на него сверху вниз.У него красный не только рот, но и кожа вокруг, подбородок и скулы, словно на Кёю аллергия, и он, не зная, перебрал.—?Что? —?недовольно хрипит Хаято.И правда, что? Невидимая рука растерянно хватает пальцами воздух, тут и там хлопает, ищет?— куда подевалась? —?а злости нет. Снесло ветром и след простыл. Но и самого Хаято она тоже не чувствует, не находит.—?Не ешь меня, серый-серый волк,?— говорит Кёя, и тон у него текучий, двойственный. Додай угрозы во взгляд и выйдет ?тебе это не по зубам, зверек?; опусти ресницы ниже?— ?тише-тише, поймал, поймал?. Пусти Кёя больше искр по ртутной глади радужек, проскользнет усмешка, превратив слова в шутку.Губы Хаято нерешительно дергаются. И он смеется. Недолго, но напряжение вырывается из легких, и он обмякает, обнимая Хибари за плечи. Такой странный полузабытый жест. Кёя не особо понимает, это он так, опомнившись, расстроился или устал, или еще что, но гладит Хаято по позвонкам и сам расслабляется. Теперь их тут двое, хорошо.Они сидят так какое-то время, пока впитывают уютную тишину и тепло тел. Хибари нравится ощущать его вес на себе и нравится, что не представляет, как Хаято поступит дальше: встанет и убежит домой или останется.Еще совсем некстати думает, что Гокудера вообще-то не против шлепков. Надо же.—?Остановишься, когда я скажу,?— утверждает, а не спрашивает Хаято, отстраняясь и раскрывая плечи.Он весь выравнивается и, откинувшись назад, позволяет себя рассмотреть. Ногами еще обхватывает его бедра, руками упирается в пол, и Кёя любуется открывшимся видом: кулон посередине груди отливает холодным серебром; ремешки и цепочки, дорогие и совсем дешевые, серебряные и кожаные, переплетаются и обвивают белую шею. Кожа обтягивает резко выступающие ключицы, и соски у Гокудеры плоские, бледно-розовые и маленькие. Рядом с одним из них светлые точки шрамов от игл, а на ребрах тонкие, как паутинки, полоски, оставшиеся после лесок Бельфегора. Хаято в основном дерется на среднем расстоянии, и шрамы у него редкие, аккуратные и красивые, словно мастер по шрамированию наносил заранее утвержденный клиентом эскиз. Слишком просто представить, что точки?— звезды, а полосы?— хвосты комет или пролетающих диких ветров.Кёя касается их губами и языком. Следы недостаточно глубокие, чтобы ощутить неровность, и сосредоточиться на них никак не выходит: взгляд уплывает и уплывает к выпуклости на штанах Гокудеры. Хибари и самому там некомфортно. Сквозь ткань кинагаши он поправляет себя и заодно ощутимо задевает рукой его. Хаято смотрит расширенными зрачками, и Кёя повторяет движение?— медленно вверх, вниз от резинки штанов и к промежности. Задерживается на яичках и сжимает их чуть сильнее.?Сука?,?— по губам читает.?Чувствительный какой?,?— беззвучно хмыкает Хибари, перебирая и ощупывая их.У Хаято дрожат ресницы, и брови ломаной линией выгибаются, словно ему их жалко. Или, наоборот, жалко, что не ударился в разврат раньше, когда Кёя предлагал впервые.—?Мне неудобно.Ткань мешает.—?Тебе, блядь, неудобно? —?вскидывается Гокудера.—?Значит, единогласно,?— оглашает вердикт Кёя и тянет штаны вниз.Хаято давится воздухом, матами и возмущением, когда ткань цепляет обнаженную головку. Взгляд Хибари тут же приковывается к ней, выглядывающей из трусов. Кёя его, конечно, видел, но не таким твердым. И Гокудера в первый раз в жизни жалеет, что ненавидит семейки и прочие парашюты.