6. (1/2)

Грен сидел в своем ?кабинете? и рассматривал пятидесятидолларовую купюру. Насколько он мог судить, степеней защиты у нее было не меньше, чем на купюре в тысячу вулонгов. Как объяснил ему Эндрю, пятьдесят долларов как раз были эквивалентны пяти тысячам. Килограмм натуральной свиной вырезки стоил десять долларов, тридцать — если покупать органическое, то есть выращенное без искусственных стимуляторов мясо. Килограмм органических помидоров — от десяти до пятнадцати долларов, в сезон — дешевле. Бутылка вина — десять-пятнадцать долларов. На пятьдесят долларов можно было вдвоем пообедать в среднем ресторане.

В распоряжении Грена были два с четвертью миллиона в местной валюте в пятидесятидолларовых купюрах. Немаленький сейф в библиотеке был забит почти полностью. У Грена никогда в жизни не бывало таких денег.

Самое смешное было в том, что ему принадлежало от силы десять процентов от этой суммы. Чтобы добыть семь с половиной литров ?красного глаза?, ему пришлось лгать, выдумывать, обещать, клясться и изворачиваться в течение двух лет. Да, он вложил свои деньги, он жил впроголодь, тратясь фактически только на оплату жилья, но ему бы все равно никогда не накопить нужную сумму, не договориться с поставщиком, не получить стимулятор на руки. Если б не поручительство одного из ?паханов? Каллисто, у него ничего бы не вышло. Фактически, он украл эти деньги у русской мафии. Смешно. Украл и ушел безнаказанным. Не нарочно. Просто потому, что он не догадался сказать хотя бы Росомахе, что в кейсе с вулонгами почти нет его денег.

Что делать с такой огромной суммой, Грен не представлял. Эндрю уже объяснил ему, что открыть счет и положить на него такую сумму наличными в современных Соединенных Штатах Америки невозможно — непременно заинтересуются налоговики, а то и ФБР. Возвращать деньги Грен тоже не собирался. Даже не потому, что он не представлял, как это сделать, а потому, что при одной мысли о том, как он зарабатывал на Каллисто эти три года, к горлу поднималась желчь, а руки начинались трястись от омерзения. Он стал шлюхой не потому, что имел к этому склонность. Просто так легли карты. Просто на бесящейся от почти полного отсутствия женщин Каллисто его тело было ценным товаром, а больше ему было нечего предложить. Он не хотел учиться проституции, но четыре года в тюрьме довели его нечаянные и нежеланные навыки до безупречности. Ненавидеть себя за это Грен не собирался, но ему было мерзко. Так что два с лишним миллиона были хорошей компенсацией за семь угробленных лет жизни. По триста тысяч за год.

Эндрю успел объяснить Грену, что на эти деньги можно купить дом и жить несколько лет, ни в чем себе не отказывая. Средняя годовая зарплата в этой стране составляла всего тридцать пять тысяч в год. Зарплата Грена в ?Синем вороне? была в три раза меньше. И почти вся уходила на оплату квартиры.

Все это значило, что если Грен захочет начать новую жизнь в этом мире, он может позволить себе любую страну, на выбор. Эндрю пообещал ему американские документы, к которым не смогла бы подкопаться никакая полиция и никакие спецслужбы. Но ощущения свободы у Грена не было. Он никогда не рассчитывал на прибыль от сделки с Вишесом. Его планы не шли дальше прямого столкновения. Выжить в нем Грен не рассчитывал.

За дверью, в библиотеке, играла музыка. Джиги, рилы и мелодичные баллады. Кельтика, но точнее Грен определить не мог. Он не особенно разбирался в фолке. У него вообще было классическое образование, и до встречи с Глендой он собирался поступать в консерваторию. Джазист он был средненький и знал об этом лучше своих преподавателей. Его целью был какой-нибудь из больших оркестров Альба-сити.

Не вышло. А здесь — выйдет? Деньги на учебу есть. Правда, нет документов о среднем образовании и диплома об окончании колледжа, но это ведь не так важно. Достаточно просто сдать вступительные экзамены и пройти прослушивание. В такой большой и богатой стране должно хватать оркестров. Можно махнуть на все рукой и просто заниматься музыкой, забыв последние восемь с половиной лет. Кажется, тело о них уже забыло.

Из библиотеки тянуло слабым запахом табачного дыма. Росомаха курит трубку. Имя они так и не выбрали. Было слышно, как кто-то подошел к двери, но Росомаха сказала: ?Оставь человека в покое. Грен хочет побыть один?. За дверью рассмеялись, но отошли.

