Глава 8. На высях сознанья (1/1)

—?Кора! —?голос матери звонкий и чистый, напоминающий ручеек, возле которого сидит малышка, старательно сплетая стебли маргариток в цветочную корону. Рыжие кудряшки лезут в глаза, и девочка сдувает их, недовольно хмурясь. Над ее головой порхают бабочки и стрекозы, легкие крылышки переливаются в солнечных лучах, и тонкие усики целуют щечки девочки.—?Кора! —?мать снова окликает ее, и теперь Кора, наконец, поднимает голову, восторженно вскакивает, кидая венок в траву, и бежит к женщине, сияя улыбкой.—?Мамочка, ты вернулась! —?маленькие ручки обхватывают мать, та в ответ смеется и поднимает дочь на руки, крепко прижимая к себе, целуя веснушчатый носик и непослушные кудряшки. В глазах Деметры нежность и столько любви, сколько может вместить только огромное материнское сердце.—?А я сплела венок,?— Кора вырывается из объятий, спрыгивает на землю, радостно протягивает матери свое творение,?— смотри, бабочки помогали мне растить розовые маргаритки, а стрекозы?— белые. Красиво получилось, мамочка?Деметра долго разглядывает тонкие стебельки и нежные головки, а потом надевает цветочную корону малышке на голову.—?Очень красиво, милая,?— еще одни теплые материнские объятия, наполненные заботой и любовью. Но маленькую Кору всегда так тяжело удержать, ей не сидится на месте, она стремится познавать мир и делать открытия, и руки матери кажутся лишь помехой для ее любознательности.Кора растет. Неспешно, как и все боги, впитывая в себя все новое, словно амброзию и нектар. Теперь она подросток, шумная и веселая, она мечтает о дальних странствиях, всевозможных опытах и обожает попадать в переделки с ее новым лучшим другом Эросом. Правда все это ей удается с трудом. Мать никогда не спускает с девочки глаз, переживая и уговаривая, каждый день рассказывая, как жесток и опасен мир, где нет ее, Деметры, где она не может помочь дочери.Кора в ответ лишь смущенно улыбается, кивает головой и порывисто целует мать в щеку. Ей не хочется огорчать ее, но мир такой большой, а дни такие длинные, что усидеть в четырех стенах или садике позади дома просто невозможно. Она сбегает в ближайший лес, забирается на деревья, танцует босиком в пышных кронах, перескакивая с ветки на ветку с ловкостью белки. Ну, а что ей делать, у Эроса крылья, и она точно не может позволить себе остаться на земле.Когда ее застает за этим занятием Деметра, она волнуется так, что деревья начинают грозно шуметь листвой. В один миг Кора оказывается на земле, опущенная осторожной веткой, девочка прячет глаза, опасаясь смотреть в лицо разгневанной матери.—?Кора, где я велела тебе оставаться? —?голос Деметры наполнен страхом и разочарованием?— смесь, от которой сердце девочки сжимается.—?В доме или в саду,?— бурчит юная богиня себе под нос, ковыряя землю босыми пальцами.—?Почему я не разрешаю тебе покидать дом?—?Потому что мир полон опасностей, ужасных богов и вероломных богинь,?— Кора уже знает, что означает это слово, прочитала в какой-то рукописи, их в библиотеке огромное множество, но даже так дома ужасно скучно.Деметра не выдерживает, всхлипывает, притягивает дочь в объятия, ласково гладя по волосам с застрявшими в них веточками и листочками. Кора не может сдержать слез, когда мама плачет, она снова огорчила ее, заставила волноваться. Девочке стыдно и страшно. В самом деле, мир без матери кажется неправильным, неестественным. Уж лучше быть дома в полной безопасности, чем одиноко бродить по лесам, потеряв дорогу обратно.—?Я больше не буду, мамочка,?— плачет Кора,?— я люблю тебя, очень-очень люблю. Я никогда тебя не покину.Слезы прячутся в спутанных волосах, рыдания становятся тише. Мать шепчет что-то успокаивающее, от нее пахнет цветами, свежим хлебом и домом. Кора хочет поднять голову, но Деметра обнимает ее еще крепче, целует в макушку, и девочка чувствует, что начинает задыхаться от этих объятий, от материнской нежности и любви.***Тяжело дыша, Персефона распахнула глаза. Обрывки воспоминаний пропадали неохотно, медленно, заставляя сердце учащенно биться от волнения или страха. Девушка сама не могла понять. Она села, сделала глубокий вдох, стремясь унять странное ощущение. Было душно и темно, словно кто-то накинул на голову старый мешок, спальня казалась чужой, незнакомой, хотя она провела в ней уже не одну неделю.Ей стоило проветриться. Может, спуститься в сад, побродить возле своих цветов, рассказать им о страхах, запертых в самой глубине души. Весь дворец сейчас спит, ее наверняка никто не заметит, если она тихо пройдет по коридору.Факелы на стенах горели успокаивающе, Персефона расслабилась, наконец покинув душную спальню. Вокруг было тихо, так тихо, что она слышала лишь свое дыхание, пока бесшумно ступала босиком по полу. Она собиралась прошмыгнуть мимо тронного зала к выходу, но замерла, заметив тонкую полоску бледного света, льющуюся из-под дверей в зал. Она думала, что Аид спит, но кто же тогда прячется там посреди ночи?Любопытство одержало победу, и богиня распахнула двери, щурясь от света после полумрака коридоров. Ничего странного и таинственного она не увидела, лишь бога мертвых, привычно восседающего на троне. Девушка огляделась и, не заметив никого больше, подошла ближе. Она хотела спросить, что он делает здесь в столь поздний час, но мужчина опередил ее.—?Все в порядке? —?осторожно поинтересовался он, спускаясь к ней,?