20. (1/2)
Гин пришел поздно вечером в День Благодарения. Дождь недавно прекратился, но с нового гостя лило, словно он постоял под водосточной трубой. Лило с накидки, которой был накрыт рюкзак, лило с капюшона поношенного плаща, в растоптанных ботинках хлюпало, на потухшей самокрутке, которую он держал в зубах, висела большая капля.
Он переступил порог, скинув ботинки на крыльце, и вошел в гостиную, оставляя мокрые следы. Снял капюшон, под которым оказался короткий ежик полуседых волос, с облегчением сгрузил с плеч тяжелый рюкзак.— Привет, — сказал ему Грен. — Добро пожаловать. Я Грен.— Гин, — представился гость.У него были азиатские черты и странные глаза — один неподвижный, неестественно-серый, второй — черный, внимательный и умный. Гин снял плащ, под которым оказался коричневый свитер в катышках и затяжках и потрепанные коричневые брюки. Повел плечами, расслабляя мышцы. И полез в карман, чтобы сделать новую самокрутку. Курил он не табак и не марихуану, а какую-то неизвестную Грену смесь трав.
Тами встретила его как старого знакомого. Впрочем, так она встречала большинство гостей. Напоила горячим зеленым чаем, накормила ужином. Гин беспрестанно курил, выпуская самокрутку изо рта, только чтобы отправить в рот очередную порцию риса или овощей. От мяса он отказался, и Тами быстро поджарила для него кусок рыбы. Всю еду Гин обильно поливал соевым соусом. Грена это удивило, Тами — нет.— У вас хороший дом, — сказал Гин после ужина, устраиваясь в кресле у огня. — Очень хорошая защита. Я могу остаться у вас до весны?— Конечно, — улыбнулась Тами. — Я ставлю защиту на камнях и на живых растениях.
Керан подошел к гостю, обнюхал его, фыркнул, когда ему в нос попал дым от самокрутки. Луджин изучал рюкзак Гина, вдумчиво внюхиваясь в каждый шов. Карна составил ему компанию.
— Хорошая защита, — повторил Гин. Он посмотрел на Грена, улыбнулся ему. — Я не обременю вас, — пообещал он.
Тами закурила трубку и продолжила читать. Ника уже давно спала, наевшись печеной индейки и мороженого. Грен сидел в кресле с ноутбуком на коленях. Ему пришла в голову мысль, которую не терпелось проверить. И он проверял — каждый вечер после работы уже третий день.Мысль, как он и думал, оказалась верной.
Мысль была простой и очевидной: он совершенно не знал Тами. Точнее, не так: он знал именно Тами. Но ведь Тами родилась всего три с небольшим месяца назад, а до этого сорок лет существовала другая женщина. И эту, другую женщину, работавшую, растившую дочь, жившую в России и любившую анимешного Грена Эккерена, он не знал совершенно. Словно она родилась, только встретившись с ним, и не существовала до этого. В таком подходе было что-то неправильное.
Между тем, познакомиться с Росомахой оказалось достаточно просто — она вела блог на русском языке, не прерываясь, уже несколько лет. Зарегистрироваться на русском блогосервисе и найти этот блог, зная основной ник Тами — а Грен его знал, — было уже делом техники. Его даже искать не пришлось — Тами сама дала Грену ссылку.
Самым странным оказалось, что у Тами есть подписчик по имени Grencia Elijah Mars Guo Ekkener. Грен проверил его блог прежде, чем начал читать Тами. Блог оказался пустым. Только название — ?Блюз пустого неба?, эпиграф из Наумова и скриншот из аниме на аватарке. Фиолетово-синее оформление Грену не понравилось. Тами объяснила, что завела этот блог как будущий литературный проект, который так и не был реализован. И дала Грену пароль. Это оказалось удобным: часть записей Тами были открыты только для постоянных читателей. Использовать ли этот блог как свой, Грен еще не решил. Оформление можно было бы и поменять, но о чем писать? Он никогда не вел дневника.
