Глава 12. Роковая Случайность и Арест. (1/1)

В Мэйсонвилле я свернул с шоссе налево, направляясь в северную часть города, недалеко от центра, на Уолнат, освещенную фонарями из полосного стекла улочку, фонари горели тусклым, желтым светом и казались роднее, чем любые фонари, когда-либо виденные мною. Я знал каждый камень и выбоину на мостовой Уолнат-стрит, от шоссе до аптеки доктора Симролла в дальнем конце, я мог бы закрыть глаза и, не вставая с места, сказать, где я нахожусь. Я повернул вправо у аптеки. Бросил взгляд назад, в свою юность, на три лакированные кабинки, внутри одной из которых я однажды нацарапал инициалы Ноны и свои, на нижней стороне сиденья вырезал их вслепую, полагаясь лишь на чувство, и сказал ей, что они всегда будут под скамейкой. НХ – КМ. Всегда там, в этом тайном, труднодоступном месте, и не важно, сколько раз Док будет тереть наждачной бумагой и моющим средством царапины на столе и поверхности скамейки, он никогда не сумеет стереть инициалы Ноны Хикмэн и Кеннета МакЛюра. Мы проехали Уолнат, и тремя кварталами ниже, на улице Платанов я начал напрягать зрение, чтобы различить очертания дома Хикмэнов, хотя и знал, что это последний дом справа, на углу четвертого квартала. Уличные фонари на углу были такие же, как и во всем городе, полосного стекла, вертикальные полоски по бокам стеклянного колпака, покрытого пятнами, с потемневшими лампочками, наполненные мертвыми мошками и ночными бабочками. И крыльцо Ноны, и качели были все те же. Только что меня на них не было. И ее тоже не было. Я на самой малой скорости объехал коттедж и снова приостановился перед крыльцом.- Ты что влюбился в эту лачугу? – спросила Вирджиния.Я велел ей заткнуться.Мы были в трех кварталах от Иллинойской Центральной железной дороги, там, где Северная улица переходит в Западную Четвертую, когда я заметил красное мигание в зеркале заднего вида и услышал протяжные завывания сирены.- Прикажи им заткнуться, - сказала Вирджиния. – Прикажи полиции заткнуться.Она разразилась истерическим смехом, когда мигание позади нас стало ярче, и завывание сирен приблизилось. Я тронулся, с места разогнав паккард до пятидесяти, и преодолел уже полквартала по направлению к перекрестку, когда услышал выстрел, звук бьющегося стекла, и, резко нажав на тормоза, остановился на углу Северной улицы с правой стороны. Патрульная машина проехала гораздо дальше, оставив меня позади, а затем начала притормаживать с другой стороны улицы. Я слышал, как Вирджиния лихорадочно роется в своей сумочке, и подумал, что сейчас чертовски неподходящее время, чтобы пересчитывать деньги или подкрашивать губы. Я уже мог видеть их темно-синюю форму и блеск их пуговиц в свете уличных фонарей, они двигались как в замедленной съемке и почти беззвучно, или это мне так казалось. Было так тихо, что я отчетливо различал, как пуговица на рукаве моей куртки царапает руль, и как Вирджиния роется в ридикюле, потом мягко хлопнула дверь патрульной машины, как-то очень глухо и не в такт, как если бы я смотрел изношенный фильм, который переозвучили, но звук смонтировали неправильно. Вирджиния хихикала так же глухо и отдаленно, и мое сознание отматывало время все назад и назад, я пытался сообразить, как, во имя Господа, они меня вычислили, и как сумели меня найти, и по какому поводу они меня искали: из-за Парчмана или из-замертвого старикана на дне Кэти Левеллин. Или это Клелл Дули, мой добрый приятель из ФБР все-таки сумел учуять меня в Сент-Чарльз отеле, в тот день, когда я увидел его там у ресепшена. Ближайший ко мне полицейский пересек улицу, направляясь к паккарду, второй остался у патрульной машины, его голова и плечи виднелись из-за нее. Коп, что стоял у дверцы моей машины был молод и белобрыс, держался уверенно, а в правой руке у него был симпатичный никелированный пистолетик - дверцу он открыл левой рукой. Это был очень симпатичный пистолетик, я это помню, и когда он открыл дверцу, я спросил бессмысленно: ?В чем проблема, офицер?? Я спросил это так, как будто они тормознули меня за превышение скорости. Я помню, как блеск сигнальных огней отражался на лобовом стекле, но не услышал никакого звука, а он стоял предо мной у дверцы, а потом его не стало. Я изумленно посмотрел вниз на свою правую руку, почти ожидая увидеть дымящийся магнум S & W калибра 357, зажатый в кулаке. Но его там не было. А после Вирджиния выстрелила снова, мимо меня, через дверь во второго полицейского через улицу; уголком глаза я увидел, как он оперся локтем о крышу машины. От стальной дверцы паккарда отлетел кусочек эмали и царапнул мою щеку, когда он выстрелил. Я вывалился из паккарда и метнулся за него так, чтобы он оказался между