Пролог (2/2)
Бэлла покосилась на пышное платье Золушки на садовой скамье.
— Я не хочу быть подружкой невесты. Платье колючее, и в нем жарко. Почему мистер Фиш не может быть подружкой, а я — шафером?
— Потому что все уже спланировано. Перед свадьбой все нервничают. — Роуз откинула за спину длинные золотистые косы и принялась рассматривать платье. Не обнаружив дыр и пятен, она сунула его Бэлле. — Все в порядке. Будет отличная церемония — с верной любовью и счастьем на всю жизнь.
— Моя мама говорит, что счастье на всю жизнь — полная чушь.
После этого заявления Бэллы девочки на мгновение умолкли. В воздухе словно повисло непроизнесенное слово развод.
В глазах Роуз вспыхнуло сочувствие. Она потянулась к Бэлле и погладила ее руку.
— Совсем не обязательно.
— Я не хочу надевать платье. Я не хочу быть подружкой невесты. Я…
— Хорошо, хорошо. Пусть подружка будет понарошку. Может, ты пофотографируешь?
Бэлла опустила взгляд на позабытую на шее камеру.
— У меня никогда ничего не получается.
— А вдруг в этот раз получится? Будешь официальным свадебным фотографом.
— Сфотографируй меня и мистера Фиша, — попросила Элис, прижимаясь лицом к кошачьей мордочке. — Хоть разочек, Бэлз!
Изабэлла покорно подняла камеру, щелкнула.
— Как же мы раньше не подумали! Сфотографируешь церемонию и сделаешь официальные портреты жениха и невесты. — Увлекшись новой идеей, Роуз повесила платье Золушки на куст гортензии. — Отлично! Пройди по дорожке с невестой и Генрихом. Я подожду, а потом включу музыку. Начали!
Бэлла напомнила себе о кексах и лимонаде, о веселом купанье после церемонии. Ну и пусть ее фотографии глупые, пусть, как говорит бабушка, она еще не доросла до настоящего фотоаппарата.
Пусть мама снова разводится. Пусть отчим, вполне приличный парень, уже съехал.
Пусть счастье на всю жизнь — полная чушь. Все равно это просто игра.
Бэлла сфотографировала Эсме и покорного Генриха, представила проявленную пленку, расплывчатые фигуры и отпечаток своего большого пальца… как всегда.
Когда зазвучала музыка, Бэлла пожалела, что не надела колючее платье и не стала подружкой невесты Эсме, и все из-за испорченного мамой и бабушкой настроения. Однако поздно расстраиваться. Бэлла отошла в сторонку и нацелила объектив на Генриха, ведущего Эсме по садовой дорожке.
«В видоискателе все выглядит иначе», — подумала она, наводя фокус на лицо Эсме, изумляясь игре солнечных лучей в кружевах фаты.
Роузв роли преподобного Уистлдауна завела «Возлюбленные чада мои», Эсме и Элис взялись за руки, Генрих мирно захрапел, свернувшись у их ног. Бэлла снова принялась фотографировать.
Солнечные лучи словно запутались в волосах Элис под высокой черной шляпой жениха, дернулись усы зевнувшего мистера Фиша.
И когда случилось чудо, то случилось оно, скорее, в самой Изабэлле, а не вокруг нее. Три ее подружки, три хорошенькие маленьких девочки стояли под белой аркой, увитой пышными цветами. Бэлла интуитивно сдвинулась, совсем немного, наклонила камеру, совсем чуть-чуть. Она понятия не имела о композиции, просто теперь ей больше нравилось то, что она видела через окуляр.
Вдруг в картинку впорхнула бабочка и опустилась на сливочно-желтую головку одуванчика в букете Эсме. Изумление и удовольствие одновременно вспыхнули на трех хорошеньких личиках под белыми розами.
Бэлла щелкнула затвором.
Она знала, знала, что эта фотография не будет ни бледной, ни темной, ни расплывчатой. Отпечаток ее большого пальца не закроет изображение. Она точно знала, какой будет эта фотография, точно знала, что бабушка не права.
Может, счастье на всю жизнь — полная чушь, но Бэлла поняла, что хочет поймать на пленку как можно больше счастливых мгновений, ведь тогда они и станут счастьем на всю жизнь.