Глава 29. Возрождение (1/2)
Как обычно — я проснулась ближе к обеду, обо мне позаботились с утра и приготовили вкусную яичницу с беконом, от кружки молока исходил аромат мёда. Всё это кушание я съела и выпила с удовольствием.
Леонарда и малышка Флавия зашли пожелать мне доброго утра, Филипп был с ними. На плече моего мужа гордо сидела Флавия и крепко обнимала сшитого для неё зайца — наверно, подарок Леонарды.
— Мои дорогие, вы здесь, — приветствовала я гувернантку и мужа с дочерью. — Как вам спалось всем?
— Малышка Флавия вела себя умничкой, я в полном порядке, накормила нашу подопечную Маргариту, силы понемногу к ней возвращаются, — был ответ пожилой дамы.
— Маргарита очень хотела бы тебя видеть, родная. Ты пойдёшь к ней? Она объяснилась знаками, что хочет тебя видеть. Ты зачем-то ей нужна, — проронил Филипп, подбрасывая слегка в воздух Флавию и ловя её, что вызывало у девочки радостный смех.
— Я надеюсь, что Маргарита в порядке, — проговорила я, надевая фиолетовое платье со шнуровкой сзади, попросив Леонарду завязать. Пожилая дама тут же исполнила мою просьбу.
Поцеловав Флавию и сказав ей, что я очень её люблю, только должна проведать Маргариту, я покинула отведённую мне с Филиппом спальню.
За ребёнка я была совершенно спокойна. Я могу спокойно доверить Филиппу самое ценное для меня и для него — нашу дочь, а это много для меня значит.
Стремительно я миновала коридор на втором этаже и добралась до комнаты Маргариты. В комнате сестры я застала Деметриоса. Пожилой учёный осматривал одетую в моё голубое платье Маргариту: проверял ей пульс, смотрел на цвет языка. Расспрашивал о самочувствии и советовал ей моргнуть один раз — если да, если нет — моргнуть два раза.
На тумбочке стояли использованные тарелки и стакан — вероятно, Леонарда и Деметриос хорошо о ней позаботились и накормили очень сытно.
Цвет лица Маргариты всё больше приобретал здоровый цвет, нежным румянцем покрывались щёки.
Всё меньше было с каждым днём в Маргарите от той забитой и несчастной женщины сильно болезненного вида, которую держали в заточении.
Хоть внешне Маргарита пошла на поправку — в зелёных глазах всё равно затаилась боль.
Меня не удивляет взгляд Маргариты, как будто принадлежащий древней старухе. Она слишком много страдала и пережила за свою недолгую жизнь в этом мире.
И всё же одно не могло меня не радовать — Маргарита находила в себе силы на улыбку! Она улыбалась совершенно искренне!
— Мне сказали, что вы хотели меня видеть. Я рада, что вам стало лучше. Вы как расцветшая весна, — только и нашлось у меня сказать Маргарите от всей сердечной искренности эти слова.
Природная красота Маргариты и впрямь переживала расцвет: молодая девушка примерно двадцати лет, нежный цвет лица с робким здоровым румянцем, красивая форма губ, острый длинный нос душегубца Рено дю Амеля ничуть не умалял её красоты.
Мне хотелось взять в руки холсты, кисти, краски, грунтовки — чтобы написать портрет моей сестры.
О чём прямо ей и сказала, что считаю её настолько красивой, что с неё впору писать портреты.
Я говорила лишь то, что думаю по-настоящему, не кривила душой. Маргарита дала своё согласие на то, чтобы над её портретом работала я — когда она приедет в Бревай как внучка единовластной госпожи Мадлен де Бревай. Никто не сможет там причинить зло Маргарите — потому что главный палач и мучитель своих близких Пьер де Бревай давно не в том состоянии физического здоровья, чтобы кому-то вредить.
Я и Деметриос были рядом с Маргаритой недолго — чуть позже к нам присоединились Леонарда, Филипп и малютка Флавия.
Деметриос и Леонарда с Филиппом переговаривались о лечении Маргариты и о том, чтобы в случае чего защитить и поддержать Маргариту с её бабушкой, которая также приходилась бабушкой и мне, а мне Маргарита доводится сестрой по матери…
Найдётся ли у моей бабушки место в сердце для дочери проклятой любви Жана и Мари де Бревай? Этого я знать не могу…
Это Деметриос, Леонарда, отец и Филипп с моими подругами и друзьями принимают и любят меня по-настоящему, им совсем неважно моё происхождение. Печально то, что это важно для меня… Хотелось бы верить, что меня уважают как хорошую и отзывчивую девушку близкие люди в моём окружении.
Во Флоренции от моей чести и так остались одни лохмотья, о чём я не жалею. Я много лгала. Даже на исповеди у священника. Ради спокойствия отца и своего, я лгала ради Филиппа, отец и Филипп много лгали ради меня… Круговорот лжи в природе… хотя по своей натуре я ложь ненавижу, но была поставлена в такие обстоятельства, когда правдой могу седлать хуже себе и близким…
Флавия тут же побежала хвастаться своим тряпичным зайчиком, которого ей сделала «Ленарда» (это малышка так называет Леонарду), своей тёте Маргарите. Сама же Маргарита радостно улыбалась и охотно играла с Флавией, подыгрывая ей — укачивала зайца как ребёнка.