17. (1/1)

Новогоднюю ночь я запомнил на всю жизнь. Четыре часа почти бесконечной игры в ресторанном зале, и почти целая ночь отрывного джема в ?Джаз Гэллери?. Мы с Боуном Квинси, альт-саксофонистом из ?Свингового общества Кристины Феррари?, затеяли совершенно отвязную импровизацию и играли, пока ?Джаз Гэллери? не начал закрываться. Мы с Боуном, объединенные музыкой так, как только могут быть объединены музыканты, полтора часа без перерыва игравшие друг с другом, не хотели расставаться. Совместная импровизация подобна сексу, она захватывает, соединяет, превращает двух одиночек в нечто большее, чем просто два музыканта. — Я бы выпил, — признался я Боуну, убирая сакс в кейс. — Но я на машине.— Да, обидно, — Боун, блестя теплыми карими глазами, хлопнул меня по плечу. — А ты забавно смотришься в смокинге с этим своим хвостом.— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Ты знаешь место, где еще открыто?— Ночь, — развел руками Боун. — Везде закрыто. Хотя я тоже выпил бы. Целый вечер на сцене — сушняк нападает. Я кивнул. И, не думая, предложил:— Поехали ко мне. Выпьем, сыграем еще.— И еще выпьем, — расплылся в улыбке Боун. — Хорошая идея. А ты далеко живешь?— Это Сан-Франциско, — сказал я. — Здесь все рядом. Мы поехали домой. Боун не убирал саксофона и всю дорогу негромко наигрывал импровизации на до-мажорные темы. Я поглядывал на него в зеркало заднего вида. Он ловил мой взгляд и подмигивал. Боун был красивый ухоженный мужчина средних лет. Шелковая рубашка винного цвета и серый костюм очень ему шли. Кажется, в нем была примесь испанской крови, а может, мексиканской — я не очень разбирался в этом. Но она добавляла чертовщинки в его черты. — Роскошный дом! — воскликнул Боун, когда я распахнул ворота.— Наследство, — зачем-то сказал я. — Добро пожаловать. Мы выпили настоящего французского коньяка, и поиграли еще, и снова выпили, и снова поиграли. Горел огонь в камине, я снял смокинг и галстук-бабочку, у меня растрепались волосы, и Боун все чаще смотрел на меня с огоньком во взгляде. От коньяка мы перешли к двадцатилетнему виски, болтая обо всем подряд, как студенты. Правда, больше говорил Боун. Я старался держать язык за зубами, понимая, что так, как мне повезло с Тави, везет только раз в жизни. А Боуна понесло на откровенности. Он как раз рассказывал мне о том, как хорош как музыкант, но совершенно непостоянен в любви был его бывший бойфренд, и тут в гостиную, освещенную не только люстрой, но и слабым серым утренним светом, спустилась Тави. Уже подкрашенная, причесанная и нарядная, но еще явно сонная.— Солнышко мое! — вскочил я, едва не опрокинув бокал. — Мы тебя разбудили?— Утро уже, — улыбнулась она и ойкнула, когда я подхватил ее на руки. — Хорошо повеселились? Доброе утро.— Это Боун. Он совершенно потрясающий альтист. Боун, это Тави, моя подруга. Боун кивнул. Он как-то разом помрачнел. Наверное, сказалась бессонная ночь. — Вам не мешать? — спросила Тави. — Как может помешать такая красивая женщина? — сказал Боун. Он сразу стал мне вдвое симпатичнее. — Красивая женщина пойдет готовить кофе, — улыбнулась Тави. — На вас готовить?— Да, пожалуйста, — сказал Боун.Я покачал головой. — Не надо. Хотя... Давай. Может, тогда я только к вечеру усну. Сегодня ведь выходной. Мы напились кофе и еще поиграли, а потом еще, и к полудню Боун вызывал такси и уехал. Тави отправилась готовить обед, а я мешался у нее под ногами, прокручивая в голове эту новогоднюю ночь и наливаясь кофе. После четвертой чашки меня вдруг осенило. — Он за мной ухаживал, — выпалил я.— Боун? — сразу поняла Тави.— Да. Когда я пригласил его сюда, он решил, что это приглашение на секс. Вот почему он так огорчился, когда увидел тебя. — Судя по тому, как он настаивал, чтобы вы обменялись телефонами, он не теряет надежды, — улыбнулась Тави, ставя сковороду на огонь. — Сегодня на обед жареная индюшатина и красная чечевица с овощами. — И как мне ему объяснить, что ему ничего не светит? — спросил я. — Так уж и не светит?— Ты что?— Ты бисексуален, как и я, — объяснила Тави. — Любовное приключение с мужчиной я бы не стала принимать во внимание. Вот женщину я бы тебе не смогла простить. Это для меня за гранью. А свой пол — сколько угодно. Ты же не будешь ревновать, если я найду себе девочку?— Буду, — твердо сказал я. — Девочку, мальчика, робота, оборотня, призрака — кого угодно. — О как! — удивилась Тави. — Ну, хорошо, что ты вообще это сказал. — А что, у тебя есть девочка на примете? — не понял я.— Нет, но бывает всякое. Впрочем, я услышала то, что ты сказал, и вопрос закрыт. — Погоди, погоди... — я взъерошил волосы на затылке. — Ладно. Закрыт так закрыт. Но при всей моей бисексуальности, тебя я предпочитаю во всех ипостасях. И активной, и пассивной. Тави с лукавой улыбкой повернулась ко мне. — Кто-то что-то сказал про активную?Я почувствовал, что краснею, но решил не отступать. — Да. Давно хотел тебе предложить. Мне этого не хватает.Произнести, чего именно не хватает, у меня не повернулся язык. Но Тави поняла. — Ок, — кивнула она. — Можно даже сегодня, если ты не уснешь сразу после обеда. По спине от предвкушения пробежал холодок. — Не усну, — пообещал я. И, конечно, задремал прямо в кресле у камина, уронив на пол ?