Дневник Тами велся уже восемь лет, но несколько лет назад она удалила все старые записи и фактически начала вести его сначала. Депрессия. Тяжелая депрессия. Грен читал дневник от начала к концу, от старых записей к новым. Первой записью оказалось сообщение о Никином дне рождения — двадцать четвертое сентября. Этот день Грен помнил, Тами подарила Нике пять кукол и отвела в детское кафе. Двадцать седьмое сентября было днем рождения самой Тами, и в этом году она его не праздновала. Она не праздновала, а Грен не спросил, и это было неправильно. Тами любила свои дни рождения, любила подарки, любила своих друзей. Но все друзья остались в России. А Грену она не сказала.
Тами была умна — умнее, чем казалось Грену в личном общении. Тами любила природу и животных, много писала о Нике, о книгах, о фильмах, о работе. Почти ничего, кроме хорошего, не писала о людях, которых знала. Основной эмоцией ее дневника была усталость. Грен уже дочитал почти до июля текущего года, и ему было невероятно интересно, изменится ли настроение записей.
Самым интересным для него оказался ?Дневник наблюдений? — записи, в которых Тами просто перечисляла, что она сделала в течение дня. Списки были разные — от десяти до тридцати пунктов. Почти все пункты повторялись. Обычные повседневные дела. Фотографий Ники было довольно много, фотографий Луджина и Керана — тоже, фотографий самой Тами почти не было. Но Грен рассматривал их подолгу — снимки полной усталой женщины, в которой он узнавал и не узнавал свою Тами. Сейчас она не была похожа даже на свои черно-белые юные снимки. Четче стал контур лица, ухоженнее волосы и руки, изменилась осанка.
Он читал, и ему все сильнее хотелось пойти, обнять ее и утешить. Объяснить, что она больше не одна, что ей больше не нужно держаться из последних сил, бежать, задыхаясь, просто чтобы оставаться на месте. Что Ника не пропадет, что с самой Тами ничего не случится и все будет хорошо и как надо. Что все уже хорошо и как надо. Что он любит ее, свою Тами, и не оставит ее.
Грен ревновал ее к бывшему любовнику, который так глубоко и сильно ее обидел. Плевать, что они давно разошлись, плевать, что Тами никогда не говорит ни о нем, ни о других. Он был, и он что-то значил для Тами. Иногда Грену казалось, что он значил для нее больше, чем он сам.
Последняя августовская запись была о скорых переменах в судьбе. Короткая, всего две строчки и фотография растений на подоконнике. Часть растений Грен узнал — хойю, которая сейчас цвела у них в спальне, и спатифиллум, который вился на кухонном окне. Значит, она перетащила в новую жизнь не только книги, собаку, кота и открытки. Еще и цветы.
Потом в записях был двухнедельный перерыв. Все правильно. Тами спасала Грена, обустраивалась в новом доме, и ей было не до записей.
Запись о переезде в Сан-Франциско Грен прочитал несколько раз, запомнив каждую букву. В этой записи не было конкретики. Просто — переехала, внезапно, вдруг, и очень рада. Приезжайте в гости, когда освоюсь, буду присылать приглашения. И комментарии. Четыре десятка комментариев от друзей. В основном удивленных, радостных и ободряющих. Комментарии Грен читал ко всем записям. Запоминал ники. Подписывался на некоторые дневники друзей Тами. Вот Демон — у него Тами и сейчас покупает мыло. Вот Лис, который пишет такие ободряющие подписи к фотографиям открыток. Вот Птица и Ханна. С Ханной Тами жила вместе. И еще, и еще имена.
Гости не приезжали. Не из России. То ли Тами позабыла о приглашениях, то ли, что вероятнее, у ее друзей просто не было денег на такие дальние поездки. Не другой город, не другая улица — другая страна, другой континент, куда не так уж просто получить визу. Тами скучала. Она просто писала об этом — о том, как она скучает по своим друзьям. Несмотря на сложившуюся личную жизнь, интересную работу, чудесный дом.
Оказывается, Тами много фотографировала Сан-Франциско, свой дом и сад, и выкладывала фото в дневник. Фотографировала Нику, Карну, собак. Не было только фотографий ее самой, Грена и гостей. И почти не было записей о Грене. Только отдельные упоминания. Как будто Тами боялась писать о нем. Зато почти каждый день писала про Керана и Луджина, немного писала про Тару и Стэнли.