VI (1/2)

— Lache?— Глагол? — осенняя слякоть с чавканьем хлюпала под ногами, солнце — яркое, но не греющее, слепило глаза.

— Существительное, — отвечал Ланда с лёгким недовольством, но теперь уже по-английски.

— Существительное, значит. — Альдо задумался. — Лагерь?

Ланда отрицательно покачал головой.

— Это ?смех?, лейтенант.

— На твоём языке все слова звучат, как краткий инструктаж Гитлерюгента, — верно, в тысячный раз не согласился с фрицем Альдо досадливо. Он понятия не имел, как грубое, рычащее немецкое наречие, не под стать простому в произношении и понятливости английскому, может иметь что-то схожее со ?смехом?, но очередного своего поражения принимать не хотел. — Давай дальше.— Schmetterling? — спрашивал Ланда, прикрывая бледный лоб ладонью за место фуражки.

— Прилагательное?

Эта их своеобразная игра в слова была совершенно бестолковой, но время убивала, что надо. К тому времени, как Альдо с фрицем окончательно отошли от недавнего, совсем недолговечного ночного сна, однако в кои-то веки по-настоящему глубокого и умиротворяющего, несмелое солнце ещё не показалось на горизонте, скрытого за верхушками длинностволых деревьев, но восток уже занялся приятным бледно-розовым светом, свидетельствующем о наступлении раннего утра. В этот раз Альдо тоже проснулся гораздо первее фрица, быть может, из-за тянущей боли в ноге, не дававшей ему покоя весь прошлый вечер, а, быть может, из-за томительного ожидания того, что Ланда, вовремя подкараулив подходящий момент во время их совместного ночлега, всё же отважится пырнуть его ножом в бок или всё-таки вздумает придушить, резко передумав следовать за Альдо на территории, принадлежащие французам — кто знает, что творится в его дурной нацисткой голове?

Однако опасения Альдо в который раз не оправдались: когда едва только начало светать и Альдо, с начала ведения боевых действий на территории Франции привыкший вставать с первыми лучами солнца, трудом распахнул глаза, ничто по-прежнему не беспокоило предутренней лесной тишины: когтистые ветки пушистых елей тихо шелестели на ветру, а Ланда оставался лежать на расстеленном пальто рядом с ним так же, как и свернулся тугим клубком вчерашним вечером, тесно прижимаясь к Альдо левым боком, подложив под голову согнутый локоть, и грея своим теплом. С получас Альдо устало клевал носом рядом с фрицем, но потом с крайней душевной неохотой поднялся, облил лицо прохладной речной водой, похлопал себя по щекам, и вернулся к Ланде, чтобы разбудить его — для полковников CC, славившихся своей выносливостью и зрелым знанием работы, он, по мнению, Альдо, отличался чрезмерной изнеженностью. И слишком много спал.

Идти приходилось медленно, что, тем не менее, оказалось превеликой радостью для фрица, рассеянно плетущегося где-то сзади и через каждые десять минут сонно зевающего; однако более споро колесить по тронутой обманчивой негой французской равнине не получилось бы — кости Альдо сковывало изнутри, словно стальными тисками, в горле неприятно першило, напоминая о вчерашнем омовении в до чёртиков холодной реке. Альдо не знал, как обстоят дела с его раненым бедром — по правде говоря, сегодня оно болело сильнее, чем прошлым днём, но всё ещё терпимо — идти он мог, а значит, жаловаться не приходилось. Альдо решил не разматывать грязные нацистские повязки, послужившие ему вместо бинтов, понимая, что менять их будет не на что; да и какой смысл любоваться на собственную кровоточащую рану, не имея возможности вылечить её? С каждым последующим шагом Альдо казалось, что он разваливается по частям, но путь всё ещё предстоял долгий и изматывающий, а Альдо Рейн был не тем человеком, который бестолку жалуется на жизнь.

Ланда понялся на ноги часом позднее, весь помятый и усталый спросонья, но своего нежелания продолжать путь выразить не осмелился. Некоторое время он так же, как и Альдо, изнывающий от скуки, плёлся по французским перелескам молча, мотая светловолосой головой направо и налево — пытаясь поймать хоть какой-то интерес, разглядывая однообразные деревья, окружающие их повсюду. Но тишина эта длилась недолго — всего час спустя говорливый хрен-таки не выдержал и нерешительно предложил Альдо скоротать время за игрой в слова. Альдо, однако, не отказался — делать всё равно было нечего. Правила придумали быстро; когда они перебрались на соседний берег реки через наиболее мелкий её участок, Ланда успел назвать порядка ста слов на французском и итальянском, но Альдо так и не угадал ни одного. Теперь, ступив на поросший густой травой пригорок, ведущий прочь от реки и леса, они перешли на немецкий, но дела шли отнюдь не лучше.