Гроздья гнева?. Под вечер Тави растолкала меня, я успел принять душ, упал в постель и сразу заснул. И сладко проспал до самого утра, а наутро не вспомнил о вчерашнем, и еще несколько дней не вспоминал — но помнила Тави. Она вообще была очень цепка к мелочам. Когда она спросила: ?Ты готов??, мне сразу стало страшно и сладко. Я сбежал в ванную, долго отмывался, но все же вернулся, возбужденный и дрожащий. Тело помнило страх и удовольствие, тело хотело и боялось. Но Тави не возбуждал страх. Она прогнала его долгой лаской, и боли, которую я помнил, тоже не случилось. Было только удовольствие, крышесносящее наслаждение, заставлявшее меня стискивать зубы и мотать головой, и стонать в голос. Когда все закончилось, Тави укрыла меня, взмокшего, простыней, прибрала всклокоченную постель и легла рядом. — Нафиг Боуна, — пробормотал я. — Нафиг всех боунов этого мира. Ты лучше.— Ты не проверял, — резонно до неприятного. — И не буду. Ты безумно, безумно талантлива. — Неа, — сказала Тави, целуя меня в щеку. — Чудо ты мое чудное. Это просто опыт. В одно лето у меня была любовница, которая предпочитала анальный секс всем остальным вариантам. Так что у меня было время научиться. И, согласись, это лучше, чем учиться на тебе. Я подавил вспышку ревности к тавиному прошлому и прижался к ней потеснее. — В следующий раз будь пожестче, — попросил я. — Я не девушка, не рассыплюсь. *** На Валентинов день я не выдержал и подарил Тави машину. Сама она все никак не могла собраться ее купить: то не было настроения ехать в салон, то она заводила длинные речи о том, что две машины на двоих — это роскошь и неоправданная нагрузка на окружающую среду, то отмахивалась тем, что ей некуда ездить. Я подозревал, что ездить ей не некуда, а не на чем: Тави была довольно деликатна и достаточно редко просила меня куда-нибудь отвезти ее, особенно по вечерам. Я работал каждый вечер, кроме понедельника, возвращался поздно. Тави временами с интересом поглядывала на афиши проходящих в Сан-Франциско и окрестностей концертов, даже подписалась на новостную рассылку, но ей просто не на чем было ехать. Так что я выбрал в салоне подержанный ярко-зеленый ?форд фиеста? позапрошлого года выпуска, приклеил на лобовое стекло красное сердечко, купил в цветочном магазине корзину темно-красных роз, которые Тави очень любила, и рано утром пригнал машину домой. Посигналил, дождался, пока она покажется на пороге, и вышел навстречу.— Это тебе, — сказал я, целуя ее. — Ты моя любимая женщина. А это — твоя машина. Тави захлопала в ладоши:— Какая красота! Спасибо! Я бы еще сто лет собиралась! Ой, а давай сразу покатаемся! Можно?Я снова поцеловал ее.— Конечно, можно. Куда поедем?— Мммм... — Тави задумалась. — В ?Эбису?. Это японский ресторан на девятой авеню. — А там есть столики в день святого Валентина? — усомнился я.— Ох. Пойдем проверим. Пока я заносил цветы в дом, Тави успела позвонить в ресторан, заказать последний свободный столик, взяла сумочку, накинула пальто. — Я готова, — объявила она. — Как ты думаешь, эти туфли подойдут?Черные лодочки на невысоком каблучке, на мой взгляд, были холодноваты для такой погоды, но в машине это не имело значения. — Отличные туфли, — сказал я. — Поедем? За рулем ты.— А документы на машину на кого оформлены? — с сомнением спросила она.— Разумеется, на тебя, моя радость. — Мя, — сказала она и выскользнула в дверь. Я выпустил котов наружу и вышел за ней. Водила Тави осторожно, как всякий начинающий водитель. Я молчал и ничего ей не подсказывал: по моему опыту, такие подсказки больше мешают, чем помогают. Мы без происшествий доехали до ?Эбису?. На парковке напротив ресторана было свободное место. Тави долго парковалась, наконец, выдернула ключ из замка зажигания и сказала:— Уффф! Я аж взмокла вся. — Это с непривычки, — утешил я. — Ничего-ничего. Надеюсь, от моего подарка ты тоже взмокнешь. Я думал, что подарком окажется ночь горячего секса, но, как оказалось, секс Тави подарком не считала. Мы пообедали, и за десертом она вручила мне завернутую в серебряную бумагу книгу. Я неторопливо развернул ее. Подарком оказался сборник избранных произведений Гершвина в переложении для тенор- и баритон-саксофонов.— Вау, — тихо сказал я. — Ты очень высокого мнения обо мне как об исполнителе. — Всегда есть куда совершенствоваться, — улыбнулась Тави, поедая мороженое из зеленого чая.Мне всегда нравилось смотреть, как она ест десерт в ресторанах и кафе. Голодная, она быстро поглощала первое блюдо, чуть медленнее расправлялась со вторым, зато десерт смаковала долго. Особенно она любила мороженое и взбитые сливки. Я не любитель сладкого, но смотреть на нее было так соблазнительно, что я всегда утаскивал ложечку-другую из ее креманки. Весь вечер я провел на работе, вернулся домой поздно. Тави, как обычно, ждала меня: она подстраивала свой режим под мой. Мы приласкали и накормили котов, занялись любовью и уснули. А на следующий день все полетело кувырком.