Мысли переключились на Росомаху. Во всех событиях последних дней был явственный привкус сюрреализма. В школе Грен получал тройки по алгебре за то, что, сокращая выражения, просто писал ответ, не разворачивая всю последовательность действий; в колледже учителя и однокашники время от времени указывали ему на то, что его высказывания и действия выглядят нелогичными; в тюрьме и на Каллисто он прославился тем, что угадывал чужие поступки и желания. Для самого Грена все было логично, он просто очень быстро прокручивал в мозгу всю цепочку и не понимал, почему другие не могут так же. Но сейчас промежуточная логическая цепочка вывалилась из событий, которые с ним происходили. И он не мог понять, сколько в случившемся его собственной воли, сколько чужой манипуляции, а сколько случайности. Он мог поверить в любовь с первого взгляда, он знал, что сам привел Росомаху в свой дом и по доброй воле лег с ней в постель, но то, что она вообще оказалась на Каллисто, случайностью быть не могло. Вся операция по захвату Вишеса производила впечатление четко и грамотно спланированной, и Грен не был уверен, что Росомаха такой уж хороший тактик. Не производила она такого впечатления.

На вопрос, нравится он Росомахе или это просто такой хитрый план по добыванию идеального компаньона, Грен ответить не мог. Женщине намного легче, чем мужчине, солгать в постели. В мужчинах Грен разбирался отлично. Женщин просто слишком мало знал. Близкие отношения у него были с матерью, когда он был ребенком; с бабушкой, пока она не умерла; с Глендой. С Джулией они подружились, но дружба не продлилась долго: Джулия пробыла на Каллисто меньше месяца. Лучик света в тамошнем сумраке.

Скорее всего, в простых сиюминутных вещах Росомаха действительно с ним честна. Но ведь есть еще и умолчания. Например, откуда она вообще узнала о Грене Эккенере? Жительница другого мира и другого времени, откуда она могла о нем знать? От Дома Детей? А откуда знали они? Всегда ли она так охотно идет в постель понравившемуся мужчине, или это только Грену так повезло? Почему она выбрала в компаньоны именно его? В обитаемых мирах не то что сотни — тысячи одиноких людей, которых ожидает скорая смерть и которые никому нигде не нужны. Десятки из них молоды и красивы, а пол для Росомахи не должен иметь значения, она же говорила, что бисексуальна. В конце концов, она могла взять в компаньонки любую из своих подруг. Росомаха обаятельна и убедительна, а при бонусе в виде хорошей зарплаты, здоровья и возвращенной юности вряд ли кто-то отказался бы. Тогда как в согласии Грена Росомаха уверенной быть не могла. Не ждала же она, что он настолько потеряет голову от благодарности и хорошего секса с женщиной, что сразу согласится на все? Она ведь не глупа, и видит, что и он не глуп.

Включать в рассуждения магию Грен не стал — он слишком мало о ней знал, чтобы опираться на такую шаткую основу.

Услышав Foggy Dew, Грен улыбнулся, вспомнив, как в колледже они с Алексом и Глендой переложили эту мелодию для блюзового исполнения. Алекс был трубач, а Гленда играла на фортепиано. Зачет по народной музыке им тогда поставили, и спор с Синтией и Юджином они выиграли, а потом все вместе пошли отмечать в ?Белый-белый? — джазовый клуб рядом с колледжем. Кстати, после этого случая Грен и сошелся с Глендой. Она давно ему нравилась, с первого курса, а тут он впервые всерьез напился и признался ей в любви.

Грен потер лицо руками, прогоняя воспоминания. Они до сих пор были болезненными. Полтора счастливых года, и заявление Гленды, что она не выйдет замуж за нищего музыканта, потому что мужчина должен обеспечивать семью. Грен записался добровольцем на Титан. Тонкий домашний мальчик в толпе опытных наемников, ничего не знающий, но страстно желающий научиться. Дед, помнится, одобрял, что внук взялся за ум и решил наконец-то стать мужчиной. А потом все покатилось под откос.