— Как-как, ещё раз? — выдал Альдо, на мгновение потерявшись в собственных мыслях. — Шмэ… шмэто что?

— Шмэттэрлин, — повторил Ланда.

Альдо проговорил слово про себя ещё раз, размышляя над возможным его значением, и, будто пробуя произнесённое ?шмэттэрлин? на вкус, почесал за затылком. Пожалуй, он за два года не высидел столько времени за учебниками итальянской грамматики в старших классах, сколько за сегодняшний день нахватался всяких глупых переводов слов от нацистского полковника во времена Второй мировой.

— Звучит, как что-то военное, — предположил Альдо наконец. — Пускай будет ?солдаты?.— Это ?бабочка?, лейтенант, — Ланда не удержался от слабой улыбки.

— Лучше бы ты матерные слова загадывал, ей-богу, — закатил глаза Альдо и одарил фрица таким взглядом, от которого всех представителей его гнилого рода обычно бросало в дрожь. — Как я по-твоему должен понять, что это ?бабочка?, а не какое-нибудь немецкое обозначение улицы Красных фонарей?

— Отгадывать надо не по первым двум буквам и не по самому произношению слова, лейтенант, — поучал Ланда Альдо голосом профессора, наконец-то дорвавшегося прочитать нерадивым студентам свою скучную лекцию. — Не все прилагательные в немецком языке имеют окончание ?ing?, как в английском, например. В немецком прилагательные обычно образовываются за счёт суффиксов ?los?, ?frei?, ?arm?, ?reich?, ?voll?, ?bar? и ?f?hig?, которые имеют различные значения в зависимости от прибавления их к слову. Может, если бы вы запомнили смысл хотя бы некоторых из них, лейтенант, вам было бы проще…— Можешь не продолжать — очень интересно, но я всё равно ничего не понял, — бросил Альдо, придерживая ветку дерева, чтобы она не хлестнула фрица по лицу и тот не поднял истошный вой. — Загадывай, что попроще. Хотя бы то, что мы видим перед собой. Я тебе не ходячий иностранный словарь на немецком, чтобы сходу выдавать перевод всех слов, что ты тут мелешь.

— Можете попробовать назвать пару фраз мне, — немедленно нашёлся Ланда, встрепенувшись. — На английском или немецком, как пожелаете, лейтенант. Я не прочь бы освежить в памяти знания.

Альдо не разделил его восторженного порыва: он слишком устал, пересекая эту равнинную французскую пустошь, наполненную цветастой зеленью и изумрудной листвой. Однако вот кому-кому, а фрицу действительно нравилось ломать себе голосовые связки, беспорядочно перескакивая с одного языка на другой, однако у самого Альдо от этой нескончаемой мешанины слов и акцентов уже начала болеть голова.

— Hitler caput, — хмыкнул Альдо, усмехаясь. — Как это переводится, полковник?

Ланда шутки не оценил.

— Может, вы припомните что-нибудь ещё, лейтенант? — спросил фриц в напрасной надежде.

— Издеваешься? — разозлился Альдо. — В твоём языке сам чёрт ногу сломит, а я похож на человека, который топчет тут землю от нехер делать?— Ну вы же должны были запомнить хоть что-то ещё, — произнёс Ланда едва ли не разочарованно. — Вы столько времени провели на территории Франции…

— Я сюда приехал не немецкий учить, а мочить нацистов, подобных тебе, — сказал Альдо, но уже менее грубым тоном, отвлёкся на очередную ветку каштана, которую пришлось срезать. Из-за фрица Альдо, однако, действительно начал разбираться в некоторых немецких словах, что Ланда частенько употреблял за их путь: кажется, ?meine Herren? переводилось, как ?господа?, ?morgen? — утро, а ?danke? — спасибо, но Альдо более стыдился знания этих слов, нежели собирался кичиться ими перед остальными при первой возможности.

Ланда меж тем скорчил такую недовольную физиономию, что Альдо впору было рассмеяться.

— Вы обещали впредь не вести себя со мной подобным образом, — процедил фриц сухо.

