III (1/1)

Рожденным утонутьповеситься - не вариант —?Так что ты будешь делать? Что ты сделаешь со мной? —?повторил Разумовский. —?А что мне остается? —?выдохнул Олег, найдя, наконец, в себе силы сесть. Сергей устроился напротив, у стены. Обнял себя за плечи, вглядываясь во внезапно постаревшее в темноте лицо Волкова. —?Отыграться,?— сказал Разумовский. Волкова мелко затрясло. Губы его исказились в болезненной улыбке. Наконец, он истерично рассмеялся?— сначала хриплым шепотом, потом?— в сорванный голос, спрятав лицо в ладонях так, что Сергею на миг показалось, как хищно сверкнули волчьи клыки. —?С кем? —? все еще дрожащим голосом произнес Олег, глядя собеседнику прямо в глаза. В уголках воспаленных глаз заблестели слезы. От его взгляда?— горького, больного?— Сергею стало страшно дышать. Он замер, не зная, чего ожидать от такого Олега. —?Тем более, что я уже свое отыграл, спасибо. Ты не стрелял в меня. Технически?— ты. Но нет. Ты не убивал. Мог бы?— не сомневаюсь. Но нет. Потому что я гребаный идиот и не мог догадаться раньше, не мог просто взять и протащить тебя по врачам, когда это было единственным, что было тебе нужно н ас а м о мд е л е. Не теракты, не месть Грому, не смерть всех его близких. А помощь. Я наивно думал, что ты успокоишься, что у тебя есть план. Что мы уедем и все встанет на свои места. Так что я помог тебе сбежать из Крестов. Я хотел, я должен был. Судьба у меня такая… Была. Скалой за твоим плечом или псом у твоей у твоей ноги?— как прикажешь. Рядом. Потом я ночевал не в твоей постели, не с тобой. Все?— не с тобой. В какой момент закончился ты и когда начался он? В это было непросто поверить. Как проснуться после кошмарного сна в еще более кошмарной реальности. Не ты бросил меня в клетку, как бешеного пса. Не ты сделал меня пешкой?— ах, прости, офицером*! —?в своей игре. Так скажи мне,?— Волков прервался, чтобы откашляться. Продолжил уже тихо, сиплым шепотом:?— Скажи, кому я должен мстить? Если он и правда мертв? Может быть, себе? Вот это было бы справедливо. Только вот он успел раньше меня. Не дожидаясь ответа, он стремительно удалился на кухню. Сергей остался на месте, прибитый к полу внезапной тяжестью осевших в душе слов. Сидя в подвале, он мечтал переломать себе кости о бесконечно смыкающееся вокруг него пространство. Казалось, стены и сами готовы кирпичными жерновами перемолоть его в прах. С первого пробуждения?— окна, в подвале?— глухая реальность, на которую как нельзя четко проецировалось нынешнее положение дел: четыре плоскости, хромые призраки душ?— сверху и снизу, разделенные потолком и своими раздраями. Как ненавидел он замкнутые помещения, так возненавидел и себя за разрушение, которое кропотливо переносил из собственного сознания в реальность, ослепленный сиянием Идеи; за взрывы, осколки которых били по Олегу больнее, чем по всему прочему вокруг; за то, что сам же разрушил то, что построил когда-то в своем-их мире и между ними. И было справедливо ожидать от Волкова кровавого, чудовищного воздаяния. Но теперь же, вместо того, чтобы желать Сергею смерти, он… Выяснил почти все, что Разумовский от него скрывал на протяжении долгих лет знакомства (было страшно и неловко давать точное определение их взаимоотношениям не то что вслух, но даже в мыслях). Не простил и не забыл, но дошел до сути. Разумовский подорвался в сторону загоревшегося на кухне света. Это сюр. В нынешнем положении у Олега развязаны руки. Он мог поставить Сергея на ноги, а затем увезти в чистое поле и приказать бежать, стреляя по коленям или в спину. Мог пригреть на груди, а потом избить до смерти?— ровно так же, как и они с Птицей поступили с Волковым. Мог заставить выпить яда и смотреть, как Сергей угасает. Все это по отдельности и вместе взятое было бы правильнее и гуманнее, чем олегово понимание неосознанности, нечаянности предательства, совершенного Разумовским. И последний согласился бы, зная, что потерял уже все, во второй раз?— теперь уже точно бесповоротно: воскрешение обоих не дает права забыть о том, что привело к смерти. —?Да что с тобой такое?! —?воскликнул он, выбив из рук Волкова стакан. Олег не обратил внимание на разлетевшиеся по полу осколки и брызги воды, сосредоточившись на искаженном смесью эмоций лице Разумовского, смутно догадываясь, что сам выглядит убийственно спокойным монолитом. Будто и не корчился энное количество времени назад на полу. Будто не смеялся от души, будто щеки не сводило от бешеной улыбки. И во взгляде напротив?— гнев, негодование, сокрушение?— все вперемешку с горечью. Волков следил за тем, как тяжело дышит Сергей, как напряжены его плечи и сжаты до просвечивающей сквозь кожу пульсации вен кулаки. Еще немного и взорвется. —?Тебе недостаточно увиденного? В медицинских терминах или на пальцах объяснить? —?Олег не знал, на сколько его самого хватит, но оставалось не много. —?Ты думаешь, это смешно? —?Разумовский оказался опасно близко и качнулся еще ближе. —?Я предельно серьезен,?— заверил его Волков. На сколько их хватит? —?Тебя не волнует, что технически это был я? Как ты можешь вот так просто перекладывать вину на него? Это мои руки по локоть в крови, в твоей крови, Олег, это я оказался слишком слаб, чтобы бороться с ним до конца. Бороться с ним за тебя. Как ты боролся за меня всю жизнь?