Запах дыма развеялся, но музыка продолжала играть. Снова Foggy Dew, но в совершенно другой аранжировке, и не инструментал, а песня. Красивая песня, почему-то на русском. ?Мы вернемся вновь через много лет...? Он бы вернулся, но некуда было возвращаться. Ни семьи, ни любимой женщины — Гленда вышла замуж за Алекса, пока Грен воевал на Титане. Она писала письма, все более короткие, а потом прислала открытку — она в свадебном платье и Алекс в смокинге с белой гвоздикой в петлице на пороге какой-то церкви. Грен дважды в день проходил мимо этой церкви, когда учился в колледже, но так и не запомнил ее названия. Гленда писала, что она ждет ребенка от Алекса, просила прощения и требовала больше не писать ей. Три месяца после этого Грен ходил как в воду опущенный и мечтал, чтобы его пристрелили. А потом на него обратил внимание Вишес, и Грен потянулся к нему всем сердцем. Просто не к кому было больше тянуться. Бои и выматывающие пешие переходы по пустыне позволяли не думать о том, что, забеременев по дурной случайности от Грена, Гленда сразу сделала аборт, а потом еще несколько месяцев изводила его тем, что из-за него она подорвала здоровье. Вишес, услышав эту историю, выразился кратко: ?Сука?.

К моменту побега из тюрьмы Грен был уже твердо уверен, что семейная жизнь ему не светит. Он и бежал-то не куда-то, а откуда-то: ходили все усиливающиеся слухи о том, что в каторжной военной тюрьме вот-вот сменится все начальство. Грен знал, что пока новые люди оценят и найдут применение его ?способностям?, ему придется пропустить через себя половину заключенных и всю охрану. Скорее всего, это его бы убило. Он не видел выхода, но интендант, кажется, слегка влюбленный в ?хозяйскую девочку?, предложил побег. Он крупно проворовался и не хотел под суд. Патрик Эмери, Падди, рыжий, волосатый и веснушчатый, со смешным коротким, толстым и смотрящим вбок членом. Его пристрелили в первые же недели на Каллисто, какая-то мелкая местная разборка. Грена к тому времени уже приглядел и оценил Бохан — Игорь Боханский, один из ?паханов?, совладелец ?Голубого ворона?.

Странно было знать, что никто здесь не потребует от него немедленного секса. А если потребует — Грен сможет отказать, не боясь последствий. Странно было чувствовать, что ничего не болит, а воздух не обжигает горло. Странно было думать, что ни Джулиус, ни его ?приятельницы? не придут устраивать пьяные разборки с визгом и попытками драть волосы, обламывая накладные ногти. Чувство свободы было призрачным и зыбким, оно еще не укоренилось, Грен еще не успел в него поверить. Слишком мало времени прошло. Всего-то полдня.

Захотелось пить. Грен вышел из кабинета. В библиотеке было пусто. На экране росомашьего компьютера был открыт какой-то текстовый файл. Грен подошел, вчитался в синие буквы на голубом фоне. ?Предположить, что этого мужчину зовут Балтус Струпс, ни один сторонний наблюдатель был бы не в состоянии — такое имя нельзя придумать, с ним можно только родиться. Или, как это произошло с мистером Струпсом девятнадцать лет тому назад, приобрести по сходной цене латвийский паспорт?. Грен хмыкнул и пошел на кухню.

В гостиной было пусто. Ни единой живой души, если не считать дремлющего с открытыми глазами Луджина. На кухне Грен обнаружил заваренный чай, еще теплый чайник и свежие булочки в накрытой льняной салфеткой корзинке. Грен сделал себе чаю с медом и неторопливо выпил. Потом заглянул в холодильник. На средней полки в миске истекала соком выпотрошенная и обезглавленная тушка — видимо, утренний кролик. Допив чай, Грен сунул чашку в раковину, взял из холодильника большое зеленое яблоко и вернулся в библиотеку. Прошелся вдоль полок, цапнул наугад здоровенный черно-зеленый том с летучей мышью на корешке и вернулся в кабинет.

Он все еще ничего не придумал, а Росомаха, Ника и ?Дети?, похоже, уехали за покупками, пока он размышлял ни о чем. Чтобы понять, что же произошло и происходит, Грену не хватало данных, а задать вопросы оказалось некому. Да он и не знал толком, какие вопросы задавать. Все вокруг вели себя так, словно он знает столько же, сколько и они. Никому даже в голову не пришло, что он может быть растерян и дезориентирован, как новобранец в первой перестрелке. За последние семь лет Грен научился отлично держать лицо.

Книга его увлекла. Она была про волшебную школу и двух мальчиков в ней. Мальчики росли, творили безобразия и были бесконечно привязаны друг к другу. Грен попытался представить их и не смог, у него всегда было плохо с визуализацией. Но у каждого из них была своя музыка. Айс звучал злой тарантеллой. Фэйт... Фэйт был сложнее, его мелодию Грен пока не мог разгадать.