— А ты обещал мне медаль за участие в операции ?КИНО?. Где моя медаль, а, Ганс?— Всё там же, где мои ордена и бумаги на Нантакет, лейтенант, — отвечал Ланда с ядовитым раздражением и вдруг резко замолчал, будто ему не хватило слюны, чтобы продолжить: верно, ждал, что Альдо хорошенько влепит ему по лицу за подобную наглую выходку, но Альдо только рассмеялся, весело и беззлобно:— И где же теперь ваши хвалёные манеры, полковник? Забыли их дома?Ланда уже раскрывал рот, чтобы ответить колкостью на колкость, но тут неловко споткнулся об узловатый корень дерева, сдавленно охнул и чуть было всем телом не впечатался в ствол каштана, возрастающего на пригорке, на который они взбирались, если бы Альдо своевременно не схватил Ланду за руку.— Смотри, куда прёшь, — Альдо сам не знал, зачем остановил его — поглядеть на фрица, сдуру разбившего себе нос об ствол каштана, было бы весьма забавно — Донни бы заржал, это уж точно. — Ещё не хватало потратить всё время на то, чтобы отлеплять тебя от дерева.

Фриц не спихнул его ладонь, но поглядел исподлобья.

— Спасибо, — коротко поблагодарил Альдо Ланда, стряхивая с рукавов пальто отцветшие маковки каштанов.

— Твои лживые благодарности и гроша ломаного не стоят, не утруждайтесь, полковник, — съязвил Альдо, а потом нетерпеливо махнул рукой: — Начинай уже трещать дальше. Мне надоело с тобой цапаться, как кошке с собакой.

Ланда неопределённо вздохнул, цокнул каблуком сапога по земле, потом о другой сапог.

— Aschenputtel?— Яблоня? — предположил Альдо.— Яблоня! — восторженно воскликнул Ланда.— И в самом деле угадал? — Альдо даже поразился сам себе. — Выходит, я теперь тоже своего рода полиглот, полковник.

— Не хотелось бы вас огорчать, лейтенант, но ?Золушку? вы тоже назвали неправильно, — захихикал Ланда своим подловатым ехидным смехом, поворотил Альдо за плечо и ткнул пальцем куда-то вниз. — Там яблоня!

Альдо посмотрел, куда он показывал. Вначале он увидел только узкую долину, шедшую на север от уже знакомой им прежде реки с крутыми врезанными берегами, которые резко расширились, но потом внизу, где светло-зелёное полотно травы и леса, маячащего на горизонте, сливались в одну широкую полосу, появился изляпанный белыми пятнами склон с тремя широкими белыми швами, протянувшимися параллельно руслу.Фриц просиял, точно новенькая выпущенная рейхсмарка, голубые глаза его в предвкушении заискрились.— Это яблони, — повторил Ланда, подпрыгнув на месте, точно развеселившийся ребёнок. — Я помню… я помню, мы видели такие цветущие яблоневые рощи, когда только приехали во Францию осенью в начале тридцать девятого. Невероятное зрелище!.. — Сказал фриц с придыханием и вприпрыжку принялся спускаться вниз, на ходу говоря что-то на немецком и опять укладывая неудобный воротник пальто вокруг шеи.— Ланда, ты совсем что ли охренел? — Альдо едва поспевал за ним, хотя фриц несильно, но настойчиво вдруг потянул его за собой за руку, помня, тем не менее, о раненом бедре Альдо. — По тебе что-то особо не видно, что ты спал шесть часов.

— Это займёт совсем немного времени: мы ведь не ели с прошлого вечера, лейтенант, — никак не унимался обрадованный фриц. Восходящее солнце золотило его щёки, заостряло его и без того высокие скулы. — Пойдёмте же скорее!