мной и полицейским, надеясь, что у Вирджинии хватит ума сделать то же самое. Я едва успел обернуться, как двигатель паккарда взвыл, колеса царапнули мостовую: Вирджиния обогнула угол на двух колесах, шины заскрежетали, когда она развернулась и рванула по Западной Четвертой, оставив меня посреди улицы с мертвым блондином и его приятелем, который, укрывшись за патрульной машиной, продолжал стрелять. Возникла пауза, во время которой он, должно быть, перезаряжал пистолет, а потом он вынырнул из-за машины, что-то крича и паля в мою сторону, а я вскинул пистолет, а потом быстро нажал на курок, дважды, и он лег на дорогу. Он не упал – он лег плавно, как будто укладывался в постель, сначала ладонями коснулся земли, потом коленями, а потом лег полностью. Я сунул пистолет обратно в плечевую кобуру и огляделся. Патрульная машина была припаркована напротив белого дома с террасой, и тут я увидел женщину и девочку, которые вышли на крыльцо и начали вопить. Дома стояли вдоль всей улицы, но это были единственные люди в поле зрения, и ни одной машины. Я бросился бежать по Северной Улице на север, и когда достиг полотна Иллинойской Центральной, сошел с дороги и шел вдоль путей где-то примерно милю. На дороге было темно и холодно. Я шел на восток, по направлению к колледжу. Во рту у меня пересохло, в горле саднило, а старая рана на голове словно молотом колотила по черепу, и я никак не мог сообразить, как поступить с пистолетом. Я думал выбросить его в канаву, которая тянулась вдоль путей, чтобы избавиться от него, но потом я подумал, что это было бы глупо, потому что если схватят убийцу копа, его убьют, и неважно, что я буду делать – отстреливаться, оправдываться или молиться. У меня не было ни малейшего шанса выбраться из города пешком. С этого момента сирены завывали повсюду, их можно было слышать в отдалении подобно жужжанию ос, но некоторые из них становились все ближе, ближе и ближе. Милая Вирджиния – прелестная, чудесная Вирджиния. Та еще гадина, очаровательная змея, но все же не настолько. Она должно быть запаниковала. Ветер вдоль дороги был черным, холодным и соленым.Мне нужна была машина.Я свернул с путей и перебрался через канаву, направляясь к дому с каменной трубой и встроенным гаражом. Там не было света, только в одной лишь комнате, и не раздалось ни звука, когда я обогнул дом. Я вошел в гараж и обнаружил там зеленый шевроле с незапертой дверцей. Но прежде чем я успел скользнуть на сиденье, в гараже вспыхнул свет, и рослый мужчина в широких коричневых брюках и белой рубашки для поло появился в дверях, ведущих из дома.

- Что вы хотите? – спросил он. – Что вам здесь надо?Я пожалел, что он меня увидел, потому что я не хотел его убивать, и голова у меня раскалывалась, и мне даже думать обо всем этом не хотелось. А потом до меня дошло, что и не было причин его убивать, потому что женщина, которая вышла тогда на крыльцо, а может и женщина, и девочка уже видели меня, и теперь мои приметы тайной не являются.

- Иди внутрь, найди себе стул и не вставай с него, - отрывисто сказал я.- Да, сэр.- Я буду следить за тобой через окно, и если увижу, что ты потянулся к телефону, ты покойник.- Да, сэр, я не буду.- Давай, иди.- Да, с-сэр.Машина была так себе. Если я ее возьму, он услышит, как я отъезжаю, и тут же рванет к телефону, укажет марку, цвет и номер. Рывком вырулив из гаража, я проскользнул между ним и дверью соседнего дома, когда передо мной возникла патрульная машина - сирены заливались вовсю, мигалки полыхали.Можете считать, что вы никогда не слышали полицейской сирены, пока не услышите сирену, звучащую для вас и только для вас. Только тогда вы ее действительно слышали, и знаете, что это такое, и понимаете, что человек, который ее изобрел, был не человеком, а исчадьем ада, который собрал воедино тона и полутона таким образом, что они шокируют и парализуют тебя. Вы сидите в своей гостиной и слышите сирену, и это просто случайный обыденный звук, и все что он для вас значит, это то, что вы будете его слышать, пока он не утихнет. Но когда она звучит для вас, она заполняет собой весь мир. Вы будет слышать ее до самой смерти. Этот звук выворачивает вас наизнанку, вонзается в нервы, словно дрель, движется и растет внутри вас. Я рад, что больше никогда этого не услышу. Я рад, что больше никто не будет за мной охотиться, что больше не придется бежать, и слышать этот звук позади себя.Я шел по направлению к колледжу, по Дубовой улице, когда они меня настигли, огни патрульных машин обрушились на меня неизвестно откуда, хотя я знал город, как свои пять пальцев. Я был ослеплен ими, а потом кто-то ударил меня прикладом дробовика прежде, чем глаза привыкли к этому свету, а кто-то другой вырвал у меня пистолет. Потом еще кто-то припечатал мне коленом между ног, и когда я согнулся, кто-то ударил меня по голове и сказал:- Ах, ты грязная крыса, убийца полицейских.