Забыв про штаны, стянутые лишь до середины бедер, Хибари проводит большим пальцем по гладкой и скользкой открытой головке. Цвет немного темнее и насыщенней сосков, но он все равно розовый. Кёя тянет трусы вниз и на пару секунд закрывает глаза, чтобы справиться с волной возбуждения. Плавно выдыхает. Светлый-светлый иностранец. Диковинка. Хотя, для Хибари он необычен во всех смыслах.Запах сгущается, тяжелеет. Головка мокрая, значит, между ягодицами тем более влажно, и Кёе нужно время, чтобы суметь подумать о чем-то, кроме этого. О чем-то, кроме того, как сильно он его хочет. Как много раз представлял этот момент.—?Что не так? —?с подозрением и предчувствием облома спрашивает Хаято.

Говорил же, до роковой омеги ему как до луны. Лег не так? Трусы у него стремные? Член маленький? Согласно статистике по омегам, вроде, нет, Хаято проверял. А может, без кремов его природный запах слишком резкий? Душный? Навязчивый?У него мысль за мысль спотыкается, пока Хибари не прерывает низким гортанным голосом:—?Все как надо. —?Он обхватывает его плотнее, сжимает. —?Ты?— как надо.Член ложится в руку удобно и естественно, и отзывается Гокудера правильно: сразу. Бедрами слегка подается навстречу ласке, сжимает ягодицы.Он выгибается в пояснице, и в этом лишь искреннее ?еще?, поэтому Хибари почти зол на то, какой Гокудера упрямый дебил, и одновременно удовлетворен тем, что подождал, пока оба смогут оценить происходящее. Не в течку отзывчивость имеет другую цену и значение, и в голове Кёи четко и ясно выстраивается, насколько правильно и необходимо им быть здесь и именно так, как сейчас. Распахни он кинагаши, они могли бы заняться любовью в этой же позе, даже не пришлось бы сдвигать или поднимать ноги Хаято выше. Он даже лег интуитивно до сантиметра выверено, и Хибари хочется верить, не потому, что Гокудера омега, а он?— альфа, а потому что они сами по себе как нельзя лучше подходят друг другу.Ему точно подходит, как член в руке твердеет и смазки хватает, чтобы скользить, растирать и ублажать, а не причинять боль. Ему подходит как ягодицы покачиваются, ищут контакта с ним, хотят, чтобы к ним прижались теснее. И Хибари подходит, что Гокудера упорно молчит и ни о чем не просит?— всем своим существом требует.—?Делал это с Ямамото?Хаято не жмется, не выглядит застенчивым, и Кёю не покидает ощущение, насколько он голоден и не приласкан.—?Еще, блин, сделаю,?— огрызается Гокудера вопреки явному щемяще-сладкому удовольствию. Он чувствует себя уязвимым. И уязвленным. Не потому, что Ямамото не предлагал и никогда не касался его там. А потому что Хибари вынуждает думать о нем сейчас. Вслух обсуждать, что они могли бы… или в этой реальности делали, но Гокудера не в курсе.Была вероятность, что не в том доме он сейчас трусы снимает, и это очень мучительная и бестолковая мысль, которая захлестывает его сердце грустью.—?Правда? —?Кёя выворачивает кисть, круговым движением оттягивая кожу на члене. Ладонь соскальзывает с кончика и схлопывает воздух с тихим ?чавк?.Хаято хватает выдержки злобно закивать, и Кёя так и ловит его губы в последнем кивке: проталкивается языком внутрь и по-собственнически забирает выдох. Захватывает и обсасывает, выглаживает со всех сторон его язык. Грубо трётся о нёбо, обходит по мягкой глади щеки так, что она слегка оттопыривается, и давление настойчивого языка видно снаружи. Хибари практически ложится сверху, продолжая двигать рукой в одном несбиваемом неспешном ритме; сглатывает и свою слюну, и его, и это самое пошлое, что случалось в жизни Гокудеры. Некрасиво, неаккуратно, горячо и до краев наполнено желанием высосать его и присвоить до последней капли.