Не убегут твои яблоки, хотел было сказать Альдо, однако свежий предосенний воздух порывами забивался в лёгкие, не давая сказать ни слова. Ладонь у фрица была тёплой, а вид — цветущий, даже несмотря на невысохшую с ночи одежду, что мокрыми лоскутами липла к его ногам и шее, из-за чего полковник делался похожим на большую взлохмаченную мышь; Ланда поутру жаловался Альдо на то, что из-за этой леденящей тело воды и недосыпа у него снова сильно разболелся низ живота. Альдо слушал, но не вникал — помочь фрицу он всё равно ничем не мог, разве что идти чуть медленнее, нежели раньше, что теперь, впрочем, и вовсе было без надобности: в висках Альдо чувствовалось колотьё, голова болела, а глаза закрывались сами собой; верно, из-за раненого бедра — не загноилось бы. Недомогание его можно было без труда прочитать по лицу, и подмечающий каждую деталь фриц с участливой улыбкой пару раз на дню уже предлагал помочь с перевязкой, но Альдо каждый раз отмахивался от него — ничего, до свадьбы заживёт.Однако с приближением изящно раскинувшихся впереди деревьев довольная улыбка постепенно сползала с губ Ланды, медленно, как по острой осоке сползает улитка. То, что Альдо с фрицем издали приняли за благоухающую яблоневую рощу, на деле оказалось под корень срубленным голым полем из бывших цветущих деревьев, стоявших друг напротив друга ровными рядами на расстоянии около двух ярдов — верно, до войны здесь располагался чей-то французский сад, но теперь он представлял из себя довольно-таки гнетущую картину: большая часть яблонь была либо повалена — некоторые и вовсе с вывороченными корнями, — либо стояла с оборванными ветвями ровно на том расстоянии, до куда дотягивалась человеческая рука; у корней деревьев рассыпались, точно крупные раздавленные ягоды, яблоки — сгнившие и недоспелые.

— Фрицы подоспели сюда раньше нас, — сказал Альдо, осматриваясь. Рядом от него, по правую ногу, в кучу были свалены отцветшие белые кроны, пушистые и большие, точно пена. — Плакали ваши яблоки, полковник.

Альдо уже собирался пройти дальше, как вдруг понял, что Ланда не следует за ним. Альдо обернулся, раздражённый болью в ноге и его замешательством, но так ничего и не сказал. Фриц на мгновение застыл возле одной из поваленных яблонь, на лице его проскользнуло искреннее, почти что трепетное сожаление.

— Варварское кощунство, — пробормотал Ланда себе под нос.— Ты говоришь так, как будто ты со своими нацистскими прихвостнями не творил то же самое, — хмыкнул в усы Альдо, скрывая, однако, за этим и свою досаду — он тоже было понадеялся на яблоки.

— Во времена моей службы я никогда не потворствовал подобному… неуважению к чужим родным землям, — покачал головой Ланда, не соглашаясь с Альдо. — Это уже переходит все границы дозволенного.

— Действительно, — Альдо не удержался от озлобленного смешка. — Убивать евреев, значит, для тебя не переходило границы дозволенного? Интересные же у тебя приоритеты, фриц.— Лейтенант, давайте сменим тему, — оборвал его Ланда, поморщившись. — Я не хочу с вами спорить.— Что, нечего сказать, полковник? — немедленно осклабился Альдо, почуяв его слабость. — Не по нраву, когда напоминают о ваших грязных делишках?Ланда воззрился на него своими голубыми глазами так, что Альдо отчего-то стало не по себе.

— Я полагал, что в ваших собственных приоритетах стоят более важные цели, нежели перекидываться со мной пустыми оскорблениями, лейтенант Рейн. В следующий раз, когда решите высказать мне все недомолвки, что так тревожат вас, прошу — найдите для этого более подходящее время. Обождите хотя бы до той поры, как мы доберёмся до Вишей.

— Я тут решаю, когда начинать с тобой пререкаться, а когда — нет. — Фриц говорил больно заумно и витиевато — не под стать простым в словах и выражениях парням, прибывшим с Альдо из Америки, — и эта его приторная манера речи непомерно злила Альдо. — Не тебе одному тут устраивать допросы.

— Вы не располагаете необходимыми полномочиями, чтобы допрашивать меня, — улыбнулся фриц той самой своей неповторимой улыбкой, коей одарил Альдо в завешанном нацистскими агитплакатами французском кинотеатре двумя месяцами ранее. — Всё, что я скажу в своё оправдание, я скажу на военном трибунале. В ваших же интересах, чтобы мы добрались туда скорее.

— Быстрее выйти уже не получится— хрен поймёшь, куда идти. Пошли обратно. — Альдо запрокинул голову, внимательно поглядел на пригорок. — Сука, теперь опять взбираться на этот сраный холм.