Он все еще читал, когда в дверь постучали. Он поднял голову от книги. В окно били косые лучи заходящего солнца. Весь день прошел, а он и не заметил.

— Войдите, — сказал Грен.Дверь открылась, и Росомаха переступила порог. Она была все в том же зеленом платье, и от нее слабо-слабо пахло духами. Волосы по-прежнему свободно падали на спину, но надо лбом она заколола их маленькими клетчатыми заколками. Грен ждал, что она спросит ?как дела?? — вежливый вопрос ни о чем, который он ненавидел, потому что в ответ ждали вежливой лжи и никогда не ждали правды. Но она спросила:— Что случилось?Грен заложил книгу купюрой и посмотрел на нее. Устала за день, но обеспокоена. Слегка растеряна. Волосы трепал ветер и потом она их не расчесывала. На левом запястье черный металлический браслет часов, слишком свободно сидящий на руке. На шее маленькая стеклянная подвеска на черном шнуре. Глаза накрашены, а губы — нет.

— По факту — ничего, — ответил Грен.

Росомаха подошла ближе, присела на край стола лицом к нему. Грен положил руку ей на талию. Не то чтобы он хотел этого — само получилось. Удивительно естественный жест. Росомаха слегка расслабилась.

В библиотеке по-прежнему играла музыка — какая-то развеселая джига с минорным подтекстом. Ирландия, пожалуй, только там умели писать такую музыку — залихватски печальную.

— Ты оставила компьютер включенным.

— Тебе мешает?— Нет.

— Так что случилось?— Почему я? В мире миллиарды людей, в обитаемых мирах — десятки миллиардов. Почему я?— Твои жизнь и здоровье — условие, на котором я согласилась работать с Домом Детей.

Грен нахмурился.— Не понял.

Росомаха вздохнула.

— Йодзу и Эндрю пришли ко мне неделю назад. Мы с тобой проспали трое суток, кстати. Пришли и предложили работу. Я согласилась при условии, что хотя бы в одном из существующих миров Грен Эккенер будет жив, здоров и по мере собственных сил благополучен. Понимаешь, ведь действительно нет ни одного мира, ни одной вероятностной ветки, где Грен Эккенер оставался бы в живых. Совсем ни одного. Эндрю специально смотрел, Кей раскидывал вероятностный веер. Пусто, по нулям. И был только один мир, где в тот момент, когда Дом Детей обратился ко мне, Грен Эккенер был еще жив. Мы просто переломили вероятность. Грубо, жестко, но успешно.

— По мере собственных сил — хорошая оговорка. А что, ты в этом сомневалась?— У тебя была клиническая депрессия, вдобавок к прочим диагнозам. Так что да, сомневалась. Я не знала, насколько успешно Наари работает с такими расстройствами, все-таки мозг — достаточно тонкий инструмент, а ?перезапустить? мозг без утраты личности и памяти очень сложно. Ты мог бы выздороветь от всего, кроме депрессии, а она провоцирует соматические расстройства по новой.

— Ты и сейчас не знаешь.

— Нет, сейчас — знаю. Видишь ли, у меня тоже была клиническая депрессия, и я отлично помню симптомы. Их не осталось.Грен погладил ее по руке.

— Я так и не помог тебе с обедом.

— А я его и не готовила. Мы поехали за покупками и пообедали в городе всем кагалом.

— Кагал — это что?

— Ну, толпа. Я не знаю точного перевода, это идиш. О, ты читаешь ?Взломщиков?? Как тебе? Это один из любимейших моих текстов.

— Нравится.

— Фэйт или Айс?— Кес.— А, старый манипулятор. Он чудесен.— Ты хотела, чтобы я стал твоим компаньоном в работе на Дом Детей, когда прилетела на Каллисто?— Я пришла через зеркало. Да нет, вообще-то. Я хотела увидеть тебя живого, переломить твою судьбу. Я даже на секс с тобой не рассчитывала. Если бы рассчитывала — озаботилась бы презервативами.

Грен улыбнулся.— Я держал запас.

— Я заметила.— Как ты вообще обо мне узнала? Не во сне же я тебе приснился.— Почти. Снился ты мне часто. Как бы то ни было — я узнала. Мне бы хотелось, чтобы ты остался со мной, но ты можешь не принимать этого в расчет.