Хаято раскрывает рот шире, чувствуя как из уголков течет по щекам. Тянется рукой вытереть, но Кёя перехватывает раньше: подхватывает языком струйку и ныряет обратно в рот. Гокудера забивает болт на то, как это выглядит, и просто зарывается пальцами в волосы Хибари. Пусть будет грязно, раз Кёе так хочется. Нет сил тревожиться о таком, пока в паху скручивается и тянет, концентрируется похоть, и яйца аж поджимаются, до того Гокудере хочется.Хибари о них помнит, время от времени поглаживает, заставляя Хаято инстинктивно приподниматься, раздвигать ноги шире?— штаны впиваются в бедра. Кёя проскальзывает в ложбинку между ягодиц, и Гокудера поначалу не понимает, что изменилось. Влажную кожу холодит воздух и тепла Хибари не хватает. А потом он распахивает глаза и упирается в серые напротив. Жаждущие. Ждущие.—?Даже не думай,?— предупреждает Гокудера.Кёя усмехается?— и только за это стоит зарядить ему в рожу?— но глаза чуть остывают, и веки расслабляются. Согласен.Указательный палец осторожно ласкает промежность, щекочет тонкую чувствительную кожу и ведет чуть дальше?— совсем легко, невесомо касаясь. Замирает на впадинке. Здесь смазка намного гуще. Как гель, думает Кёя. Он на пробу немного шевелит пальцем, обласкивая круговыми движениями вход и изучая структуру смазки. Кажется, гуще покупной, которой пользовался с бетами. Он размазывает ее дальше по ложбинке, но там уже мокро, и палец легко ныряет к копчику.Обратная сторона ладони тоже намокает от соприкосновения с тканью трусов, и Хибари удивляется; на самом-то деле не знает, насколько много её должно быть в обычный день, а не в течку. А еще хочется перевернуть Хаято, чтобы посмотреть и узнать, она там белая или совсем прозрачная. Зачерпнув пальцами, он размазывает ее по внутренней стороне бедер; как массажное масло тщательно втирает в ягодицы, разминая по очереди каждую половинку: левую, возвращается обратно ко входу, смачивает пальцы и вновь тянется к правой, растирает вязкую смазку и по ней.Мышцы под ладонью напрягаются, Гокудера мычит ему в рот, и Кёя сжимает задницу сильнее, всей ладонью.?Так???— безмолвно спрашивает. Гокудера сплетает их языки?— так. Еще.Хибари вновь подносит палец к анусу и трет сверху настойчиво, но не продавливая, как делал с дырочкой уретры на головке члена: вокруг и поверх, нежно, ритмично, короткими мазками. Только здесь, не отвлекаясь ни на что другое.Гокудера разрывает поцелуй и тихо матерится под нос. Кёя не понимает и половины слов, но принимает за похвалу и одобрение. Целует сосок, оглаживает грудь одной рукой, продолжая второй ласкать вход. Член Гокудеры дрожит и дергается; выгибаясь, прижимается к низу живота, и Кёе жаль?— он бы уделил внимание и ему, если бы Гокудера позволил заменить одну из рук кое-чем другим.Но Хаято и так все устраивает. Грудь ходуном ходит. Он прижимает сжатый кулак ко рту, ногой стучит по полу. Больше не матерится, совсем притих. И кончает так же, не касаясь себя и не проронив ни звука. Быстро.У него ресницы слиплись стрелками и потемнели, хотя Хибари не видел слез. Кто знает, были или не были?— у Кёи перед глазами плясали пятна, он не только их пропустил бы. Промаргивается. Немного спермы попало на рукав кинагаши. А так все только на животе осталось… вроде бы.Ему бы быть довольным: Гокудера раскинулся под ним расслабленный, удовлетворенный. Сильно запачканный. Но Хибари ощущает утрату, как когда еще был поменьше и пошел в парк, выстоял длинную очередь, купил билет на детские американские горки. Ждал, предвкушал. Но момент падения нельзя растянуть в вечность. И вагончики остановились почти сразу после резкого съезда вниз, чтобы родители подхватили особо впечатлительных и обрыганных чад.