— Давайте поищем ещё, — попросил вдруг Ланда жалостливо и положил руку себе на живот. — Я очень хочу есть.По правде говоря, Альдо тоже хотел есть: сворованная им кукуруза кончилась ещё вчера, и помимо вымокшего пороха, который Альдо с грехом пополам сортировал целую ночь, и холодных пуль больше потчевать себя было нечем. Прошлым вечером Альдо и без того отдал Ланде большую часть добра, что он умыкнул с французского поля, ведомый то ли заглушаемым гласом совести, то ли отчаянным нежеланием целый день лицезреть убитый вид фрица — Ланда в любом случае был слишком хорошо воспитан — насколько это вообще может относиться к нацисту, — либо попросту боялся его: он бы не осмелился попросить оставить себе лишний кусок. Когда Альдо отдал фрицу последнюю кукурузу, Ланда немедленно изменился в лице и рассыпался в благодарностях, будто бы ему за это платили, однако Альдо велел ему заткнуться, в скором времени утомлённый оживлённой нацистской болтовнёй.Получив на то своё позволение, Ланда меж тем прошёл вперёд по вытоптанной земле около тридцати ярдов, оглядываясь по сторонам и темнея лицом с каждым следующим срубленным деревом.

— Нагулялся? — спросил Альдо у фрица, когда колкая боль снова вонзилась в ногу. Он мог бы сказать об этом фрицу, но по доброй воле ни за что бы на свете не продемонстрировал перед ним своей слабости. — С вашего позволения мы отправимся обратно, полковник?

— К чему эта спешка, лейтенант — вы же всё равно не знаете дороги, — язвительно заметил Ланда.

— Дорогу я, может, и не знаю, зато уверю тебя, что, если ты сейчас же не заткнёшься, весь оставшийся путь будешь ходить с заткнутым ртом. — Пока фриц сосредоточенно разглядывал окрестности, Альдо, не зная, чем развлечь себя, ногой выудил из спутанной травы полусгнившее яблоко, старательно закатил его на мысок замаранного речной грязью сапога и перекинул на другой. Суть заключалась в том, чтобы перебросить так с ноги на ногу всякую дрянь как можно больше раз: Ютивич, помнится, страшно гордился этим своим умением.— Обычно в таких плодородных землях французы оставляют посевы или другие засаженные территории, — сказал Ланда, шаря глазами по сторонам, в то время как Альдо катал яблоко по земле на манер англичан, смеющих называть это футболом. — Отсюда немцы по всей видимости бежали под Мулен, когда войска французов начали наступать с юга. Я уверен, среди этих живописных французских краёв по-прежнему должны оставаться уединённые места, где можно раздобыть провизию.— Срубам уже около месяца — вряд ли ты здесь найдёшь ещё хоть что-нибудь, кроме подпаленных нацистских шмоток. — Яблоко укатилось вниз по склону, оставляя за собой рыжеватый след, марающий свежую зелень. Альдо сплюнул и принялся было искать ещё, но тут Ланда отвлёк его:

— Лейтенант, — позвал вдруг фриц тихо.— Что ещё — подержать вам пальто, полковник? — Очередное найденное яблоко с противным звуком разбилось о землю, Альдо раздражённо пнул его. — Не видишь что ли, я очень занят, мать твою.

— Там что-то есть. — Ланда нахмурился, всматриваясь вдаль, и тронул Альдо за руку. — Вон там, смотрите.

Альдо нехотя проследил за его движением — может, помимо яблонь фриц разглядел пару-тройку оборванных кустов смородины? Но дело было не в смородине; дело было в другом. Там, внизу, под пологим склоном, к которому они с Ландой прежде стояли спиной, тёмно-зелёная горжетка леса полукругом подступала с боков, и на её фоне издали виднелась отливающая червонной медью черепичная кровля дома, что казалась оторочкой старого военного кафтана. Остального отсюда было не рассмотреть — постройка и ещё пара других, чуть помельче, огороженные нечастым белым забором, находились в паре фарлонгах от них, скрытые за стройной решёткой каштанов, через которую просачивались бледные солнечные лучи.

— Это что, ферма? — Альдо невольно прищурился, чтобы рассмотреть получше. Дом, по всей видимости, был небольшим, но по построению выглядел весьма знакомо: в Вирджинии Альдо частенько натыкался на схожие ранчо, которые обычно пестрили скотом и людьми в лёгкой одежде. — Я видел пару таких во французских сёлах на границе, как ты — яблоневые рощи.

— Здание, будь оно фермой или нет, в любом случае выглядит заброшенным, — поделился меж тем Ланда настороженно. — Более того, рядом с ним одно только поле — и ни единого места, чтобы укрыться. Тут может быть опасно. — Заключил фриц и двинулся прочь.

— А ну стоять, — Альдо схватил Ланду за рукав мундира. — Надо проверить.Ланде эти его слова явно не понравились.

