10. (1/1)

Глубокой ночью я сидел за роялем с чашкой кофе и слушал, как Тави, кружась по комнате, поет. Пела она, переходя с одной песни на другую по какой-то непостижимой логике. ?Безумие?, потом ?Смерть совершенна среди готовых лекарственных форм?, потом ?Снег идет?, ?Москва?, ?Красный самайн?, ?Огонек моей души?, ?Шестнадцать тридцать семь?... Она пела хорошо, словно наши занятия любовью сняли все замки с ее голоса. Некоторые песни были откровенно джазовыми, и я снова думал о том, как будет звучать дуэт для тенор-саксофона и контральто. Наконец она выдохлась, упала в кресло и раскинула руки. Пожаловалась:— Горло болит.— Потому что ты не распевалась. — Потому что я не умею петь. Хотела когда-то заняться вокалом всерьез, да хотелки не хватило. — Займись теперь.— Где? — спросила она, садясь прямо. — И на какие шиши? Если бы не ?переводчик?, я бы не понял, о чем она. У Тави был богатый словарь, и литературный, и жаргонный. ?Переводчик? транслировал понятие-образ прямо в мозг, и это было хорошо.Я не ответил. Вопрос предполагал какое-то будущее, а я не представлял, есть ли у нас будущее. Здесь и сейчас мы жили только настоящим, отворачиваясь от реальности каждый раз, когда она хотя бы намекала на то, что будет через неделю, через месяц, через полгода. Но, кажется, пора было поговорить всерьез. Не зря же Тави взялась за трубку. — Вот смотри, — начала она. — С моей точки зрения, у меня сейчас отпуск. Замечательный, прекрасный, восхитительный отпуск. У меня лет пять отпуска не было. Но в мозгу все равно сидит заноза: я вернусь, мне нужно будет работать, чтобы заработать на жизнь, нужно будет как-то дожить до зарплаты на ту сумму, которая оставалась на счету, когда Хаору или кто там уволок меня сюда. Придется полностью менять гардероб, что-то делать с документами — я мало похожа на свое фото в паспорте. — Я могу поехать с тобой, — сказал я. — У меня есть паспорт, могу сделать визу и все такое. Москва — большой город, я смогу найти работу.Она вздохнула.— Я бы не хотела, чтобы ты жил в России. Там неподходящий для жизни климат, там дурное государство, там просто плохо. Если есть выбор, лучше выбрать что-то более приятное. — А ты? Я не хочу расставаться с тобой.Тави улыбнулась.— Я тоже не хочу. Но в той ситуации, в которой мы находимся сейчас, я не знаю, что можно предпринять. Ну то есть я могла бы попробовать остаться в этой стране, она мне нравится, у меня есть тут сколько-то знакомых — во Фриско, в Бостоне, в Южной Каролине, в Оклахоме. Но у меня нет документов, нет денег, нет профессии, которая позволила бы поддерживать привычный для меня уровень жизни. Если я действительно знаю язык, можно было бы попробовать написать начальству и предложить организовать асессорскую группу в США. Но для этого нужен дом, комп с выделенкой и время. Чтобы работать по восемь часов в день, нужно не думать, что есть, чем платить за квартиру и все такое.— На помощь Дома Детей ты, я так понимаю, не рассчитываешь?— Неа. И на твою не рассчитываю. Опыт показывает, что опираться надо только на себя. Чужая помощь — это прекрасно, но это необязательный бонус и никогда не знаешь, что от тебя потребуется в обмен на нее. Я подошел к ней и сел рядом, на пол. — Вместе было бы легче.— Да, — согласилась она. — Но я не хочу быть обузой.— Не будешь. — Это ты сейчас так думаешь. А если окажется, что живем мы на твои заработки, и тебе приходится работать за деньги, а не потому, что тебе нравится работа, наш медовый месяц моментально превратится в ад. Кроме того, мне тридцать восемь лет и я привыкла к самостоятельности — в первую очередь финансовой. Я очень долго ее добивалась. Она была права. Все, что она говорила, было разумно. Но меня словно холодной водой окатили. А Тави продолжала:— Понимаешь, мы же сейчас в очень привилегированном положении. Нам не надо думать о деньгах, о работе, о времени, даже о бытовых мелочах. Это отпуск, тайм-аут. Рано или поздно мы вернемся в свою собственную жизнь. И совершенно неизвестно, насколько мы с тобой на самом деле совместимы. Есть вещи, которыми никогда не поступишься ты, есть вещи, которыми никогда не поступлюсь я. Какими мы окажемся, когда спадет