Катание не было ни плохим, ни разочаровывающим, просто надо было встать и уступить вагончик следующему. Только это убивало предыдущее наслаждение.В его крови еще бурлит возбуждение, а Гокудера уже сбросил с себя омежье нетерпение и голод по ласке. В глаза вернулась трезвость. Слишком быстро вернулась.Хибари нехотя высовывает из-под него руку, и Гокудера перехватывает ее за кисть. Словно придирчивый купец внимательно смотрит на мокрый блеск пальцев. А потом тянется вперед и садится лицом к лицу.—?Это я,?— тихо проговаривает он, поднося руку Хибари к его же губам. —?Запомни.Кёя замирает. Не надо об этом просить, он помнит его запах. Но глаза Гокудеры твердые. Настаивает. И Кёя слизывает.Хаято проводит пальцем по своему животу, собирая белесые тяжелые брызги. Вновь подносит к губам Кёи:—?И это тоже я. Запомни.—?Смахивает на приручение,?— отстраненно замечает Кёя, почти загипнотизированно наблюдая за пальцем. Приручение звериное, инстинктивное.—?Нет,?— говорит Хаято. —?Ты почувствуешь разницу.Кёя с подозрением щурится, но не похоже, что Гокудера кривит душой: ?нет? дышащее и воздушное как пенка; с таким ?нет? он бы кормил его взбитой в крем сметаной. Из-за этого, а еще потому, что в отличие от Гокудеры, в магические привороты не верит, Хибари с почти мальчишеской надменностью усмехается и слизывает, накладывая новую терпкость на ранее распробованную сладость. Разные акценты и грани вкуса, яркие, специфические, ему не с чем их сравнить, но он запоминает. Его омега.Он узнает его. Он найдет его. Он… Кёя сглатывает. Он все еще хочет его. Не только телом?— самим прожорливым естеством; тем глубинным, что нашло в Хаято недостающие сердцу лакомые кусочки и истощающиеся запасы душевного сока.Гокудера нравится таким, приправленным шероховатостью и ершистостью, нескладностью и внутренней невнимательностью. Порой он приперчен жестокостью как сейчас: будоражит аппетит, но вместо помощи как коту подсовывает под нос валерьянку. Следит, поведет Кёю сильнее или нет.Еще как ведет. Лицо Хаято расплывается, и Кёя воспринимает его больше как клубок вкуса, запаха и пламени предсмертной воли; как некую природную энергию, к которой манит приникнуть и разрядиться собственной силой и теплом. Хотя бы потому, что у Хибари ее в разы больше и для одного?— многовато.Кёя рассматривает его, гадая, на одной ли они частоте. Понимает ли его Хаято сейчас, когда убирает руку от губ и проникает ею под ткань кинагаши. Трогает бедро, натыкается пальцами на налитый кровью член. Глаза не опускает, намертво приклеив взгляд к подбородку Хибари. Словно смущается раздеть до конца и осмотреть.—?Тебе что, двенадцать?—?Заткнись! —?тут же отбивается он.И в этом тоже что-то есть. В том, как Хаято ласкает почти исподтишка. Ищет ритм, словно воришка подбирает к замку код, и у него не очень-то получается. Не потому что плохо подбирает?— из-за неуверенности меняет излишне часто и сжимает несильно, как если опасается сломать.Приятно, но недостаточно. Себе он наверняка отдрачивает не так, а как нравится Хибари?— не спрашивает.—?Медленнее,?— тихо произносит Кёя. Ловит новое, правильное движение. Выдыхает:?— Да.Сдержанно целует Хаято в висок и остается, прижавшись к нему сухими губами.—?Слишком странно? —?спрашивает едва слышно.—?Нет,?— отвечает Хаято. Привирает: немного странно нащупывать узел у основания члена; странно, что он длиннее и толще его собственного; и запах в новинку, этот?