— Зачем же, лейтенант? — Ланда сглотнул, нахмурился, нервно потёр обнажённые руки — свои перчатки, скрывающие его изорванные ссадинами запястья, он похоронил в реке, так же, как и Альдо — половину запасов сухого пороха. — Здесь на несколько лиг — открытая местность, представляющая из себя излюбленную мишень для немецких снайперов, а нас всего двое. Кроме того, вы серьёзно ранены. Если в этом французском доме на данный момент располагается чья-нибудь часть солдат или офицерского состава…— До сих пор мне везло. — Испуганная гримаса фрица изрядно повеселила Альдо. — У лягушатников там могут быть припасы или сухая одежда — почем мне знать.

— А ещё люди Гитлера, — добавил Ланда мрачно.

— Экий вы всё-таки трус, полковник. — Альдо ухмыльнулся ещё шире. — Всегда знал, что в нацисткой сволочи нет ни толики храбрости.— Вы называете трусостью обычную осторожность? — возмутился Ланда. Альдо уже успел направиться вниз по склону, но фриц так и не бросился догонять его. — Не обо мне, так о ребёнке моём подумайте.— Слушай, я не собираюсь туда вламываться: я не первый день на войне, чтобы творить такую херь. Да и дел здесь всего на пару минут — вошли и вышли. Если там есть хозяева, обойдётся быстрее, — Альдо на ходу развернулся и крикнул: — Ты обмер там что ли, или вам требуется особое приглашение, герр Ланда?

Ланда помолчал с мгновение, а потом едва ли не взмолился:

— Лейтенант, давайте просто пройдём мимо.— Если не хочешь идти со мной — не смею вас более задерживать, полковник. — Альдо окончательно потерял терпение; он никак не собирался его уговаривать. — Дорогу назад помните?

Ланда замер, поражённый.

— Вы меня здесь бросите?

Довольный произведённым эффектом, Альдо остановился, позволив себе с секунду посмотреть на Ланду свысока: сам он отнюдь не собирался отдавать столь ценный трофей кому бы то ни было — французам или нацистам прямо в руки, однако не мог отказать себе в мрачном удовольствии лишний раз попугать фрица.

— А ты предлагаешь заставлять тебя идти? — бросил Альдо, полный раздражения и чувствуя, как оно вскипает, переходя в злость. — Вы же на сносях, полковник: как я могу применять к вам силу?

Лицо Ланды тронула нездоровая белизна. Взгляд его мелькнул быстро и резко, будто змеиное жало.— Это низко с вашей стороны.

— Низко с моей стороны было бы пустить тебя вперёд, — фыркнул Альдо, издевательски разводя руками. — Как ты видишь, я так не поступил.

— Вы просто само воплощение благородства, лейтенант Рейн, — процедил сквозь зубы фриц и быстро зашагал вниз.

Альдо с усмешкой подал было полковнику руку, чтобы помочь спуститься, однако Ланда не почтил столь галантный жест с его стороны своим вниманием, подождав только, когда сам Альдо пройдёт вперёд, чтобы предусмотрительно скользнуть ему за спину вездесущей тенью. Для солдата фриц был совсем невысокого роста, уступая Альдо добрые полголовы, и порой Альдо поражался тому, как в таком хрупком и доброжелательном на вид человеке может скрываться столько гнили.

Снайперов здесь быть было не должно: за столько времени Альдо с фрицем так и не встретили ни одного человека, шествующего бы им навстречу — ни немцев, ещё день назад потерявших их след, ни французов; Альдо понимал, что Ланда пытается попросту припугнуть его, однако всё равно шёл с выдержанной осторожностью, стараясь не попадаться на открытой местности и вихляя среди деревьев, что тут, на низине, стали попадаться всё реже и реже. Между тем они дошли до начала длинного выкрашенного белой краской забора, и двух более мелких построек, что, вероятно, служили французам амбарами для складки хлеба, но обе они оказались совершенно пустыми изнутри и слишком небольшими, чтобы спать в них или скрываться целыми отрядами. Альдо подобрал камни с земли и поочерёдно бросил сначала в одну хибару, потом во вторую, однако ответом ему был только глухое эхо по обнажённым жердям — и больше ничего.

Когда до самой французской фермы их разделяло не более, чем пять ярдов, Альдо остановился и сказал:

— Стой здесь и следи за тем, чтобы никто не вылез из кустов. Увидишь кого-нибудь — не вздумай орать, а сию же минуту дуй ко мне.— Может, вы всё-таки дадите мне пистолет? — предложил Ланда ядовито.— Рот закрой, — рявкнул на него Альдо в полголоса. — И пшёл стоять на стрём, быстро: чтоб через секунду я тебя здесь не видел.