эйфория? Непредсказуемо. Ты никогда не жил нормальной жизнью, ты не знаешь. И я не знаю. Можно предполагать, можно надеяться. И только. Понимаешь, у меня еще ни одно партнерство не держалось дольше трех лет. По тем или иным причинам, все разваливалось, обычно из-за меня. Я слушал ее и понимал, что она права. И знал, что это неважно, потому что я никогда от нее не откажусь. Она моя. Мы должны быть вместе. Мы должны что-то делать вместе — я еще придумаю, что. Общий дом, и утренний кофе, и кот, обязательно кот. Или два. И собака. Я всегда хотел собаку. Тави замолчала и сидела, перебирая мои волосы. А я думал о том, что даже если она вернется в Россию, я поеду за ней. Найду ее и увезу в ту страну, которая ей нравится. Тех денег, которые мне выделил Дом Детей, хватит на первое время. Я умею работать, когда надо, мне по силам заработать на нас двоих. Или можно будет поговорить с Эндрю, упросить его сделать для Тави документы, чтобы ей не приходилось уезжать. Хотя я даже не знал, согласится ли она отказаться от друзей, родной страны и работы, чтобы остаться со мной. Ей не хватало ее друзей, я видел. Она писала письма, она часами сидела в аське, и я только примерно представлял, как много в ее жизни близких людей и как много они для нее значат. У меня не было ничего подобного, никогда. У меня даже близких друзей никогда не было. Не сложилось. Мне хватало себя и музыки, мне хватало Тави — с головой. Мне больше ничего не было нужно. — О чем ты задумался? — спросила она.— О твоих друзьях. Их много. Она принялась загибать пальцы. — ЛисоКоты и Рыжий Гад, Ханна и Йис, Демон с Тигрой, Алекс с Тайг, Тлайлин, Змей и Юки. Мобиус, конечно, и Ауренга. Оркнея. Мыш. Катаока. Луукфи и Триш. Наташа.— И еще куча народу. У меня за всю жизнь знакомых столько не было, сколько у тебя друзей.— Разница в возрасте и образе жизни, — сказала Тави. — Скучаешь по ним?— Есть немного, — призналась она. — По дочке скучаю. Как она там? Я же идеальная мама, вроде воскресного папы: дарю подарки, выдаю карманные деньги, показываю мультики и не заставляю делать уроки. Еще и дочка. О которой я совершенно забыл. Но черт с ним, пусть дочка. Как-нибудь я уживусь с девятилетним ребенком. Тави внимательно смотрела на меня.— К чему все эти вопросы?— Пытаюсь представить себе твою жизнь.— Жизнь как жизнь. Этажом выше — ?боец чистоты непорочной? со своей дрелью, этажом ниже — не знаю кто. В соседней комнате — Ханна, на кухне — Йисандра, шестеро котов. Цветы везде. Через дорогу, за домами — поле, пруд и железная дорога. О, кстати, совсем забыла: я хотела посмотреть, что там за уроки верховой езды в нашем районе. На самом деле, главное для меня — мое гнездо. Для меня это очень важно. Это я успел заметить и сам. Тави создавала вокруг себя покой, упорядоченность и уют. Моя комната по сравнению с ее казалась гостиничным номером, даром что в Доме Детей у нее не было совершенно ничего своего. С тех пор как мы наконец начали заниматься сексом, к себе я заходил только переодеться. С Тави было хорошо. — Я где-то читал о людях, что спят по ночам, — сообщил неслышно вошедший Йодзу.— Ты будешь смеяться — клянусь, я читал это сам! — подхватила Тави.Цитата. Скорее всего, из песни, которую я не знаю. Как много мне еще надо узнать! Книги, которые Тави любила; музыка, на которой она выросла; фильмы... много всего. — Чего не спите, полуночники? — спросил Йодзу. — А ты?— А я кот.— А мы проспали до вечера, — сказала Тави. — Сейчас вот сидим и рассуждаем о своих светлых перспективах. Я ведь правильно помню, что завтра последний день?— И до чего дорассуждались?— Ни до чего, — вздохнул я.Тави кивнула:— Мало данных. Мне что-то не верится, что у Дома Детей нет каких-нибудь планов внутри планов.— Умна до тошноты, — пробормотал Йодзу. — Ведьма. Тави улыбнулась. — Поделишься ими? — спросила она.— Завтра. Приедет Кира, соберутся все, тогда и узнаешь. — Пугающе.— Есть что-то, чего я не знаю? — спросил я.— Дофигищи, — ухмыльнулся Йодзу. — Теория струн, например, или валовой национальный продукт Гондураса. Но друг с другом вы, я вижу, разобрались.Тави покачала головой.— На сей момент — да. — Со стороны похоже на идеальную пару, — сообщил Йодзу.