— ты какая-то бледная для богини весны.—?Зато для Подземной царицы самое то,?— пробормотала Персефона и неожиданно обняла его, пряча лицо.Удивление Аида не помешало ему осторожно прижать ее к себе, он ничего не спрашивал больше, ожидая, когда девушка будет готова заговорить. Она хотела сказать ему спасибо за это участие, за немую поддержку и за объятия, которые не пытались ее задушить. Девушка выдохнула и решительно подняла голову.—?У меня плохое предчувствие,?— сообщила она, вглядываясь в серые глаза в окружении теней и невольно задаваясь вопросом, спит ли Аид хоть когда-нибудь.Мужчина нахмурился, напряженная складка залегла между бровей, и Персефоне отчаянно захотелось разгладить ее, сказав что-нибудь утешительнее. Но то, о чем она думала, было слишком важно, Аид должен об этом узнать.—?Моя мать,?— тихо произнесла девушка,?— когда я говорила, что она придет и заберет меня, я не преувеличивала. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я здесь, и если Деметра до сих пор не явилась сюда, это значит лишь, что она пока не знает, где меня искать. Но она узнает, обязательно узнает, она ни перед чем не остановится, я знаю ее.Лицо Аида было непроницаемым, но вокруг словно бы сгустились тени, выдавая его настроение. Бог разомкнул объятия, но только для того, чтобы взять Персефону за руки. Богиня осознала, что дрожит.—?Ты хочешь, чтобы она забрала тебя? —?тихо спросил он и тут же натолкнулся на возмущенный взгляд.—?Нет, конечно, нет! —?девушка стиснула его руки. —?Все, чего я хочу, чтобы она оставила меня в покое, я так сильно устала от ее любви, от ее опеки. Она словно душит меня, Аид, понимаешь? Это как… как огромное теплое покрывало, из которого не выбраться, сначала тебе хорошо, а потом ты осознаешь, что не можешь дышать.Она все-таки не сдержалась и заплакала, продолжая сбивчиво говорить сквозь всхлипывания, пока Аид снова обнимал ее и гладил, как маленькую, по голове.—?И я такая ужасная дочь, она всего лишь хочет уберечь меня, я знаю. Она с самого детства так, вечно меня оберегает и боится, что со мной что-нибудь случится. О, не могу представить, что она сейчас чувствует! Она всегда говорила мне не уходить далеко от дома, потому что больше всего на свете она боится, что я пропаду, а теперь я в самом деле пропала, и она… Но я не могу больше терпеть ее любовь, я не могу, не теперь, когда я узнала, что может быть что-то… другое.Она не заметила, в какой момент оба они оказались на полу. Персефона плакала, словно снова была той малышкой Корой, которая опять расстроила маму. Но Аид продолжал обнимать ее и бормотать что-то ласковое и утешительное, чего никто и никогда еще не слышал от Повелителя мертвых. И спустя долгую вечность слез и душевных метаний, Персефона наконец успокоилась.—?Ты не ужасная дочь,?— пробормотал Аид, стирая соленые дорожки с ее щек,?— это она не должна вести себя так. Деметра считает, что вы с ней?— одно целое, но это не так. Ты самостоятельная, свободная и совершенно уникальная богиня. Ты не обязана сидеть в доме и делать то, что она говорит. Матери должны отпускать своих детей, и сейчас Деметра должна отпустить тебя. Возможно, ей придется пройти через боль ради этого. Но если она тебя в самом деле любит, она все поймет. Я в этом уверен.Богиня вздохнула, собирая разлетевшиеся мысли в кучу. Вообще-то не об этом она хотела поговорить, но слова Аида и его тон, удивительно мягкий и утешающий, оказались как нельзя кстати. Кто бы знал, что Повелитель мертвых умеет быть таким. Внимательным, заботливым и понимающим. Словно он заглядывал ей в душу своими бесконечно серыми глазами.—?Спасибо,?— девушка мягко коснулась губами его щеки, но не позволила себе отвлечься на большее,?— просто… что ты собираешься делать, если она спустится прямо сюда? Зная мою мать, у нее хватит духу начать настоящую войну.Аид задумчиво склонил голову, и только теперь богиня вдруг заметила, что он без плаща. Сгусток теней остался лежать на троне, и, пока бог размышлял, Персефона ухватила его и набросила на плечи. Странное ощущение окутало ее. Плащ оказался неожиданно теплым и приятным, мягко-шелковистым, совершенно невесомым и живым. Девушка чувствовала, как заволновались тени, извиваясь и перетекая, это было словно прикосновения легких перышек к ее коже. Поглощенная происходящим с плащом, она не сразу заметила, как смотрит на нее Аид.Персефона ожидала увидеть удивление, недовольство, но на лице Повелителя мертвых появилось выражение, совершенно ему несвойственное. Он смотрел на богиню с нежностью, серые глаза расширились, и теплая улыбка осветило мрачные черты. Аид легко поднялся и подошел к ней, обхватил лицо богини ладонями.—?Тебе идет,?— довольно заметил бог прежде, чем поцеловать ее.И Персефона позволила себе затеряться в его руках и губах, в его плаще, в объятиях, в густых тенях и серебре, из которых он состоял. Она вдруг ощутила, что больше не одна. Не было матери, которая скрашивала множество ее детских дней, но был Аид. Считающий ее равной себе, принимающий, верящий в ее силы. Подаривший ей долгожданную свободу. И проблемы, обуревающие ее, вдруг оказались общими. Словно камень на ее плечах стал вполовину легче.—?Я знаю, что делать,?— прошептал мужчина,?— положись на меня.И она послушалась, стараясь не заплакать снова от благодарности и любви, затопивших ее сердце.