Ланда вскинул перед собой руки, показывая, что более прекословить не собирается, и следом за этим исчез в гуще зелени у забора, даже не обронив Альдо и слова напоследок. Альдо видел, с каким трудом даётся фрицу повиновение его приказам: дело ли это — полковнику CC при всех его красивых орденах подчиняться воле обычного лейтенанта? Ранее Альдо с опаской отнёсся бы к идее оставить фрица одного, однако теперь был твёрдо уверен, что у Ланды не хватит храбрости бежать: документы с изобличающей его положение графой на пожелтевших от воды листах по-прежнему находились у Альдо, и теперь Альдо и сам наконец-то понял всю ценность этих бумаг. Стоит им только попасть в руки солдат французов или немцев — да и в целом кому угодно: любым гражданским, которым успели насолить наци за всё время оккупации, — песенка фрица будет спета, и Ланда осознавал это отнюдь не хуже. У Ланды не было никакой другой возможности по-прежнему сохранять своё положение в тайне — только по пятам следовать за Альдо и, раз уж на то пошло, — убить его, если представится такая возможность.Осторожно подойдя к бревенчатым стенам вплотную, первым делом Альдо пригнулся и проверил окна — не слышно ли кого? Ставни были плотно закрыты, изнутри не доносилось никаких звуков, даже приглушённых, однако внутреннее чутьё подсказывало Альдо, что тишина эта может быть такой же обманчивой, как и в ту звёздную французскую ночь, что ознаменовала собой смерть самодовольного капитана-мальчишки. Обойдя дом с солнечной стороны и по-прежнему никого не встретив, Альдо, стараясь не издавать лишнего шума, ступил на широкое крыльцо, кажущегося подозрительно новыми, прислонился затылком покатому гладкому дереву и набрал больше воздуха в грудь. Боль растворилась в его теле, будто её не было там вовсе.

Не желая более растрачивать время попусту, Альдо распрямился, с силой сжимая пальцы на курке. Дверь заскрипела на несмазанных петлях под его ударом и поддалась с лёгкостью, о которой Альдо и подумать не мог — она была не заперта. Лицо Альдо обдало спёртым воздухом, горло стиснуло удушающей судорогой.

Внутри никого не было.

С губ Альдо невольно сорвался облегчённый вздох — на войне каждый день приходится жить, как последний. Помедлив ещё с мгновение, Альдо пригнулся и нырнул в обволакивающий полумрак, не выпуская пистолет из рук, опасаясь, что кто-то всё же может начать стрелять. Окна — два напротив и ещё два — у соседней стены, — пропускали ломкий свет через кривые доски заколоченных ставен, однако остальное внутреннее убранство дома выглядело почти нетронутым: на глаза Альдо бросился длинный полированный стол, закрывающий собой большую часть обширной передней с провалившимся полом, которая по-видимому одновременно служила и кухней, стулья, множество этажерок и полок, забитых нетронутыми французскими манатками. Никем не занятый чулан местился у дальней стены по правую руку; на второй этаж, где располагались две скромные спальни и чердак, вела неширокая лестница, но Альдо не обнаружил в спальнях ничего, кроме белья и бедно обставленных кроватей, а на чердаке — сена и оставленной кучи фермерских снастей: вёдер, черенков и прочего барахла. Альдо от нечего делать раскидал сено ногой и спустился вниз.Альдо вышел обратно на крыльцо, потирая разболевшийся шрам на шее — он всегда саднил, когда Альдо нервничал, — облокотился на перила и свистнул фрицу. На его превеликое удивление, Ланда его услышал.

— Тут всё чисто, — объявил Альдо фрицу, убирая пистолет обратно в кобуру, когда Ланда спешно спустился вниз, придерживая сползающее с плеч полумокрое пальто. — Зря промочили портки, полковник.

Ланда поглядел на Альдо холодными голубыми глазами эсэсовского надсмотрщика.— Вы чулан проверили?

— Проверил, — ответил Альдо. — Он так же пуст, как и обмундирование армии лягушатников.

Ланда заглянул Альдо за спину, но внутрь зайти так и не решился.

— Второй этаж?

— Я что, по-твоему, похож на идиота? — в Альдо взыграло самолюбие. — Если не веришь мне — погорлань здесь на немецком сам — может, найдёшь кого. Или на французском — что ты там ещё знаешь?