— совсем не такой, как перед гоном.—?А как?—?Ты можешь захлопнуться, блин? —?Гокудеру это выбивает из колеи, и ритм опять ?спотыкается?.На катке они столкнулись с похожей трудностью. Простые движения, по кругу. Без выебонов, много-много раз, пока не привыкнешь, пока не почувствуешь, пока тело не поведет само.Хибари запускает руку под одежду, накрывает его ладонь своей, заставляя замереть. И толкается вперед.—?Всё-таки ты,?— из горла поднимается ?неопытен?, но причина не только в том,?— мяго…Глухая ?к? еще на корне языка, а Гокудера дергает рукой так, что аж звезды из глаз, лава по бедрам и кипяток по щекам. Кёе кажется, он с размаху влетает в пружинистый матрас и его откидывает назад, в реальность. Коротко, быстро, уже оправился.Дело не в руке. Волна феромонов?— как предупредительный выстрел в ногу. Замечание задело, да?—?Нечесный способ.—?Но не мягкий же,?— Хаято явно наслаждается его реакцией и знает: Кёя почти кончил.Дурной он. Это как достать пулемет, когда еще пульками из игрушечного пистолетика мажешь. Попасть?— попадешь, но мастерства не прибавится.Кёя притягивает его ближе. Зарывается лицом в пепельные волосы:—?Прибереги его на другой раз.Он обязательно должен у них быть. Потому что Гокудера все сделал не так и, по мнению Хибари, провалился по всем фронтам. После того, как кончил, он должен был требовательно посмотреть из-под ресниц, положить ладонь на затылок Хибари и притянуть слизать сперму, а не предлагать один лишь испачканный палец.Резкий запах спермы перебивает запах смазки, и он должен был использовать это, пока Хибари сидел перед ним на коленях. Взгляд Гокудеры должен был стать властным и остывшим. Он должен был приказать отсосать.Потому что именно так Гокудера бы его унизил.Это у омег ненасытные матки. Это они должны ублажать и приникать губами к члену. Это их поза?— бет и омег?— и Хибари добровольно не стал бы делать ничего подобного. Вопрос гордости. Вопрос статусности. Возможно, кто-то из альф в качестве исключения идет на уступки беременным или больным супругам, но это очень лично и унизительно, почти как если бы Гокудера сказал Хибари надеть женские стринги, лифчик и всем на потеху отплясать у входа в школу.Гокудера не из робких, и Хибари не понимает, что он задумал, ведь нет ничего унизительного в том, как тот жмется к нему голой кожей сейчас.Или… ничего он не задумал, а подвох ищет только Хибари. Кёя не верит этой мысли. Ей нельзя доверять и нельзя расслабляться, как сильно бы не подмывало: тонкие пальцы чувственно массируют разбухающий узел. Скользят вдоль венок; нырнув глубже, к лобку, задевают ногтями черные волоски. Без одежды Хаято начинает мерзнуть, у него похолодели спина и плечи, но ладонь потная, скользкая и горячая.Интересно, быстро кончить только потому, что твоя омега замерзла, и его надо одеть… вот это унизительно?Развязав кинагаши, Хибари разводит полы в стороны и накрывает бока и часть спины Гокудеры. И только после этого, лизнув его в ухо, кончает. Выплескивается долго, обильно, кусает кожу за мочкой уха; и всего Гокудеру сдавливает в объятии до боли, до синяков и перехвата дыхания.В животе Хаято все сладко сжимается от возбуждения. От ощущения зубов?— прихватывающих осторожно, только удерживающих; от того, как у Хибари на время сорвало контроль и треснула отстраненность; от близости и некой секундной власти над ним. Он дает Хибари время, отстраненно замечая, что у него самого даже в течки так много спермы за раз не бывало. Круто.—?Что именно круто? —?