Кто-то другой спросил:- Почему ты убил наших парней?Я сказал:- Потому что они стреляли в меня.Это было не важно, что бы я ни сказал, не стоило втягивать во все это Вирджинию. Один из них пнул или ударил меня в висок, и я вырубился, а когда пришел в себя, выяснилось, что я стою рядом с патрульной машиной где-то в окрестностях города и в обществе троих из них. Там росли какие-то деревья, но были и просветы тоже, между деревьями. Я никого из них не знал. Вот как раз об этом я и говорил Вирджинии – я слишком долго отсутствовал. Они расстегнули голубую поплиновую куртку, которую я купил, когда шел на дело с инкассаторской машиной, стащили ее с меня, потом сорвали остальную одежду вплоть до носков и трусов. Трусы казались очень белыми в темноте, вызывающе белыми. Так что они их тоже сняли, а потом растянули меня лицом вверх на капоте патрульной машины и приступили к допросу. Они хотели знать, кто был со мной во время ограбления продуктового магазина ?Кларенс Келлам? и кто был со мной позже, когда двое полицейских столкнулись со мной на Северной Улице и были убиты. Я ничего не знал ни о каком ограблении, и так им и сказал, но им такой ответ не понравился. Я снова провалился в темноту, боль волной поднималась от живота и растекалась в груди.Внекотором смысле это было даже забавно.Мы с Вирджинией раскатывали повсюду такие гордые от сознания того, какую идеальную работу с этой машиной мы провернули, такие довольные собой, нашей виртуозностью и продуманностью деталей, нашей сложной системой взаимодействующих планов и тщательным сокрытием улик. И вот что случилось. Мы влипли в новую историю, связанную с ограблением в Мэйсонвилле, мелкой, дурацкой, грошовой кражонкой, о которую мы бы и мараться не стали. Вот почему те двое полицейских нас остановили. Они совершенно не знали меня, когда остановили на пересечении Западной Четвертой и Северной, и если бы я им сказал, что я Тим Санблэйд, а это моя жена, Вирджиния, и мы проводим наш отпуск, направляясь в Мобиль, это бы их, возможно, вполне устроило. Если бы только Вирджиния не начала стрелять. Им полностью наплевать было, кто убил охранника инкассаторской машины в Денвере и свалил со ста восьмьюдесятью штуками баксов. Они просто хотели найти парня, который свистнул тридцать пять долларов и свиной окорок из магазинчика ?Кларенс Келлам? в Мэйсонвилле, штат Миссисипи, в ночь на первое ноября, в эту самую ночь.В этом определенно была своя ирония.Помимо того, что они лупили меня по лицу и по ребрам, еще и способ, каким они привязали меня к капоту машины, оказался не самым комфортабельным. К тому же у них была игра. Похоже, все трое обожали сигары, и целью этой игры было выяснить все возможные способы использования меня в качестве пепельницы. Иногда сигары гасли. Но они зажигали их снова и изобретали все новые способы и места для их тушения. У них было полно спичек. Я придерживался своей версии события, – ?я ничего не знаю об ограблении?, – и это была чистая правда, но им это не нравилось, и что им не нравилось в особенности, так это что я убил двоих их приятелей, но при этом не хочу говорить, кто был со мной, когда я это сделал. Для меня самого оказалось неожиданностью, что я стану покрывать Вирджинию. Но опять же. Если бы я им сказал, что со мной была роскошная блондинка, это не избавило бы меня от роли пепельницы, ибо мало походило на правду. Роскошные блондинки и грабители продуктовых магазинов как-то мало вяжутся между собой. И кроме того, она не просила тащить ее в Мэйсонвилль, где мы вляпались в эти неприятности, она хотел остаться в мире зеленых брезентовых шляп и ?Божественной Смеси?. Так что пусть себе толстеет, и тратит деньги, и найдет возможность вернуться на Бикман-Плэйс. И снова я потерял сознание.Когда я пришел в себя, то был уже полностью одет. Мы остановились напротив городского муниципалитета, возле которого собралось, по меньшей мере, пять сотен человек: орущая и бешено жестикулирующая толпа. Один из трех курильщиков-полицейских сказал мне:- А тебе понравилось бы, если бы мы сейчас отвернулись и дали им разорвать тебя на кусочки?- Мне больше понравилось быть пепельницей, - ответил я.Толпа окружила машину, лица липли к окнам. Я сидел на заднем сиденье между двумя курильщиками сигар, и тот, что спрашивал меня насчет более близкого знакомства с толпой, уточнил:

- Ты уверен, что не хочешь сказать нам, кто был с тобой?- Уверен, - сказал я. – Я вам скажу.Он наклонился ко мне.- Давай.- Это была Лана Тернер.