Ничуть не расслабляясь лицом, Ланда всё же шагнул следом за Альдо, с опаской оглядываясь по сторонам.

— Изучать языки настолько же интересно, как и играть с умами людей, — заявил фриц с прежней своей ледяной учтивостью, переступая порог. — Печально, что вы так невежественно пренебрегаете этим исключительным умением раскрывать перед собой всю подноготную интересующих вас людей.

— Мне не нужны твои языки: я нахожу, что убивать нацистов куда интереснее, — сказал Альдо со знанием дела.

Фриц ничего не ответил. В гордом молчании он пересёк комнату поперёк, и, подойдя ближе к узкой деревянной лестнице, задрал голову, напряжённо хмурясь и заглядывая наверх, но внутри было темно, а потому Ланда быстро бросил своё занятие и отошёл ближе к свету, встал рядом с заколоченными окнами. Альдо не стал одёргивать фрица — пусть ищет себе, если хочет; у него самого всяко есть дела поважней.

Воздух был сух, а от чулана остро разило разлившимся коньяком: верно, прежде здесь, помимо припасов, хранили и алкоголь. От этого запаха во рту Альдо пересохло, он сглотнул и решил оставить чулан напоследок.Исцарапав себе и без того стёртые после вчерашнего в кровь ладони, Альдо не без усилий отодрал от одного из окон доски, впуская в комнату свет и свежий воздух; солнечные лучи легли на пол бледными лужами. Осмотрев враз похорошевшую комнату, Альдо задорно присвистнул, кое-как подогнул колени, и начал по очереди раскрывать дверцы кухонных стеллажей, когда обеспокоенный голос Ланды отвлёк его:

— Здесь явно кто-то недавно был, — меряя шагами комнату, Ланда провёл пальцами по столу, смотря, нет ли на нём пыли, пристально поглядел на пальцы. — Посмотрите: тут же совсем чисто. Хозяева, несомненно, уходили отсюда второпях: что-то сильно вспугнуло их, однако обратите внимание на мебель — она не тронута, а чулан… чулан как будто бы недавно вскрывали. Приходу же иных гостей я дал бы больше недели, если не меньше.

— И что мне теперь делать с этой информацией? — Альдо с раздражением захлопнул дверцы нижнего стеллажа, не найдя там ничего, кроме пустых банок из-под тушёнки и паутины. — Подтереться ей?

— Я всего лишь хотел напомнить, что нахожу вашу затею весьма опасной, — выдержанно отвечал фриц, хотя уголки губ его в раздражении дрогнули. — Своим упрямством вы подставляете не только свою жизнь — а для вашего командования потеря столь ценного солдата станет весьма болезненной, уверяю вас, — но и мою. Будет лучше, если мы уйдём отсюда как можно скорее.

— Напомни мне, будь добр: с какой поры я внезапно стал интересоваться долбанным нацистским мнением? — Оборвал фрица Альдо, продолжая заниматься своим делом, однако в сердце ёкнуло. Где-то в глубине сознания Альдо понимал, что Ланда может быть отчасти прав, но не собирался уходить с пустыми руками.Альдо переменил колено, на которое упирался, и тут же поморщился: бедро его снова разболелось. Ланда бросил на Альдо участливый взгляд, в котором угадывалось странное сочувствие и — почему-то — отсутствие страха.— Вам помочь?

— Сам справлюсь, — огрызнулся Альдо скорее из принципа, нежели от злобы. — Просто стой молча и не действуй мне на нервы. Сможешь осилить такую малость или это уже не входит в твои полномочия?Светлые брови Ланды сошлись на переносице. Взгляд его выражал холодное, почтительное высокомерие.— Можете не сомневаться: я достаточно времени провёл на своём посту, чтобы научиться держать губы сомкнутыми.

Альдо хотел было промолчать, но подступающий к горлу смех всё же пересилил:— А вот ноги сомкнутыми тебя видимо держать не научили.

Ланда распрямился, будто от хлёсткого удара хлыстом по спине, и заговорил дрогнувшим от гнева голосом, но, к превеликой досаде Альдо, по-прежнему сохраняя спокойное хладнокровие:

— Лейтенант, вам ещё не надоело хамить мне?— Нет, — Альдо пожал плечами как ни в чём не бывало. — Я, кстати, всегда могу продолжить. — Альдо привстал на мыски, дёрнул на себя ручку неподдающуюся дверцу верхнего серванта. — На чём мы там с вами остановились, полковник?