вкрадчиво осведомился Хибари, ослабляя хватку.Гокудере хочется провалиться сквозь татами. Голова кружится, как после крепких сигарет, совсем не соображает. Он поспешно убирает с Кёи руку и старается не обращать внимания на легкие спазмы в паху, которые требуют продолжения.—?Хаято? —?нос к носу, не дает увильнуть. Но Гокудера умудряется.—?Я сказал, что во время приручения ты поймешь разницу. Хочешь узнать?Чистую руку он заводит назад. Возвращает и соединяет обе ладони, как в молитве.—?Запомни,?— и глаза Хибари округляются, когда угадывает, что услышит следующим. —?Это ?мы?.Хаято не предлагает слизать смешанный вкус. Просто дает понять: вот ладони, вот так мы бы пахли, будь парой. Вот они?— перед твоим носом, и, возможно, это первый и последний раз, когда ты ощущаешь этот запах. Вот чего ты лишен, и эта нехватка?— не фантазия больше, не бесплотный дух, она материальная, осязаемая и теперь абсолютно видимая.Жестокость и сила омег совсем не та, как ее представляют и сами демонстрируют альфы. Никакой магии и грязных трюков. И все же?— как булыжником по затылку. Как будто грозят вырвать ногу, когда она уже ощущалась своей, родной, послушно служила. Словно от рождения без нее обходился и не знал потерь, а теперь есть с чем сравнить, и то, что должно работать и подчиняться по умолчанию?— внезапно оказывается отдельным непослушным отростком-шантажистом.Хибари может процедить ему ?слазь?. И Гокудера молча встанет.Хибари может промолчать, а Гокудера?— оставит за ним право считать, что это ?мы? будет. Он ведь не сказал обратного. Но эти гадания останутся такими же ранящими и болезненными, незаживающими.Хибари может спросить. И тренировка разом перестанет ею быть, превратится в серьезное и личное, на краю пропасти.Хаято не ждет вопросов, зарубает его сам:—?Придется запомнить так. По-другому?— не можем.Он произносит ?не можем? точь-в-точь как в ванной во время течки. С той же интонацией и непоколебимостью. И Хибари бесит, что он формулирует так обреченно ясно и правильно, так отточено. Не говорит ?не хочу?. Потому что хочет?— колени Хибари мокрые от его смазки.—?Иди в душ.?Убери руки?Гокудера убирает и покидает любезно распахнутое перед ним кинагаши. Напоследок вытерев о ткань ладони. Сука.***Горячая вода и мыльная пена успокаивают: приглушают тремор в руках, прочищают голову, в которой по кругу прокручивается конец разговора. Ему потребовалась тонна выдержки, чтобы отпустить Гокудеру невредимым, и теперь, оглядываясь назад, Кёя думает, стоило додавить до конца и все же спросить, почему. Почему ?не можем?.Спросить после душа? Если Хаято не уйдет раньше, чем он закончит приводить себя в порядок.Не вытираясь, Хибари накидывает халат и выходит из второй ванны. Ищет его присутствие в доме и как к цели устремляется туда. Гокудера снова в школьной форме, но с совершенно диким шухером на голове, словно не нашел фен и остервенело тер макушку полотенцем. Пальцы с блестящими массивными кольцами расчесывают влажные волосы, и он оборачивается к Хибари на ходу.—?Куда? —?коротко бросает Кёя.—?Домой. Или ты хочешь сразу порефлексировать и обсудить, что вышло? —?его тон прямой и голос по-взрослому низкий. В темноте коридора тени прорезают провалы глаз, скрывают и так почти исчезнувшую детскую округлость щек.Ему идет любая одежда: от приталенных пиджаков и ярких рубашек до рваных хипстерских футболок и худи, но сейчас школьная форма сидит донельзя нелепо. Костюм хранителя подошел бы больше.—?Хочу, — говорит Хибари. — Отредактируем твой ?правильный? формат.