— со всеми без разбора. Я должен был защитить тебя от него, но я позволил ему использовать тебя, обратить в фигуру на доске… Убить. Ты думаешь, я не мог его остановить? ?— Ты бредишь. Нет, не мог. ?— Господи, просто исправь это. Утопишь тело в океане или закопаешь под соснами. Уедешь из этого дома, женишься, заведешь огромную собаку?— как та, которая была у твоей семьи?— и чудесных детей. Мальчиков или девочек? У них будут твои глаза. Будешь жить счастливо и забудешь все это как страшный сон. Я твой. Я готов. —?Я должен убить тебя? —?перебил Олег. Звонко мигнула и погасла лампочка. Ни один не обратил внимание. Стояли чуть ли не нос к носу?— так, что Сергей чувствовал, как щемит в бешено скачущем сердце от привычного и недосягаемого запаха Волкова. Кожа и древесные ноты, смешанные с едва уловимым лекарственным запахом. Неожиданно четко стали видны?— все морщинки, отросшая колкая щетина, проблеск седины на висках, неясные волны во мраке глаз?— темнее, чем всегда. Разумовскому показалось, будто они впитали бессонные декады и нервную горечь, обуглились от боли и потемнели. Если бы Сергей имел на то право, он бы в них утопился. Хочет ли он этого? Олег всегда слышал подтекст, чувствовал каждую трещинку в словах Разумовского. Им обоим известно. —?Да. Клокотало под ребрами. Напротив тяжело дышал Олег?— перебитый, поломанный. С сильной прямой спиной и гордой плоскостью плеч. Тяжело посмотрел, опять?— в глаза, протянул руку и?— передумал, бросил. Сказал: —?Иди за мной,?— и вновь скрылся в темноте дома. Сергей шел по звукам и по углам, в потерявшей ясность тени едва различая олегову спину. В загоревшемся за окном свете он узнал фонарь на маяке. Они вышли в ночь. Шли по ночной влажной траве сада, затем?— к морю, о котором недолго, но сладко мечталось Разумовскому. У кромки воды, беспокойно плещущей по ногам, Олег не остановился. Дождался Сергея, притянул за плечо ближе, повел за собой?— как есть, в одежде?— что, впрочем, для обоих не имело значения. Остановились, где было по пояс. Волны поднимались к груди, но назад не отбрасывали. Казалось, наоборот, тянули глубже?— но Волков стоял твердо. Разумовский не успел опомниться, посмотреть, сказать?— оказался полностью под водой, по-прежнему удерживаемый за плечо и под затылок. Дно ушло из-под ног, все вмиг потемнело, стало душным и колким от соли. Воздуха не хватало, но пары секунд оказалось достаточно, чтобы брыкнуться, заехав Волкову, кажется, по колену, потом неосторожно махнуть рукой в слепом ударе в район торса и не остановиться на этом. Мыслям было жутко тесно. Так выглядит смерть? В этом сумасшествии все вдруг стало настоящим. За миг до затмения его дернули обратно?— дно вернулось под ноги?— и понесли по волнам на руках. Сергей, судорожно откашливаясь, крепче прижался боком к Волкову. Легкие вновь наполнились воздухом. Все закончилось так же быстро, как началось. Но Сергей мог бы поклясться, что пережил вечность. Оказавшись на берегу, он обрушился на колени, поддерживаемый под локоть, жадно вдыхая и выдыхая?— еще с раздирающим горло кашлем. Глаза резало от соли. Опустившийся рядом Олег молчал, пытаясь унять дрожь в руках и не в силах отпустить, хотя теперь не было никакой необходимости в поддержке. —?Не удивлен, что ты продолжаешь испытывать меня на прочность, все еще уверенный в том, что я железный,?— сказал Олег. —?Но мне?— убить тебя? Это издевательство. Какая жена, какие дети? Много ты знаешь о счастье,?— усмехнулся. —?Ты же не хотел,?— произнес Сергей, ошалело глядя на Волкова. —?Ты не хотел… и не собирался. Волков со странным чувством у горла огладил колкую от чуть выпирающих позвонков спину, облепленную тканью футболки?— так, будто делает это в первый раз. Возможно, действительно в первый. Он продолжил, чувствуя теперь не только свою, но и чужую дрожь. Убрал мокрые волосы с лица Разумовского, вглядываясь в открывшееся ему лицо, блестящее от воды в свете маяка. —?Как бы я ни хотел, я бы не смог. Сергей вскинулся, все еще дрожа в отходящих приступах кашля. Крепко прижался к Олегу, шепча куда-то в грудь что-то, слившееся в одно ?прости?. Ненавидя себя, чувствуя спиной огромные холодные олеговы руки. Чего он хотел, умоляя Волкова убить его? Оказалось, тот знал лучше. Волков притянул Разумовского теснее, чувствуя, с какой силой тот схватился за его плечи. Уткнулся носом в рыжую макушку, чуть покачиваясь. Впервые за долгое время не боясь закрыть глаза. —?Перестань,?— сказал он. —?Нам обоим было бы проще умереть. А зачем-то вот живы. Пришлось отодвинуться дальше от шальных волн, норовивших схватить за ноги. Начинал ощущаться ночной холод. Над головами беспристрастно мелькал маяк. Разумовский в чужих руках затих. Озябнув, отстранился, все еще комкая в пальцах тяжелый от воды свитер Олега. Опомнился, ощутив жар ран под левой рукой. Волков окинул его внимательным взглядом. Закатил глаза?— совсем привычно, как раньше. —?Нет, не больно. Не вздумай извиняться снова. —?Пойдем домой,?— сказал Разумовский, поднимаясь на ноги. Домой шли наравне и снова молча, выброшенные, наконец, на один берег.