— Со стороны и ты на человека похож, — парировала Тави. Я не эмпат, но изменение в ее настроении заметил. Она занервничала, как только Йодзу сказал про Киру. Что-то она знала, о чем не говорила мне. — Вот скажи, — произнесла она, глядя на Йодзу, — зачем вам понадобился Грен? Зачем Дому Детей саксофонист? — Версию, что мы просто не можем пройти мимо красоты, ты не рассматриваешь?— Рассматриваю... в числе прочих.— Ведьма. Он не нам понадобился. Он тебе понадобился. Рыб не ловят на клубнику. — Рыбы разные бывают. Объясни. — Не хочу. Сама придумай. Я вертел головой и ничего не понимал. — А скажи, — вкрадчиво начала Тави, — не входит ли в планы внутри планов меня прекратить?Йодзу усмехнулся, оскалив клыки. — Умница какая. Аж противно. Мнения разделились. — Вот только не говори мне, что вы страдаете гуманизмом.— Мы страдаем последовательностью.— Вы?! — не поверила она. — Хотя, конечно... Игра всегда последовательна, только логика у нее нечеловеческая.— А мы и не люди. Если тебя прекратить, Росс расстроится и Эндрю не поймет.— Ну, Эндрю — да, Эндрю — это важно. — Эйрик не любит тратить силы понапрасну. Но вообще, будь ты попроще, тебе бы и жилось спокойнее.— А не будь так развита современная медицина, так и вовсе проблемы не было бы, — возразила Тави. — Представляешь, как было бы здорово, если бы я умерла в полгода?— Не надо, — попросил я, сжав ее руку. — Кстати, о медицине, — сказал Йодзу, — ты никогда не думала ей заняться?— Думала, но мама не пустила меня в ветеринары, — призналась Тави. — Но хотела?— Навыки оказания первой медицинской помощи у меня есть. Улучшить их — было бы здорово. Смена профессии и все такое. Думаю, из меня получился бы неплохой ветеринар. — Наари ты не конкурент.— Да я и не претендую. — Умница, — похвалил Йодзу. Кажется, я был лишним при этом разговоре. А может, и не был. Тави держалась за мою руку, и ладошка ее была холодной и влажной. Йодзу развалился на диване, закурил и некоторое время смотрел в потолок, пуская кольца. — Мы можем рассчитывать на вас двоих как на пару? — неожиданно спросил он.— Да, — тут же сказал я и посмотрел на Тави.— Да, — кивнула она. — Хотя это от многого зависит.— А ты бойся поменьше, — посоветовал кот. — Мне не пятнадцать, чтобы не учитывать все возможное.— Всего все равно не учтешь. Насколько было бы проще, будь тебе ну хотя бы восемнадцать!Тави пожала плечами.— Мне столько, сколько есть. Даже если я выгляжу на эти самые восемнадцать. Кстати, зачем? Если дело во мне, какая разница, в каком я состоянии?— А какая разница, в каком состоянии был Грен?— Не считается. Грен умирал. А я — нет.— Это ты так думаешь. — Что, все-таки опухоль мозга?— Не знаю подробностей. Спроси у Наари. Чистить тебя пришлось дольше и основательнее, чем Грена. — Угу, — кивнула Тави. — То есть при таком вложении сил выгоднее все-таки меня не прекращать?Йодзу фыркнул:— Если так хочется себя прекратить, справляйся без нашей помощи. — Тави? — спросил я. — О чем вообще речь?— Да бредит она, — отмахнулся Йодзу.— Не брежу, — спокойно ответила она. — Я, вообще-то, собиралась умирать на этот Самайн. Целиком или частично — как получится. У меня сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз. — Если я попрошу — не надо? — спросил я, не слишком рассчитывая на ответ.— Все переменилось, — сказала Тави. — Я всегда не успеваю за переменами. Торможу примерно на полгода, иногда больше. Может быть, просто не понадобится. — Смотря зачем ты собиралась умирать, — заметил Йодзу.— Наари, — ответила Тави. — А, — кивнул он. — Это уже лишнее. То есть на этот счет можешь не беспокоиться.— Что радует. — Значит, ты передумаешь умирать? — спросил я.— Пожалуй, — согласилась Тави. — Та причина, которая у меня была, похоже, больше неактуальна. Да я и не собиралась умирать совсем. Так, избавиться кое от чего. Кстати, Йодзу, а что с блокировкой тогда?— Ушла. Ты разве не чувствуешь?— Мне было немного не до того.— Ну да, — ворчливо согласился он. — Любовь всей жизни. Нет, люди, вы все-таки такие смешные иногда. — Спасибо тебе за Грена.— Пожалуйста, — отмахнулся Йодзу. — Рыбка ты наша. — Может, все-таки скажешь, в чем дело?— Завтра. Все завтра.